- Неустойчив, однако, ваш юный коллега, - покачал головой архивариус. - Такое четкое логическое мышление, а вот выдержки… - он развел руками,
- Извините его, пожалуйста, - сказала Оля. - Он у нас нервный…
Попрощавшись с архивариусом, ребята тоскливо побрели по институтским коридорам к выходу.
Глава IV
ГЕНЬКА ИДЕТ ПО СЛЕДУ
Весь день Витя сторонился Геньки и Оли. На переменах он оставался за партой, уткнувшись в потрепанную книгу. После уроков не помчался, как обычно, в раздевалку, а долго и старательно возился с портфелем, пережидая, пока все выйдут из класса.
Однако через приоткрытую дверь он видел: Генька и Оля стоят в коридоре.
Пришлось выйти.
- В молчанку играешь? - спросил Генька.
Витя, не отвечая, двинулся к лестнице.
- Струсил он, - вмешалась Оля. - Трудно стало, - сразу наутек…
- Нет, я не трус… А только… У Алексея Ивановича не вышло, а мы… Где уж…
- Ему просто некогда было! - возмутился Генька. - Иначе бы он ни в жизнь не отступился. А вот ты - тряпка поганая!
- Опять?! - воскликнула Оля. - Наклонись!
Генька вздохнул, но покорно подставил голову. Однажды он попросил ребят, чтобы за каждое "выражение" его щелкали. И приятели не упускали случая…
- А все же мы доищемся, - потирая лоб, сказал он.
- Хвастать легко… - усмехнулся Витя. - Ищите… если времени не жалко. А я лучше… книжку почитаю… - и он решительно зашагал к лестнице, показывая всем своим видом, что ему некогда.
- А клятва? - напомнила Оля.
Но Витя не расслышал или решил не отвечать. Его коротенькая фигура скрылась в дверях раздевалки.
* * *
Геньку даже трясло от волнения. И как они раньше не сообразили?! Надо только снова все продумать.
Итак, запись от 21 февраля. Она сохранилась хуже остальных, дошли только отдельные слова: "Важно… найти… опали… у ворот Лаврентьевской церкви". Больше ничего прочесть не удалось, хотя Алексей Иванович разглядывал запись и на свет, и с лупой.
Изучая дневник, ребята долго ломали головы: что бы эта фраза могла значить?
- Может быть, "опали" - это "ухлопали"? - вслух подумала Оля. - "Важно найти, какие люди ухлопали царя у ворот Лаврентьевской церкви". Ведь в царя, кажется, стреляли возле какой-то церкви?
- Чепуха, - отмахнулся Витя. - Не стреляли… а бомбу бросили… И вовсе у Михайловского сада… А церковь там… потом построили…
- И "ухлопали" - так в те времена не говорили, - усмехнулся Алексей Иванович, - Может быть, "опали" - это "попали"?
- Или "пропали"? - подсказал Витя.
Много было всяких предположений, но все неудачные.
А вот теперь Генька догадался. Он раскусил, что значит "опали"! И это можно проверить. Сейчас же!
Нет, сегодня уже поздно. Зато завтра!..
* * *
На школьной лестнице было шумно. Малыши из второй смены торопились в классы, а навстречу им, прыгая через две ступеньки и сталкиваясь на площадках, мчались старшеклассники.
И вдруг ребячий поток замер и разомкнулся, прижавшись к стенкам и к перилам. А в образовавшемся проходе появился румяный курносый милиционер.
Не так уж часто милиционеры приходят в школу; ребята уставились на него во все глаза. Тем более, что рядом с милиционером плелся, опустив голову и насупив брови, Генька Башмаков. За плечами у него болтался тощий рюкзак, в котором при каждом шаге что-то дребезжало и звякало.
Увидев идущего навстречу Николая Филимоновича, милиционер козырнул и указал на Геньку:
- Ваш?
- Наш, - удивленно поднял брови учитель. - Пройдемте, - и он провел милиционера и понурого Геньку в канцелярию.
- Коли ваш, пусть он вам доложит, зачем возле Лаврентьевской церкви нарушал.
Все, кто были в канцелярии, повернулись к Геньке. Тот молчал.
