"Идём, тебя товарищ Чапаев требует!"
Даже представить было невозможно, что недавно на подступах к селу, да и в самом селе шло жестокое сражение.
Умытое дождём, уже спокойно сияло солнце. Мокрая зелень ярко блестела. А посерёдке улиц уже беззаботно расхаживали куры, разговаривая со своим огромным, важным петухом. И бабы, уже звеня вёдрами, бежали за водой, переговариваясь с красноармейцами, поившими у колодца коней. И уже где-то забористо заливалась гармошка и тренькала балалайка.
Правда, издали ещё доносились отдельные перекаты орудийных залпов - это другие красные части продолжали гнать противника. На улицах ещё валялись разбитые повозки, брошенные винтовки. Виднелись глубокие воронки - следы взорвавшихся снарядов. Кое-где чернели обгорелые строения. Казалось, ещё не рассеялся в воздухе пороховой дым и горький запах пожарищ. Но это было уже делом прошлого.
Митя ходил по селу и всюду смотрел дядю Федосея. Но обозы ещё не подтянули, знакомой двуколки нигде не было. И хотя Мите до смерти хотелось есть, потому что утром ничего не пришлось пожевать, он, высматривая однорукого кашевара с походной кухней, не столько думал о горячей похлёбке и хорошей краюхе хлеба, сколько о том, какой ответ придётся ему держать дяде Федосею, когда тот его начнёт бранить за самовольный поступок. Да, попадёт ему по первое число! Это уж обязательно.
Вдруг его окликнул знакомый голос:
- Эй, хлопчик!
Митя остановился. Прямо на него, рукой придерживая шашку, шёл чапаевский ординарец Петя Исаев.
- Ты нынче в Потаповском батальоне был? - пристально разглядывая Митю, спросил Петя Исаев.
Сердце у Мити вдруг забилось шибко-шибко. Неужто Чапаев его приметил?
- Был, - распрямляя плечи, ответил он.
- Тогда идём. Тебя товарищ Чапаев требует.
В штабе Чапаева
Когда Митя прошёл мимо часового в просторные сени, он сразу услышал шумный многоголосый говор.
Петя Исаев пинком открыл дверь, за которой слышались голоса, и Митя шагнул через порог.
Здесь находился штаб Чапаева.
Горница была полна народу и голубого махорочного дыма. В углу, возле окна, красноармейцы-связисты налаживали телефоны. А на столе, у стены, где были навалены бумаги и карты, на дребезжащей машинке выстукивал донесение командир-штабник. Здесь же стоял Чапаев и что-то читал по бумажке. Стол посреди комнаты был накрыт скатёркой, и на нём, поблёскивая медными боками, фыркал и пыхтел огромный, двухведёрный самовар.
Когда Митя вошёл, все сразу смолкли и посмотрели в его сторону. И Чапаев, подняв глаза от бумажки, бросил на него быстрый взгляд.
- Теперь рапорт, и можно за чай! - сказал он и начал читать, громко и медленно выговаривая каждое слово: - "Доношу, что бой под Орловкой и Ливенкой закончился полным разгромом противника. Участвовали четыре стрелковых полка и один кавалерийский полк. Противник потерял убитыми до тысячи человек…". Сколько подвод? - обратился он к сидевшему за столом начальнику штаба. - Подсчитали?
- Подсчитали. Двести пятьдесят, - быстро ответил тот.
- Двести пятьдесят. Так и пиши: "Двести пятьдесят подвод со снарядами, десять пулемётов…". А винтовки подсчитали?
- Да разве их так сразу подсчитать! Их там тысячи навалены. Не успели!
- Ладно, точные сведения дадим дополнительно, а пока напишем: "…и много тысяч винтовок". Так. "В бою тяжело ранен вновь назначенный командир второго полка Курсаков, убит помощник командира третьего полка товарищ Спицын и командир батальона того же полка. После боя под Орловкой и Ливенкой противник занял Липовку, откуда был выбит и бежал в Брыковку". Давай подпишу.
Во время диктовки Чапаев несколько раз искоса взглядывал на Митю, застывшего у дверей. И всякий раз, когда Митя ловил этот быстрый, немигающий взгляд, внутри у него и тревожно и радостно ёкало сердце: "Тебя товарищ Чапаев требует…". Хорошо это или плохо? Он не знал. Но на всякий случай держался поближе к двери.
