Мышонок - Василенко Иван Дмитриевич 2 стр.


Директор сердится

Иногда швейцара трепала лихорадка. Он кутался, ежился, но, не выдержав, отпрашивался у секретаря полежать часок на скамье в кладовой, пока перетрясет. В таких случаях у дверей директорского кабинета сажали Леньку. Вот и теперь сидит Ленька на табуретке, ерзает, вздыхает. Привыкнув бегать с разносной книгой по цехам, он с большим трудом переносит это вынужденное сидение. Единственное развлечение - это чуть приоткрыть дверь и посмотреть, что делается в кабинете.

Но сейчас в кабинете тихо. Директор один, и Ленька думает, что хорошо бы запереть дверь на ключ, чтобы никто без доклада не вошел, а самому сбегать к Ване в токарный узнать, начал ли он уже делать зажигалку. Вот только плохо будет, если директор вздумает в это время выйти из кабинета, - тогда беда!

В коридоре показался начстражи - высокий, рыжеусый офицер, спасавшийся от фронта службой в полиции. Он быстро подошел к двери, спросил: "Здесь?" и, не ожидая от Леньки ответа, вошел в кабинет. Это заинтересовало Леньку. Обычно начстражи, увидев его в конторе, говорил: "Ну-с, курьер курьерович, скоро пойдем большевиков бить?" на что Ленька, сделав нарочито глупое лицо, неизменно отвечал: "Так точно, никак нет, рад стараться!" Но на этот раз есаул был, повидимому, чем-то очень встревожен. Ленька приоткрыл дверь и стал слушать.

- Извините, Сергей Андреевич, что вошел без доклада! - сказал начстражи. - Я очень спешил поговорить с вами. Вот, извольте видеть, что мои агенты принесли сегодня. Во всех цехах такие штуки обнаружены.

С этими словами он вынул из портфеля и положил на стол несколько продолговатых листков бумаги. Директор взял один из них и быстро пробежал глазами.

- Так. Это как раз то, что я ожидал, - сказал он зло… - Кто распространяет, узнали?

- Пока узнать не удалось, но есть довольно определенные подозрения…

- Удивляюсь вам, господин есаул! Тратятся такие огромные средства на вашу тайную агентуру, цеха заваливаются прокламациями, а ваши болваны, кроме подозрений, до сих пор ничего не имеют.

- Господин директор, - с обидой в голосе сказал есаул, - я офицер… Говорить со мной в таком тоне… это, знаете ли, по меньшей мере странно. Кроме того, я вам непосредственно и не подведомственен…

Директор иронически хмыкнул.

- Вам не нравятся мои слова, а мне, господин есаул, не нравятся ваши дела. Что из того, что вы забили все подвалы людьми, когда те, кого следует…

- Это и есть те, кого следует…

- Может быть. Не спорю. Но объясните мне, пожалуйста, кто же тогда разбрасывает эти листовки? Святой дух? А если вам так неприятен мой тон, то и не обращайтесь ко мне. Пусть ваше непосредственное начальство (директор ехидно скривил рот) вас и субсидирует.

Есаул сразу изменил тон.

- Сергей Андреевич, ну зачем так обострять… Вы же знаете, что я всей душой… Чорт их всех сразу изловит…

- Не чорт их должен ловить, господин есаул, а вы.

Директор взял со стола телефонную трубку.

- Коменданта. Нашего, заводского, а не городского. Это вы, капитан? Зайдите-ка ко мне на минутку. Да, я.

Чуть-чуть припадая на подстреленную под Царицыным ногу, в кабинет прошел капитан Звягинцев. И его Ленька хорошо знал, как, впрочем, знали все в заводе. Худощавый, низкорослый, но с огромной, круглой головой, этот надушенный урод всюду появлялся как-то неожиданно и пугал людей неподвижным взглядом желтых глаз.

- Садитесь, капитан, - обратился к нему директор. - Читали? - он кивнул в сторону листовок.

- Читал, - скрипнул тот ржавым голосом.

- И?..

- И принял меры. С завтрашнего дня все рабочие при входе в завод будут обыскиваться.

