Вот ведь, обязательно настроение испортит! Я, конечно, извинился, но, между прочим, подумал: а в этих, как их, бигудях и в халате прилично в общественном месте разгуливать? Ну, да ладно, не до нее мне сейчас.
Батя тоже был в кухне. И веселый. Я даже удивился - такой он был веселый.
- А-а! Сеня! - закричал он, когда я вошел. - Ну и спал ты!
- Ага, - сказал я.
На плите что-то шипело и скворчало. Тетка Поля, красная, как вареный рак, чего-то там колдовала и все время кричала и хохотала, мама сидела на табуретке, Мишка - подумать только - чистил картошку, а Ольга терла морковку. И этот подлый Повидло тоже был здесь и подхалимскими глазами смотрел на тетку Полю, авось отломится что-нибудь. И на меня никакого внимания не обратил, как будто я для него пустое место.
А батя был такой веселый-развеселый - дальше некуда.
- Ну и спал ты! - кричал батя. - Мы уж все встали и вот уже завтрак жарим, а ты все спишь и спишь!
- Да не сплю я вовсе, - сказал я и ушел из кухни. А Повидло даже не обернулся - подхалим несчастный. Никто не обернулся. И в комнате я хлопнул дверью. Чепуха какая-то!
Я стоял у окна и смотрел на флигель напротив. Его, говорят, скоро снесут. Он солнцу мешать не будет. Какое-то дурацкое настроение у меня было. Я не слышал, как вошел батя.
- Сень, - сказал он, - ты уж извини. Не хотел я тебя будить.
- Лады, - сказал я. - Мне опять с теткой идти?
- Н-не, - заторопился он, - я сегодня сам с ней пойду. Выходной.
- Чего ты мне сказать хотел? - спросил я и посмотрел на него. А у него на скулах желваки ходили, и был он уже не веселый, как две минуты назад. Он молчал.
- Ты что, батя?
- Ничего, - сказал он. - Иногда вот думаю - провались оно все пропадом. Вот написал писатель какой-то: добро должно быть с кулаками. А? Ты это… как понимаешь?
Я никогда не видел его таким. И что я мог сказать? Откуда я знаю, каким должно быть добро?!
- Думаешь, мне приятно, - хмуро сказал он, - в… грязи ковыряться? А она… - он кивнул в сторону кухни, потом махнул рукой. - Ну, да ладно.
- Кто она? - быстро спросил я. - Мама?
- Ты что?! - сказал он тоже быстро, мне показалось, что он даже испугался. - Что ты - мама! Мама у нас знаешь какая… Нет, не мама, а вот…
- Тетка? - спросил я.
Он не ответил. Помолчал немного, потом спросил:
- Ты мою… биографию знаешь?
- Н-ну, знаю, - не очень уверенно сказал я.
- А какая моя биография? - сказал он грустно. - А вот какая…
Но продолжить ему не дали. Прибежала Ольга и позвала завтракать.
- В другой раз, - сказал батя и пошел на кухню.
Вот, так всегда "в другой раз", подумал я и поплелся за ним. Только захочешь с человеком по-настоящему поговорить - обязательно кто-нибудь или что-нибудь помешает. Всегда "в другой раз"!
А какая у него биография, в самом деле?
Знаю только, что он не воевал - мал еще был. Хотя вот Машкин отец тоже еще молодой, а успел повоевать: был сыном полка, в разведку ходил, своему командиру жизнь спас, награды имеет… Знаю еще, что до милиции мой отец был рабочим. Токарем на "Большевике". И, наверно, хорошим токарем, потому что ему часто премии давали, а в столе у нас и сейчас хранятся три почетных грамоты. А в милицию он пошел, когда туда посылали рабочих-коммунистов и комсомольцев. Для укрепления. Я еще помню, как они с мамой долго обсуждали - идти ему или не идти. Мама не очень хотела, но отец сказал "надо", и она согласилась. А вот что он на своей службе делает - я толком и не знаю. Участковый и участковый. Следит, наверно, за порядком на своем участке. С пьяницами ругается, следит, чтобы после одиннадцати в квартирах радиолы или магнитофоны на полную мощность не пускали, за ребятами, вроде Фуфлы и Хлястика, посматривает, чтоб не хулиганили…
Был я поменьше - ребятам врал, что он у меня знаменитый сыщик и чуть ли не тридцать бандитов и жуликов выследил и задержал. А потом как-то и думать об этом перестал. Ну, в милиции, ну, участковый: надо ведь кому-то и участковым работать - тоже дело нужное. Вон, у Пашки Волкова - это в старой моей школе был такой парень - отец на кладбище работает, могилы роет. Ну и что - надо ведь кому-то и на кладбище работать. А милиция - это… в общем, без нее пока не обойтись… Добро… с кулаками. Как это? Добро с кулаками?