"Чапаёнок"
- Куда ж ты? Из хаты норовишь, вояка? - размашисто подписавшись на отпечатанном рапорте, сказал Чапаев и повернулся к Мите. - На белых петухом лезешь, а от своих бежать?
- Я не бегу… - испуганно прошептал Митя.
- Это ты почему же без приказа из обоза удрал? Думаешь, мал, так для тебя законы не писаны? А?
Митя вспыхнул, и сердце у него покатилось прямо в пятки. Вот, оказывается, зачем его Чапаев требовал!
- Ну, - продолжал Чапаев, поглаживая рыжий ус, - чего ж молчишь?
- Мне, товарищ Чапаев, надоело кашу варить! - вдруг выпалил Митя.
Дружный смех раздался в комнате. Но Чапаев не засмеялся, а нахмурился:
- Вот это да! Ему надоело кашу варить… А может, мне надоело белых колотить? Может, мне гулять охота? Так я всё кину и айда из дивизии? Так, что ли?
- Товарищ Чапаев, - готовый провалиться от стыда, крикнул Митя, - разве я из дивизии хочу? Я не хочу из дивизии. Я хочу белого буржуя бить!
- Ишь, какой скорый! - проговорил Чапаев, внимательно приглядываясь к Мите. - Ишь, чего захотел…
- Так разве я не чапаевец? - готовый зареветь от обиды, проговорил Митя.
- Только зря не бахвалься, сказал Потапов (он тоже был тут). - Подрастёшь - увидим. Может, и правда станешь настоящим чапаевцем. А пока ты ещё… чапаёнок…
- Хватит, - сказал Чапаев. - Хватит с него. Поругали - и хватит. А ты помни, парень: чтобы больше самоуправства не было…
Митя молчал. Уж скорее бы прогнал его Чапаев с глаз долой. Уж скорее бы остаться одному и нареветься вволю.
- Ты-то сегодня чего-нибудь ел? - спросил Чапаев вдруг совсем другим голосом.
- Нет…
- А есть-то, небось, охота?
- Охота, - глотая слёзы, прошептал Митя.
- Вот то-то и оно-то. А хочешь без каши обойтись! Как же мы воевать будем, коли нас никто кашей кормить не станет? Ну, иди садись, вояка, с нами чаевать! - уже совсем ласково проговорил Чапаев, подталкивая Митю к столу. - Бери пирог. Вон румяный, видать - пропёкся! - и он показал Мите на большой пирог с поджаристой коркой.
Песня Чапая
После чая Митя не знал, уходить ему или не уходить. Никто ему ничего не сказал. Он остался и забился в уголок.
Вдруг Чапаев запел. Запел он тихо, вполголоса, словно пел для себя, о самом своём сокровенном. И все, кто был в горнице, - все его боевые товарищи тоже запели. Запели они как-то все сразу, не глядя на Чапая, не глядя друг на друга, и запели так слитно, будто у всех у них был один общий голос.
Никогда прежде не слыхал Митя чудной этой песни. Была она про молодого узника. В сырой темнице сидел этот узник, а за решёткой орёл манил и звал его с собой на волю.
Задумчиво и тихо пел Чапай:
Сижу за решёткой в темнице сырой.
Вскормлённый на воле орёл молодой…
А уж Мите кажется, будто это он, Митя, сидит в темнице. Сидит и глядит на широкие, привольные степи. А как выбраться, когда крепка тюремная решётка? Как вылететь, когда нет ему воли?
Сколько ни зови, сколько ни мани его орёл, а нет сил сокрушить оковы.
И видится Мите - на рыжем коне Чапай мчится. Серебряная шашка сверкает у него в руке. "Эх, орёл, орёл! - кричит Чапай Мите. - Недолго осталось сидеть тебе в темнице. Сейчас я тебя освобожу". И тут он своей шашкой - раз, два… Может, чья-нибудь шашка и переломится, а чапаевская, как лозу, разрубит крепкие железные прутья. И вылетит Митя на волю, и крикнет ему Чапаев: "Сюда, сюда, Митя! Теперь ты будешь с нами бить белого буржуя!..".
