- Не думаю, чтобы когда-либо вы видели что-нибудь похожее на моего зверька, - с улыбкой продолжал молодой человек. - Это ручная птица - и пресмешная! Надо постараться, чтобы она не вылетела: окна в вагоне открыты, - того и гляди, - шалунья улизнет. Мы вот что сделаем: я приподниму крышку корзины и придержу ее, а вы загляните туда.
Девочка припала к приоткрытой корзине, и радостная улыбка осветила ее лицо.
- Ах, какая прелесть! Что это за птичка? - спросила она, увидев на дне корзины сидевшую на подогнутых ногах престранную птицу с длинным клювом и круглыми глазами. - Я никогда таких не видывала! Как ее зовут?
- Это - голубая цапля, очень редкая порода в здешних местах.
- Да она не голубая, а только голубоватая, и какая хорошенькая! Можно мне погладить ее?
- Можно. Просуньте ручку в корзинку. Птица вас не тронет.
- Да я и не боюсь, - отвечала девочка, просунув руку и поглаживая мягкие перья птицы.
- Если бы окна в вагоне были закрыты, я ее вытащил бы и заставил ходить. Она преуморительно ходит! И какая, знаете ли, умная: мне стоит только ее позвать - она тотчас же подойдет.
- А какое вы ей дали имя?
- Я прозвал ее "Тони", потому что когда она была совсем маленькая, то кричала: "Тонь-тонь, тонь-тонь!"
- Тони? Будто это маленькая девочка! - Малютка улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки.
- А скажите-ка, как вас зовут? Извините, но очень хочется знать ваше имя, - спросил молодой человек.
- Меня зовут леди Джен…
- Леди Джен, - повторил пассажир. - Как странно!
- Папа звал меня леди Джен, и теперь все так зовут.
Мать грустно поглядела на девочку, и на глазах ее сверкнули слезы.
- Может быть, и вам хочется посмотреть на мою маленькую цаплю? - спросил молодой человек. - Белая цапля - птица обыкновенная, но голубая в наших краях редкость.
- Благодарю. Действительно, это редкость. Вы сами ее поймали?
- Да, и совершенно неожиданно. Я охотился неподалеку от станции, где сел в ваш вагон. Было уже довольно темно. Выхожу из болота, очень тороплюсь, как вдруг слышу у самых ног, справа, кто-то кричит: "Тонь-тонь, тонь!" Нагибаюсь, глядь - цапля! Крошечная такая, еще летать не умеет; подняла голову и смотрит на меня. Мне стало жаль ее. Я взял ее домой, приручил, и теперь она узнает меня по голосу.
Молодой человек рассказывал и придерживал корзину, пока девочка осторожно касалась перьев цапли своими крошечными пухлыми ручонками.
- Цапля понравилась Джен, - заметил молодой пассажир, обращаясь к матери.
- Да, она очень любит зверей и птиц. У нее много любимцев, но мы их оставили дома, вот она и тоскует о них.
- Позвольте подарить вашей дочери мою Тони.
- О, нет, благодарю вас! Зачем вам лишать себя…
- О каком лишении вы говорите?.. Когда я приеду в город, мне придется отдать кому-нибудь цаплю. В школу ее со мной не пустят, а дома некому за ней смотреть. Прошу вас, разрешите отдать птицу леди Джен, - настаивал юноша, улыбаясь и видя волнение ребенка.
- О, мама! Милая, хорошая мама! Позволь подарить мне птичку! - умоляла леди Джен, сложив ручки у подбородка.
Мать немного поколебалась, но вскоре уступила просьбе дочери.
Новый знакомый усадил малютку у окна, опустил шторы, чтобы цапля не улетела, поставил корзину на пол, достал птицу и опустил ее на колени леди Джен.
- Посмотрите, - сказал он девочке. - Я обшил ногу цапли кусочком кожи в виде браслета, через который легко продевается бечевка. Уходя из дома, вы можете привязать птицу к ножке кресла или стола, и она без вас никуда не исчезнет.
- Я ни за что не оставлю ее одну, - заметила малютка, - всюду она будет со мной.