…На кухне шумела и смеялась тетка Поля, и все смеялись и шумели, а мне не хотелось смеяться. Не хотелось и все. Меня даже зло взяло - чего это она все время хохочет, хотя и смешного-то вроде ничего нет.
Пока завтракали, тетка Поля все рассказывала, какой у нее сад, да какая усадьба, да какой дом - полная чаша.
- Вот соберитесь да приезжайте ко мне, посмотрите, как мы с Петей живем, да и сами поживете. Всех накормлю, всех напою и еще останется! - кричала она и все время посматривала на батю.
Он улыбался и кивал головой, а глаза у него были хмурые. Только раз он спросил:
- А вы, Полина, что, не работаете уже?
- То есть как это не работаю?! - возмутилась тетка. - А дом? А хозяйство? А сад?!
- Нет, я про школу спрашиваю, - сказал батя и как-то странно посмотрел на нее.
- А-а, - протянула тетка Поля. - Хватит! Наработалась.
- Ну, понятно, - сказал батя с каким-то непонятным выражением и встал из-за стола. - Спасибо. Ну и накормили вы нас!
Я посмотрел на маму. Она сидела очень прямо, почти ничего не ела и только переводила глаза с отца на тетку Полю, с тетки на отца. А я сразу ночной разговор вспомнил.
- Ну, раз сыты, значит, хорошо! - сказала тетка. - У меня всегда так! Вот мы сейчас со стола приберем, посудку помоем. И гулять пойдем. Пойдем, Василий Семеныч?
Батя остановился в дверях кухни и развел руками.
- Вы уж извините, Полина, совсем я забыл. Мне… позаниматься надо - зачеты скоро, а у меня, как говорится, конь не валялся. Вот ребята с вами пойдут. Сеня. А меня уж извините. - Он повернулся и вышел.
Тетка Поля ужасно удивилась.
- Какие еще зачеты? - спросила она у мамы.
Мама смущенно засмеялась.
- Да, вот, - сказала она, - на старости учиться задумал. В прошлом году в университет на юридический поступил. Вот и занимается. Мало, правда. Времени не хватает.
Вот номер-то! А я и забыл, что батя действительно в прошлом году на заочный поступил. Хотя понятно, почему забыл - он дома почти и не занимался. Поэтому я тоже удивился, когда он сказал, что не пойдет гулять. Ведь мне он сказал, что пойдет. Наверно, он просто не хочет с теткой Полей идти, вот и выдумал предлог. Ну, ладно, он не хочет, а меня-то зачем втравил? Хотя откуда он мог знать, что мне тоже расхотелось идти с теткой? А мне совсем расхотелось - факт!
Я еще почему-то вспомнил, что вот она и останавливается около каждого красивого дома и ахает и охает, но только на секунду, вроде по обязанности, и сразу дальше, и главное время у нее на магазины уходит. И с каждой такой прогулки мы возвращаемся, как верблюды навьюченные. И провожать тетку Полю потом - одно мученье: никак в такси все ее пакеты, коробки, сумки, чемоданы не впихнуть. Я всегда удивлялся, куда ей столько барахла разного.
Нет, она не жадная, тетка Поля, и подарки любит делать, вот и яблоки нам каждую осень присылает, но только… только… сам не знаю, что "только"… Вот сейчас расхотелось мне что-то от нее подарки принимать. Подарит, а потом опять кричать будет - вот, мол, я какая, всех одариваю, всем добро делаю. Да нет, и не кричит она вовсе, это я чего-то придираюсь уже, но все равно… И я начал быстро придумывать, как бы отказаться.