- Во-во! Молчит! - словно бы даже обрадовался милиционер. - Вот и мне так. Школу назвал, а на другие вопросы, говорит, отвечать не буду. Секрет! Может, я б его и отпустил, да уж больно он у вас заядлый. Больно уж поперечный! - милиционер был, видимо, не на шутку рассержен Генькиным молчанием.
- В чем дело, Башмаков? - строго спросил Николай Филимонович.
Генька молчал.
- Зачем он через ограду шастал? - не унимался милиционер. - Церковь по причине фактической ветхости неблагонадежная, входа туда нету, а ему, вишь, понадобилось. И еще палкой в траву тычет. Во, глядите, у него из мешка торчит.
Милиционер снял с Генькиных плеч рюкзак и вытряхнул на стол ржавый металлический прут, маленькую лопатку в брезентовом чехле, рулетку, моток веревки, лупу. Потом расстегнул боковой кармашек рюкзака и с торжествующим видом достал оттуда лимонадную бутылку, на дне которой плескалось немного воды. Все это он аккуратно разложил и расставил на столе, а затем снова повернулся к Геньке.
- Ну, зачем палкой тыкал? Сознавайся!
- Это щуп, - разжал, наконец, губы Генька. И снова замолчал.
- Слыхали? Опять кроссворды загадывает! - милиционер с досады даже хлопнул себя по коленкам. - Потыкал он, потыкал, а потом стал поливать землю водой, вот из этой самой бутылки. Польет, станет на коленки, словно нюхает, а после в другом месте поливает. Только бурьян и без орошения вырастет.
Генька не выдержал:
- Так я же не для орошения! Я плотность почвы проверял: где вода быстрее впитывается, там, значит, когда-то уже рыли…
Он спохватился и прикусил язык.
- Так. Понятно, - сказал Николай Филимонович, начиная догадываться о цели Генькиной вылазки. - Значит, тебе удалось расшифровать ту строчку?
Генька гордо кивнул.
- Что же там написано, по-твоему?
- Ясно что: М. Р. с товарищами "закопали" что-то "у ворот Лаврентьевской церкви", и это "важно найти". Наверно, листовки, или оружие, или печатный станок…
- Складно получается, - перебил учитель. - М. Р. закопал, а ты откапываешь. А с чего бы устраивать тайник в таком людном месте? У всех на виду?
- Наверно, так ему удобней было, - пожал плечами Генька.
- Не ему, а тебе так удобней, - сухо заметил Николай Филимонович. - Истолковал запись, как вздумалось, и сразу за раскопки. И еще этот трюк с водой…
- Это не я. Это в "Тайне большого зуба". - Генька оживился: - Там шпион адскую машину на даче закопал, а следователь заметил, куда вода стекает, и сразу узнал.
- Сразу? - Николай Филимонович ядовито кашлянул. - Здорово! Сколько же эта машина в земле пролежала?
- Дня два, может - три.
- А сколько лет запискам М. Р.?
Генька густо покраснел. Ой, как глупо! Ведь за много десятков лет земля, конечно, утрамбовалась. И перекапывали ее с тех пор, наверно… А может, и сами ворота были тогда в другом месте…
Но Николай Филимонович не щадил мальчика:
- Вот что, Геннадий, заруби на носу: мы ищем не клады, не тайники и не бандитские притоны. Мы - историки, а не сыщики. Ясно? - И, повернувшись к милиционеру, добавил: - Будем считать инцидент исчерпанным. Так?
А через день в школьном "Крокодиленке" появилась карикатура: маленький Генька с рюкзаком за плечами и с огромным щупом ковыряется в дупле большого зуба. Под рисунком были стихи:
Скажи, пожалуйста, Геннадий,
С чего ты вздумал в Ленинграде
Раскопки начинать?
Ты, видно, чересчур ретиво
Насел на сыщицкое чтиво,
Из следопытов в детективы
Решил перебежать.
Глава V
"ДРУГ КАЗИМИР"
Генька и Оля, грустные и растерянные, сидели в пустом классе. Остальные ребята давно разошлись. В школе было непривычно тихо, так тихо - даже слышно, как в дальнем коридоре хлюпают тряпки дежурных, моющих пол.