- Ну, а если случится, что цапля потеряется, - продолжал пассажир, - я вас научу, как ее опознать. - И он, раздвинув перья на крылышке птицы, продолжал - Видите, она у меня меченая: по три черных креста на каждом крыле. Когда крылья сложены, крестов не видно. Цапля будет расти - и кресты будут увеличиваться. Если понадобится, вы найдете цаплю по этим крестиками.
- Значит, я могу взять ее с собою?
- Конечно, корзина легкая, вы сами сможете ее нести.
- Знаете, что я вам скажу? - шепнула девочка, оглядываясь на мать, которая откинулась на спинку кресла и, по-видимому, задремала. - Мне очень, очень хочется повидать мою собачку Карло, и киску, и барашков, но я боюсь напоминать о них маме. Она все время плачет.
- Какая вы хорошая девочка, что так заботитесь о своей маме, - заметил молодой пассажир, довольный откровенностью малютки. Из деликатности он ни о чем не стал расспрашивать.
- У мамы ведь никого нет на свете, кроме меня, - продолжала леди Джен шепотом. - Папа от нас ушел, и мама говорит, что он не вернется. Он, знаете ли, умер. Вот почему мы и должны были оставить свой дом. Теперь мы переезжаем на житье в Нью-Йорк.
- А вы раньше бывали в Нью-Йорке? - спросил юноша, ласково глядя на белокурую головку, приникшую к его плечу.
- Никогда! Я из дому никуда не выезжала. Мы жили в прериях. Там остались и Карло, и киска, и барашки, и мой пони - Подсолнечник. Его так прозвали потому, что он золотистого цвета.
- А я живу в Новом Орлеане. У меня там тоже есть свои любимцы, - сказал юноша и принялся их перечислять.
Леди Джен забыла о горе и внимательно слушала своего собеседника. Вскоре она еще ниже опустила головку и заснула. Ее румяная щечка плотнее прижалась к плечу юного соседа, а ручонками она и во сне прижимала к себе голубую цаплю, точно боялась, что ее отнимут.
К вечеру пассажиры заметно оживились: начали приводить в порядок свое платье, собирать вещи, увязывать багаж.
Леди Джен сидела с закрытыми глазами, пока ее сосед не высвободил цаплю из маленьких рук и не уложил птицу снова в корзину. Но тут к малютке подошла мать и нагнулась к ней, чтобы убедиться, проснулась девочка или нет.
- Ах, мамочка! - весело воскликнула она, очнувшись. - Ведь я заснула и какой хороший сон видела! Я была дома, в прериях, и голубая цапля гуляла со мной. Как жаль, что это только сон!
- Поблагодари же хорошенько молодого человека за то, что он к тебе так внимателен. Мы подъезжаем к Новому Орлеану, птица твоя снова в корзине. Встань, дай я приглажу твои волосы. И надень шляпу.
Молодой человек подал леди Джен корзину с цаплей, и малютка радостно схватила подарок обеими руками.
- Ах, какой вы добрый! - весело воскликнула она, - Никогда вас не забуду! А с Тони я ни за что не расстанусь!
Новый знакомый невольно засмеялся, видя восторг ребенка.
- Нам нужно попасть на Джексонову улицу, а это, кажется, за городом? - спросила мать девочки. - Может быть, нам следует раньше выйти? Нет ли остановки поближе к этой улице?
- Конечно, есть; вы можете выйти на станции Гретна: через пять минут мы туда приедем. Переправитесь через реку на пароме, а от пристани начинается Джексонова улица. Там всегда есть экипажи, и таким образом вы выиграете целый час.
- Как хорошо! Мои знакомые нас не ждут, и мне хотелось бы добраться до них засветло. А от станции до парома далеко?
- Несколько саженей; найти паром легко.
Молодой человек хотел предложить: "Позвольте, я вас провожу", - как кондуктор широко распахнул дверь вагона и громко объявил:
- Гретна - Гретна! Кому нужно в Гретну?
