Ворота станции юных натуралистов Максим открыл бесшумно. Дверь домика была не заперта, и он вошёл в него. Клетка Генриетты была открыта настежь. И гиена быстро вошла в свою клетку. Максим снял с Генриетты ошейник. Она улеглась в угол, свернулась совсем по-собачьи и затихла. Максим услышал, как Генриетта вздохнула. Слишком много впечатлений пришлось на её долю. Ему показалось, что гиена вздохнула с облегчением.
Сторожиха Таисия Степановна ещё спала. Всё получилось удачно.
Теперь Максим на полной скорости побежит домой, возьмёт портфель, мама уже, наверное, ушла на работу. Никаких объяснений не будет. Он возьмёт портфель и успеет в школу. Потому что ещё рано.
- До свидания, Генриетта, - тихо сказал Максим. - Ты не обижайся, я не знал. Пока.
Он пустился бегом по парку, розовые берёзы неслись навстречу. И снова поднялся шумный, упругий ветер. Верхушки берёз гнулись, снег слетал с них хлопьями. Максим почти добежал до ворот. Но суровая рука опустилась на его плечо. Максим сразу остановился. Он поднял голову. Перед ним стоял милиционер.
Как вести себя в милиции
Таня давно знает, где живёт Максим. Только Максим не знает, что Таня это знает. Так уж получается. Она никогда не ходит под его окнами специально. Но иногда, если бабушка посылает Таню в булочную или в аптеку, Таня проходит под его окнами. Что же в этом плохого? Она тогда просто смотрит на тёмные окна или на светлые окна. Разве этого делать нельзя? Разве это так уж стыдно и нехорошо? А иногда она видит его в окне. Он дышит на стекло, а когда оно затуманится - рисует рожицу. Или кидает крошки воробьям. Или задумывается и смотрит в окно.
Таня не хочет, чтобы он видел её, и прячется за телефонной будкой. Ничего в этом нет особенного: не хочет человек, чтобы его видели, вот и прячется.
Сегодня после школы Таня пришла сюда. Если Максим заболел, надо его навестить. Надо или не надо навестить больного одноклассника? Конечно, надо. Пока Таня шла от школы до его двора, она была твёрдо уверена, что войдет в подъезд, вызовет лифт, поднимется на шестой этаж и позвонит в двадцать восьмую квартиру. Максим откроет ей дверь, потому что его мама на работе. Он откроет, а она скажет очень спокойно, без всяких переживаний:
"Максим, ты заболел? Я пришла тебя навестить. Если хочешь, скажу тебе, что сегодня задали".
Потом она будет сидеть у его постели, пока не придёт с работы его мама. Таня скажет Максиму строго: "Измерь температуру!"
Таким тоном всегда говорит Танина бабушка: "Измерь температуру!"
И он послушно сунет градусник йод мышку.
Таня даст ему тёплое молоко с пенкой, а он поморщится, поворчит, но выпьет. Ему приятно, что она лечит его, беспокоится о нём и поит противным молоком с пенкой.
Когда Таня вошла в его двор, она вдруг поняла, что не сможет перешагнуть порог его подъезда. Это оказалось так трудно, как будто там была не дверь, а глухая каменная стена. И никогда не сможет Таня пройти через эту толстую высокую стену. И не вызовет она лифт, и не нажмёт кнопку звонка в двадцать восьмой квартире, и не согреет в кастрюльке молоко. Ничего этого не будет, потому что Таня застенчивая, нерешительная, неуверенная. Она сама ненавидит свою робость, но сделать с собой ничего не может. Одно дело - класс. Там она общается с Максимом, но так, как будто этого общения вовсе и нет. Другое дело - прийти к нему домой. Нет, прийти к нему домой, специально к нему - этого она не может. Мало ли как он к этому отнесётся? А если начнёт над ней смеяться? А если удивлённо пожмёт плечами - чего это ты пришлёпала? А если кто-нибудь другой уже пришёл его навещать? Нет, Таня не пойдёт ни за что. Она могла бы прийти к Серёжке или к Володе, к Колбаснику - пожалуйста. Ничего трудного. Пришла бы, принесла уроки, дала бы лекарства, чаю, молока, градусник - сколько угодно. А Максим - совсем другое дело. Она стояла около его подъезда и сама себя ругала.
