В который раз мы влезли на вершину скалы и сели там, тесно прижавшись спинами.
- В детстве, - медленно сказал я, - помнишь, мы жили под Харьковом, в Люботине, на даче? Отец ходил по вечерам ловить сеткой раков. Однажды мать принесла со станции красного вина и сварила суп с раковыми шейками и сметаной. Это французская кухня. Студенткой она была в Париже.
Я проглотил слюну.
- Мы не ели уже тридцать часов, - грустно сказал Аркадий.
Немного погодя он добавил:
- Нас могут обнаружить пограничники. Кроме того, должен начаться лов кальмаров. Придут рыбаки с Сахалина. Они будут ловить кальмаров и сайру. Знаешь, сайру ловят на свет. Выстреливают за борт люстру и опускают кошельковый невод. Сайра собирается под люстрой, кошель снизу затягивают, и рыба в западне. Ее не ловят, а черпают. Или высасывают из кошеля рыбонасосом. Вроде этого и лов кальмаров. Говорят - очень красиво.
Черное пятнышко - соринка в глазу - мешало мне. Оно отделилось от Изменного, от голубой полоски острова, и еле заметно двигалось по моему зрачку.
- Аркадий, - сказал я, - если тебе не трудно, убери у меня из глаза соринку. Вот мой платок - он мокрый, но это ничего.
Аркадий встал и, прижимая к глазам кулак, посмотрел в него, как в подзорную трубу.
- Дурень, - сказал он. - Я вижу катер, это идут за нами!..
Через несколько часов мы сидели в тесном и дымном кубрике сейнера, пили, обжигаясь, нестерпимо горячий чай и смотрели, как волосатые руки Магевосяна режут хлеб и кладут на него огромные куски черной колбасы.
- Так получилось, - говорил Матевосян. - Одно к одному. У Григорьева мотор забарахлил. Он подошел к Гранитному, забрался в бухточку - чинить мотор. Разобрали его, а стали выходить на связь - Изменный не слышит. И никто не слышит. Как в яме. Забыли, что оттуда ни с чем не свяжешься. Хоть умри. Очень испугался Григорьев. Давайте, говорит, скорее - люди ведь там на острове. Давай шуровать, и как нарочно - одно за другим - полетела помпа. Всю ночь ковырялись. Собрали утром. Вот как получается; хочешь лучше сделать - хуже выходит. Чуть я вас не угробил… Ну, Григорьев вышел из Гранитного - дал радиограмму. Я - готовить катер. Тут и Григорьев пришел.
- Ничего, - сказали мы, - мы ведь знали, что нас не бросят. Мы спокойно сидели. Вот только ночью холодно было…
Изменный встретил, нас моросящим дождем. В тыл ушедшей за Хоккайдо грозе насосало низкой слоистой облачности. Вершина кальдеры задернулась облачной простыней.
Встречать нас высыпало все население поселка, Матевосян успел радировать, что идет с нами. Два катера с командой, прогрев моторы, готовые выйти в море на поиск, стояли у причала.
- Какой остров-то большой, - сказал я, оглядывая Изменный. - Не то что наша скала.
- А что? - сказал Аркадий. - Не зря сходили. Если остатки корабля есть, то они там на юге, где буруны. В следующий раз возьмем катер поменьше и пошарим.
У меня начиналась резь в животе от голода и от колбасы, которую щедро выложил на стол Матевосян, Я стоял, стиснув зубы и чувствуя, как рядом с желудком медленно поворачивается острый нож.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Остров Шикотан и некоторые обстоятельства еще одной аварии
К концу недели на остров неожиданно приехал Василий Степанович и привез нам письмо.
Желтый конверт в руках Аркадия восторженно трещал.
- Написал! - удивленно и обрадованно говорил мой друг. - Узнал адрес и написал. Вот человек!
Письмо было от Белова.
Аккуратным почерком педанта владивостокский инспектор сообщал, что из-за обилия дел он задерживается на Шикотане, где расследование аварии идет очень медленно из-за крайней занятости свидетелей. Во второй половине письма он сообщал, что ему удалось узнать новые обстоятельства, связанные с судьбой "Минина" и "Аяна". Дело в том, что один из этих двух пароходов, находившихся с 1922 года на камнях Два Брата, был снят японцами в 1927 году и переведен на остров Шикотан. Остатки его, как утверждают рыбаки, могут быть осмотрены здесь прямо с берега при помощи небольшой шлюпки. Этим объясняется указание лоции на остатки всего одного парохода близ упомянутых выше камней Два Брата…
- Вот это номер! Все меняется. Надо срочно ехать к нему, - сказал Аркадий. - А вдруг это и есть "Минин"? Отсюда добраться до Шикотана несложно?
