– Перероднились съ иностранцами. Русскіе переиностранились, а иностранцы – обрусѣли и обмалороссились. Изъ этого и выходитъ, что вы здѣсь найдете: итальянцевъ – съ русскими фамиліями, а чистыхъ хохловъ – съ итальянскими; людей иностраннаго происхожденія и даже подданства – руссофиловъ и хохломановъ и такъ далѣе… А что до нарѣчій, симпатій и всевозможныхъ національныхъ чертъ, то всѣ націи у насъ до такой степени перемѣшались, что вы никогда не узнаете ни по фамиліямъ, ни по говору, кто говоритъ съ вами: русскій, англичанинъ, французъ, нѣмецъ, хохолъ, славянинъ или даже грекъ, итальянецъ или какой нибудь восточный человѣкъ… Увѣряю васъ!..
– Вы клевещете… Ужъ извините, но въ васъ нельзя сразу не узнать русскаго. И я увѣрена, что вы совсѣмъ, чисто русскій!
– Можетъ быть, но…
– И фамилія ваша тоже, навѣрное, русская.
– Не ручайтесь!
– Неужели нѣтъ?
– Судите сами, но не забывайте, что хотя бы и такъ, вѣдь одна ласточка не дѣлаетъ весны!.. Напротивъ: исключенія подтверждаютъ правила…
– О!.. Не заговаривайте меня фразами! – засмѣялась княжна. Извольте каяться!
– Я готовъ.
Онъ всталъ и съ улыбкой и глубокимъ поклономъ назвалъ себя:
– Вольно-практикующій художникъ Юрій Арданинъ…
Послѣдній слогъ фамиліи его былъ заглушенъ сильнымъ раскатомъ грома и ей послышался иначе. Она отвѣчала на поклонъ, но въ то же время подумала:
"Юріардани?.. Какая странная, въ самомъ дѣлѣ, фамилія!.."
И вдругъ ей, ни съ того ни съ сего, стало досадно. Она встала и, почти касаясь головою свода землянки, смотрѣла въ оконце, въ непроглядную мглу и непогоду. Онъ смотрѣлъ на нее сбоку…
"Спрошу, куда ни шло!" – подумалъ онъ и рѣшился.
– Смѣю-ли спросить, кому я имѣлъ честь представиться?..
Ее это изумило. Зачѣмъ ему? "Вотъ еще! – внутренно возмутилась въ ней княжеская спѣсь. Стану я называть себя каждому встрѣчному проходимцу!.. Чтобъ еще разсказывалъ!"
– Звенигородова! – выговорила она вдругъ, совершенно неожиданно для самой себя и тутъ же очень удивилась.
"Господи! Зачѣмъ это я?.. Съ чего?.. И за что я его-то проходимцемъ называю?.. Какъ все это глупо!"
– Звенигородова?.. – тоже неожиданно удивился ея собесѣдникъ. Не изъ сибирскихъ-ли? Не родственникъ-ли вамъ извѣстный Викторъ Наумовичъ?.. Этотъ милліонеръ?
– О, нѣтъ!.. – вся испуганно вспыхнувъ, отреклась Вѣра. А вы его знаете?
– Какже! Имѣю честь состоять въ guasi пріятельскихъ отношеніяхъ. Встрѣтились за границей и онъ ко мнѣ возымѣлъ сердечное влеченіе. Скажите пожалуйста: онъ вамъ нисколько не родственникъ? Чужой совершенно?
– О да!.. Совершенно.
– И слава Богу!
– Почему?
– Да… ужъ очень онъ какой-то! – сказалъ онъ и засмѣялся; но вдругъ спохватился, усумнившись:
– Однако, вы съ нимъ, кажется, знакомы?
– Да… Немножко.
– Извините! Я быть можетъ… Онъ запнулся.
– О! Не стѣсняйтесь. Я сама о немъ невысокаго мнѣнія.
"Ахъ! Какъ досадно, что я вздумала назвать ему эту фамилію! – размышляла она. Вотъ грѣхъ попуталъ!.. Всякую другую онъ позабылъ бы скорѣе… А, впрочемъ, вѣдь мы навѣрное видимся въ первый и послѣдній разъ въ жизни…"
– А вотъ, кажется, и свѣтлѣетъ!
