РЫЖИК БУДЕТ ТОМОМ
Уже под вечер мы шли к Рыжику домой. О том, что наступал вечер, тоже можно было догадаться, только посмотрев на часы, потому что солнце светило вовсю и не собиралось даже уходить на вечерний или ночной отдых.
- Солнце тут у вас прямо в три смены работает! - сказал я.
- А про него так говорят в рифму: "Светило на летнюю вахту заступило!" Зато потом уж оно сразу на полгода отпуск возьмет!..
И вдруг я увидел на узкой белой табличке название большой московской улицы. Что-то родное-родное почудилось мне в этом названии и показалось на миг, что вот сейчас я заверну за угол и увижу свой дом, а со двора выбежит Витик-Нытик или его младшая сестренка Кнопка со своими подружками…
- Какое удивительное совпадение! - сказал я и кивнул на узкую белую табличку, как бы припечатанную к стене. - В Москве я жил по соседству с улицей такого же точно названия. Представляешь себе?
- А чего ж тут представлять? - усмехнулся Рыжик. - И вовсе никакого нет "удивительного совпадения"… Ты что думаешь, это случайно так получилось? Ведь наш-то город москвичи строили! И ленинградцы и киевляне… И вообще чуть ли не со всей страны сюда разные специалисты понаехали. Ну вот, они и привезли названия своих любимых улиц, проспектов, площадей. У нас тут и свой Арбат есть, и Невский проспект, и Крещатик… Здорово, а?
- Да-а… это очень здорово… Значит, они как будто и не расставались со своими родными городами? А ведь у кого-нибудь могло так получиться, что и адрес совсем не изменился: та же улица и номер дома и квартиры. Могло так быть?
- А почему же? Вполне возможная вещь…
- Вот если бы у меня так получилось, все бы ребята в Москве от удивления рты пораскрывали! Но я на какой-то такой улице живу, какой в Москве никогда не бывало…
- Ничего, - успокоил меня Рыжик. - Может быть, еще когда-нибудь переименуют. Ты вот прославишься тут у нас, в Заполярске, а потом просьбу напишешь: "Прошу дать улице такое-то имя!" И просьбу твою выполнят, если ты, конечно, чем-нибудь отличишься. Так бывает…
- Ну-у!.. Это долго ждать. А вдруг я ничем таким особенным никогда не отличусь?
Мы шли по улице с московским названием, а кругом были одни только высокие и новые домищи. Это уж такой город Заполярск, тут ни одного маленького или деревянного домишка не встретишь. Даже в Москве встретить можно, а в Заполярске - нет… Потому что город совсем еще юный, он родился в те годы, когда маленьких домишек уже не строили.
"Все люди в новые дома въезжают - значит, всем мебель новая нужна, - рассуждал я про себя, - вот мы им и поможем. Какая все-таки замечательная идея мне в голову пришла! Вот бы за эту идею и переименовали пашу здешнюю улицу в мою старую, любимую, московскую… Нет, наверно, за одну идею все-таки не переименуют. Надо будет еще что-нибудь хорошенькое придумать!"
- А вот интересно, как же это я у тебя дома буду учиться этажерки мастерить? - спросил я Рыжика. - У тебя разве есть своя домашняя мастерская?
- Есть у нас с отцом. Он тоже в свободное время любит построгать, с молотком и напильником повозиться. Говорит, что это нервы успокаивает.
- А он у тебя что, сильно нервничает?
- Еще бы! Творческая работа!
- Ага, понимаю… И вы что же, прямо в комнате эту мастерскую устроили?
- Да нет! В ванной… Соседи сперва возражали: им, видишь ли, мыться надо! "Из ванны, - говорят, - вылезаешь, а на спине и волосах стружки деревянные!" Даже в домоуправление жаловаться хотели. Но я одному чайник электрический починил, другой - патефон исправил… Получилась такая домашняя мастерская - соседям выгодно: денег не платить, обслуживание быстрое. Они и замолчали. Сейчас только иногда так тихонько-тихонько в дверь постучат: "Нельзя ли ополоснуться, если это, конечно, тебе, Вовочка, не помешает?" Ну, я разрешаю: пусть моются!
