Она потянула за собой подругу.
- Ах, ах, в эдакую погоду!.. - закрывая за ними дверь, сокрушалась Митина мама.
Девочки вышли на крыльцо.
- Я так боялась, что ты скажешь, - зашептала Лида.
- Ну что ты! Про свой класс?.. Мити нет, - сказала Валя Синицыной.
- Куда же теперь?
Девочки стояли на улице. В домах уже зажглись огни.
- Если нам прямо к Трубачеву пойти, - предложила Валя.
- Нет! Там у него тетя… она ничего не знает, - протянула Лида.
- Домой к Трубачеву? - Синицына замахала руками. - Вы с ума сошли! Да он нас выгонит! Он злой сейчас…
- "Злой, злой"! - с раздражением оборвала ее Лида. - Ты всегда о людях плохое говоришь! Ты сама злая!
- Почему… я злая? - растерялась Синицына. - Я ведь как лучше хочу. Я ведь… - Она запнулась и вдруг со слезами закричала: - Вы всегда на меня нападаете! Я у вас и злая и чужая! Ну и не надо! Идите сами, когда так!
Она повернулась и быстро побежала по улице.
- Ну и лучше, - неуверенно сказала Лида. (Валя молчала.) - Она всегда так - закричит, закричит, как будто ее обидели…
Валя с укором взглянула на подругу:
- Она заплакала…
- Ну, заплакала… А так тоже нельзя - все ей прощать да прощать!
- Пойдем в школу, спросим: был Митя? - сворачивая за угол, сказала Степанова.
- Подожди… - Лида остановилась и, прикрыв от ветра глаза, оглянулась. - Может, еще догонит?
- Синицына? Нет!.. Пойдем скорее! У нас в детском доме сейчас ужин, наверно. Тетя Аня будет беспокоиться.
В школе Грозный встретил девочек неприветливо:
- Вы по какому такому расписанию являетесь?
- Иван Васильевич, Митя был?
- Был, был! Отправляйтесь по домам!
Прощаясь, Валя сказала подруге:
- Знаешь, не говори больше Нюре, что она злая. И я не буду.
На крыльце Лиду встретила мама. Она была в пальто и теплом платке.
- Ну, Лида, можно ли так делать? Я уж не знала, куда бежать.
- Ой, мамочка, сколько всего наслучалось в этот день! - прижимаясь к теплому маминому платку, тихо сказала Лида.
А в большой спальне детского дома на кровати сидела Валя и, опираясь локтем на подушку, шепотом рассказывала что-то своей воспитательнице.
- Постой, постой! Кто это Трубачев и какая Синицына? - переспрашивала тетя Аня.
Глава 28
МАЧЕХА
Петя Русаков избегал Мазина. Он не мог ни на что решиться. Он знал, что товарищу сейчас не до него, что он занят одной мыслью: как выручить Трубачева.
"И что ему Трубачев?" - ревниво думал Петя, но его самого грызло сознание своей вины перед Трубачевым.
После школы, когда они шли вместе, Мазин, что-то уточняя про себя, сказал загадочные слова:
- Сначала дурак, а потом трус…
Петя испугался и даже не стал спрашивать, что это значит, и успокоился только тогда, когда после долгого молчания Мазин добавил:
- Не похоже на Трубачева.
Значит, он думал не о Пете.
Дома Екатерина Алексеевна была одна.
- Давай скорей обедать, Петя. Я ужасно хочу есть, еле дождалась тебя!
- А вы бы обедали без меня.
- Я не люблю одна. Мой скорей руки и садись!
- А папа поздно придет? - чтобы выказать ей внимание, спросил Петя.
- Папа большую партию обуви сдает… спешил, нервничал утром, - озабоченно сказала Екатерина Алексеевна, наливая Пете суп. - Он ведь хочет везде первым быть, наш папа!
- А я сегодня хорошо по русскому ответил, - ни с того ни с сего сказал Петя.