- С Кунашира - нет, - ответил Василий Степанович. - Легче всего. Там ходит рейсовый катер "Орлец".
- Тогда мы идем с вами.
- Катер ждет.
Изменный оседал в воду и терял обычную резкость красок до тех пор, пока над лиловой чертой воды не осталось одно голубое пятно. Мы шли на Кунашир, чтобы оттуда тотчас же двинуться на Шикотан…
Следующим утром нас уже принял на борт "Орлец".
Был штиль, неправдоподобный штиль со стеклянной водой и синими островами на горизонте. За кормой таял в белой дымке вулкан Менделеева. Двуглавый Тятя угадывался с левого борта. Справа розовые облака пятнали белесое небо.
Мы сидели на носу "Орлеца" и молчали. Боцман-кореец подошел и вылил под ноги Аркадию ведро соленой воды. Аркадий не обратил внимания. Боцман вытащил из-за рубки швабру и стал елозить ею по палубе. Серые мочалистые пряди извивались в голубых лужах, как змеи.
Шикотан возник, как слабый рисунок на стекле, плоский и длинный.
В Мало-Курильске на причале нас встретил Белов. Усевшись на ящик из-под сайры, маленький инспектор достал из портфеля лист чистой бумаги и начал рисовать остров. Он вытянул его наискосок с северо-востока на юго-запад и нанес с океанской стороны в верхнем углу аккуратную звездочку. Около нее он написал "Мыс Край Света", пониже - там, где берег делал изгиб, понаставил в воде крестиков и нарисовал упавшую мачту. У нее было несколько перекладинок.
- Так обозначают затонувшие суда, - объяснил я Аркадию. - Пароход лежит здесь.
Потом Белов вытащил из портфеля пачку потрепанных машинописных листков, и мы с Аркадием принялись их читать. Слабый ветер шевелил бумагу, слепые буквы прыгали перед глазами.
Вот что узнали мы из многословных, но вразумительных донесений тридцатилетией давности.
Обнаружив два парохода, затопленных во время эвакуации Приморья, японцы, у которых к тому времени широкое развитие получили легководолазные работы, решили обследовать их.
Один из пароходов оказался в хорошем состоянии. Он пробил себе днище в районе мидельшпангоута и лежал на боку. Доступ к пробоине был открыт. Японцы работали на нем около года. Они наложили на пробоину пластырь, а изнутри залили ее цементом. После этого из парохода стали откачивать воду. Работа была окончена осенью. Пароход всплыл, его потащили в Малокурильскую бухту.
Двум буксирам, которые вели судно, оставалось обогнуть мыс Край Света, как неожиданно погода испортилась. Подул резкий ветер. Буксиры пытались отвести пароход мористее, но это им не удалось. Прижимной ветер развернул пустую коробку и потащил ее на камни. Буксиры отдали якоря - якорцепи лопнули. Обрубив буксирные канаты, люди смотрели, как приближается к камням только что поднятый со дна моря корабль. Ему повезло, в последний момент течение втащило его между скалами. Там пароход заклинило. Дальнейшие обследования показали, что попытки вторично спасти его не имеют смысла. "В отлив обломки парохода значительно выступают из воды" - так заканчивалось описание аварии.
- Ну что же, - сказал Аркадий. - Это прекрасно. Если это и верно "Минин" и он возвышается над водой, то лучшего нельзя и желать.
Белов забрал у нас смятые листки, аккуратно сложил их и, сколов скрепками, сунул обратно в портфель…
В день, который предшествовал нашей поездке на Край Света, я стал свидетелем того, как Белов ведет расследование.
Инспектор сидел в углу дощатого барака, на массивной табуретке перед таким же, рубленным из тяжелых корабельных досок, столом и терпеливо выслушивал здоровенного верзилу в синей капитанской куртке, аккуратно записывая каждую его фразу.
- Восстановим еще раз последовательность ваших действий, - сказал инспектор. - Начните с момента отхода.
- Вышел я из бухты, - пробасил здоровяк. - Тут - он.
- Каким вы шли курсом?
Капитан вздохнул:
- Триста десять.
Белов взял со стола из стопки один журнал, полистав его, подтвердил:
- "Занзя"… Триста десять… - и внес запись в опросный лист.
