Уже в монастыре, возле склепа, Коршун приказал Юрке спрятаться за деревом.
- А ты со мной, - велел Саньке. - И, чур, помалкивай!
Они поднялись по мраморным ступеням, и Витька постучал в медную дверь, которую только чудом не утащили пацаны в приемный пункт металлического вторсырья.
- Войдите!.. Открыто!.. - донеслись всполошенные голоса Юркиных родителей.
И ребята, приоткрыв массивную дверь, протиснулись внутрь.
Помещение освещала керосиновая лампа. Статуя белого мраморного ангела отбрасывала блики. Родители Юрки встревоженно поднялись из-за пустого стола навстречу.
- Не нашли?.. - тихо сказала мать.
- Его найдешь, - буркнул отец и снова сел. - Плачет по нему мой ремень!
- Не советую, - как-то по-взрослому негромко предупредил Коршун. - А не то он вновь убежит.
- Нашли! - ахнула мать. - Где он? Ничего ему не будет! Ничего!
- Не обманываете? - недоверчиво спросил Витька.
- Слушай, ты что тут распоряжаешься! - взорвался Юркин отец. Но видно было, что и ему полегчало. - Чего он натворил, выкладывай.
- Карточки потерял.
- И только, - просияла мать.
- А голову он не потерял? - усмехнулся отец. - Понятно… Ремня испугался.
- А вы разве никогда раньше ремня не пугались? - прищурился Витька.
- Я раньше карточки никогда не терял! А он их сколько за один год посеял!
- Да в твое время и карточек не было, - рассмеялась мать.
- Не было?.. А после Гражданской!
- Хватит! - прикрикнула Юркина мать. И кивнула ребятам: - Зовите бродягу. И сами - по домам! Ваши тоже волнуются.
Витька и Санька вышли во двор.
- Иди, бродяга, - громко сказал Коршун. Юрка появился из-за дерева и неуверенно направился к двери.
- Никто даже спасибо не сказал, - деланно сокрушался Витька. - Воспитаньице.
Утром Юрка бодро пожаловался друзьям:
- Обманщики! Все же отец успел меня ремнем огреть, два раза!
Санька удивился тому, что ответил Коршун.
- Я тебе на всю катушку бы выдал! Сам его довел!
И еще он заявил:
- Карточки Пожарину больше не давайте.
Они согласились: ведь не скоро придется. Легко обещать то, что пока далеко, что будет только когда-то…
Что сказал Коршун
Промчались уже две недели каникул, когда Витька зазвал их вечером в разрушенный собор и сказал:
- Так и быть, беру вас в свою бригаду…
- Развалины расчищать? - сострил Юрка.
- БУСПИН, - таинственно, по буквам, произнес Коршун.
- Согласен! - выпалил Санька.
- На что? - хмыкнул Витька.
- Ага, - кивнул Юрка. - На что?
- На все, - отрезал Санька. - Я на все согласен.
- А ты? - спросил Витька Юрку.
- Смотря на что, - уклончиво ответил Юрка. - Воровать я не согласен.
- Значит, и ты согласен, - убежденно сказал Витька.
- Нет-нет! - испугался Юрка. - Я - нет!
- Уже согласился, - добродушно сказал Витька. - Я так и думал. БУСПИН!
- Бригада… уркаганов… своих… парней… и… на… них? - запинаясь, догадался Юрка.
- На кого - на них? - разъярился Витька Коршун. - У меня одно "Н"!.. А что "на них" - это уж верно, и "свои парни" - тоже верно, и "бригада" - верняк! Только не уркаганов. БУСПИН! - повторил он. - Бригада уничтожения спекулянтов, паразитов и негодяев! Согласны?
- Согласны… - выдохнули пораженные Санька и Юрка в один голос.
- Дзенькуе бардзо, панове, - потряс им руки Коршун. - А я уже думал…
- Я еще вперед него был согласен, - поспешил сказать Санька, - когда еще не знал!
- Три ха-ха, - и Юрка рассмеялся с какой-то дрожью в голосе. - Ну, БУСПИН, а с кем? И как?
- А так! - сказал Витька Коршун. - Завтра идем за порохом. А с кем… я знаю с кем. И вы узнаете.