– Да, слава Богу!.. Авось можно будетъ поспѣть къ восьми-часовому поѣзду.
– Послѣдній идетъ въ девять часовъ; навѣрное успѣете не къ тому, такъ къ другому. Но прежде вы мнѣ позволите сдѣлать рекогносцировку мѣстности?..
Онъ вышелъ изъ коморки подъ сводъ пещеры. Градъ прошелъ и дождь унимался. Старухѣ удалось, наконецъ, отвести воду къ стоку, такъ что выйти оказалось возможнымъ.
– Еще минутъ десять и можно будетъ рисккуть, – сказалъ онъ, обернувшись къ открытымъ дверямъ, къ которымъ она подошла. Но только дайте мнѣ время осмотрѣть путь.
– Но зачѣмъ же я буду затруднять васъ?.. Мнѣ право совѣстно!
– Какое-жъ затрудненіе? Помилуйте!.. Вѣдь надо же мнѣ для себя самого посмотрѣть. Если не собой, то своими красками и альбомомъ, я ни за что не рискну.
– Жаль, что здѣсь темно, а на площадкѣ мокро!.. Я бы попросила вашего позволенія, посмотрѣть рисунки. Я очень люблю живопись.
– О! У меня только эскизы. А посмотрите лучше, какая передъ нами картина! Какой художникъ могъ бы изобразить что либо подобное!..
Вѣтеръ уносилъ обрывки черныхъ тучъ на югъ. Изъ-за нихъ жемчужный шаръ луны безпрестанно выкатывался, мгновенно все освѣщалъ серебрянымъ сіяньемъ и снова скрывался, лишь озаряя края облаковъ лучезарной бахромою. За горой западъ очистился и, хотя солнце уже сѣло, зарево его горѣло еще ярко и, съ другой стороны, окрашивало небо и море золотисто– пурпурнымъ отсвѣтомъ, а чернымъ тучамъ, въ которыхъ по временамъ еще вспыхивали молніи, придавало багровый, зловѣщій колоритъ. Море холодило плавными размахами, безъ пѣны, но все взбудораженное дождевою рябью, отливая всѣми Цвѣтами перламутра и золота, въ разнообразіи этого фантастическаго освѣщенія.
Вызванная восторженнымъ восклицаніемъ своего новаго знакомца за порогъ, Вѣра остановилась, пораженная красотой и величіемъ этого необыкновеннаго зрѣлища.
– О! Боже мой!.. – тихо произнесла она, невольно сложивъ руки, какъ на молитву.
Минута прошла въ безмолвномъ восторгѣ. Торжественность ея еще увеличивалась раскатами дальняго грома, гроза пронеслась, но уходя, еще издали напоминала свою силу.
Косыя линіи дождя, бороздившія пространство, рѣдѣли. Все просвѣтлѣло и притихало…
Воцарялась чудная лѣтняя ночь, полная таинственныхъ силъ и звуковъ возрожденія всей природы къ новой жизни, подавленной было ревомъ пролетѣвшей грозы.
Вѣра все еще стояла забывшись, любуясь великими силами неба и моря, когда Арданинъ, побывавъ на своей недалекой рекогносцировкѣ, вернулся, съ выраженіемъ нѣдоумѣнія на энергическомъ лицѣ и, переговоривъ шепотомъ съ хозяйкой, не слушая ея сѣтованій и возгласовъ, обратился къ Вѣрѣ Аркадьевнѣ, говоря очень мягко, словно чувствовалъ себя виноватымъ.
– Не тревожьтесь, прошу васъ! Я надѣюсь, что скоро поправлю дѣло. Представьте себѣ, что мы, въ настоящую минуту, совершенно отторгнуты отъ живаго міра… Между нами и имъ – пространство!
– Какъ?.. Что вы говорите? – опомнилась княжна. Я васъ не понимаю!
– Образовался обвалъ. Вотъ видите: слава Богу, что я не пустилъ васъ идти! Тропинка надъ обрывомъ и загораживавшіе ее камни, все осыпалось! Все смыто и съѣхало въ пропасть, будто не бывало.
