ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ
После ноябрьских праздников мать принесла домой хлебные карточки. Каждый квадратик в них обозначал число. А цифра в квадратике - количество хлеба на день. Матери полагалось в день четыреста пятьдесят граммов, нам с Шуркой - по триста. Такие же карточки были на сахар и кондитерские изделия.
Мясо, которое принес Цырен Цыренович, давно кончилось, корова не доилась, ни картошки, ни овощей у нас не было.
- Теперь придется жить только на это,- как можно бодрее сказала мать.- Ничего, сынки, скоро корова отелится, а пока будем чаек покруче заваривать, сахарку из березовых веток наварим.
- У Савелича сахару много, целый мешок,- вдруг встрял в разговор Шурка.- И колбасы полмешка!
- Не болтай, чего не следует, ты что, по сусекам у него лазил?- обозлился я на братишку.- Тоже мне, ревизор нашелся!
- Он у них часто бывает,- заступилась за Шурку мать.- Фекла Михайловна все шьет что-то, а нитку в иголку вдернуть не может - глаза плохие. Вот и зовет Шуру на помощь. Между прочим,- посуровела мать, строго взглянув на Шурку,- тетя Фекла мне сказала, что ты вчера ходил через линию в поселок. Разве я тебе разрешала?
- И ничего я не ходил,- буркнул Шурка, пряча глаза.- Никто не видел.
- Фекла Михайловна видела.
- Ну да,- не поверил Шурка.- Нитку в иголку вдеть не может, я меня увидела!
Вечером мать пришла из магазина насупленная. Как ни пыталась она шутить, было видно, что она чем-то встревожена. Еще днем Савелич сердито укорил ее:
- Ты что же, Яколевна, не намекнула, что карточки вводят? Мунтулишь, мунтулишь на вас, а тут такое дело сокрыла. Незаконно сокрыла, факт!
Я не обязана была докладывать вам об этом,- сурово сказала мать.- Не на меня вы мунтулите, а на государство работаете. А о карточках я и сама не знала. Да если бы и знала, ничего бы от этого не изменилось.
- Исключительно неверно рассуждаешь, Яколевна,- уже мягче заметил Савелич.- Времена вон какие пошли трудные, теперь каждый должон трехкратно для себя стараться. Ведь случись что - никому до тебя дела не будет. Вчера вона сколько можно было накупить хлеба и сухарей насушить. А теперь поди укуси его.
- Вы ведь знаете, Савелич, что с хлебом давно плохо, сколько месяцев за ним в очередях стоят. Против довоенного в пять раз меньше привозить стали.
- Так-то очередь, а мы ведь работники магазина. Я вон и бревна для склада отесал уже. Работа, сама знаешь, исключительно тяжелая. К тому же ревматизм у меня, радикулит.
- Вы больше о своем строительстве печетесь, чем о складе, - обозлилась мать.- Обвели меня вокруг пальца - вон какую домину себе заложили. А для склада отесали один вершинник. Теперь-то я сама вижу, что о пристройке вы хлопотали для отвода глаз. Интересно, как вы будете строить дом со своим радикулитом?
- Государство завсегда идет навстречу трудящему человеку,- не отвечая на вопрос, жестко отрезал Савелич,- потому как исключительно на его плечах оно держится. И такого закону нет, чтобы из-за войны строительство прекращать. Лесу я себе попутно привез. Может, в этот дом я потом фронтовиков пущу.
- Что-то я сомневаюсь,- ожесточилась мать.- Использовать казенную лошадь в личных целях я вам категорически запрещаю, не для этого она прикреплена к магазину. А за бревна, которые вы привезли себе - заплатите государству вдвойне.
Вечером после работы, когда мать опечатывала магазин, Савелич ехидно намекнул:
- Вот она карточная система: кому краюшку, а кому булку с подушку. Поделиться бы надо, Яколевна, все-таки в одном магазине работаем.