Ну почему нельзя стать простой и лёгкой? Прийти к нему, непринуждённо улыбнуться, смело сказать: "Вот я пришла тебя навестить". Нет, не может. Легко улыбаться умеет Людка. Смело говорить всё, что придёт в голову, умеет Оля. Таня не может. Преграды внутри характера - самые непреодолимые, они покрепче толстых стен.
У подъезда телефонная будка. Позвонить? Это кажется гораздо легче. Таня входит в будку. Она ещё не знает, что скажет ему. Она переписала из классного журнала номер его телефона, а он и не знает об этом. Она набирает номер. Что будет, то и будет. Таня зажмуривается и ждёт. Гудит один долгий гудок, второй… пятый - никто не отзывается. Если ответят, она, скорее всего, ничего не скажет, только послушает его голос и повесит на рычаг холодную тяжёлую трубку. Гудят гудки, звонит телефон в пустой квартире. Таня уже поняла: никого нет дома. Не нужно Максиму ни тёплого молока, ни аспирина, ни градусника. Таня ему не нужна, он и не ждёт её, его нет дома.
От телефонной трубки озябло ухо. Она вешает трубку, выходит из будки.
Таня медленно идёт по улице, так ходят люди, которых нигде не ждут. Бабушка не в счёт. Снег опять пошёл, щекочет лицо, застревает в ресницах, тает и течёт по щекам. Вдруг Таня останавливается, неожиданно приходит мысль: а вдруг он заболел совсем сильно? Разве только простуда может случиться с человеком? Вдруг его отвезли в больницу? Мало ли что могло с ним случиться, он такой отчаянный и смелый. Свалился с крыши двенадцатиэтажки. Гиена, про которую он рассказывал в классе, откусила ему палец, и он бредёт по парку, истекая кровью. Утонул подо льдом на пруду. Там никто не катается на коньках, но он вполне мог там кататься. Что же делать? Что теперь делать?
Навстречу Тане быстро идёт красивая женщина в распахнутой шубе. Лицо у неё заплаканное, она ничего не видит перед собой. Вот и у неё беда, а она такая красивая.
Женщина проходит мимо, а Тане вдруг кажется, что она где-то видела эту женщину. И было это совсем недавно. И связано это с Ниной Алексеевной, со школой. И с Максимом! Да ведь это его мама! Ну конечно, она приходила в школу и разговаривала с учительницей, и Максим стоял с ними, расстроенный и виноватый. А потом Колбасник смеялся:
"Максим! Теперь тебе врежут дома-то!"
"Это тебе врежут, - ответил Максим, и не дома, а сейчас".
И треснул Колбасника по шее.
Таня вертит головой, мама Максима уже далеко, сейчас свернёт за угол. Таня, не раздумывая, бросается вслед. Мама Максима идёт очень быстро, но Таня бежит ещё быстрее, и вот догнала, пошла рядом. Запыхавшись, спросила:
- Здравствуйте, вы мама Максима? А что с ним?
Мама остановилась, смотрит на Таню, не соображая. Почему подошла на улице незнакомая девочка? Почему задаёт вопросы? Кто она такая? И почему у неё такое встревоженное лицо?
- Я учусь с ним в одном классе, - говорит быстро Таня. - Мы беспокоимся.
Его мама снова быстро пошла, Таня мелкими шагами бежит за ней.
- Раньше надо было беспокоиться! - резко говорит мама. - Он в милиции! Мне позвонил на работу капитан милиции! Он сказал: "Ваш сын у нас, зайдите, пожалуйста".
Таня перевела дух. В милиции. Всего-навсего. Живой. Не истекает кровью, не утонул и не свалился с крыши. В милиции, и всё.
- Не расстраивайтесь. Вы знаете, это ничего. У нас в доме живёт один мальчик, его чуть не каждый день в милицию забирают, и ничего.
- Замолчи, пожалуйста! Это ужасно. Мой сын в милиции!
Она входит в дверь под стеклянной вывеской: "Милиция". Таня входит следом.
Скамейка, два стула. Деревянный барьер, за ним сидит милиционер с очень строгим лицом.