- Видите ли, капитан, если бы в листовках заключались обычные призывы - соединиться пролетариям всех стран, или обычные ругательства по адресу "буржуя, помещика и попа", тогда было бы полбеды. Но здесь есть призыв портить снаряды и патроны. Больше того, в этих листовках уже есть и технические указания насчет бракоделия. Следовательно…

- Следовательно, непрошеных инструкторов надо обнаружить и изъять. Это ясно. Я бы, Сергей Андреевич, вот что предложил: вы соберите техническое совещание, чтоб проинструктировать начальников цехов, как предотвратить бракоделие, а мы с есаулом съездим тем временем в город и посоветуемся с начальником контрразведки: взять ли тех, кого мы подозреваем, этой ночью или выждать день-два, но зато поймать их на месте с листовками в руках.

Капитан и есаул ушли, а в кабинет директора по-одному, по-двое стали входить начальники цехов.

Ленька забеспокоился. Нужно скорее бежать к Степанычу, а отлучиться нельзя. От досады и волнения хотелось плакать, горели уши, точно их кто надрал. К счастью, скоро вернулся швейцар, и Ленька бросился в регистратуру.

- Давайте скорей, Захар Тарасыч, а то опоздаю!

Конторщик посмотрел на часы и не спеша стал записывать служебные записки в разносную книгу.

- Успеешь, - сказал он, - до гудка еще целый час.

Когда, задохнувшись от быстрого бега, Ленька, наконец, оказался в патронном цеху перед станком Степаныча, то еле мог проговорить:

- Что я вам сейчас скажу… Директор и тот… как его?.. комендант… читали те… как их?..

- А ты мне ничего не говори. Скажешь Ване. Понял? - шепнул Степаныч и громко добавил: - Ну, чего стал? Чего тут не видал? Иди, пока ремнем не задело!

Оттого, что Степаныч не испугался и нисколько не растерялся, успокоился и Ленька. Он сдал последнюю записку и вприпрыжку побежал в инструментальный цех - самый любимый им. Здесь было такое разнообразие станков, а за станками стояли такие известные всему заводу лекальщики, что Ленька обалдевал от восторга. Многие вещи, которые здесь делали, были слишком сложны для его понимания. Но была одна вещь, которую в те времена делали чуть ли не все рабочие - зажигалка. Ее-то Ленька и избрал мерилом рабочего мастерства. Вот он стоит перед станком токаря Померанцева и не сводит глаз с его рук. А руки, как руки: желтизна от машинного масла и металлической ржавчины, короткие пальцы, в старые порезы которых глубоко въелась черная пыль, крепкие, негнущиеся ногти. Да и весь Померанцев самый обыкновенный: круглое лицо, вздернутый широкий нос, на голове лысинка и желтая мочалка, на носу очки в медной оправе. Но Ленька ни за что не поверит, что Померанцев обыкновенный человек: он собственными глазами видел изумительную зажигалку, которую сделал этот токарь, и навсегда уверовал в волшебство его пальцев. А Померанцев взглядывает на мальчика из-под очков и еле приметно улыбается. Кто знает, может, он догадывается, что делается в Ленькиной душе, как он презирает в эту минуту свою курьерскую должность и как ему хочется стать самому за этот прекрасный станок.

С завода Ваня и Леня возвращались вместе.

Пока шли в толпе рабочих, Ленька с воодушевлением рассказывал, почему зажигалка секретаря во сто раз лучше зажигалки главбуха, хотя та и серебряная. Однако он сейчас же расстался с любимой темой, как только в непосредственной близости не оказалось людей. Боясь что-нибудь пропустить, он подробно рассказал все, о чем говорили в кабинете директора. Ваня слушал с тревожным вниманием.

- Значит, завтра будут обыскивать? Это, Леня, ты хорошо сделал, что подслушал. Отец тебе спасибо скажет, вот увидишь, - и, вздохнув, добавил: - Жалко батьку. Арестуют его обязательно. Главное, пытать будут, вот что…

- А, может, и не будут; чего ты заранее? - попытался успокоить Ленька.