- Да что ты! Вот порадуем отца, а то он все беспокоится… А по какому предмету у тебя плохо? Ты мне покажи - можно разделить на небольшие кусочки и подогнать понемножку, - просто сказала Екатерина Алексеевна.
Голос у нее был спокойный, серые глаза смотрели на Петю дружески-ласково. Петя понял, что она совсем не собирается говорить ему надоедливые и неприятные слова: лентяй, лодырь, неблагодарный… Он стал рассказывать, принес учебники. Про арифметику он сказал с гордостью:
- Это у меня хорошо. Я задачи любые решаю.
- А я, помню, как мучилась с ними, - засмеялась Екатерина Алексеевна. - Прямо плакала иногда!
Она стала рассказывать о школе, в которой училась, вспоминала разные случаи. И Петя вдруг увидел, что она еще совсем не старая. Ему даже стало смешно, что она называется мачехой и что он мог ее бояться.
После обеда они вдвоем мыли посуду.
- Это твой товарищ, толстячок такой? - спросила Екатерина Алексеевна. - Я его во дворе видела. Хороший мальчик, приветливый такой, вежливый!
Петя удивился. Никто еще никогда не говорил так о его друге.
- Это Мазин! - гордо сказал он. - Я его позову как-нибудь, можно?
- Конечно. Комната большая - можете и почитать и позаниматься тут. И мне веселее будет.
- Может, сейчас его позвать? - обрадовался Петя.
- Когда хочешь! - расставляя в шкафу посуду, отозвалась мачеха.
Петя вышел во двор. По старой привычке, он сейчас же, немедленно передал бы Мазину весь этот разговор, но теперь у него на душе скребли кошки.
"Надо мне все обдумать самому, как быть. Если сознаваться, то сейчас, сию минуту… Хотя теперь уж все равно поздно… Надо было в школе…"
Петя не пошел мимо окон Мазина, он обогнул сарай и вышел на улицу с другой стороны двора, через старую калитку. Вдоль улицы бежал широкий мутный ручей. Петя вытащил из кармана обрывок бумаги, навертел его на щепку, пустил по ручью и пошел за ним. Мысли у Пети были невеселые.
"Если сказать Мазину, он скажет Трубачеву. А может, даже заставит сознаться перед всеми. Да еще трусом назовет и презирать меня будет. А на сборе, когда все узнают, скажут: чего молчал? И начнут прорабатывать… А там еще отца в школу вызовут… и отец…"
Петя похолодел. Щепка с размокшей бумагой давно уплыла с мутной, серой водой.
"Если бы отец выпорол где-нибудь… не дома, чтобы она не знала…"
Петя вспомнил ясные серые глаза Екатерины Алексеевны, их сегодняшний разговор об уроках, о Мазине.
Он вдруг представил себе, как она надевает свою шубку, повязывает пушистый платок и, не оглядываясь, бежит к двери.
И он, Петя, опять остается один на всю жизнь…
- Ты что в самую лужу залез? Вот мать тебе покажет за это! - проходя мимо, сказала какая-то женщина.
Петя пошел домой.
- Постой, у тебя в калошах вода хлюпает. Сними их в кухне. И ботинки сними, - сказала мачеха. - Да где ты болтался? На, мои шлепанцы надень! - Она бросила ему войлочные туфли и строго сказала: - Это не дело, Петя, так насмерть простудиться можно!
- А кому я нужен? - улыбнулся Петя.
- Такой глупый никому не нужен, - сказала Екатерина Алексеевна, присаживаясь с ним рядом и стаскивая с его ноги мокрый чулок. - А вообще никогда не смей так говорить! Не обижай папу и меня.
- Я не буду! - сказал Петя и тут же решил никогда, ни за что не сознаваться в своем поступке. Что бы ни было!
Глава 29
НАДО ПОСОВЕТОВАТЬСЯ
На тихой улице в маленьком домике с тремя окошками всегда далеко за полночь светился огонь. Люди, идущие на ночную смену, привыкли к этому огоньку, как привыкают к обычному уличному освещению. А когда огонь погасал, какая-нибудь соседка, зевая, говорила:
- Учитель свет погасил. Видно, дело к рассвету.