У Рыжика с Владимиром Николаевичем была одна комната. Как только я вошел, так сразу понял, почему Вовка восторгался нашим уютом. Комната казалась очень большой, потому что была почти совсем пустая. Но зато в ней было очень много книг. Они лежали на этажерке, на полках и даже на столе, на котором, видно, не только читали и работали, но и обедали тоже. Рядом с книгами стояли хлебница и тарелки - две глубокие, две плоские, два блюдца. И ложки тоже были: две большие и две чайные.
- У нас дома, как говорит папа, "семейный квартет", а у вас, уж сразу видно, "семейный дуэт". Все только на двоих!
- И мы всегда будем вдвоем! - гордо заявил Рыжик. - Мы клятву такую друг другу дали: всегда быть вместе! И никого к себе не пустим. Никого!..
Последнюю фразу Рыжик произнес так, будто спорил с кем-то, угрожал кому-то, кто непременно хотел войти к ним в дом и разрушить "семейный дуэт".
- У нас мужской дом. Никаких там салфеточек, картиночек на стенах и прочей ерунды. Нам это не нужно!
"А почему же ты тогда восторгался маминым уютом?" - хотел я спросить у Рыжика, но удержался и почему-то не спросил.
Примерно через четверть часа вслед за нами домой пришел Владимир Николаевич. Вернее сказать, он даже не пришел, а прибежал. Я удивился, что он, всегда мягкий, неторопливый, задумчивый, может быть так взбудоражен.
- Ну, Вовка, - воскликнул он прямо с порога, - пляши, брат! Танцуй до упаду! Нашли для вас руководителя драмкружка!
Заметив меня, Владимир Николаевич, кажется, еще больше обрадовался.
- Хорошо, что ты пришел, Сева! Сейчас сядем втроем, поужинаем, отпразднуем предстоящий Вовкин дебют… Ну, первый серьезный выход на сцену, значит! Теперь уж Вовка сыграет Тома Сойера. Непременно сыграет!..
Потом он продолжал рассказывать уже нам обоим:
- Этот самый будущий руководитель драмкружка видел Рыжика в школьном самодеятельном спектакле. А потом, в это воскресенье, тайком за ним наблюдал, когда вы в ложе восседали. И говорит, что внешность у него очень сценичная. Рыжий, злой, с веснушками. Как раз то, что нужно!
И, обратившись только к Вовке, добавил:
- Не загордись, пожалуйста. На одной внешности далеко не уедешь. К веснушкам и зеленым глазищам еще кое-что добавить придется… Старание, упорство!
- Добавлю! - заверил отца Рыжик.
И от счастья прямо запрыгал по комнате, в которой было очень легко прыгать, потому что в ней, кроме самодельной этажерки, письменного стола, заваленного книгами и посудой, двух стульев и двух раскладушек, сложенных в углу, ничего не было.
- Понимаешь, как это здорово! - стал объяснять мне счастливый Вовка. - У меня будет самая главная роль!.. Гекльберри Финна будет один парень из седьмого класса исполнять. А тетю Полли - какая-нибудь взрослая артистка из папиного театра… Мы так решили: чтобы дружба у драмкружка с театром завязалась. Понимаешь?
- Вот бы хорошо было, если б ее, эту самую тетю Полли, Жаннетта исполняла! - воскликнул я, совсем забыв о грозных предупреждениях Рыжика.
- Кто, кто? - насторожился Владимир Николаевич.
- Ну, та артистка, которая Жаннетту исполняла… - Тут я вспомнил про наш разговор в директорской ложе и быстро поправился: - А может, какая-нибудь другая артистка сыграет еще лучше!
- Тебе, значит, понравилось, как Сергеева играла Жаннетту? - вроде бы небрежно, между прочим, а на самом деле (я это почувствовал!) очень взволнованно спросил Владимир Николаевич.