"Плохо, - думала Оля. - Витя сбежал. И Генька опозорился…"
И вдруг ее осенило.
- Ой! - завизжала она. - Я придумала! Ведь М. Р. - революционер?
- Ну, конечно!
- Значит, он - выдающийся деятель?
- А то как же!
- Тогда очень просто! Про всех выдающихся в энциклопедии написано. Там даже и не очень выдающиеся есть, а вообще - деятели. У нашего соседа в коридоре большая энциклопедия стоит. Как заспорят о чем-нибудь, он сразу в нее лезет. Давай и мы!
- А как искать? - недоверчиво спросил Генька. - И потом - о гибели М. Р. никто не знает. Что же о нем могли написать?
- Все равно, - не сдавалась Оля, - давай поищем…
- Ерунда! Наобум искать. Ненаучно…
- А из бутылки поливать - научно? - съязвила Оля.
Генька собрался было огрызнуться, но тут на его плечо легла чья-то рука. Пока ребята спорили, из соседнего класса вышел Николай Филимонович.
- Геня прав, - сказал учитель. - Наобум никогда не надо! Конечно, М. Р. в энциклопедии пока нет. Вот раскроете его судьбу, тогда о нем и напишут. А как ваши успехи?
Ребята молчали.
Николай Филимонович задумался.
"Сейчас потрет переносицу", - мелькнуло у Оли.
И учитель в самом деле потер переносицу.
- Покажите-ка еще раз копию, - попросил он. - Давайте вместе посмотрим. В шесть глаз виднее.
Он повел ребят по коридору в опустевшую уже учительскую. Разместились на большом жестком кожаном диване. Николай Филимонович закурил. Папироса торчала странно: словно не изо рта, а прямо из усов. Усы у Николая Филимоновича были необычно широкие и пушистые. Говорили, что он нарочно отпустил такие, чтобы скрыть багровый шрам на верхней губе - след от осколка мины…
Оля полезла в портфель за тетрадкой, но Генька дернул ее за руку:
- Погоди. Я и так помню. Вечером раз десять подряд читал.
Медленно, слово за словом, вспоминал он обрывки фраз, составляющих записи М. Р. Временами запинался, но потом снова нащупывал в памяти нужную фразу.
- Странно, - подумал вслух Николай Филимонович. - Почему этот М. Р. на каторге? Политических обычно в ссылку отправляли. А в острог - все больше бандитов…
- Что вы?! - возмутилась Оля. - М. Р. - бандит?!
- Он тут о счастье для всех людей мечтает, - напомнил Генька. - Разве вор стал бы?
Он продолжал на память читать дневник. Дошел до места, где говорилось о Горном:
"Кое-где скалы обнажены… рассматривал пласты. Вспомнил Горный… Эх, друг Казимир, тебя бы сюда…" И тут Генька заметил, как в глазах Николая Филимоновича блеснул огонек.
- Стоп! - скомандовал учитель. - Надо сходить еще раз в Горный. Вы там искали М. Р., а теперь поищите Казимира. М. Р. вспомнил о нем, увидав пласты породы: может быть, Казимир имел какое-то отношение к горному делу или к Горному институту? Просмотрите еще раз списки за конец века и выберите оттуда всех Казимиров, а потом займитесь ими.
Ребята молчали. Даже Оля не произнесла своего обычного: "Может быть, может быть". И она, и Генька были разочарованы недавним походом в Горный. А теперь - опять… Возись без толку с бумажками…
… В трамвае Оля забеспокоилась:
- А что, если Леонид Константинович спросит: почему без Вити?
- Скажем: нам трусы и нытики не нужны! - отрубил Генька.
Но Леонид Константинович словно и не заметил отсутствия Вити. Снова неслышно заскользила от стеллажей к столу маленькая тележка, нагруженная папками, и снова ребята принялись просматривать страницу за страницей.