- Как вам не стыдно?- задохнулась от гнева мать.- Вы что думаете, я хлеб в сумке несу? Вот, смотрите! - и она стала торопливо выбрасывать из сумки халат, платок, перчатки. Потом достала кирпич хлеба и зло сунула Савеличу в руки:
- Взвешивайте!
Развернула хлебные карточки:
- Если хоть на один талон отрезано здесь меньше, я готова пойти под суд! А теперь давайте соберем ревизионную комиссию и проверим.
- Да что ты, Яколевна, ведь я пошутил,- растерялся Савелии.- Ты уж извини, исключительно глупая шутка. Я что, я просто так, на всякий случай, вдруг, дескать, окажется когда законный излишек. Ведь весы не аптечные.
Попив чаю и успокоившись, мать категорически заявила :
- Теперь, Вася, будешь приходить за хлебом сам. Халат я буду надевать под пальто, сумку с собой больше брать не буду. В очереди можешь не стоять, отпущу так, но чтобы все видели, что у нас честно.
С той поры каждый вечер мы с матерью наклеивали талончики от хлебных карточек на листы бумаги. Были они маленькими, в половину почтовой марки. Мать больше всего на свете боялась их растерять. Один раз у нас не хватило несколько талонов.
- Теперь неделю сидеть без хлеба,- загоревала мать. - Ну-ка, давайте искать как следует, ведь не могла же я просчитаться.
Мы облазили весь пол, заглянули в каждую щелочку. Я даже слазил в подполье - не провалились ли они туда. Шурка тоже ползал рядом, старательно заглядывая под кровать и под стол. Наконец, он спросил:
- Вы чего потеряли?
- Чего-чего, талончики от карточек,- буркнул я.- Посидишь без хлеба - узнаешь!
- Я их приклеил,- горделиво засиял Шурка.- Я тоже хочу помогать карточки клеить.- И он вытащил из кармана клочок газеты с приляпанными вкривь и вкось хлебными талонами.
- Слава богу, нашлись! - обрадовалась мать. - Ну и глупый же ты, ничего-то еще не понимаешь. Теперь такая бумажка ценится на вес золота!
- Золото тяжельше,- безапелляционно заявил Шурка.- Тетя Фекла давала мне подержать золотой пятак - тяже-олый!
- Молодец, все знаешь,- пошутила мать,- только ты лучше к тете Фекле не ходи больше, ладно? Нечего тебе там делать.
- Почему не ходить? Мне тетя Фекла сахар дает,- не сдавался Шурка.
- А хотя бы потому не ходи, что у Савелича собака злая. Недаром ее Гитлером называют,- поддержал я мать.
- Гитлер! Гитлер злой, а эта собака людей боится.
- Вот и поговори с ним,- засмеялась мать.- А Савелич говорит, что из-за его собаки ни один вор к магазину не подойдет.
Когда наклеенных талонов накопилось много, к нам пришли члены ревизионной комиссии. Они тщательно пере считали талоны, сверили цифры по фактурам.
- Ну что, Василий, растапливай печку, сжигать будем,- складывая их стопкой, вздохнул Голощапов - Кунюшин отец, - заведующий водокачкой. - Они свое дело сделали.
- А зачем их сжигать, на них хлеба можно купить, - запротестовал Шурка. - Сдать в магазин, а потом снова наклеить.
- Смотри ты, какой лукавый,- удивился молчаливый печник Филатов.- Смухлевать, конечно, не трудно, да зачем же нам обманывать самих себя. Вот мы написали в акте, что сожгли их, а на самом бы деле не стали жечь - разве это было бы честно? Никогда нельзя мухлевать!
- Наш Васька всегда мухлюет, он все лето на меня мух напускал, - обиженно поджал губы Шурка.
Огонь в плите разгорелся, все сели напротив открытой дверцы и стали бросать в нее листы с наклеенными на них талончиками.