- Нет, чего уж тут закрывать глаза… Батька ж им ничего не скажет, ну они его и начнут…

Ваня оглянулся и, хотя рядом никого не было, кроме Леньки, перешел на шопот.

- Знаешь Ковалиху, жену Петра Коваля, что на Навозном переулке жил? Он сначала газеты от красных сюда доставлял, а потом и совсем там остался. Так ее, Ковалиху, взяли в контрразведку и трое суток истязали, допытывались, где муж. Что ей только делали! А потом взяли да и рубанули шашкой по голове.

- А ты знаешь, Ваня, кто ходит теперь к красным заместо Петра этого? - спросил Ленька.

- Знаю, только тебе не скажу, хоть, может, верю тебе больше, чем себе. Я и то рассказал тебе много. Ты, Леня, не сердись. Понимаешь, я обещал батьке, что и во сне не проговорюсь.

- Ладно, если обещал, значит молчи, - сказал солидно Леня. Но и солидность эта не могла полностью скрыть нотки обиды на приятеля, которая на миг закопошилась где-то в глубине, против воли мальчика.

У ветряка, прежде чем расстаться, Леня сказал:

- Знаешь очкастого счетовода из расчетной конторы? Ему третьего дня токарь Померанцев зажигалку принес… Вот зажигалка! Величиной чуть-чуть побольше наперстка. Можно на цепочку вешать, как брелок. Конечно, ты мне такую не сделаешь. Померанцев - лекальщик, он самый знаменитый в городе токарь. Ты еще не начинал?

Ваня уже хотел сказать, что и не собирается начинать, так как это не такое простое дело, но неожиданно для себя брякнул:

- Ну и что ж такое, что лекальщик? Я, может, еще и лучшую сделаю. Вот достану подходящий чертеж и сделаю.

На том и расстались.

Ответственное поручение

Хотя в главной конторе занятия начинались на час позже, чем работа в цехах, Ленька на следующий день пошел на завод тотчас же после первого гудка. Ему очень хотелось посмотреть, как будут обыскивать рабочих. Подойдя к шоссе, он увидел, что из множества людей, торопливо шатавших к заводу в молочном тумане ноябрьского утра, то один, то другой то там, то здесь вдруг нагибался, поднимал с земли что-то белое и не торопясь, медленно шел дальше. Подойдя еще ближе и всмотревшись, Ленька заметил, что по всему шоссе, как крылышки белых птиц, рассеяны косячки бумаги. В несколько скачков он приблизился к одному из них, развернул и впился в бледносиние строчки. "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" - прочел Ленька и в восторге крикнул:

- Ага! Взяли?! Обыскивайте теперь, сколько влезет.

Уже издали было видно, что на площадке перед контрольно-проходными столпилось необычайно много людей.

- Что там такое? Не впускают, что ли? - спрашивали вновь подходившие.

- Обыскивают, - отвечали ранее пришедшие.

Толпа гудела. Из одного конца в другой неслись выкрики, сопровождаемые взрывами хохота.

- Эй, передние, спросите там, чего ищут!

- Мозгу потеряли!

- Подкладку, подкладку щупай лучше. У него в подкладке пушка зашита.

- Эй, стражник! Смотри, блоха из жилетки в завод прыгнула. Догоняй ее, а то все снаряды перегрызет!

Круглолицый парень, вытянув шею, крикнул пожилому рабочему:

- Петрович, ешь скорей сало, что жена на завтрак дала!

- Неужто и сало отбирают? - спросил тот с деланным испугом.

- А то как же! Запасаются, чтоб было чем пятки мазать!

О листовках почти не говорили. Те, кто не успели подобрать на шоссе, спрашивали у других: "Есть? А ну, дай, читану!" Читали жадно и, прочитав, передавали вновь подходившим.

Когда рабочие вошли, наконец, в завод, вся площадка оказалась усеянной множеством белых комочков.

Вечером, когда Ленька уже лежал на сундуке, служившем ему кроватью, в ставень тихо постучали. Думая, что вернулась мать, работавшая в городе прачкой, он соскочил с постели, босиком прошлепал в сени и открыл дверь.