А тетка Поля допрашивала маму:
- Ну, и что? Кончит он университет, уйдет из милиции? Адвокатом или судьей станет?
- Не знаю, Поля, - говорила мама устало, - там видно будет.
- А может, ему в милиции повышение дадут? Пора бы.
- Не знаю, Поля, - опять повторила мама, и видно было, что ей неприятно на эту тему говорить, - он ведь знаешь какой…
- Да уж, знаю, - сказала тетка Поля и поджала губы.
- А куда пойдем, тетя Поля? - спросил я, чтобы перебить этот противный разговор.
- А? - встрепенулась тетка. - Куда? По городу пройдемся - очень я люблю Ленинград ваш. Ну, посмотрим, конечно, какие магазины открыты. Мороженого поедим. И так далее. А ты, Люда, с нами не ходи. Ты устанешь - мы ведь галопом.
То-то и оно, что галопом, подумал я.
- Ладно, - согласилась мама, - а я дома посижу, мне кое-что поштопать, починить надо.
- Вот и хорошо, - засмеялась тетка, - жена носки штопает, муж уроки учит, а детишки со старой теткой гулять пойдут. Куда как славно!
Мне захотелось заорать, что никуда я не пойду, но я не заорал - отрицательные эмоции надо уметь сдерживать.
Тетка прогнала всех одеваться, а сама быстро и ловко принялась мыть посуду.
- Чего ж ты, пап? - спросил я, входя в комнату.
Он, и верно, сидел за столом с тетрадками и книгами.
- Да вот, - сказал он, не глядя на меня, - вспомнил…
Вид у него был такой, какой у нашего брата в школе бывает, когда знаешь, что тебя вызовут, а урок-то не готов. Я засмеялся. Он посмотрел на меня исподлобья и тоже засмеялся. Прикрыл рот ладонью и подмигнул мне.
- Ладно, - сказал я, - погуляем с теткой Полей.
Смешно, но все-таки в этот раз я так и не пошел гулять с теткой. А получилось вот что. Я собрал все книжки и альбомы про Ленинград, которые мне дядя Саша накануне дал, и понес ему. Все равно уж ничего не прочитаешь, да и не нужно это, наверно, тетке Поле.
Постучал к дяде Саше ногой - руки были заняты. Никто не ответил. Я сложил книги на пол и вошел - дядя Саша никогда не запирал своей комнаты, даже когда улетал надолго.
Я втащил книги, расставил их по полкам и пошел к себе. И тут раздался звонок. Я открыл входную дверь и… На площадке стояла - кто бы вы думали? Сама М. Ба-со-ва! Собственной персоной! Я так удивился, что прямо застыл в дверях, держась за ручку, и молча смотрел на нее во все глаза. Она тоже молчала, потом покраснела и сердито сказала:
- Ничего себе, вежливый! Даже не здоровается.
- Здравствуй, - сказал я, все еще держась за ручку.
- Так и будем стоять? - спросила она все так же сердито.
- Заходи, заходи, - засуетился я и распахнул дверь.
- Нет, лучше ты выйди, - сказала она.
- Нет, лучше ты зайди, - сказал я.
И тут из кухни выплыла тетка Поля.
- А-а, - сказала она и засмеялась, - у тебя гости. Что же вы в дверях стоите? Проходите.
- Спасибо. Я на минутку. Выйди, Половинкин! - сказала Маша.
Ну, что тут будешь делать! Я сказал тетке: "Извините, я сейчас", - и вышел на площадку.
- Ты мне нужен, - очень строго сказала Маша.
"Это что-то новое", - подумал я и напустил на себя совершенно равнодушный вид.
- Не воображай, пожалуйста, бог знает что, - презрительно сказала она. - Просто у меня нет другого выхода.
Ну, конечно, не может какой-нибудь гадости не сказать. Ладно.
- Надолго? Надолго нужен? - спросил я скучным голосом. - У меня, понимаешь, дела…
- У тебя всегда дела, - она фыркнула.