Не заметил Митя, как крепко-накрепко уснул, притулившись на край стола.
Не слыхал он, как товарищ Чапаев приказал постлать на скамью свою мягкую чёрную бурку и на неё перетащить спящего парнишку.
И не видел Митя, как всю ночь без сна просидел Чапай, склонившись над картой, вымеривая и высчитывая вёрсты будущих походов и переходов. Только неяркая лампа освещала худощавое лицо да руку с блестящим циркулем.
Митя прощается с дядей Федосеем
Утром Митя сразу отыскал дядю Федосея. Возле пруда, под широкой раскидистой ветлой, он увидел знакомую двуколку с котлом, знакомых коней, щипавших траву, а возле повозки однорукую фигуру кашевара. Сердце у Мити сладко защемило. Так всегда бывает, когда после долгой отлучки возвращаешься обратно домой.
Митя бегом побежал к пруду. Ох, и удивит же он сейчас дядю Федосея! Сколько новостей за один день! А новости-то какие! Наверно, Федосей Михалыч и не поверит, что он был в гостях у самого товарища Чапаева. С ним вместе чаевал, песни пел, а потом на его бурке всю ночь проспал.
- Дядя Федосей! Дядя Федосей! - кричал Митя, подбегая к старику. - Дядя Федосей…
И тут произошло то, чего Митя никак не ждал.
Сначала дядя Федосей, вздрогнув, быстро обернулся на Митин голос и зашептал:
- Целёхонек, целёхонек, весь как есть целёхонек…
Потом вдруг нахмурился да как крикнет:
- А ну-ка, иди сюда, сорванец, я тебя сейчас настегаю! - и взял в руку верёвку. - Будешь ты у меня самовольничать?
Нет, вы только подумайте! Он и вправду решил Митю отстегать.
- Не тронь! - сердито сказал Митя. - Меня теперь верёвкой драть не положено.
- Это почему? - возмутился старик. - Новости какие! - Но верёвку, однако, отбросил.
И вдруг - вот поди и разберись, что к чему, - вдруг начал как-то по-бабьи:
- Эх, Митя, Митя! Не жалеешь ты меня, старика! Где только тебя не искал! Измучился весь. Думал - убили. Хоть бы словечком упредил, хоть полсловечка сказал бы…
- Разве пустил бы? - вздохнув, проговорил Митя.
А сам подумал: как же ему получше сказать дяде Федосею, что он теперь с кашеварством решил распроститься? Эх, дал бы он себя лучше маленько постегать, и то легче было бы сказать старику!
- Всыпал бы! - вдруг снова рассердился дядя Федосей. - Не поглядел бы, что тебя стегать не положено. Одной рукой всыпал бы так, что горяченько стало…
- Вот видишь… - грустно сказал Митя и снова вздохнул: чем дальше, тем труднее было начать разговор про уход.
И тут Митя сделал то, что бывало делал, когда ранней весной вместе с ребятами прибегал на Волгу купаться: он набрал полон рот воздуху, даже глаза сожмурил и, точно так же, как бултыхался вниз головой в ледяную весеннюю воду, одним духом вымолвил:
- Ищи себе другого помощника, Федосей Михалыч! Меня нынче товарищ Чапаев в разведку назначил.
Сказав это, Митя отвернулся: у старика был такой несчастный и растерянный вид.
Однако в конце концов всё обошлось как нельзя лучше. Дядя Федосей даже не пошумел - так на него подействовало имя Чапаева. Сам командир назначил - какие могут быть разговоры! Он только потребовал, чтобы Митя тут же, немедленно, со всеми подробностями рассказал, как дело было.
Они присели рядышком на дышло повозки, и Митюшка с охотой рассказал один раз, и второй, и третий…
С каждым разом его рассказ становился всё длиннее и всё необыкновеннее.
Федосей Михалыч все три раза прослушал с одинаковым удовольствием. Он послушал бы и в четвёртый, но время вышло, и мальчику нужно было отправляться по новому назначению.
Сначала Федосей Михалыч заставил Митю съесть две миски густого борща. Хоть Митя был сыт, но покорно съел, - не огорчать же напоследок старика!