– Господи!.. Что же мы будемъ дѣлать? – въ ужасѣ вскричала молодая дѣвушка.
– Бога ради не тревожьтесь! Почва здѣсь глинистая, рыхлая. Я увѣренъ, что прорублю новыя ступеньки менѣе чѣмъ въ полчаса. Вѣдь, всего какой нибудь аршинъ или два… На наше счастіе, у старухи есть топоръ и кирка, – все что надо! Пожалуйста успокойтесь. Я вамъ ручаюсь, что вы, черезъ часъ, будете благополучно въ вагонѣ.
Онъ оставилъ ее на террасѣ, а самъ исчезъ въ земляномъ корридорѣ, который велъ къ тропинкѣ. Тамъ, снявъ верхнее платье, онъ при свѣтѣ луны, энергически принялся за работу. Управляясь съ киркой и лопатой, словно настоящій землекопъ, онъ шагъ за шагомъ прорубалъ тропку въ почти отвѣсномъ обрывѣ. Благодаря глинистой, отсырѣвшей почвѣ, ему скоро удалось очистить достаточно мѣста, чтобы пройти.
Маша, слѣдившая за его дѣломъ съ замираніемъ сердца, каждую минуту являлась съ докладомъ къ барышнѣ, тревожно ждавшей исхода его. Вѣра Аркадьевна сидѣла на площадкѣ, глядя на сіявшее, усмиренное море и стараясь успокоить бурныя чувства великой тишиной, сходившей на всю природу. Все случившееся было такъ необычайно, что казалось ей сномъ или отрывкомъ изъ чуждой ей жизни. Какое счастье, что этотъ сильный, рѣшительный молодой человѣкъ былъ съ ними!.. Богъ знаетъ, какъ трагически окончился бы для нея этотъ день, еслибъ онъ не былъ по-близости и не пріютился тоже сюда… Какое странное знакомство!.. Еслибы не эта фамилія, его можно бы счесть вполнѣ порядочнымъ человѣкомъ… То есть человѣкомъ ихъ круга! – мысленно поправила она самое себя. Какъ досадно, что она не можетъ отрѣшиться отъ такихъ предразсудковъ?.. Что за исключительность? За нетерпимость?.. Будто нельзя быть вполнѣ порядочнымъ человѣкомъ, не принадлежа, по рожденію, къ высшему обществу. Какой вздоръ!.. Хоть бы тотъ же князь Лоло – лучше со своими пустозвонными фразами, хвастовствомъ, да анекдотами о цыганкахъ! Или этотъ рыжій дѣтина, именемъ котораго она воспользовалась, – Звенигородовъ. Онъ вѣдь тоже мѣтитъ во дворянство, больше: въ аристократы! Еще бы! Не шутка вѣдь состоять въ званіи камеръ-юнкера!..
Безспорно деньги его во дворянство вывели… А возможно ли быть вульгарнѣе его?
И почему-то княжнѣ Ладомирской стало еще противнѣе воспоминаніе объ этомъ человѣкѣ, котораго ея семья ей прочила въ мужья.
Вдругъ она вскочила съ мѣста въ тревогѣ, вспомнивъ, что назвалась его именемъ.
"И зачѣмъ, зачѣмъ я сдѣлала эту глупость? Это надо исправить. Надо сказать ему, что это глупая шутка…"
Свистъ локомотива прервалъ ея размышленія. "Это вѣрно послѣдній поѣздъ. Если онъ уйдетъ прежде, чѣмъ этотъ… Юріардани окончитъ путь – всякое сообщеніе прервется съ городомъ до утра…"
– Маша! – позвала она испуганно – слышишь?.. Послѣдній поѣздъ идетъ!
– Ничего-сь! – отвѣчала дѣвушка, тотчасъ появляясь изъ-за выступа почвы. – У нихъ сейчасъ готово!.. Такія ступеньки сдѣлали, что лучше прежнихъ. Ну, ужъ и баринъ, молодецъ!.. Дай Богъ имъ здоровья! Что бы теперь мы сдѣлали безъ нихъ?