Не успел новый знакомый ничего сказать, как кондуктор подхватил чемодан дамы в трауре и, пропустив ее и девочку вперед, последовал за ними. У платформы поезд остановился. Дама в трауре с маленькой дочерью скрылись, и новый знакомый лишь через несколько минут заметил, что они торопливо идут по пыльной дороге, освещенной заходящим солнцем, и издали кланяются ему. Он снял шляпу, помахал на прощанье рукою. Тогда мать девочки, откинув вуаль, несколько раз кивнула ему, а девочка, приложив пальцы к губам, послала воздушный поцелуй.
Паровоз свистнул, поезд тронулся с места, и молодой человек видел, как мать и дочь стали спускаться к реке.
- Какой я недогадливый! Какой глупый! - упрекал он себя, возвращаясь в вагон. - Почему я не спросил их фамилии или адрес, куда они направляются? Почему не предложил их проводить? Как можно было отпустить больную женщину с ребенком в незнакомый город? Мать девочки так слаба, едва передвигает ноги, а тут ей приходится нести чемодан. Если бы я проводил их, то, по крайней мере, узнал бы, кто они такие! Но совестно было приставать к ним с расспросами!.. И все-таки отчего я с ними не пошел? Ах, да они здесь что-то забыли!
И он бросился к дивану, где до этого сидела мать девочки. Под подушкой лежала книга в красном кожаном переплете с серебряными застежками и монограммой J. и С. Молодой человек раскрыл книгу. На заглавном листе мужской рукой было написано по-английски: "Jane Chetwind".
- "Jane Chetwind"! Так, вероятно, зовут мать. Едва ли книга принадлежит девочке. Ей всего лет пять, не больше. Ага! Вот и фотография.
На карточке были изображены мужчина, мать девочки и она сама. Мужчина - видимо, отец - с открытым, мужественным, красивым лицом, мать совсем не такая, какой он ее видел в поезде, а свежая, улыбающаяся, веселая; девочка, леди Джен, лет трех, припала головой к плечу отца. Узнать ее было нетрудно: те же кудрявые волосы, та же улыбка и те же глаза!
Сердце молодого человека дрогнуло от радости при виде теперь уже знакомого очаровательного детского личика.
"Как бы я был рад оставить карточку у себя! - подумал он. - Да нельзя, она чужая, ее надо возвратить. Бедная женщина, как она будет горевать о потере и книги, и фотографии! Напечатаю завтра же в газетах объявление о находке. Таким образом мне, может быть, удастся отыскать их адрес!"
На следующее утро читатели одной из газет Нового Орлеана увидели в разделе "Потеряно и найдено" объявление:
"НАЙДЕНА
книга в красном кожаном переплете с серебряными застежками и монограммой J. C.
Адрес. Голубая Цапля П. О. № 1121".
Объявление это печаталось несколько раз в течение недели на одном и том же столбце газеты, но никто не отозвался и не явился за книгой с вложенной в нее семейной фотографией.
Глава 2
Госпожа Жозен
Госпожа Жозен отличалась угловатыми манерами и довольно плотной фигурой. У нее были большие бархатистые черные глаза, нос крючком, а губы были до того тонки, что казались двумя красными полосками. Однако, несмотря на отталкивающий вид нижней половины лица, верхняя часть его иногда была привлекательной. Этому во многом способствовали кроткие большие глаза, которые Жозен имела обыкновение подымать кверху, словно о чем-то умоляла собеседников.
У Жозен были две слабости: безграничная слепая любовь к негодяю-сыну Эдрасту и огромное желание казаться светской дамой. Она из сил выбивалась, стремясь составить репутацию всеми уважаемой женщины. В прошлом ее жизнь была необычайно тяжелой: она многое испытала, особенно во время замужества.
Муж ее отличался бешеным характером. Однажды в запальчивости муж столкнул ее с лестницы - и она, сломав ногу, сделалась калекой. Затем на нее обрушилась новая беда: муж ее, уличенный в тяжких преступлениях, был приговорен к пожизненному тюремному заключению. Муж вскоре умер, и она осталась без средств с маленьким сыном на руках. Мадам Жозен стала "прачкой тонкого белья" и поселилась в предместье Нового Орлеана - Гретне.