За порохом
Они шли на дальнюю вырубку, в лес, что начинался за разрушенным СХИ - сельскохозяйственным институтом, и Юрка всю дорогу допытывался у Витьки Коршуна: зачем им порох? И против кого применять: фамилия, где живет, чем занимается? Как следователь!
- Сначала порох, потом фамилия, - не сдавался Витька. - Трусишь?
- Трушу. Но когда я трушу, я обязательно делаю. Значит, я смелый. В книгах почитай! Пожарина подорвем? - неожиданно спросил он.
- Подорвем. Только для начала не Пожарина. А можно и его, сделаем бомбочку, кинем ночью в форточку и, пшепрашем пана, просим товарища - ку-ку! - на небо крылышками.
Ребята враз остановились.
- Может, не надо, - робко промямлил Санька. - У него там еще мать и дядька. Не надо, Вить, а?
- С ума сошли! - разъярился Коршун. - Этого он еще не заслужил. Мелкая тварь.
- Мелкая-то мелкая, - немного успокоился Юрка. - А сам перед ним дрожишь, как перед большой.
- Я от злости дрожу, - спокойно ответил Витька. - Я не его боюсь, а за себя боюсь. Вот схватил бы его тогда на бугре за ноги и вниз - он бы шею сломал, а я куда? В малолетнюю колонию? Охота мне из-за какого-то… Уж лучше что-нибудь придумаю… - последнее он сказал очень уверенно. - Я хочу ему такое выдумать, чтоб он на всю жизнь запомнил! А так пусть живет, верно?
- Да, пусть себе живет, - великодушно согласился Санька.
- Пусть, - разрешил Юрка.
Так они подарили жизнь Пожарину, но оставили за собой святое право мести.
Показались руины СХИ - тихо было здесь, лишь тараторили незримые кузнечики в пыльных зарослях сорняка. Из обрубков дубов торчали осколки, их уже затягивало наростами, более светлыми, чем стволы.
Развалинам не было конца, раньше СХИ занимал несколько кварталов - целый городок: разные факультеты, общежития, столовые, бани.
А вот бани уцелели, окна были наполовину заложены кирпичом - не хватило стекла, по стенам петляли кружева причудливых сырых пятен, из трубы валил дым. На пороге стоял голый человек с полотенцем на бедрах, обмахиваясь березовым веником, как веером, и жадно дышал, от него валил пар.
За банями стоял лес, изрытый воронками и укрытиями для орудий и танков, одиночными стрелковыми ячейками, изломанными окопами и ходами сообщения. Окопы успешно зарастали травой.
По лесу шла неторопливая дорога с глубокими глинистыми колеями, глина была твердая, сухие комочки хрустели под ногами, как семечки. У дороги, в папоротнике, валялась каска с темной влагой на самом донышке. Когда-то она была почти полна водой: ярко-желтый на ржавчине круг показывал ее прежний уровень. Из нее выпрыгнула лягушка и замерла, готовая драпать без оглядки в любое мгновение.
За каской шумел родничок. Уже по одному его зябкому журчанию было видно, что вода очень холодная. Хлебнув глоток, Санька сразу почувствовал во рту все зубы, как будто их раньше не было вовсе.
Дорога вывела на обширную вырубку. Здесь когда-то стояла немецкая батарея. Тут прежде было много чего подходящего, даже и после войны: снаряды, динамитные шашки, патроны. Потом все вывезли, прошлись с миноискателями, сосны спилили на телеграфные столбы и густо засадили вырубку крохотными саженцами елочек, плечом к плечу. Вырвешь елочку, как репку, а там под корнями порох: длинные или короткие коричневые трубочки, похожие на макаронины.
Отличный порох, артиллерийский. Прямо залежи!
- Жалко елочки, - смущенно сказал Юрка. - Тут лес зашумит, - и уточнил: - Ну, в будущем.
- И мы тут гулять будем, - поддакнул Витька, - с внуками.
- С кем? - удивился Юрка.
- С тем, - передразнил его Коршун. - Ты что ж думаешь, навечно в четвертом классе остаться?
- Я никогда не поженюсь, как Натти Бумпо - зверобой и как Д’Артаньян.