- Иди! Открыто! - крикнул он.

Едва он успел опять нырнуть под одеяло, как в сенях послышался женский голос, совсем не похожий на голос матери:

- Что же ты в темноте гостей принимаешь? Тебе, мышонку, небось, все видно и без света, а я сейчас себе шишку набила!

- Ой, кто это?! - удивился Ленька, но тотчас же догадался и завозился в темноте, нащупывая на подоконнике спички. - Вот они, сейчас зажгу.

Он чиркал спички одну за другой, они вспыхивали и мгновенно гасли. По комнате распространялся едкий запах серы, но огня не получалось.

- Ну, что ты скажешь! Не горят да и только! И чего они такие стали, эти спички? Прямо беда без зажигалки!

Наконец, одна спичка, стрельнув как из пистолета, зашипела, затрещала и медленно, точно сомневаясь, стоит ли, стала разгораться зелено-багровым пламенем.

В комнате стояла та самая женщина, которая уже однажды приходила, и улыбаясь смотрела на Леньку.

- Вот и светло стало, - сказал он, зажегши фитилек. - А сейчас и штаны надену. Здравствуйте!

- Не мешает, - засмеялась женщина. - Здравствуй!

В то время как мальчик одевался, она с интересом осматривалась по сторонам. Несмотря на глиняный пол и крайнюю бедность обстановки, в комнате было чисто и даже уютно.

- А что там, за перегородкой? - спросила она.

- Мамкина кровать стоит. А раньше Семен там спал. Вы опять принесли записку?

- Нет, я пришла по другому делу. Вот давай потолкуем. Мамы твоей нет дома?

- Нет.

- Скоро придет?

- Не знаю. Она когда как. Иной раз и в двенадцать приходит, если стирка большая.

- Так вот какое дело: Петр Степанович говорил, что ты работаешь в главной конторе рассыльным. Так это?

- Так.

- Как ты проходишь в завод - через контрольно-проходные или через калитку, что против конторы?

- Через калитку.

- Тебя там сторож обыскивал сегодня?

- Меня? Нет, что вы! Служащих главной конторы не обыскивают, а меня и подавно. Я по десять раз в день хожу через ту калитку.

- А тебе не приходилось проносить в завод какой-нибудь сверток?

- Из типографии часто бланки таскаю. И завтра с бланками пойду.

- Значит, если ты понесешь завтра какой-нибудь сверток, то при входе в завод его не развернут и не осмотрят?

- Нет. Я понимаю… давайте сверток… я понимаю…

- Обожди, не спеши… Когда ты войдешь в завод, то сверток неси к модельно-столярному цеху. Там, за его задней стеной, в куче стружек и щепок, стоят старые дроги.

- Знаю.

- Положи посылку под эти дроги, закрой ее стружками и уходи.

- Сделаю! Давайте!

Женщина протянула Леньке, небольшой сверток и, как прошлый раз, пригладила ему волосы.

- Теперь я пойду. Большое тебе дело поручается, Леня. Приедет Семен, от всей Красной армии спасибо тебе скажет. Ну, а если попадешься, не унывай: свои жизни отдадим, а тебя выручим.

И так же, как прошлый раз, Ленька почувствовал, что у него потеплело в груди. Ему хотелось попросить, чтоб она еще чуточку посидела, чтоб рассказала про Семена, какой он теперь в красноармейской форме, и где она его встретила, но почему-то не решился.

После ухода женщины Ленька сунул сверток в сундук и лег спать.

Проснувшись рано утром, Ленька быстро натянул на себя рубашку и брюки, нахлобучил картуз и убежал.

Спустя час он вернулся с каким-то пакетом и завозился у сундука, раскладывая и складывая листы бумаги. Еще полчаса спустя он уже шагал по шоссе, крепко держа под мышкой солидный сверток. Сердце его так билось, что отдавало в ушах.

Если не считать нескольких человек, стоявших на равных расстояниях друг от друга, шоссе было почти безлюдно. Когда Ленька поравнялся с первым из них, тот пристально посмотрел на сверток и спросил вполголоса:

- Куда, паренек, идешь?