Я решил железно сдерживаться, что бы она ни говорила.
- Вопрос о судьбе человека решается, - продолжала Маша, - а у него дела. Подождут твои делишки!
- Какого человека? - испугался я почему-то.
- Я не привыкла на лестницах торчать, - заявила Басова.
- Я же тебя звал, - разозлился я.
- У тебя дома много людей. А этот разговор - один на один.
- Ну, пойдем куда-нибудь. Я только предупрежу.
- Предупреди. И побыстрее, - сказала она командирским тоном.
Я влетел в комнату и сказал тетке Поле, что не могу с ней идти - очень важное дело.
- Понимаю, - сказала тетка Поля, - очень важное дело, о-оч-чень! - она захохотала.
Все уставились на меня.
- Какое дело, Сеня? - спросила мама.
- Общественное, - пробурчал я, ни на кого не глядя.
- Ну, раз общественное… - сказал отец, поднимая голову от своих тетрадок.
- Иди, иди, - сказала тетка Поля и подмигнула мне. - Общественные дела завсегда важнее личных.
Я помчался. Нет, все-таки она ничего - эта тетка Поля: кое-что понимает.
Маши на площадке уже не было. Я понесся вниз сломя голову, и сердце у меня колотилось, как овечий хвост. Неужели ушла? Я пулей вылетел на улицу и по инерции промчался несколько шагов вперед. Чуть не сшиб с ног какого-то дядьку, но резко затормозил и развернулся на одной ноге.
Маша стояла около парадной. Она посмотрела на меня и засмеялась - вид, наверно, у меня был чудной. Потом сразу оборвала смех и сказала спокойно:
- Пойдем.
- К-к-куда? - спросил я, отдуваясь.
- В кафе "Гном", - сказала она ехидно.
- Слушай… - начал я сердито.
- Ладно, ладно, - сказала она. - Пойдем лучше, - она наклонила голову и искоса посмотрела на меня чуть-чуть прищурившись, - пойдем лучше в… садик на Некрасова.
Вот вредная девчонка! Ничего не забывает - это я ей, когда только познакомился, встречу в том садике назначал, но она, конечно, не пришла. Я не подал виду, что меня это зацепило, и спокойно согласился. И мы пошли в этот садик.
По дороге я спросил ее, что за дело, чья судьба решается.
- Венькина, - сказала она. - Балашова.
Пожалуй, я всего от нее ожидал, только не того, что она со мной о Жуке говорить будет. Я думал, что может она…
- А что с ним? - спросил я.
- Ему надо помочь, - сказала она серьезно. - Появился, - она вдруг понизила голос, - появился… его брат.
- Ну и что? - удивился я.
- Он из тюрьмы появился, - оказала она шепотом.
- Из тюрьмы-ы?
- Да, - сказала она. - Он жулик и бандит. Он отсидел, сколько положено, и вернулся. Венька говорит, что ему не разрешили в Ленинград возвращаться, а он вернулся. И Венька боится, что он опять начнет свои нехорошие дела и будет его затягивать.
- Постой, постой, - сказал я, соображая. - А ты его видела, этого брата?
- Видела. Жуткий.
- Черный?
- Черный.
- Перекошенный?
- Вроде бы.
- Он, - сказал я и даже задохнулся.
- А ты что, его знаешь? - спросила Маша.
Я ей рассказал, как встретился с этим типом. Она задумалась, потом спросила:
- Что же делать?
Мы уже незаметно дошли до садика и сели на скамейку.
- Надо… в милицию заявить, - сказал я не очень уверенно.
- Я тоже так думала, но Венька боится. Он боится, что брат… убьет его.
Я присвистнул.
- Ну, уж так и убьет?!
- Ты не шути, - сказала она серьезно.
Я вспомнил этого типа, его глаза, как верные дырки, и клыки, как у собаки. Да, такой шутить не будет.
- И все-таки… - начал опять я.
- Ничего не все-таки, - рассердилась Маша. - Не можешь ничего придумать, так нечего навязываться!
Я еще и навязывался!
- Ты же сама ко мне пришла, - сказал я с обидой.
- "Сама, сама"! Знала бы…
Я разозлился.