Сергей Николаевич сидел за своим письменным столом. Сбоку лежала горка журналов; под тяжестью книг сгибались полки; из портфеля выглядывала стопка тетрадей. Толстая книга с несколькими закладками лежала перед ним. Он медленно перелистывал ее, отмечая карандашом какие-то строчки, и, положив подбородок на скрещенные пальцы, думал.
Учитель учился.
Рядом, в маленькой комнатке, спал его старик-отец. Седая голова его покоилась в теплой ямке подушки, одеяло со всех сторон было заботливо подвернуто.
Было часов одиннадцать. Под окнами еще слышались шаги прохожих и обрывки фраз, когда Сергей Николаевич сел за свой письменный стол. Он перевернул несколько страниц книги своего любимого педагога Ушинского, отложил книгу в сторону и долго сидел задумавшись.
"Готовых рецептов, видно, нет. В каждом отдельном случае свои причины и вытекающие из них действия… Правильное решение зависит от правильного понимания ребенка…"
Думая так, Сергей Николаевич машинально ставил на листе бумаги какие-то черточки, потом так же машинально написал три фамилии: Трубачев, Одинцов, Булгаков. Осторожно соединил их стрелками, потом зачеркнул Трубачева и поставил его отдельно. И, откинувшись в кресло, устало моргая и морща лоб, он стал решать про себя какую-то трудную задачу. Ответ на нее напрашивался простой: рассердился на статью и зачеркнул свою фамилию. Но этот ответ не удовлетворял учителя. Подавленный вид Трубачева тоже ни в чем не убеждал его.
- Нет, это не так просто… не так просто, - тихо говорил он себе, вспоминая Трубачева другим: с открытыми, смелыми глазами, с горящим, огненным чубом на загорелом лбу. Сергей Николаевич, ловил себя на особой симпатии к этому ученику. - Может, я невольно пытаюсь оправдать его, потому что он мне симпатичен больше других?
Лицо его стало строгим. Во всяком случае, мальчишке не хватает дисциплины. Ушел из класса, ушел с редколлегии.
Учитель нахмурился и протянул руку к стопке тетрадей. На одной из них было старательно выведено: "В. Трубачев". Тем же почерком чисто и старательно написаны целые страницы. Сергей Николаевич улыбнулся. Ему почему-то представилось, что когда Трубачев пишет, то обязательно высовывает кончик языка и болтает под столом ногой. И все же отличник… Самолюбивый. Умеет заставить себя заниматься. Пользуется авторитетом в классе. Выбран председателем совета отряда…
Мысли учителя снова возвращались к классной газете и зачеркнутой фамилии.
"Может, именно поэтому и сорвался, что самолюбив и горд? А может, это сделал кто-нибудь другой, например Одинцов, не выдержавший роли беспристрастного редактора?.."
Сергей Николаевич вспомнил Одинцова. Нет, бледный и расстроенный Одинцов не считал себя виноватым. В нем чувствовалось сознание своей правоты, несмотря ни на что… Булгаков?
Учитель тепло улыбнулся:
"Этот весь - раскрытая книга. Простая, искренняя душа. Все написано на его доброй, круглой физиономии".
В соседней комнате тихо и уютно тикали ходики. Они почему-то напоминали домовитого сверчка под теплой печкой.
Сергей Николаевич прислушался к дыханию отца.
"Надо бы чаще гулять ему, - озабоченно подумал он. - Если бы мне выкроить время как-нибудь после уроков и куда-нибудь пойти с ним".
Он вынул из кармана записную книжечку. Родительское собрание… Педсовет… Методическое совещание… Партийное собрание. Скоро учительская конференция.
Он закрыл книжечку и глубоко вздохнул: "Нет, гулять не придется. А эти дни вообще все заняты… Прежде всего трубачевскую историю надо распутать".
В окошко кто-то осторожно постучал. Сергей Николаевич увидел приплюснутый к стеклу нос и молодое встревоженное лицо.