– Да, Машенька! Ужъ правда, что попались бы мы съ тобой. Съ голоду, пожалуй, умерли бы, пока бы насъ увидали и вытащили изъ этой ямы. Да и старушка бѣдная! Какъ бы она вышла отсюда завтра утромъ?
– Ужъ и то! Она ихъ такъ благодаритъ, просто руки цѣлуетъ… "Пропала бы моя головушка, говоритъ. Сколько лѣтъ безъ бѣды жила, а тутъ вдругъ такая напасть!.." А они, баринъ-то, смѣются, ее успокоиваютъ. "Я, говорятъ, завтра пришлю тебѣ настоящихъ рабочихъ, чтобы они тебѣ проложили прочную дорожку, отъ грѣха. Будь, говорятъ, спокойна!.." Славный баринъ такой! Веселый. И видать, что хоть умѣютъ топоромъ работать, а изъ хорошихъ господъ.
– Ну еще бы! – съ улыбкой согласилась княжна.
А сама подумала:
"Юріардани!.. Что за несообразная фамилія!.."
– Это намъ съ тобой наука, Маша, впередъ не пускаться въ такія прогулки однѣмъ… Слава Богу, что такъ вышло!.. Только бы на поѣздъ не опоздать.
– Нѣту-съ! Вѣдь онъ это еще туда, – на Большой фонтанъ пошелъ. Пока назадъ вернется, ужъ мы тамъ будемъ.
Будто въ подтвержденіе ея словъ, въ эту самую минуту въ нѣсколькихъ шагахъ, скрытый отъ нихъ горою, Арданинъ бросилъ топоръ и кирку, разъ и другой прошелся по вновь проложенному имъ пути и весело воскликнулъ:
– Ну, бабуся! Давай мнѣ теперь скорѣе руки помыть и одѣться. Надо спѣшить, чтобы бѣдная барышня въ городъ не опоздала.
Черезъ пять минутъ онъ возвѣстилъ Вѣрѣ Аркадьевнѣ, что все готово.
Опасный переходъ надъ морскими пучинами совершился не безъ замиранія сердца, но благополучно, при помощи двухъ сильныхъ молодыхъ рукъ, готовыхъ, при малѣйшемъ невѣрномъ шагѣ, удержать въ своихъ объятіяхъ княжну Ладомирскую… то есть М-Пе Звенигородову…
Несмотря на рѣшимость княжны признаться Арданину въ своемъ обманѣ, она, еще нѣкоторое время, должна была носить въ его мысляхъ эту ненавистную ей фамилію. Точно также какъ самъ онъ, благодаря грому и своей шуткѣ по поводу "одесситства", долженъ былъ, въ ея воспоминаніи, пребывать полуиностранцемъ, съ странной кличкой Юріардани.
Она, сама не зная почему, была увѣрена, что онъ тоже поѣдетъ въ городъ, что ей еще будетъ время повиниться въ своемъ прегрѣшеніи. Оказалось, что она ошиблась.
Молодой человѣкъ довелъ ихъ какъ разъ вовремя; усадилъ въ вагонъ и почтительно раскланялся какъ разъ въ ту минуту, какъ раздался послѣдній свистокъ.
– Какъ?.. А вы?.. Развѣ вы не поѣдете? – спросила она, удивленная.
– Если вы прикажете васъ проводить!
– Меня? О, нѣтъ!.. Благодарю васъ!.. Я ужъ и такъ не знаю, какъ васъ благодарить. Но я думала, что вы сами живете въ городѣ.
– Нѣтъ. Пока я здѣсь на дачѣ… Поѣздъ двинулся.
– Желаю вамъ счастливаго пути въ Одессу и дальше, куда бы вы ни отправлялись.
Онъ стоялъ передъ ней улыбаясь, приподнявъ шляпу… Секунда нерѣшимости, и она протянула ему руку.
– Я никогда не забуду вашей услуги… Еще разъ благодарю васъ!
– Не за что!.. Я тоже никогда не забуду нашей встрѣчи!