На этот раз все списки пришлось изучать с начала до конца: фамилия Казимира могла ведь начинаться на любую букву. Оля и Генька взяли по нескольку папок, облюбовали каждый для себя край стола и стали просматривать колонки с фамилиями и именами студентов. Вернее, по фамилиям ребята просто скользили глазами, а все внимание обращали на имена.
Все молчали. Леонид Константинович снова забрался на свою лесенку, под самый потолок.
И вдруг, почти одновременно, Оля и Генька воскликнули:
- Есть!
Среди множества русских, немецких и украинских имен ребята наткнулись на двух поляков: Казимира Красиньского и Казимира Солтыса. Вскоре Генька нашел еще одного Казимира - Жимского, а потом Оля обнаружила в одном из списков сразу двух Казимиров - Газду и Буткевича. В общем, студенты, носившие имя Казимир, оказались в четырех списках из пятнадцати, просмотренных следопытами.
Но ребят это не особенно порадовало: история с Модестом Рубакиным, как заноза, засела у них в голове.
- Кто их знает, может, они тоже… эти самые… "верноподданные", - пробормотал Генька. - И потом, вон их сколько! Пойми, кого М. Р. вспоминал?!
- А может, вообще не их? - подбавила масла в огонь Оля.
Старый архивариус быстро снял с полок личные дела всех найденных ребятами Казимиров. И над раскрытыми папками склонились сразу три головы: круглая, седая - Леонида Константиновича, стриженная под машинку - Генькина и аккуратно расчесанная, каштановая, с косами - Олина.
Вскоре выяснилось, что Казимир Буткевич утонул в своем родном поместье за месяц до окончания института, о чем сообщало хранившееся в деле письмо его отца, графа Казимира Буткевича-старшего. Казимир Газда был отчислен за неуспеваемость сразу же после первого курса, а Казимир Солтыс, женившийся после окончания института на столбовой дворянке, принял православие и служил столоначальником в Горном Департаменте. Никаких указаний на возможность знакомства с революционером М. Р. в этих делах не оказалось.
Ничего интересного не нашли ребята и в личном деле Казимира Красиньского: занимался удовлетворительно, окончил институт удовлетворительно, служил на заштатном руднике, к стосорокалетнему юбилею института удостоен нагрудного жетона. Все.
Зато пятая папка - личное дело Казимира Жимского, мещанина из города Вильно, католика, родившегося в 1874 году, поступившего в Горный институт в 1893 году, проживавшего в Петербурге, в Рождественской части, на Песках, по 5-й Рождественской улице, в доме госпожи Уткиной - оказалась объемистой. Ребята даже не успевали до конца прочитывать каждую страницу, так быстро листал их увлекшийся Леонид Константинович. Старый архивариус наметанным глазом сразу схватывал суть документа и скороговоркой излагал его содержание:
- Вот, видите, запрос департамента полиции: интересуются поведением мещанина Жимского. Ответ институтского начальства: студент Жимский избран казначеем польского землячества, замечен за чтением сочинения господина Маркса "Капитал", изданного в Киеве и согласно циркуляра за № 4479/Р подлежащего изъятию из казенных и частных библиотек. Ага, вот еще: рапорт студенческого инспектора титулярного советника Шебуева: на богослужении в память об убиенном императоре Александре Втором студент Жимский неблагопристойно улыбался. Ишь, какой грех великий, скажите, пожалуйста!
- А это что? - спросила Оля, указав на бланк с жирным печатным заголовком: "Министерство внутренних дел. Санкт-Петербургское охранное отделение".
- О, это, кажется, посерьезнее улыбок на панихиде. Видите, охранное отделение сообщает начальнику института, что студент Жимский был взят под стражу, допрошен по делу № 788/А/26 и, ввиду отсутствия доказательств соучастия в преступлении, освобожден из-под стражи с отобранием у оного Жимского подписки о невыезде из Петербурга. И дальше опять запросы, запросы, запросы… Странно, что в институте его оставили. А впрочем, - вот и объяснение: поручительство профессора Иностранцева. Учитывая исключительные способности… прилежание… так, так… несет полную ответственность… Молодец, Александр Александрович, не побоялся взять на поруки.