- Ну и шла бы к Герке своему, - сказал я.
Она быстро посмотрела на меня.
- Ни в коем случае!
- А что? Он ведь шибко правильный, все бы рассудил, а мы что? Мы люди маленькие.
- Дурак ты, Половинкин, - сказала она и вдруг засмеялась. - Дурак… ревнивый.
Я чуть не задохнулся и почувствовал, что уши начинают гореть.
- Т-ты… т-того, - пробормотал я, - "Ревнивый"… Г-говори, да не заговаривайся.
Она вскочила со скамейки. Встала передо мной. Смеялась, а солнце просвечивало сквозь ее волосы. И я зажмурился почему-то. И почему-то обрадовался - ну и пусть, ну и ладно, и хорошо.
Она оборвала смех и сказала опять сердито:
- Ну, чего расплылся? Рот до ушей.
Я сразу стал серьезным.
- Ладно, хватит шутки шутить. Надо дело делать.
И мне сразу захотелось куда-то бежать, что-то доказывать, кому-то помогать, кого-то спасать и как-нибудь обезвредить того страшного типа - Венькиного братца.
- А что делать? - спросила она грустно.
- Слушай, - сказал я, - может, нам с моим батей посоветоваться? Он в таких делах вроде должен разбираться.
- А он кто у тебя? - спросила она.
- Он… - я вдруг замялся, - он-то, ну…
И тут я разозлился на себя до чертиков - что я, в самом деле!..
- Он милиционер, участковый, - сказал я решительно. - Вот!
Она удивленно посмотрела на меня, фыркнула, но сразу прикрыла рот рукой.
- Чего смеешься? Не у всех же родители профессора.
Сказал я это сердито, а самому ужасно обидно стало. И эта не лучше, подумал я, все они одинаковы, девчонки эти.
- Ты что? Совсем полоумный? Да? - спросила она. - Ты за кого меня считаешь?
Я молчал. Она дернула меня за рукав.
- Чего молчишь? - крикнула она. - Я ведь засмеялась потому, что вспомнила, как тебя милиционер за плечо вел. Я ведь не знала… Это твой папа был?
- Ну, папа, - сказал я, - а ты и рада была: с милицией Половинкина увидела. И всем раззвонила.
- Так я же не знала… - сказала она виновато. - Ну, прости, я действительно глупо сделала. Я тогда на тебя… зла была.
- Зла была, - ворчал я. - Все вы такие - разозлитесь ни за что ни про что, а мы отдувайся.
- Ну, хватит! - сказала она. - Ворчишь, как древняя старуха. Ну, я виновата. Но ты-то сам?.. Почему ребятам не сказал, что я ошиблась? Почему струсил и ушел? Гордость заела? А может быть, не я, а ты своего отца не уважаешь? Раз постеснялся сказать тогда, да и сейчас мне сказать стеснялся. Эх, ты!.. - она не договорила, резко повернулась и пошла из садика. А я, как истукан, остался сидеть на скамейке.
Так и надо. Разворчался, расскрипелся, расшипелся, разобиделся. Человек тебе руку протянул, а ты… Я вскочил со скамейки и бросился догонять Машу.
Басова вдруг остановилась, обернулась:
- Ничего не говори отцу.
- Почему? - спросил я.
- Он ведь тоже… милиция, - сказала она, - а Венька просил.
- А я с ним не как с милицией говорить буду, а как с отцом, - сказал я, хотя и не стоило с ней разговаривать как ни в чем не бывало.
- А с ним можно не как с милицией? - спросила она.
- А почему нельзя? - сказал я и осекся. В самом деле, можно с моим отцом как с товарищем говорить? А может, я не пробовал? Да нет, вроде пробовал. Не знаю…
- Почему замолчал? - спросила Басова подозрительно.
- Ладно, - сказал я, - не буду я с ним говорить.
- Не говори, мы сами что-нибудь придумаем.
- Кто это "мы"? - спросил я. Я подумал, может, она меня имеет в виду.
- Без тебя, - сказала она, - найдутся люди, которые не только о своих драгоценных обидах думают.
И Басова ушла.