Арданинъ соскочилъ со ступеньки вагона въ траву, и пока поѣздъ былъ въ виду, стоялъ съ непокрытой головою, весь освѣщенный луннымъ свѣтомъ, глядя вслѣдъ незнакомкѣ, такъ оригинально вырученной имъ изъ бѣды.
"Хорошенькая дѣвушка!" – думалъ онъ, возвращаясь на свою дачу среди благоуханія сирени, блеска росы и дружнаго сіянья неба, моря и земли.
Ему долго не спалось въ эту бѣлую, чудную ночь.
А ей?.. Ей тоже не скоро удалось заснуть. Пока пары уносили ее вдоль цвѣтущихъ аллей по блестѣвшимъ росою полямъ, чувства и мысли въ ней чередовались съ такой быстротою, били такимъ живымъ ключемъ, что она и не опомнилась, какъ пріѣхала въ городъ.
Миссъ Джервисъ уже съ часъ какъ ожидала ее въ Лондонской гостиницѣ, въ недоумѣніи и безпокойствѣ.
– Сестра еще не пріѣхала? – было первымъ ея словомъ.
– Нѣтъ, но вотъ телеграмма. Они выѣхали изъ деревни и завтра будетъ здѣсь… Но… что это?.. Какъ ужасно испорчено ваше платье!.. Вы гуляли подъ дождемъ?!.
Англичанка смотрѣла въ ужасѣ, не вѣря своимъ глазамъ, на измятый, перепачканый глиной и грязью, туалетъ княжны Ладомирской.
Она разсмѣялась.
– О! Не обращайте вниманія. Я отлично прогулялась и теперь засну на славу!
И она прошла въ свой номеръ, приказавъ подать себѣ чашку чаю и больше себя не безпокоить.
– Ничего не разсказывай никому! – приказала она Машѣ.
Глаза ея, прекрасные темно-каріе глаза, не нуждались въ этотъ вечеръ въ оживленіи и блескѣ; а румянецъ, разлитый по обычно-блѣдному лицу, оживилъ его до красоты.
Но она не тотчасъ легла, какъ сказала. Ужъ мѣсяцъ склонялся къ западу, алое зарево появилось на востокѣ и стаи бѣлыхъ чаекъ проснулись и летали надъ гладью морскою, ища въ ней утренней добычи, – а Вѣра все еще сидѣла у открытаго окна. Она смотрѣла на море, на поблѣднѣвшіе огни судовъ, на красную точку маяка, отражавшуюся восклицательнымъ знакомъ въ тихомъ, какъ зеркало, морѣ, и думала, припоминала и мечтала, то вздыхая, то улыбаясь своимъ воспоминаньямъ и мечтамъ.
Занималось розовое утро, когда она закрыла наконецъ окно, опустила занавѣси и легла. Но и тутъ не сразу заснула: ей мѣшалъ щебетъ ласточекъ подъ окномъ, казалось ей; но главной помѣхой все же не былъ ли щебетъ ея собственныхъ мыслей, заключившійся ужъ въ полуснѣ, образомъ темноволосаго, стройнаго молодаго человѣка со шляпой, поднятой въ рукѣ, надъ головою, съ привѣтной улыбкой на красивомъ лицѣ, освѣщенномъ луннымъ сіяньемъ…
"Юріардани! какъ жаль!" – вздохнула Вѣра. И воспоминаніе окончательно превратилось въ сонъ.
IV
Прошло болѣе четырехъ мѣсяцевъ. Пронеслось лѣто и подходила осень. Но на благословенномъ югѣ все еще стояли ясные лѣтніе дни.
Въ окрестностяхъ Одессы все уже не цвѣло вольнымъ, пышнымъ цвѣтомъ, какъ весною: придорожная зелень сильно поблекла отъ безжалостной пыли, но клумбы и гряды все еще благоухали и красовались на дачахъ и городъ еще былъ на половину пустъ.
За то отели были переполнены. Пользовавшіеся морскимъ и лиманнымъ купаньемъ еще не разъѣхались, а виноградное леченье привлекло множество посѣтителей въ Крымъ, да къ тому же начинался обратный полетъ русскихъ золотокрылыхъ птицъ изъ-за границы, со всевозможныхъ водъ домой, на сѣверъ.