- Ничего-о… - промямлил я. - Вы, конечно, гораздо лучше перевоплощались: и лысина и нос горбатый… А она? Она ведь по роли должна быть положительной, так что это от нее не зависело. И тетю Полли она, конечно, не сумеет сыграть, потому что она слишком молодая и, как бы это сказать… интересная… А тетя Полли…
- Пойдем! Пойдем в ванную комнату! - потащил меня за рукав Рыжик. - Я тебя научу этажерки мастерить!
В ванной комнате Рыжик взял рубанок, потом положил его на место; проверил, остра ли пила, и ее тоже отложил в сторону. Потом у него из рук с шумом выпал ящик с гвоздями… Мы оба нагнулись и стали подбирать гвозди.
- Рыжик, - тихо сказал я, ползая по полу, - давай в следующий раз. Ладно? Я лучше потом научусь мастерить этажерки…
- Нет, будем сейчас! - упрямо процедил сквозь зубы Вовка. - Начнем с ножки!.. Вот смотри!
Он вновь взялся за рубанок. Но в эту минуту дверь распахнулась, и на пороге появился какой-то толстый пожилой мужчина в халате и с полотенцем в руке.
- Здравствуй, Вовочка, - тонким голосом не проговорил, а прямо-таки проворковал толстый Вовкин сосед. - Я бы хотел принять хвойную ванну…
- Я сейчас ваш заказ выполняю, - коротко, не оборачиваясь, ответил Рыжик.
- Ах, так? Ну хорошо, хорошо… Я тогда попозже. Только предупреди всех, что я занял очередь!
Сосед осторожно прикрыл дверь.
- Мы отдадим эту ножку ему? - тихо спросил я.
- У него сломалась не ножка от этажерки, а ручка от чайника.
- А как же он тогда поверил?..
- Вот приди, когда он в хвойную ванну погрузится, и спроси! - резко ответил Рыжик. - Наверно, такой же мастер, как и ты: думает, что рубанком чайники чинят!..
Рыжик злился на меня. Но за что? Я тогда еще не понимал…
Я - "ЗАВЕДУЮЩИЙ ПОЧТОВЫМ ЯЩИКОМ"
Я уже говорил о том, что мой старший брат Дима был раньше абсолютно нормальным человеком. А потом появилась Кира Самошкина, и Дима, как говорится, весь ушел в себя. Раньше мы с Димой вместе решали шахматные задачки, а теперь он решал их один и, когда у него все выходило хорошо, уже не кричал на всю квартиру: "Есть еще порох в пороховницах!" - а глубоко вздыхал, словно был огорчен тем, что правильно решил трудную задачу.
Раньше Дима был очень веселым. То есть с виду он всегда был серьезным, но именно оттого, что он шутил с очень серьезным видом, всем было особенно смешно. Он умел затевать такие интересные дела, до которых и я бы никогда не додумался. Ну, как, например, здорово он меня разыграл, посылая все время таинственные записки с подписью "ТСБ", что означало, оказывается, просто-напросто "Твой старший брат".
Да, мой старший брат… Раньше он очень любил меня воспитывать, руководить каждым моим шагом и делать мне замечания. Это меня очень раздражало. Я, помнится, мечтал о том, чтобы Дима раз и навсегда позабыл о моем существовании. А вот сейчас, когда он и правда позабыл, мне стало грустно, и я думал: "Пусть делает мне замечания, как прежде. Ведь я все равно не обращал на них никакого внимания! Пусть руководит мною с утра до вечера, но пусть только станет нашим прежним Димой!"
Дима всегда был очень сознательным. После десятилетки, перед самым нашим отъездом в Заполярск, он получил аттестат зрелости с отличием (вот уж чего мне никогда не увидеть, как ушей своих!). Мама всем с гордостью рассказывала об этом, хоть раньше иногда стеснялась, что у нее уже такой взрослый сын. Иногда, когда мы шли втроем - мама, Дима и я, - люди, то ли желая сделать маме приятное, а может, и всерьез, говорили: "Это ваш брат?" Мама бывала довольна, а я тут же заявлял: "У нее нет братьев! Это ее сын, Дима!"