- Если бы никто никогда не женился, то бы их и нас на свете не было бы.
- Я и не просил, - проворчал Юрка.
- А жить нравится, да? Ходишь, дышишь?.. Чего рассопелся? Я и сам никогда не поженюсь, - вдруг признался Витька. - Ладно уж, вырывай эти елки-палки через одну, их все равно к Новому году вырубать будут на продажу, иначе все задохнутся.
- Ага, - обрадовался Юрка. Ему и правда было жалко елочки.
Набрали полную кошелку пороха. Она приятно оттягивала руку.
- Ну, теперь о деле давай, - сел на пень Санька. - Порох-то, вот он.
- Тетку Лысую на базаре знаете?
Кто же не знал эту тетку?! Она вечно отиралась на рынке, торговала вкусными жареными семечками, разными овощами и самодельными авоськами. Однажды в воскресный базарный день, в самую жару, она развязала концы своей неснимаемой косынки, а ее возьми и унеси ветер.
Весь базар так и ахнул - лысая. Солнечное сияние!
Половина базара хохотала, половина ругала смеявшихся: "Нашли над чем потешаться!" Два дня о тетке в их казарме болтали: "Женщина, а лысая!" Ребята раньше полагали, что женщины вообще не лысеют, не могут они. "Не умеют", - как говорил Витька Коршун. С тех пор тетка и стала знаменитой.
- Так это она в хлеб чурки замешивает! - заявил Коршун.
- А ты точно знаешь, что она? - осторожно спросил Юрка. - Она и так несчастная.
- Несчастная! - взвился Витька. - Это моя мать и твоя несчастные! Буханочки-то, помнишь, какие купили?.. А волосы у нее, видать, от испуга выпали. Каждую минуту трясется, как бы милиция не забрала - нашел кого жалеть.
- От испуга могут, - подтвердил Санька. - Я однажды весь вечер и всю ночь боялся. Не помню чего. Ну, чего-то, что утром должно было быть, - это я помню. Просыпаюсь утром - вся подушка в волосах! Свободно облысеть можно от страха.
- Во-во, это она от того, что чурки в хлеб кладет, - снова забубнил Коршун.
Санькина и Витькина мамы - не первые и не последние, кто в буханках, купленных на базаре из-под полы за бешеные деньги, обнаружили аккуратно обструганные деревянные чурки.
- Они ж не у нее покупали, - вдруг растерянно сказал Санька. - Мама говорила: мужик какой-то неприметливый, в кепке, похожий на всех.
- Что она, чокнутая?! Всегда найдет, через кого на базаре толкнуть - за такую-то цену. А потом, наверно, с ним делится. У нее там дома пекарня целая!
- Ты уверен? - все еще сомневался Юрка. - Она?
- А ты у нее дрова колол? - сухо спросил Витька.
- Не-а…
- А я да-а, - сказал Коршун. - Она мне за это десятку дала. Полдня топором отмахал, - он сплюнул. - Я у нее семечки на базаре покупал, попросила дрова поколоть. "Не обижу", - говорит. Она у реки на отшибе живет. Петухи, куры, одинокий индюк с красной соплей. А в сарае, - он торжествующе поглядел на друзей, - под рядниной, целая стеночка из чурочек сложена, почти точь-в-точь хлебных!
- А как же ты увидел под рядниной-то? - выпытывал Юрка.
- Я любопытный, - высокомерно сказал Витька Коршун. - Поднял и посмотрел.
- Надо заявить. Пойдем и заявим. В письменном виде!
- Мы пойдем, - снисходительно заметил Витька. - Но не заявим. Любишь ты чужие горбы, любишь. Она не дура, - он на секунду задумался. - Хоть она и дура, но не такая полоумная. Скажет, что купила на топку по случаю. "Приметы?" - спросят ее. "Усатый, бородатый, не из нашего города", - сразу ответит она. И ищи-свищи! У вас та чурка сохранилась? - спросил он Саньку.
- Сожгли.
- И наши сожгли…
- Милиция наблюдение установит, - вновь забубнил Юрка. Витька и Санька даже вздрогнули. - Десять человек с биноклями…
- Один с подзорной трубой, - поддакнул ему Витька.