Она и сын жили в одноэтажном домике, где было две комнаты и каморка, служившая кухней. Вход был прямо с улицы, стоило подняться на две ступеньки и войти в окрашенную зеленой краской дверь.
В описываемый вечер госпожа Жозен сидела на крыльце и беседовала с соседками. Ее дом одним углом выходил на улицу, которая вела к спуску на паром. Жозен доставляло большое удовольствие сидеть на ступеньках у входа в дом и наблюдать за прохожими.
В этот июльский вечер было душно. Мадам Жозен чувствовала непонятную усталость и находилась в прескверном расположении духа.
Соседки скоро разошлись. Она осталась совершенно одна и принялась зевать.
- Мало кто сегодня приехал, - сказала Жозен, вглядываясь в небольшую группу пассажиров, которые с мешками и узлами спешили к парому.
Через несколько минут прохожих не стало. Начало темнеть.
"Кто же это? - раздумывала Жозен, всматриваясь в приближающиеся к ее дому две фигуры: женщина в трауре с маленькой девочкой. - Это тоже приезжие; но почему же они не торопятся? Паром уйдет без них… Наверняка они опоздают!"
Вблизи показались знакомые нам мать и белокурая девочка, которые только что сошли с поезда. Девочка в одной руке тащила корзину, а другой держалась за платье матери. Видно было, что они растерялись, оказавшись в незнакомом месте.
- Остановимся, мама! Отдохни! - проговорила девочка умоляюще.
Дама с трауре подняла вуаль и заметила мадам Жозен, вперившую в нее свои выразительные глаза.
- Позвольте мне отдохнуть здесь немного, я совсем больна и чувствую, как мне дурно… - проговорила слабым голосом молодая женщина. - Нельзя ли у вас попросить стакан воды?
- Сейчас, сейчас! - засуетилась Жозен, забыв о своей хромоте. - Зайдите, прошу вас, в комнату, сядьте в кресло. На паром вы все равно уже опоздали.
Измученная женщина охотно вошла в комнату. Там было тихо и прохладно. Широкая кровать с безукоризненно чистою постелью так и манила к себе.
Молодая женщина упала в кресло, опустила голову на подушки, выпустив из рук дорожный мешок. Девочка поставила корзину с птицей на стул и ласково обняла мать, с испугом осматривая незнакомую комнату. Жозен, ковыляя, вернулась с водой и флаконом нашатырного спирта, которым она обычно чистила кружева. Она проворно сняла с больной шляпу и тяжелую вуаль, освежила мокрым полотенцем лоб и руки больной, поднесла к ее носу нашатырный спирт. Малютка, ухватившись за платье матери, спрашивала вполголоса:
- Мама, милая мама! Лучше твоей головке?
- Лучше, лучше, крошка! - ответила мать минуты через две и, обернувшись к Жозен, кротко и ласково произнесла - Как я вам благодарна! Я теперь совсем освежилась!
- А вы издалека приехали? - спросила Жозен, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости.
- Из Сент-Антонио. Но я выехала оттуда уже больной.
Молодая женщина вновь закрыла глаза и прислонилась к спинке кресла.
Жозен сразу поняла, что сможет поживиться за счет этих людей, и продолжала:
- Да, да, путь не близкий, особенно для человека больного. Не ждет ли вас кто-нибудь по ту сторону парома? - начала она допытываться. - Быть может, станут искать, где вы пропали? Почему вас нет?
- Нет, нет, нас никто не ждет. Я еду в Нью-Йорк. А здесь у нас знакомые на Джексоновой улице. Я думала у них остановиться и отдохнуть дня два. Напрасно я вышла на этой станции; нужно было ехать дальше, до нижнего перевоза… Ноги положительно отказываются мне служить!
- Не волнуйтесь, - успокаивала ее Жозен, - Вы теперь полежите, а когда паром вернется, я вас разбужу и сама провожу до перевоза: тут всего несколько шагов; так и быть - проковыляю, усажу вас в лодку, а на той стороне вы найдете экипаж.
- Благодарю, какая вы добрая! - проговорила больная, опуская веки и опять запрокидывая голову.