- Странно даже,- нахмурился Кунюшин отец,- вроде бы не бумага это горит, а хлеб наш насущный на огне корчится.
У меня ребятишки, как только принесет мать хлеба, словно бы в волчат превращаются,- задумчиво сказал печник.- Глазенками так и зыркают. Хоть бы картошечка была, все бы живот набили. А то водица да хлеб, хлеб да водица.
- Зато Савченко начинает себе хоромы строить,- неприязненно заметил Голощапов.- Картошкой мужикам платит. Вот оглоед!
Печник Филатов угрюмо подтвердил:
- Я ему за ведро картошки печь сложил. Хоть работа в десять раз стоит дороже, вынужден был пойти... Чем-то надо кормить ораву.
Хлебные талоны догорели, печник помешал золу.
- Боюсь, долго придется нам заниматься этим делом, война-то затягивается. Ну-ка, Васька, включи свою говорильню, послушаем, что там на фронте... А этого мироеда уволить бы со сторожей надо и лошадь у него отобрать. Как думаете на этот счет?
ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ
Через неделю мать снова созвала ревизионную комиссию.
- Казните меня, но я и сама не знаю, как это получилось. По количеству булок все было правильно, а по весу оказалось несоответствие.
- А много не хватает?- нахмурился Степан Васильевич, Кунюшин отец.
- В том-то и дело, что пять килограммов лишних. То ли на пекарне ошиблись, то ли еще что.
- Тогда это легче поправить,- облегченно вздохнул печник.- Придется составить акт и оприходовать хлеб. А в пекарню написать, чтобы мух не ловили, взвешивали как следует. Тебе, Яколевна, тоже впредь надо смотреть как следует, теперь каждую крошку надо на учете иметь.
Один акт составили на оприходование излишков, второй - на уничтожение накопившихся за неделю талонов.
- А Савелич нашу золу с огорода утяпал, - опять влез Шурка.- На сите сеял.
- Тьфу ты! - сердито сплюнул Кунюшин отец.- Неужели несгоревшие талоны искал? Давайте напишем бумагу в орс, пусть его увольняют к чертям собачьим. И как он прилепился к нашему магазину?
Мужики выпили пустого чаю, заваренного брусничным листом, и разошлись.
- Мама, у нас сегодня сбор теплых вещей для фронта,- напомнил я.- Будем ходить по домам. Что мне отнести, а?
- Отнести-то ничего доброго нет. Разве вот отцовские валенки. Да и телогрейку, пожалуй, можно отдать, сами как-нибудь перебьемся.
- А шерстяной пряжи или шерсти у нас нет? Нам говорили, что необязательно готовые вещи - можно и шерсть, и овчины. Их отправят на фабрики, а там сделают перчатки, шубы и теплые жилеты.
- Погоди, погоди,- засуетилась вдруг мать. - А если унести нашу медведну? Из нее такой теплый жилет может получиться! Правда, подарок,- спохватилась она, но тут же махнула рукой и решительно заявила: - Цырен Цыренович не обидится, на общее дело даем. Он и сам сейчас по тайге рыскает, для победы старается. Неси!
Принесенные школьниками вещи были аккуратно сложены в каморке, в которой когда-то жил Алексей Никитич. Печальная Лиза - Славкина мать, аккуратно записывала каждую вещь в ведомость.
- Молодцы, молодцы,- хвалила она каждого.- Помните, как у Пушкина:
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье!
Елизавета Петровна была сегодня какая-то не такая. На ней было праздничное белое платье, на ногах - в такой-то мороз! - туфли, на шее нарядные бусы. Сейчас она казалась полнее и выше, глаза ее солнечно улыбались. Такой возбужденно-веселой я ее еще никогда не видел.
- Славка в это воскресенье приедет?- спросил я ее, удивляясь странной перемене.- В прошлое воскресенье он почему-то не приезжал.
- Приедет, приедет! - нараспев сказала Елизавета Петровна и вдруг закружила меня по каморке.