Княжна Ладомирская тоже возвращалась изъ Карлсбада, и Тироля, и многихъ другихъ мѣстъ въ Одессу, гдѣ, на перепутьи, ее ожидали отецъ и зять ея, баронъ Крамфельдъ. Оба оттуда ѣхали въ Крымъ, гдѣ у барона была своя дача въ Ялтѣ. Они предполагали также осенью лечиться виноградомъ, живя вмѣстѣ, одной семьею, до самой зимы. Такъ Ладомирскіе и Крамфельдъ ежегодно заканчивали свои европейскія странствованія. И теперь княжна возвращалась со своей сестрой, Лидіей Аркадьевной Крамфельдъ, ея дѣтьми, ихъ гувернаткой и своей собственной компаньонкой.
Нельзя сказать, чтобъ пребываніе за границей послужило къ особой пользѣ Вѣрѣ Аркадьевнѣ. Не то, чтобъ она была больна, но утомилась и наскучалась вдосталь. Знала она съ дѣтства всѣ закоулки Европы Да и условія жизни ея вообще, а пребыванія въ семьѣ сестры, въ особенности, не были особенно легки и пріятны.
Баронесса не отличалась ровностью характера. Частые недуги, матерьяльныя заботы, гораздо большія, чѣмъ она ожидала встрѣтить въ жизни, сдѣлали изъ Лидіи Аркадьевны раздражительную и довольно непріятную особу.
Ко всѣмъ общимъ мелочамъ ихъ жизни, у Вѣры еще было свое, тяжелое горе. Она почти рѣшилась выйти замужъ за камеръ-юнкера Звенигородова, солиднаго капиталиста и свѣже-испеченнаго аристократа, крайне ей антипатичнаго… Что было дѣлать? Онъ сватался въ третій разъ. Отецъ писалъ отчаянныя письма: что онъ разоренъ, что ему придется закабалиться съ дочерью въ своемъ степномъ хуторѣ; что отнынѣ имъ предстоитъ такая ужасная жизнь, что онъ готовъ застрѣлиться, если Вѣрочка не поправитъ ихъ обстоятельствъ хорошей партіей… Хорошая, даже прекрасная партія для стараго князя олицетворялась въ лицѣ расплывшагося раньше времени, бѣлесоватаго и болѣе чѣмъ недалекаго избранника фортуны, въ представителѣ многихъ копей, пріисковъ, заводовъ и фабрикъ, "милѣйшемъ Викторѣ Наумовичѣ"…
Вѣра жалѣла своего безалабернаго, но добраго отца. Она очень хорошо знала, что дѣла ихъ дѣйствительно плохи и что ей самой немыслимо жить, какъ живутъ "тысячи другихъ", терпѣть недостатки, лишенія. Она сокрушалась надъ своимъ тщеславіемъ, мелочностью, непрактичностью!.. Она и рада была бы имѣть болѣе характера, болѣе умѣлости, да гдѣ-жъ ихъ было взять?..
Ей, впрочемъ, казалось, что она не требуетъ отъ жизни многаго, что она легко могла-бы обойтись скромными средствами… Такъ тысячъ въ двадцать, тридцать годоваго дохода, – "le juste necessaire" ихъ среды… Но нуждаться, нѣтъ! Ужъ лучше все, только не постыдная нужда, долги, униженія!.. Нѣтъ!.. Отецъ ея правъ: она должна предпочесть Звенигородова!..
Даже Звенигородова!
Она вполнѣ вѣрила, что отецъ ея отчаивается за ея будущность больше, чѣмъ за свою разбитую старость… Но рѣшиться все же было трудно!..
Сидя въ купе перваго класса, напротивъ спавшей сестры, княжна всю послѣднюю ночь подъ Одессой продумала объ этомъ.
"Ужъ Богъ съ ней, съ любовью! съ мечтами о счастіи, – не всѣмъ онѣ суждены!.. Живутъ люди и безъ нихъ. Лишь бы не чувствовать отвращенія, выходя замужъ, не презирать своего мужа… Это было бы тяжело! Невыносимо тяжело"!..