Он помахал рукой и пошел к двери.
- Вы извините, Сергей Николаевич! Уже поздно, но такой случай… Я думаю, посоветоваться надо.
- Хорошо, Митя. Я ждал вас. Завтра сбор вы назначили?
- Ясно! - Митя пожал плечами. - Вот какая ерунда получается! Просто безобразие! Может, я сам виноват, Сергей Николаевич. Выдвинули мы такого неустойчивого парнишку, сделали его председателем совета отряда, а он черт знает что делает! - запальчиво сказал Митя, с шумом придвигая к столу табурет.
Сергей Николаевич показал на приоткрытую дверь в соседнюю комнату:
- Там у меня старик спит.
- Ой, простите! - шепотом сказал Митя. - Но я просто готов хоть сейчас бежать к этому Трубачеву.
Учитель улыбнулся:
- Подождите. Не принимайте скороспелых решений. Прежде всего нужно все хорошенько обдумать. Митя поднял брови и виновато улыбнулся:
- Это точно. Но тут случай такой, что просто голова кругом идет. На каждом сборе про эту дисциплину долбишь, долбишь… - Он махнул рукой и отвернулся. Потом вытащил клетчатый платок, шумно высморкался и с испугом покосился на дверь: - Ой, извините! Опять забыл…
- Постараемся разобраться вместе. Случай этот, может быть, очень простой, а может быть, и очень сложный. Его интересно обсудить на сборе. Если вы хотите, чтобы ребята что-нибудь прочно усвоили… здесь и дисциплина и всякие другие насущные вопросы… только не долбить! - Сергей Николаевич ближе придвинулся к Мите. - Только через подобные случаи, через опыт их собственной жизни, на ошибках, на хороших примерах… Вспомните себя, Митя. Поставьте себя на место Трубачева, Одинцова и других. - Сергей Николаевич взял Митю за руку. - Вожатый - это самый близкий товарищ.
- Сергей Николаевич! Я, вы знаете, все готов… Но эта история… - Митя развел руками.
Учитель перебил его:
- Подождите. Всяко бывает. Давайте-ка обсудим эту историю спокойно. У меня есть свои предположения…
Сергей Николаевич говорил, Митя слушал…
Далеко за полночь не гас в окошке учителя привычный огонек, освещая ровным, теплым светом тихую улицу.
Глава 30
ОДИНОЧЕСТВО
Тетка беспокоилась. Выдерживая характер, она редко заговаривала с Васьком, зато часто жаловалась Тане:
- И что это Павел Васильевич не едет? А тут мальчишка чудить начал. И мне грубостей наговорил, и сам как побитый ходит… То ли возраст у него ломается, то ли обижает его кто, только и с лица и с изнанки совсем не тот парень стал. А приедет отец - с меня спрашивать будет.
- Обязательно спросит, - качала головой Таня.
- Да что же, я за ним плохо смотрю, что ли?
Таня набралась храбрости:
- Плохо не плохо, да все сердитесь на него, а он на ласке вырос.
- "На ласке вырос"! То-то и смотрит волком на всех… "Плохо не плохо"! Ишь, яйца курицу учат! - сердилась тетка.
Но, учитывая про себя Танины слова и вглядываясь в потемневшее, осунувшееся лицо племянника, она решила изменить свою тактику и пойти на мировую.
* * *
Васек бродил по городу, не зная, куда себя деть. Ему казалось, что все, взрослые и дети, смотрят на него и удивляются, почему он не в школе. Вот-вот кто-нибудь спросит.
Васек прятал под мышку сумку и старался держаться отдаленных улиц. Он чувствовал себя пропащим, конченым человеком и с горечью думал об отце: "Знал бы он все - не сидел бы там…"
Положение, в которое попал Васек, казалось ему безвыходным. Единственно, что могло бы оправдать его, - это полное признание Мазина.
"А Мазин сам меня боится, - думал Васек. - Он не знает, что я скорей умру, чем выдам его".