Хоть Дима и закончил десятый класс "по первому классу", он сразу сказал, что не будет пытаться поступать в институт, а два года "крепко поработает". Теперь он готовился пойти на обогатительную фабрику, где, по словам папы, его ждали "не какие-нибудь детские игрушки, а самые настоящие дела!".
Но я боялся, что в том настроении, в каком он был, Дима с "самыми настоящими делами" не справится. Мы еще не успели вещи распаковать, а Дима уже полетел на почту и дал Кире телеграмму, чтобы она знала, куда ей нужно писать. А потом он по десять раз в день выбегал на лестницу и заглядывал в почтовый ящик, хоть прошло еще совсем мало времени и письмо до Заполярска дойти никак не могло. Ну, разве нормальные люди так поступают?
Я помнил рецепт, вычитанный в старом журнале у бабушки Витика-Нытика: чтобы влюбленный человек успокоился и перестал страдать, ему ничто не должно напоминать о "предмете любви". Диме ничто и не могло напомнить об этом "предмете", кроме писем, которые через некоторое время, к несчастью, должны были уже появиться.
Мой старший брат, ко всему еще, стал очень рассеянным. Открывая и закрывая все время почтовый ящик (хотя и через круглые дырочки было прекрасно видно, что внутри ничего нет), Дима то и дело терял маленький медный ключик.
Папе это в конце концов надоело. Он часами, пока ключик разыскивали по всей квартире, не мог добраться до свежих газет, которые очень любил читать и не просто брал в руки, а прямо-таки жадно хватал, как только они появлялись.
- Давайте сделаем так, - предложил однажды папа, - выберем ответственного за почтовый ящик. Так сказать, заведующего… И пусть этот "золотой ключик" всегда хранится у него. Пусть он вынимает всю корреспонденцию и раздает ее по назначению.
И тут мне в голову пришла блестящая идея! Я по привычке, как в классе, когда хотел первым ответить на вопрос учителя, поднял руку:
- Можно я буду заведующим?
Никто не возражал. Только папа в шутку предупредил:
- Смотри, Буратино, чтобы какие-нибудь там кот Базилио и хитрая лиса Алиса не вытащили у тебя этот "золотой ключик"! - Папа весело щелкнул меня по носу, который вовсе не был таким длинным, как у Буратино. И за этот самый короткий нос меня не очень-то легко было провести.
- Будьте спокойны! У меня не вытащат! - бодро заверил я, вступая в должность "заведующего почтовым ящиком".
Я как раз вовремя вступил на эту ответственную должность, потому что через несколько дней, заметив сквозь дырочки в ящике что-то светло-сиреневое и вытащив оттуда конверт с круглыми штемпелями, я узнал по обратному адресу, что это письмо от Киры Самошкиной.
Тогда я приступил к выполнению своего блестящего плана: пошел на кухню и спрятал письмо под газету, которой была накрыта кухонная полка. На этой полке лежала старая посуда, которая досталась моей маме в наследство от ее мамы, была всем очень дорога, и поэтому ею никогда и никто не пользовался. "Здесь письмам будет спокойно, - решил я. - Дима не будет получать их, забудет о Кире - и снова станет нормальным человеком!"
Конечно, можно было и просто рвать Кирины послания на мелкие клочочки. Но я подумал: "А вдруг там что-нибудь важное? Нет уж, рвать их на мелкие клочочки я не буду… Пусть полежат, отдохнут немного после долгой дороги, а когда Дима уже совершенно излечится (в журнале Витькиной бабушки было написано, что "время - это лучший лекарь"), тогда я отдам ему все эти письма, и он прочтет их с легкой усмешкой на губах…"
"С ПИОНЕРСКИМ ПРИВЕТОМ!"
Первая партия наших самодельных этажерок, столов и стульев была готова! По моему предложению к каждой вещи была приклеена табличка с надписью: "Мебельный цех "С пионерским приветом!"". Такое название цеха было очень удачно: сядет человек на стул - и будет знать, что мы его приветствуем; облокотится на стол - и тоже вспомнит о своих молодых пионерских годах.