Ну, дальше ничего особенного: выдан диплом, так, список научных трудов, прохождение службы. И, вот видите, уже после революции письмо в институт пришло: Борис Казимирович Жимский сообщает о смерти своего отца, бывшего студента, а впоследствии горного инженера. Обратите внимание: адрес тот же самый - 5-я Советская, это же бывшая 5-я Рождественская. Завидное постоянство.
Леонид Константинович закрыл папку и вздохнул.
- Трудная была юность у человека. И сколько таких судеб в этих папках. А говорят: архивная пыль, архивные крысы. Несправедливо это, молодые люди, как хотите, но - несправедливо.
Старый архивариус разгорячился, вступив в спор с воображаемыми противниками, но, убедившись, что ребята не думают возражать, быстро успокоился.
- Вы б, пока суть да дело, записали, о чем здесь говорится, - посоветовал он. - Настоящий историк-следопыт, как и его собрат следопыт-разведчик, должен прочно закреплять все, что удается выяснить. Неизвестно ведь, что именно даст ключ к решению загадки. Поэтому как можно больше запоминайте и записывайте.
- Уже, - поднял голову Генька, успевший во время речи Леонида Константиновича нацарапать что-то в помятом блокноте.
- Что? - не понял архивариус.
- Уже записал. Вот, - и Генька не без гордости показал Леониду Константиновичу свою запись.
- Записали, да мало, - покрутил головой старик. - "Жимский Казимир читал Карла Маркса, сидел в охранке". Нет, этого недостаточно, молодой человек. Вы уж, будьте любезны, и годы все отметьте, и адрес, и все прочие данные.
Только убедившись, что основные этапы жизненного пути Казимира Жимского оказались занесенными в Генькин блокнот, Леонид Константинович вернулся к тому главному делу, которое больше всего занимало ребят.
- Допустим, - начал он, - что найденный нами Казимир - тот самый, о котором вспоминал ваш М. Р.
- Допустим, - охотно согласились Оля и Генька.
- Можно также предположить, что М. Р. был однокурсником Жимского или, по крайней мере, учился в институте в одно время с ним; тут они и подружились. Ведь в записках, если я вас правильно понял, сказано - "друг Казимир".
- "Эх, друг Казимир", - уточнил Генька.
- Вот, вот, - продолжал архивариус. - А что если еще раз посмотреть список набора 1893 года? Тот самый, в котором вы нашли Жимского? Может быть, вы недоглядели в этом списке вашего М. Р.? Кстати, фамилии на "М" вы смотрели?
- Нет, только на "Р", - ответила, недоумевая, Оля. - А что?
- Так ведь инициалы могли быть перевертышем: сперва "М" - фамилия, а потом "Р" - имя. А ну-ка, посмотрим…
Однако среди людей с фамилиями, начинающимися на "М", не оказалось ни одного Романа, Ростислава или Роберта. Инициалов "М. Р." не получалось. Ребята, раздосадованные тем, что им самим не пришло в голову перевернуть буквы, были даже чуть-чуть рады этому.
Но Леонид Константинович не выпускал из рук списка 1893 года. Медленно читал он страницу за страницей, вглядывался в каждую запись, просматривал некоторые из них на свет и, как показалось ребятам, даже зачем-то понюхал какую-то особенно привлекшую его внимание страницу. Дойдя до фамилий, начинавшихся на "Р", Леонид Константинович вдруг резко нагнулся к папке и, повернувшись к ребятам, воскликнул:
- Позвольте! Что же вы раньше меня не позвали?!
- А зачем? - удивилась Оля.
- Да посмотрите же, под номером шестьдесят седьмым нет записи. Она зачеркнута, тушью зачеркнута!
- Ну и что? - также недоуменно отозвалась Оля, - И в других списках были зачеркнутые строчки.
- А чем зачеркнуто было? Чем?
- Чернилами, кажется… Фиолетовыми…
- Вот видите! А здесь - тушью! И не зачеркнуто даже, а залито сплошь, и подтеки остались. Это не зря. Вы - следопыты, а мимо следа прошли, прозевали.
- А какой же это след? Напутали, наверно, потому и зачеркнули. Да и все равно нам теперь не прочесть, - оправдывался Генька.