Народу на улице было мало: первая смена рабочих еще не кончила работу, все ребята сидели в школах, одни домашние хозяйки, громко переговариваясь между собой, расходились с рынка.
По дороге рядом с санями, нагруженными кирпичом, лениво потряхивая вожжами, шагали возчики в серых фартуках поверх теплых стеганок. Лошади, упираясь на передние ноги, вытягивали задние и, тяжело дыша, останавливались. Над боками у них поднимался теплый пар. Возчики забегали вперед, кричали, хлестали лошадей вожжами. Дорога была немощеная, талый снег густо смешивался с грязью, полозья попадали в глубокие колеи или, поскрипывая, ползли по голой земле.
Одни сани застряли, очевидно, давно. Лошадь была вся в пене и не двигалась с места. Она вздрагивала под ударами и бессильно вскидывала морду с падающей на глаза челкой. На санях, покрытых брезентом, высилась целая гора аккуратно сложенных кирпичей.
- Ишь, наложили! Чтобы скорей свезти да отделаться. Бессовестные этакие! - сказала, проходя мимо, старушка.
Васек остановился и с жалостью смотрел на выбившееся из сил животное.
- Дяденька, помоги ей, подтолкни сзади! - крикнул он возчику.
- Сама потянет, - откликнулся возчик, прикуривая у товарищей папироску.
Васек подошел ближе.
- Тогда не бейте! - попросил он. Возчик затянулся дымом, сплюнул в сторону и взмахнул вожжами:
- Н-но! Отдохнула! Н-но, дьявол тебя возьми!
Лошадь напрягла мускулы. Под мокрой шкурой у нее пробежала дрожь. Она дернулась и остановилась. Возчик забежал вперед и с размаху ударил ее по морде.
- Брось! - подскочил к нему Васек и, подняв сумку, загородил от ударов морду лошади. - Не смеешь так бить! Я милицию позову!
- Пошел, пошел отсюда, а то и тебе попадет! - пригрозил возчик. - Не мешайся тут!
- Не уйду! По глазам бьете! - загораживая собой лошадь, кричал Васек.
- Защитник нашелся! Тебя самого представить в милицию надо!
- Ты кто такой есть? Почему не в свое дело лезешь? - подошел к Ваську рослый парень, товарищ возчика.
- Я в свое дело лезу! - сказал Васек, закидывая вверх голову. Шапка его съехала на затылок, глаза посинели от злобы. - Я пионер! Председатель совета отряда!.. Наша лошадь, государственная! Бить не дам!
- Ого! Ишь ты, председатель!.. Слыхал, Вань? - подмигнул своему товарищу возчик.
По обеим сторонам улицы останавливался народ, сбегались мальчишки. Подходили мужчины. Возчики сбавили тон:
- Ну что ж, Вань, может, отложить кирпичу маленько?
- А где ты его отложишь?
- Да вот около дома. А тогда заедем, возьмем, - предложил товарищ возчика.
- А какое вы имели право такой груз класть на одни сани? - строго спросил подошедший гражданин, вынимая из портфеля бумагу и самопишущую ручку. - Вот мы сейчас на вас акт составим. Лошади эти мне известны, возчиков я запишу. Там, где надо, вас научат, как такой груз накладывать да еще по глазам лошадь хлестать.
Он написал несколько строчек:
- Кто подтвердит, граждане?
Охотников подписать нашлось много. Васек тоже протянул руку. Он хотел подписать: "Трубачев, председатель совета отряда", но вдруг раздумал и тихо отошел в сторону. Ему показалось, что с тех пор, как он ушел из школы, прошло очень много времени, что за это время в школе уже решилась его судьба и что он теперь уже, наверно, не председатель совета отряда, а просто школьник, осрамивший свой класс грубым и недостойным поведением.
А Мазин? Что же Мазин? Как же он молчал?.. Как он допустил это? Ведь Мазин поступил с ним еще хуже, чем Одинцов. Зачем же тогда, вечером, он пришел к нему как товарищ, как друг? Разве он не пионер? Разве не дорожит своей честью?