- В завод, - ответил Ленька, замедляя шаг, - а что?

- Ничего. Так просто спросил. В бумаге-то у тебя что?

- А вы кто, сыщик? - дерзко спросил Ленька.

От неожиданного вопроса человек дернулся головой и заморгал глазами, точно его кто ударил по лбу, но тотчас же оправился, хихикнул и сказал примиряющим тоном:

- Вот чудило! Я тут товарища поджидаю. Скучно, вот и спросил. А ты думал что?

Не отвечая, Ленька шел дальше. Уголком глаза он заметил, как человек за его спиной взмахнул рукой. Тотчас же другой, стоявший впереди первого шагах в двухстах, сошел с шоссе и скрылся за деревянным строением. Не зная еще, что против него готовится, но уже сознавая, что попал под наблюдение, Ленька опять замедлил шаг: направо, сколько глаз хватит, - обнаженная земля осенней степи; налево - редкие деревянные строения заводских служб, а еще дальше - полоса леса, почерневшего от частых осенних дождей. Не дать ли деру, пока не схватили? Но куда? В степь? Там негде спрятаться, все время будешь на виду у преследователей. В лес? Но даже летом, когда деревья покрыты листьями, он весь просвечивался, настолько узка лесная посадка. Нет, бежать нельзя. Надо итти вперед как ни в чем не бывало, а на вопросы отвечать смело и смотреть прямо в глаза.

- Стой! Сворачивай сюды!

Из-за деревянного амбара выглянул стражник и не спеша пошел к шоссе.

Ленька хотел пройти мимо, сделав вид, что не слышал, но стражник, ощетинившись рыжими усами, уже злобно повторил:

- Я шо сказал? Оглох ты, чи шо?

- Вы мне? - "удивился" Ленька, чувствуя, как от волнения у него застучало в висках.

- А то ж кому! Шо несешь?

- Бланки…

- Какие такие планки?

- Бланки, а не планки. Листы, на которых машинистки в конторе печатают.

- Листы? Гм…

Стражник в нерешительности переступил с ноги на ногу.

- А несешь откуда?

- Из типографии…

- Из типографии? Гм…

Лицо его напряглось, нижняя губа выпятилась. Переминаясь с ноги на ногу, он молча пялил глаза то на Ленькин картуз, то на сверток. Наконец, решившись, он сказал:

- А ну, развяжь!

Ленька весь так и взъерошился, точно котёнок перед бульдогом:

- Чего-о?! Казенные бумаги? Чтоб меня секретарь на тот свет загнал?..

- А я - кто, не казенный? Давай сюды!

Стражник схватил сверток за конец и потянул к себе.

- Обожди, - сказал Ленька, - я сам развяжу.

Вцепившись зубами в узел, он оттянул шнурок и раскрыл обёрточную бумагу.

- На, смотри, когда ты такой грамотный, смотри… А секретарю все равно скажу, он тебе покажет…

Неожиданно для себя Ленька всхлипнул.

Морща лоб, стражник смотрел на стопу белой чистой бумаги с печатными короткими строками в левом углу.

- А ну, читай, - сказал он.

- Сам читай, - дерзко ответил Ленька.

- Та я без очков не дуже того… Читай.

- Что такое, в чем дело? - раздалось за их спинами.

Ленька обернулся и похолодел: в нескольких шагах от них стояла линейка, а на ней - начальник стражи.

Стражник взял под козырек и доложил:

- Так что на предмет подозрения, которая прокламация…

- В чем дело, Ленька? - нахмурясь есаул смотрел на мальчика. Лицо его выражало недоумение, и это сразу ободрило Леньку.

"Выскочу", мелкнуло у него в голове.

Он быстро подошел к линейке и начал прерывистым от плача голосом:

- Я иду, несу бланки… а он как хватит за конец… и тя-янет… у-у-гу-гу-у!

- Обожди, не реви… Толком скажи, что несешь?.. Какие бланки?

- Из типографии… заводские… которые всегда ношу… Вот эти…

Назад Дальше