- Мой сын у вас, - говорит мама Максима и вытирает платком слёзы.
Таня стоит в стороне.
- Ваш сын у нас. Смотреть надо за сыном, мамаша. Бегает, понимаете. Сам по себе. Нет бы делом заняться.
- Мой сын очень занят делом - бассейн, фехтование, рисование.
- Однако он выбрал время - утащил гиену.
- Максим? - Мама опускается на скамейку. Она смотрит растерянно и не знает, что сказать.
И тогда Таня вдруг выступает вперёд. Она говорит громко и сердито:
- Как вы можете так говорить про Максима? Максим очень честный, он не может так сделать! Он не вор и не преступник! Он очень хороший!
Они оба уставились на Таню удивлённо. Она говорила горячо, она больше не была робкой и застенчивой. Горели щёки, смело смотрели глаза.
- Ты кто такая? - устало спросил капитан милиции. - Здесь кричать не положено.
- Я с ним в одном классе учусь. Он очень хороший. Он активный.
- Вот это точно - активный. А ты знаешь, что этот активист сотворил? Не знаешь? Вот видишь - не знаешь, а выступаешь, кричишь на всё отделение.
- Я не кричу. Я рассказываю. А что он сделал?
- Он утащил гиену из внешкольного учреждения. Он увёл это имущество станции юных натуралистов в неизвестном направлении. Ночью нам позвонила сторож, - капитан заглянул в бумагу, которая лежала перед ним на столике, - сторож Азаренкова позвонила и сообщила: похищена гиена, кличка Генриетта, привезена на станцию три года назад из Средней Азии. Из Средней Азии, понимаешь, везли, довольно, между прочим, далеко. И зачем? Чтобы юннаты изучали редкое животное. А не затем, чтобы твой драгоценный одноклассник устраивал такие номера.
Мама Максима сказала:
- Я сойду с ума. Зачем ему гиена? Куда он её дел? И потом - она же может искусать, это совершенно дикий зверь.
- А он не побоялся, - сказала Таня. - Видите?
- Я-то вижу. Но правонарушение совершено.
Таня не знала, что значит это слово - правонарушение. Она знала другое: раз Максим взял гиену, значит, так было почему-то нужно Максиму. И больше обсуждать было нечего.
- Отпустите его, пожалуйста, - сказала Таня.
Она подошла вплотную к деревянному барьеру. Её глаза смотрели на капитана милиции с таким доверием к его доброте и справедливости, что он опустил взгляд в бумагу, которая называлась скучным словом "протокол". Он собрался ответить этой девочке служебным словом "не положено". Она ребёнок и не понимает, что государственная собственность есть государственная собственность. Пусть это даже гиена Генриетта. А хищение есть хищение. Пусть даже оно совершено по детской дурости. Такими вещами не шутят, вот что хотел сказать капитан девочке с необыкновенными лучистыми глазами. На мамашу он вообще старался не смотреть, мамаша ревела и обещала сойти с ума.
Он ничего не успел сказать. На столе резко зазвонил телефон.
- Дежурный слушает. Кто? Сторож Азаренкова? Что? Нашлась? Как нашлась? Сидит в своей клетке? - Капитан вытер пот со лба и сказал расслабленным голосом: - Я сейчас сойду с ума, - А потом без всякого перехода закричал: - Так что же вы нам голову морочите? Нервы людям треплете?
Он бросил трубку и уставился на Таню. А она смотрела на него так, как смотрят люди, когда хотят сказать: "Я же говорила!" Мама Максима достала из сумочки коробочку и положила под язык таблетку. В милиции запахло валерьянкой.
- Всё-таки я сойду с ума, - настойчиво пообещала мама.
- Нет уж! Это я сойду с ума, - объявил капитан. - Забирайте своего Максима! Немедленно! И пусть только попробует!..
Мама вела Максима за руку. Она боялась выпустить его руку и никак не давала ему вырваться. Ей казалось сегодня, что если она его отпустит хоть на секунду, он немедленно исчезнет. А он пытался вытянуть свою ладонь из маминой - ещё не хватало, чтобы кто-нибудь из класса встретил его с мамой за ручку. Только этого недоставало!
Но никаких одноклассников поблизости не было.