Жозен посмотрела на нее как-то особенно серьезно, затем, переменив выражение лица, с нежной улыбкой обратилась к девочке:
- Подойдите, сюда, душенька, я сниму с вас шляпу и освежу немного голову. И вам, наверно, жарко?
- Не надо, благодарю вас, я останусь подле мамы, - отвечала малютка.
- Пожалуй, пожалуй! Только скажите, милая, как ваше имя?
- Меня зовут леди Джен, - пресерьезно ответила малютка.
- Леди Джен! Самое подходящее имя! Присядьте, по крайней мере! Ведь вы устали?
- Я голодна, мне хочется есть! - откровенно заявила девочка.
Жозен сделала гримасу, вспомнив, что у нее в буфете пусто. Чтобы развлечь ребенка, она продолжала болтать, не умолкая. Раздался свисток приближающейся паровой лодки. Больная торопливо стала надевать шляпу, а девочка схватила одной рукой дорожный мешок, в другую взяла корзину и весело закричала:
- Скорей, скорей, мама, пойдем!
- Но что с вами? - воскликнула Жозен. - Как вы бледны! Как осунулись! Нет, вам не дойти даже с моей помощью. Как жаль, что Раста дома нет! Он у меня такой сильный, на руках бы отнес вас в лодку…
- А может, я дойду и сама, попробую, - пробормотала больная, поднялась, закачалась и, как сноп, упала на руки Жозен.
В первую минуту хозяйка дома растерялась, затем уложила молодую женщину в постель, расстегнула платье и осторожно начала снимать с нее одежду. Несмотря на хромоту, Жозен была очень сильна. Не прошло и четверти часа, как больная уже лежала на чистой простыне, покрытая легким одеялом. Малютка Джен, припав к холодным рукам матери, горько плакала.
- Не плачьте, моя крошка, не плачьте! - уговаривала Жозен. - Помогите мне обтереть маме спиртом лоб. Ей сразу станет легче. Ей теперь необходимо спокойно полежать, - она скоро уснет.
Девочка отерла слезы, сняла шляпу и серьезно, как взрослая, отперла дорожный мешок.
- Вот нюхательные соли и одеколон, - сказала она, доставая их из мешка, - намочите носовой платок. Мама это любит.
Жозен, зорко следя за каждым движением ребенка, заметила, что в мешке лежат серебряные вещи и туго набитый бумажник. Воспользовавшись тем, что девочка прикладывала надушенный платок к губам матери и не смотрела по сторонам, плутоватая женщина вытащила из мешка бумажник и несколько серебряных туалетных принадлежностей, сунула их на полку, заперла шкаф, а ключ спрятала за пазуху.
"Надо скрыть от Раста эти вещи! - думала она. - Он такой ветреный, нерассудительный; пожалуй, завладеет чужим добром, а потом разделывайся…"
Долго хлопотала Жозен возле больной женщины, стараясь привести ее в чувство. Малютка Джен усердно помогала ей, двигалась и ходила как можно осторожнее.
Наконец, мать девочки вздрогнула, застонала и приоткрыла глаза. По тусклым глазам больной было видно, что сознание к ней не вернулось.
- Мама, милая, милая моя мама, лучше тебе? - взволнованно спрашивала малютка, обнимая мать и целуя ее.
- Вы видите, душенька, мамаша открыла глаза, значит, ей легче, только она почивать хочет, - ласково уговаривала девочку Жозен. - Вы лучше ее не беспокойте, это ей вредно. Сидите смирно и дайте ей выспаться, а сами пока покушайте. Вот я вам принесла парного молока и вареный рис, поужинайте. Потом я вас уложу рядом с мамой. А когда вы утром проснетесь, будете обе отлично себя чувствовать.
Леди Джен беспрекословно подчинилась хозяйке, но ни за что не соглашалась отойти от матери, которая вновь потеряла сознание и лежала не шевелясь.
- Можно мне ужинать сидя на кровати, поближе к маме? - спросила девочка. - Мне очень хочется есть.
- Конечно, милочка, садитесь, как вам удобнее, а я придвину к кровати маленький столик и поставлю на него еду.