Но вот директор мебельного магазина, оказывается, вовсе не хотел, чтобы мы его приветствовали, и не встретил нас тем радостным восклицанием, о котором я упоминал в своей корреспонденции. Нет, он не закричал от счастья: "Ах, каких инициативных ребят воспитывают московская школа и московский пионерский отряд!" Наоборот, он очень долго сомневался, покачивал головой и говорил, что нам бы хорошо отправить свою мебель не в магазин, а на выставку "Умелые руки". Но мы объяснили ему, что делали свои этажерки, столы и стулья не для выставок, а для людей: чтобы им было на чем сидеть, на чем пообедать и куда поставить свои книжки.
Через несколько дней к нам в школу прибыла целая комиссия. Она долго оглядывала и ощупывала нашу "готовую продукцию", стучала по этажеркам, в полном составе садилась на стулья, наваливалась на столы с такой силой, что я думал, они треснут и разлетятся по кусочкам. Но они не треснули и не разлетелись.
- Давайте, давайте! - подзадоривал комиссию Ван Ваныч. - Можете даже на стол с ногами забраться и попрыгать на нем для проверки, хотя в жизни это делают довольно редко… Наша продукция проверку на прочность выдержит!
И она действительно выдержала. Авторитетная комиссия заявила, что "в порядке временной меры" нашу мебель можно продавать, но по очень низкой цене.
- Вот и прекрасно! - воскликнул я. - Мы ведь отдаем ее совсем бесплатно: нам ничего, ну, просто ничегошеньки не нужно! И люди будут довольны: качество высокое, а цена низкая! И вообще про нашу мебель еще в газетах заметку напишут, вот увидите!
Комиссия сказала также, что наша продукция, наверно, подойдет для молодежных общежитий, но что сперва надо все это "проверить на покупателе". Стало быть, мебель собирались выставить в магазине и посмотреть, как к ней отнесется покупатель: бросится ли на нее сломя голову или, наоборот, сломя голову в сторону отскочит?
Это было опасно: кто его знает, покупателя! Мало ли с каким настроением он придет в магазин? Может, еще не разберется как следует и напишет про нашу продукцию заметку, но не в газету, как мне хотелось, а в книгу жалоб. Все может быть.
Но я вовсе не собирался сидеть сложа руки и ждать, что станут делать покупатели, которых директор магазина почему-то называл "потребителями". Мне в голову пришел великолепный план, смелый и очень простой. Я сразу раскрыл его Рыжику, и он тоже вполне одобрил.
Мы оба помчались по домам, чтобы провести мою идею в жизнь. Это было как раз накануне того дня, когда нашу мебель должны были выставить в магазине для проверки.
Придя домой, я сразу собрал весь наш "семейный квартет".
- Завтра утром, - сказал я, - вы должны будете выполнить одно боевое задание!
- Какое? - спросили все хором.
- Купить одну этажерку, один стол и один стул. Но не просто купить!..
И дальше я подробно объяснил, как именно это нужно будет сделать.
На следующее утро мы все вчетвером пришли прямо к открытию мебельного магазина. Еще издали я увидел Владимира Николаевича с Рыжиком, которые успели прийти раньше нас.
Как только магазин открылся, очередь сразу, как говорится, хлынула внутрь. И мы тоже хлынули… Директор магазина расхаживал кок раз возле этажерок, стульев и столов с табличками, которые весело обращались к каждому покупателю и громко восклицали: "С пионерским приветом!"
Еще накануне мы договорились о том, что не будем показывать в магазине свои родственные отношения: каждый пришел сам по себе.
Первой "совершенно случайно" обратила внимание на нашу мебель моя мама. Она восторженно выкрикнула на весь магазин:
- Ах, какая интересная новинка! Как это просто и как элегантно!..
- И, главное, как дешево!.. - угрюмо поддержал маму Дима (он все еще ждал писем от Киры Самошкиной).
- Подумайте только, - продолжала мама, - и все это сделали наши школьники! Наши дети! Наша смена!
Я, честно говоря, не ожидал от мамы такой прыти. Она, оказывается, тоже чудесно "перевоплощалась".