- Подожди-ка, - вдруг спохватилась мама, - где же эта девочка? Таня. Ну конечно, её зовут Таня. Куда она девалась?
- Таня? Какая Таня? - невинно спрашивает Максим, и щёки становятся горячими. Хорошо, что на улице синие сумерки и мама не может увидеть, как её сын вдруг стал красным, как свёкла.
- Как какая? Очень хорошая девочка, красивая. Она твой верный друг, она так тебя защищала. А если бы не Таня, я бы, наверное, сошла с ума.
- Я с девчонками вообще не дружу, - говорит Максим твёрдо. Он украдкой водит глазами во все стороны. Булочная, продовольственный, троллейбусная остановка. Идут чужие люди. Тани нигде нет. Куда делась эта тихоня? Она, видите ли, защищала его. Ему становится радостно от этого, но он сердито встряхивается. - Очень мне надо дружить с девчонками.
Несчастья случаются неожиданно
Котёнок уже бегал по квартире, у него было уже имя - его звали Пашкой. А мама всё не высказывалась - можно всё-таки, чтобы в доме жили две кошки - Звёздочка и Пашка - или нельзя. Но раз она упорно молчала, получалось, что всё-таки можно. Серёжа решил так и считать - можно, и всё. А почему нельзя? От Пашки ни шума, ни грязи. Очень воспитанный котёнок Пашка.
Звёздочка с утра до вечера облизывала своего Пашку, а когда Серёжа брал его на руки, Звёздочка тревожно мяукала и вертелась у Серёжи под ногами. Как будто хотела сказать: "Не обидь, пожалуйста, моего Пашу. Видишь, какой замечательный этот сын Паша? Сам посмотри - видел ты когда-нибудь котёнка красивее и умнее?" Сама она без всяких церемоний таскала Пашку за шиворот, но он не сопротивлялся ему не было ни больно, ни обидно. Наверное, и за шиворот можно таскать больно, а можно - ласково.
Несчастья чаще всего случаются неожиданно.
Нина Алексеевна вдруг сказала:
- В субботу будет родительское собрание.
Ну зачем? Дли чего? Разве нельзя жить хорошо и весело без всяких родительских собраний? Разве так уж они нужны Нине Алексеевне, эти самые родительские собрания? Серёжа пригнулся под тяжестью этой новости. А Нина Алексеевна продолжала говорить:
- Я написала о собрании в ваших дневниках. А вы ещё и на словах передайте родителям, что явка обязательна.
- А моя мама в командировке, - быстро сказал Серёжа.
- Никаких командировок, санаториев, вечерних смен, сломанных ног. Пожалуйста, очень вас прошу. Всё это уже тысячу раз было. Не с тебя, Сергей, началась школьная ложь. Были и не такие изобретатели. Ясно?
Серёжа молчал. Всё было ясно.
Только Оля Савёлова сказала в тишине:
- А у нас в музыкальной школе в субботу как раз концерт. Мы будем играть на фортепьяно. Мои родители должны пойти на концерт.
- Опять пререкания? Родительское собрание важнее, чем любой концерт, - ответила Нина Алексеевна.
Теперь уж окончательно всё было ясно.
Серёже в тот день показалось, что Нина Алексеевна придумала это собрание специально из-за него, из-за Серёжи. Двойка по русскому - раз. Разбитый абажур под названием плафон - две. И тут как раз собрание.
Он пришёл домой и спрятал дневник под ванну. Но мама именно в это время сказала только одно слово:
- Дневник.
Серёжа стал намыливать руки, потом он долго смывал пену и опять намыливал. Но мама стояла в дверях ванной и молча ждала. Серёжина спина чувствовала мамин взгляд.
Что было делать? Пришлось прямо на маминых глазах вытягивать дневник из-под ванны и бормотать:
- Завалился, сам удивляюсь. Просто удивляюсь, как это он завалился.
Его слова не получили никакого ответа и повисли в воздухе, как что-то совсем лишнее. Да и что, по совести говоря, можно ответить на такие слова?
Мама сразу открыла дневник на той самой странице, где чёткими красными учительскими буквами было написано, что в субботу состоится родительское собрание, на которое явка всех родителей строго обязательна.
Мама прочла, закрыла дневник и ничего не сказала.