- Не только Славка, но и наш папка скоро вернется! Из госпиталя написал, вот как! Ну, чего вы стоите, как истуканы, идите по домам, разговаривайте с людьми, объясняйте, что теплые вещи нужны для нашей победы! Ну, живо, живо, одна нога тут, другая там!
Мы снова разошлись по домам. В каждом из них нам отдавали какую-нибудь вещь: шерстяные носки, варежки, рукавицы. Бабка Терещиха отдала даже свою шаль:
- Ничего, ничего, если ее распустить, для целой дивизии можно носков навязать.
Дивизию бабка наверняка перепутала с отделением.
Когда мы в прошлый раз принесли ей картошку и сало, она никак не могла взять в толк, чего нам от нее надо.
- Какие же вы тимуровцы, если ты Генка, ты Вовка, а ты Славка. Чегой-то вы темните, шалавы. Может, вы на что-то выменять хотите? Так неча крутить, говорите прямо.
С большим трудом мы растолковали бабке, что такое тимуровцы, и пообещали в следующее воскресенье напилить ей дров. С тех пор, когда к ней приходили ребята, она не знала, в какой угол их посадить.
Многодетный печник Филатов долго растерянно чесал в затылке, когда мы ему объяснили, зачем пришли.
- Трудную задачу вы мне задали, ребята. Из теплых вещей у нас один армяк да одни валенки на всю семью, и то Надька истаскала их в школу. Вот кошма есть, да какой с нее прок?
А когда мы собрались уходить, вдруг хлопнул себя по бедру и глаза его загорелись надеждой:
- Валенки вам, случаем, не сдавали?
- Сдавали, пар двадцать, наверное, принесли.
- Истоптанные там есть? Ну, которые починить надо?
- Есть, даже с дырками есть несколько пар.
Вот и прекрасно!- обрадовался Надин отец.- Несите их сюда, ведь я же сапожничаю. Этой кошмой так подошью, что век износу не будет!
К Савеличу мы пошли втроем: я, Генка и настырный Захлебыш.
- Вот у него-то мы наберем вещей, говорят, у него от них сундуки ломятся,- сверкая глазами, тараторил Захлебыш. - Больше всех от него принесем!
Около мазанки Феклы Михайловны вовсю шло строительство. Несколько угрюмых мужиков ошкуривали бревна и вырубали в них пазы. Четыре венца уже лежали на фундаменте, вокруг валялись щепки и мох. Будущий дом был в несколько раз больше мазанки Феклы Михайловны. В сторонке из сучковатого вершинника вырастал небольшой сруб - будущая пристройка для магазина.
- Проходите, проходите, чего глаза пялите, - недружелюбно покосился черный, словно закопченный, плотник. - Хозяин подаст.
В избушке Феклы Михайловны было жарко натоплено. Хозяйка хлопотала около большого чугуна, из которого вкусно пахло картошкой и мясом. Савелич в одной нижней рубашке сидел на табуретке и точил пилу.
Мы сглотнули слюну и сказали, что нам нужны теплые вещи.
- Эк загнули!- откладывая пилу, буркнул в усы Савелич.- Да я сам в одном исподнем хожу. Фекла, есть у нас что из теплого али нет?
Фекла Михайловна потупилась и певуче сказала:
- Так тебе же известны наши достатки. Бьемся, бьемся, строючись заново, не доедаем, не допиваем работников кормючи. Может, старую шубейку им дать, нехай ею облапотятся?
- Нам ничего не надо, это для фронта надо,- едва сдержал себя Генка.- Если жалеете, так и скажите. А милостыни нам не надо.
- Ишь, как они, шаромыги, заговорили! - картинно повернулся Савелич. - Мне для фронта, может, выходного костюма не жалко, да ходоки-то вы не очень законные. Кто осенью под меня мину подкладывал, а? А теперь ко мне же за вещами идете? Исключительно некрасиво! - Мы повернулись, но Савелич вдруг подобрел:
- Ну-ну, уж и обиделись сразу. Исключительно нервными стали. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Раз все вам давали, и я дам. - Он вынес из комнаты видавшую виды шубейку и решительно сунул Захлебышу.