- А что? И пять проводников с овчарками-ищейками, - каким-то затихающим до полного молчания голосом закончил Юрка.
- Так тебе и поверили, Юрочка, - ласково сказал Коршун, - может, ты уже забыл: БУСПИН? Ну, а порох тогда зачем?
- Забыл, - растерянно заморгал Юрка, уставившись на кошелку. - Но я вспомнил.
- А раз вспомнил, вот тебе первое задание…
Домой они возвращались той же дорогой. У родника валялась та же каска, из нее выпрыгнула, кажется, та же лягушка. На пороге бани стоял тот же человек с веником, а может, и не тот. У голых нету особых примет.
Первое задание Юрке
Юрка ушел на задание, а они остались на берегу реки. И утро не наступило, и ночь уже прошла. Темнота слабеет, как чернила, в которые непрерывно подливают воду. И все кругом выступает из сумерек, словно отчетливей заполняя само себя.
Санька с Витькой стоят на берегу, поеживаясь от холодка речного пара. И медлят, прежде чем войти в реку. И вовсе не потому, что в воде холоднее - в воде теплее. Грустно почему-то… Теперь-то он знает почему.
Так получается: окунешься, считай, день уже наступил и утро уже не утро. Вернее, не такое, когда вот так стоишь у реки и все просыпается. Иногда кажется, что и сам ты еще не проснулся, и беззвучные всплески рыбы, и черные лодки на берегу в прозрачной тяжелой росе.
Они побрели по мелководью к омуту. И мокрое тепло реки, не успевшее остыть за ночь, медленно поднималось по ногам, животу и груди… Санька нырнул, ощутив воду всем телом, каждым волоском, и вынырнув, оттолкнулся от упругой поверхности, выбросился чуть не по пояс и с диким криком снова ушел в глубину. Снова вынырнул и восторженно заколотил руками по воде, отбивая ладони, они становились горячими.
Вздымались и оседали пенистые взрывы, рядом бесился Витька Коршун, он тоже что-то орал; откликались берега и гулкие понтоны моста - такой шум, словно пришел купаться взвод солдат, которых редко выводят на реку.
Устав, лежали, раскинув руки, из воды торчали только лица… И пусть течение несет до самого моря или просто куда-нибудь в неизвестность. Говорят: плохо плыть по течению. А если в конце пути ждет море, тогда как?
Их снесло под железнодорожный мост, вверху отчаянно грохотал литерный поезд, и оглушительные металлические звуки бешено метались, запутавшись в стальных сетях подвесных опор. Командированные люди спешили в Москву подписать срочные бумаги. На крыше последнего вагона кто-то сидел, он помахал рукой.
Река отпустила их у песчаной косы и побежала дальше…
На другой стороне реки в редком ивняке мелькали белые спины коров, и невидимый пастух стрелял кнутом. А еще дальше виднелись красивые башенки старой усадьбы, стоящей на лугу, оттуда доносились скучные голоса моторов - там находилась городская авторота. Над башенками кружили птицы, то рассыпаясь в стороны, то смыкаясь в черную тучу.
Задышал, застучал, заскрежетал, зазвенел, заохал земснаряд, вытаскивая из-под воды бесконечные ковши-черпаки, ударил из длинной трубы по берегу плотной серой струей; она пронзительно шелестела песком, который несла вместе с водой.
Из-за поворота широченной заводи, взрытой местами рябью, как от наскоков налетающего дождя, показался буксирчик с баржами, загудел непомерным басом, и разводной понтонный мост переломился надвое, освобождая проход.
Утро наступило бесповоротно.
Санька и Витька бежали назад по берегу. Кулики, чем-то кормясь, разгуливали у кромки воды, они подпрыгивали в воздух, растопырив крылья, и удирали низко над землей. Они летели как-то волнисто, взмах - вверх, проваливались вниз, взмах - вверх, опять вниз… Затем резко взмывали, пропуская ребят вперед, и возвращались на прежнее место кормиться.
Санька и Витька свернули за кусты к своей одежде.
- А-а, ваше? - испугался Рыба-лоцман, выдергивая быструю руку из кармана Витькиных штанов. - Гляжу, чья-то одежа лежит…
- Я тебе погляжу, пся крев! - задыхаясь, сказал Коршун. Он с разбегу метнул ему ногой песок в глаза и ударил его головой в грудь.