Меньше всего Серёжина мама была похожа на человека, который никогда в жизни не получал двоек и ничего не разбивал. Нет, она не производила впечатления бывшей отличницы и примерной ученицы. Да и что такое, по существу говоря, двойка? А что такое, если уж по-честному рассуждать, этот абажур под названием плафон? Пустяки, вот что это такое.
Серёжа стал ждать субботы. И как всякий человек, он не мог жить без всякой надежды. И он надеялся.
Вдруг мама не сможет отпроситься с работы: ведь у неё суббота часто - рабочий день. А вдруг она просто не захочет туда идти, на это собрание? Решит, что без неё там вполне обойдутся. Подумаешь, явка обязательна. А вот не пойдёт, и всё. Какой уж такой интерес на нём сидеть, на этом собрании? Скука, наверное, зелёная. Или мама вдруг про собрание забудет. Возьмёт и выбросит его из головы. Разве так не может быть? Очень даже может. Человек может забыть даже очень важное. Серёжа почти поверил, что мама про собрание забудет. Мало ли забот у мамы?
Суббота наступила очень быстро.
Мама пришла домой рано, надела свой самый нарядный костюм из золотых ниток и отправилась на собрание. Серёже она сказала:
- Из дому не уходи.
Дверь хлопнула, Серёжа стал ждать.
Он хорошо знал, о чём Нина Алексеевна расскажет его маме. Двойка по русскому и разбитая лампа под названием плафон. Ничего больше он не сделал плохого. И за эти две вины ему, конечно, попадёт - но что в этом страшного? Ну, влетит - не в первый раз в жизни. Почему же Серёжа так беспокойно мечется по комнате, выбегает в коридор, прислушивается к стуку дверей? И почему перед чем-нибудь плохим тоже бывает нетерпение? Скорее бы мама пришла, скорее бы всё это как-то кончилось. Хотя, если подумать, куда спешить? Серёжа сам не понимал. Он всё время смотрел на часы. Стрелки ползли медленно-медленно. Он поставил на газ чайник - вдруг мама сразу захочет пить чай? А она всё не шла. Чайник кипел вовсю, сыр на столе стал блестеть от жира и сворачиваться в корытца.
Хорошо тем, кто ждёт своих родителей около школы. Они там все вместе - Колбасник, Вовка, наверное, тоже. Девчонки. А Вовка удивляется - почему Серёжа не пришёл к школе. Вовка же не знает, что мама сказала - из дома не выходить.
Пойдут родители с собрания. Кого-то поругают, кому-то всыплют. Им лучше, потому что они ждут вместе.
И кто вообще придумал эти родительские собрания? Серёжа их всегда ненавидел. Когда дети жалуются друг на друга, это называется ябедничать. А когда взрослые жалуются на детей, это называется родительским собранием.
Серёжа махнул рукой, включил пластинку и решил больше не волноваться. Не будет, и всё. Он привязал бумажку к нитке и стал играть со своими кошками. Серёжа нёсся по квартире, а за ним - шуршащая бумажка, а за бумажкой - прыжками Паша, а за котёнком - Звёздочка. Весёлый тарарам. И пусть. Нельзя всё время предаваться печальным мыслям. Нельзя сидеть, оцепенев, и ждать плохого. Может, ещё ничего плохого и не будет. Вдруг мама не придаст такого уж большого значения этой несчастной двойке? И тем более - плафону. Подумаешь, большое дело - плафон. Возьмёт и простит мама. Скажет: "Что же ты, Серёжа, натворил? Больше так не делай". И всё, и забудет, и больше ничего об этом вообще не будет говорить. Разве так не бывает? Очень даже может быть! Эй, кошки, поймайте бумажку! Ему уже кажется, что сейчас самое главное - не дать Паше схватить бумажную мышь. Вовремя дёрнуть нитку, вовремя отскочить. А Пашка на своих не очень уверенных толстых лапах несётся изо всех сил и с разбегу проезжает по лакированному полу, как по льду. И короткий тонкий хвостик держит морковкой, а глаза у Пашки голубые, как у Звёздочки. И спинка жёлтенькая. Только у Звёздочки мех, а у Пашки почти пух - лёгкий, мягонький и всегда тёплый.