- Нет, обносков мы не берем! - густо вспыхнув, злобно затараторил Захлебыш.- Греетесь тут у печи, а там в окопах красноармейцы мерзнут. - И, опрометью выскочил во двор.
Мы выбежали следом, проскочили мимо поджавшего хвост Гитлера и с треском захлопнули за со бой калитку.
- Вот куркуль проклятый! Кулак!- затрясся от злости Генка. - Правильно мы сделали, что не взяли эту хламиду.
КУНЮША ГОВОРИЛ ПРАВДУ
Настроение у нас было подавленное.
В школе мы нос к носу столкнулись с Кунюшей, и Генка в сердцах цыкнул:
- Ты-то тут чего шаришься, тебя в сборщики не назначали!
- Я теплые вещи сдавал,- обиженно отвесил губу Кунюша.- Такую шапку принес - закачаешься.
- Интересно, где ты ее взял, - заерепенился и Захлебыш.- Стырил, стибрил, сбондил, слимонил?
- Где, где - достал! - затравленно огрызнулся Кунюша. - Тебя не спросил - где!
- Так бы и сказал, что спер для общего дела, - встрял в разговор вывалившийся из каморки Костыль.- Знаем, как ты все достаешь.
На шум вышла веселая Печальная Лиза.
- В чем дело, мальчики, перессорились, что ли?- она остановилась и недоуменно перевела взгляд с Рогузина на Кунюшу.
- Нет, - возразил Генка, - ничего мы не ссорились. Вот Голощапов говорит, что теплую шапку принес. Правда это?
- Правда, мальчики, хорошая шапка.
- Елизавета Петровна, - заволновался Генка, - эту шапку надо вернуть. И вообще никаких вещей от него принимать нельзя, потому что они чужие. Разве приятно фронтовику носить на голове чужую шапку?
- Постойте, постойте, мальчики, что-то я вас не пойму. Все вещи, которые вы сегодня принесли,- чужие. Но они в то же время и наши, коллективные. А теперь этот коллективный подарок мы отправим на фронт. При чем же здесь чужое и наше?
- Это не общее, - замялся Генка, с трудом подыскивая нужную фразу. - Как бы это... Вы Голощапова плохо знаете. Он все... Ну, как бы это сказать... присваивает. И брать от него ничего нельзя. Даже на оборону.
- Да я... я... - несвязно залепетал Кунюша, еще больше выпячивая губу. По его лицу расплылись красные пятна, правая бровь подергивалась.- Я - честное слово, гад буду...
- Какое у тебя честное слово,- затараторил Захлебыш. - Пшеницу таскал, деньги за решение задачки собирал, все у ребят из-под рук тащишь. Не стыдно?
Лицо у Кунюши стало совсем пунцовым. Он что-то хотел сказать, но безнадежно махнул рукой и опрометью выскочил за дверь.
Елизавета Петровна растерянно развела руками.
- Ничего не понимаю в вашем конфликте. Может быть, вы правы, а может быть, Голощапов на самом деле сделал подарок от чистого сердца. Никто не знает, какие чувства обнажила у людей эта война. Хороший человек вдруг оказывается подлецом, а у того, кто считался плохим, неожиданно выступают прекрасные качества. Догоните Голощапова и поговорите с ним по-хорошему. Может, его и вправду надо воспитывать, но не таким вот методом.
Надя резко тряхнула косичкой и решительно заявила:
- Я тоже с ними пойду, а то они вечно дров наломают. Сами гуси хорошие, а других готовы заклевать до смерти. Эгоисты какие-то, а не ребята.
Кунюши нигде не было видно, мы удрученно поплелись к нему домой.