Потом Федосей Михалыч самолично уложил Митин вещевой мешок. Он сунул в него, наверно, полбуханки хлеба и здоровенный кусище копчёного сала. Можно было подумать, что Митя отправляется невесть куда, а не на другой конец села. Кроме того, Федосей Михалыч положил в мешок совсем новое, вышитое яркими петухами полотенце. Петухи Мите понравились. И вообще у него ещё ни разу не было своего полотенца.
Потом наступила минута прощанья. Как полагается, они три раза поцеловались.
- Ну, гляди, Митя, не подкачай! Чтобы мне, старому чапаевцу, за тебя краснеть не пришлось! - строго сказал Федосей Михалыч и потом грустно прибавил: - Не забывай старика, забегай, сынок… Привык к тебе…
- Ладно, - сказал Митя и вдруг засопел носом.
Потом Митя пошёл, а Федосей Михалыч долго смотрел ему вслед. И пока маленькая быстрая фигурка не скрылась за поворотом, он всё смотрел и вздыхал.
Первые дни Митя частенько заворачивал к старому кашевару. Но в скором времени конную разведку перекинули в другое село, и бегать к старику стало далековато. А ещё через некоторое время старик простудился, заболел и после болезни уехал на поправку к себе в деревню.
Митя получает боевого коня
Товарищ Чапаев приказал зачислить Митю в конную разведку, туда, где находился Алексей Новиков. И ещё приказал товарищ Чапаев дать Мите боевого коня, седло и всё, что полагается иметь настоящему бойцу.
Сам командир Потапов пошёл с Митей выбирать коня.
- Вон видишь того, мохнатого? - спросил Потапов, показывая на низкорослого конька с пушистой гривой, длинным хвостом, с ногами, одетыми будто в меховые бурки. - Его и возьмёшь! Никому он не годится: ростом мал. А тебе в самый раз - по мерке.
На щеках у Мити заиграл горячий румянец. Он готов был тут же перемахнуть через плетень, потрогать, пощупать, погладить своего собственного, такого ладного боевого коня, но сдержался, подавил волнение и как можно степеннее спросил:
- К строю приучен?
Командир Потапов незаметно усмехнулся, но ответил, как полагается, с серьёзностью:
- А кто его знает! Ведь конька у белых отбили. Надо быть, строй знает. Да ты не сомневайся - хороший конь! А седло и всё такое у начхоза получишь.
Митя кивнул.
- А кличка ему какая? - вспомнил вдруг он.
- Да назови как вздумается.
Конёк был чистой буланой масти, с белым пятнышком на лбу. Митя недолго думал:
- Буду звать Буланым!
Светящиеся часы
По случаю победы, одержанной под Орловкой, Чапаев получил награду - золотые часы.
Часы были красивые, блестящие, и кто-то из командиров, его товарищей, когда увидел часы, шутливо сказал:
- Теперь, товарищ Чапаев, тебе не придётся зажигать свет, если понадобится в темноте взглянуть время. Пожалуй, сами часы посветят, когда нужно.
На шутку Чапаев ничего не ответил, только внимательно поглядел на часы. Ничего не скажешь: часы были превосходные, таких у Чапаева сроду не было. А насчёт освещения - это командир, конечно, пошутил.
Однако когда Чапаев поглядел на часы в темноте, оказалось, что часы действительно светились: будто где-то внутри, в механизме, горела лампочка, а цифры и стрелки будто были прозрачными, и через них проникал свет.
- Ловко! - сказал довольный часами Чапаев.
А Петя - тот от восхищения даже языком защёлкал:
- Теперь, Василь Иваныч, будешь ночью время глядеть - не особо руку выставляй. Как заметят беляки такие часы, так по ним и бабахнут!
Чапаев гордился своими часами: с кем только ни увидится, непременно покажет. И слава о светящихся часах пошла по всей бригаде.
Один раз к товарищу Чапаеву пришли красноармейцы.
- Вызови нам командира, - обратились они к Пете Исаеву.
- Зачем нужен?
- Сами скажем, зачем нужен. Ты вызови!
Товарищ Чапаев как раз был свободен, и Петя его позвал. Вышел Чапаев и спрашивает:
- Что вам нужно, ребята? В чём ко мне просьба?