Ворюга шлепнулся плашмя, Санька мгновенно стал выкручивать за спину руки.
- Я же не знал! - взвыл Рыба-лоцман и задергался.
- Ну его, - остыл Витька, даже не проверив свои карманы. - Цело все.
- Да ты посмотри, - посоветовал Санька.
- А у меня ничего не было…
Санька отпустил… Рыба-лоцман, ругаясь, зашел в воду и стал промывать глаза.
- Откуда же я знал? - бормотал он, не оборачиваясь, и пригрозил: - Кольке Пожарину скажу.
И только это сказал, как неподалеку, из-за длинной гряды песчаных бугров, давно намытых земснарядом, появился сам Пожарин. Он шагал в город. Рыба-лоцман унесся за ним, догнал, показывал рукой на обидчиков. Но Пожарин не останавливался, Рыба-лоцман забегал вперед, в точности следуя маршруту Акулы.
Санька и Витька смотрели им вслед с облегчением, радуясь, что Пожарин уходит.
- Что-то Юрки долго нет, - медленно сказал Санька, думая совсем о другом.
- Может, засыпался? - не сразу произнес Коршун.
Они сели и смотрели на реку, как сквозь стекло. Противная дрожь страха затихала в них, пока не прошла, и тогда они ясно увидели радостную реку в великолепии вставшего во весь свой круглый рост солнца.
Витька оглянулся на дом Лысой Тетки: крыша с трубой высовывалась над буграми песка, теми самыми, из-за которых недавно возник Пожарин.
- Я на разведку, - встал Коршун. - Сиди здесь, шмотки карауль.
- Я лучше с тобой, - вскочил Санька. Он испугался: а что, если вернется Пожарин!
Они все еще препирались, когда послышался свист. Юрка бежал к ним, проваливаясь в рыхлом песке, как в снегу, и отчаянно размахивал своими брюками и рубахой.
- Сматывайтесь! - завопил он.
И Витька с Санькой сразу стартовали по берегу. Юрка их так бы и не догнал, если бы они не остановились за железнодорожным мостом.
- Вам хорошо, - заныл Юрка, почему-то стуча зубами, - а я чуть не пропал! - Он прыгал по берегу, судорожно вдевая ногу в штанину.
Что случилось с Юркой
Такое случилось!
Юрка, как знаменитый следопыт Натти Бумпо, пошел к Лысой Тетке на разведку. "Поместье" - дом в четыре узких окна и веранда, времянка, длинный сарай, всякая другая дощатая мелочь, окруженные забором, - располагалось среди незатопляемых рекой песков.
- Подступы, - говорил Юрка, - простреливаются на все триста шестьдесят градусов. - И почему-то сказал: - Поэтому кругом ни одной собаки.
Можно подумать, что Лысая Тетка только тем и занимается, что отстреливает из снайперской винтовки бродячих собак.
Задание у Юрки было четкое: выявить, кто к Тетке ходит. Подозрительных брать на зарубку в мозгу: они-то, может, и есть те самые мошенники, что торгуют "деревянным хлебом" из ее тайной пекарни на рынке.
Для начала Юрка обошел вокруг "поместья" три раза, приглядываясь, где лучше спрятаться для пристального наблюдения. Тетке это не понравилось. Ей не понравилось, что этот странный мальчишка с вороватым видом три раза обошел ее участок, на котором буйно зеленели редиска и лук, - она следила за ним в окно. Поздно он ее заметил. Тут бы она его и хлопнула из снайперской винтовки, но винтовка, наверно, была надежно спрятана под полом, и поэтому она закричала в форточку мощным голосом, от которого форточка то открывалась, то закрывалась:
- Я милицию позову!
Юрка испугался и залег за дикорастущим на песке кустом.
- Вижу! Вижу! - заверещала Тетка. - Не хоронись! Я щас по телефону позвоню!
По телефону… Домашних телефонов в городе, наверное, было два-три, не больше.
Юрка пополз задом, как рак, за песчаную гряду.
- Все равно вижу! - торжествовала она. - От меня не скроешься.