Помялись бойцы, потоптались, а потом один, пошустрее, сказал:
- Товарищ Чапаев, большая у нас к тебе просьба. Разговоров о твоих часах много, а верится с трудом. Не откажи, покажи, как они, черти, светятся.
Засмеялся Чапаев:
- Что ж вы, товарищи, ко мне днём пришли? Вы бы вечерком… Ну ладно, коли пришли - покажу. Петька, закрывай ставни!..
Всю обратную дорогу обсуждали бойцы необыкновенные часы, которые им показал товарищ Чапаев.
- Не много на свете таких часов имеется, - сказал один, а остальные даже обиделись:
- Не много?! Одни в целом свете и есть!
- Понятное дело, одни. Потому их Чапай и получил.
- Это ему из Москвы товарищ Ленин прислал, за его подвиги и геройство!
Только недолго были эти часы у Чапаева. Скоро он с ними расстался. И вот как это произошло.
Однажды Чапаев ехал из одного полка в другой. Был он на коне, позади ехали верхом командиры и ординарцы. Вдруг видит - навстречу идёт красноармеец. Голова перебинтована. Идёт и хромает.
Поравнялся с ним Чапаев, придержал коня. Красноармеец тоже остановился.
- Куда идёшь? - спросил Чапаев.
Красноармеец поглядел на Чапаева - глаз из-под бинтов не видно - и ответил:
- Обратно в часть иду.
Удивился Чапаев:
- А перевязанный что? Хромаешь чего?
- Раненый, вот и хромаю, - ответил красноармеец.
А у самого лицо хмурое: видно, не признал Чапаева, потому и отвечал нехотя.
Не отстаёт от бойца Чапаев, снова спросил:
- Почему не лечишься, коли раненый? Лечиться надо.
- Некогда, некогда, товарищ, лечиться. Воевать надо.
Тогда снял Чапаев с руки светящиеся часы и протянул красноармейцу:
- Возьми, друг! Носи и помни Чапаева.
Тут только красноармеец и узнал, с кем говорит.
- Товарищ Чапаев! Никак, это вы?
- Разве не признал?
Сначала красноармеец ни за что не хотел брать часы, а потом Чапаев его уговорил и сам на руку надел.
Попрощались они, и каждый отправился своей дорогой.
- Вот потому мы и бьём беляков, потому и колотим, что в Красной Армии такие бойцы, - сказал Чапаев обернувшись, чтобы ещё раз глянуть на маленького хромого солдата с забинтованной головой.
Зелёная книжка
С боями двигаясь вперёд, чапаевцы заняли большую, богатую станицу. Белоказаки держались здесь крепко, и бой длился целый день.
Только к вечеру, после грохота орудий, взрывов снарядов, пулемётной и ружейной трескотни, наступила та суровая тишина, которая бывает после боя.
Кругом уже всё облетело. Только кое-где на деревьях болтались сухие, скрученные листья. Скошенные и убранные поля лежали побуревшие, унылые, и над ними, высматривая добычу, стаями носилось чёрное вороньё.
Солнце село за макушку холма. Наступали сумерки. Последние отголоски боя гремели где-то вдали, а станица ожила и уже гудела, будто большой растревоженный улей. Пока шло сражение, люди прятались кто где мог: в подполье, в погребах, в подвалах, под печкой. И теперь все спешили наверстать упущенное и переделать разные домашние дела. У колодцев стояли длинные очереди за водой. Бабы с вёдрами бежали доить коров. Над иными хатами из труб уже поднимались завитки дыма.
За боевыми частями в станицу вошла и конная разведка.
Митя уже научился сидеть на коне. И вообще всё на нём было хорошо пригнано - и сапоги, и шаровары, и мохнатая, с красной перевязью кубанка. Разведчики постарались и снарядили как полагается своего маленького боевого товарища. С каждым днём Митя всё больше привыкал к их дружной семье. Алексей стал ему самым лучшим другом, и остальные бойцы его любили. Хотя в опасные дела командир Митю не посылал, однако в недалёкую разведку его брали.
Прискакав в станицу, верховые спешились возле большого дома под железной крышей.
- Коней постереги, Чапаёнок, - приказал Алексей. - А мы посмотрим, что за дом. Богатый дом. Тут беляков не прячут ли!..