- Десятый раз спрашиваете, - сказал капитан.
- Триста десять… - протянул Белов. - Дальше?.
- Тут - он.
- Кто он?
- "Тисс".
- Где вы находились в момент обнаружения?
- На мостике, где же.
- На мостике…
- Туман. Помощник доложил: "Судно!"
- Время?
- В журнале записано.
Белов опять листает журнал:
- Девять сорок три.
Капитан опять вздыхает:
- Значит, девять сорок три.
- Вот вам чистый лист. Будем восстанавливать прокладку.
Они выписывают из судового журнала доклады помощника и начинают прокладывать на бумаге пеленга и расстояния.
- Так! - соглашается наконец капитан.
- Хорошо. Теперь берем журнал "Тисса".
Они наносят на лист то, что записал второй капитан.
- Получается… - тянет Белов.
- Ерунда, - говорит капитан и багровеет. - Как же так: я его обнаружил справа, в стороне, а он меня - прямо по носу? А шли мордотык: я триста десять, он - сто тридцать два.
- Ерунда, - соглашается Белов. - Значит, или у одного из вас был неисправен радиолокатор, или - записи неверны.
- У него, у собаки, - говорит в сердцах капитан.
Белов берет со стола еще один журнал.
- Вот записи, которые вы вели с двенадцатого марта по двадцать седьмое августа. Это ваш журнал?
- Мой.
- Страница двадцать вторая. Три часа пятнадцать минут. Курс двадцать семь, скорость двенадцать узлов. Вот обсервованное место. Берите карту… Следующий момент. Четыре часа пять минут. Еще одна обсервация. Какое расстояние между ними?
Капитан раздвигает ножки циркуля и снимает с карты пройденный путь.
- Восемнадцать миль.
- А сколько вы могли пройти за пятьдесят минут при скорости двенадцать узлов?
Капитан, достает из кармана огрызок карандаша и начинает подсчитывать на уголке карты. Белов морщится и подвигает к капитанской руке остро отточенный карандаш.
- Без малого десять миль.
- Без какого малого?
- Ровно десять.
- Другое дело… Так как это могло быть?
Шея капитана из багровой становится черной.
- Сколько же вы прошли за пятьдесят минут - десять миль или восемнадцать?
Капитан молчит.
- Вот акт проверки радиолокационных станций. На обоих судах станции исправны. Вы говорите - неверны записи "Тисса". Почему я должен верить вашему журналу, а не его?.. Кстати, я проверил его журнал. Он велся правильно.
- Суд? - прямо спрашивает капитан.
Белов поднимает плечи:
- Вот этого я не знаю. Ущерб выплачен?
- Нет еще… Могу идти?
- Идите.
Капитан мнет в руках фуражку, кивает Белову и выходит, опрокинув по дороге стул.
Я выбираюсь из угла, откуда внимательно наблюдал процедуру расследования…
- Так что и верно - суд? - спросил я Белова, после того, как перед моими глазами дважды прошли капитаны. Они были очень похожи, водители "Тисса" и "Занаи", но, вероятно, только внешне, так как безукоризненная точность документов, представленных "Тиссом", убеждала в аккуратности его капитана.
- Может быть, обойдется одним арбитражем.
- Но ведь дело это как будто ясное? Коли записям журнала "Занаи" верить нельзя, остается принять истиной прокладку "Тисса". Тогда виновной оказывается "Заная".
- Выходит так. Да-а, если бы можно было восстановить прокладку!..
В голову мне пришла мысль.
- Михаил Никодимович, - сказал я, - в районе острова были в тот день еще суда?
- Скорее всего - да.
- На них, конечно, работали радиолокационные станции?
Белов кивнул. Я понимал, что предлагаю ему непосильный труд. Если собрать журналы всех судов, которые плавали тогда в районе столкновения, и выписать их радиолокационные наблюдения, то среди сотен безымянных отметок могут попасться и места "Занаи" и "Тисса"…
А если нет? Тогда весь каторжный труд пойдет насмарку.
Больше мы ничего не сказали друг другу.
Позвонили из рыбного порта и сообщили, что машина, выделенная в распоряжение инспектора, уже вышла.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
о том, что мы увидели, попав на Край Света
У машины, которую нам дали, на потрепанных, облепленных сухой грязью шинах висели цепи. Кузов был высоко и настороженно поднят.
Мы погрузили надувную лодку. Взревел мотор. Кузов угрожающе затрещал. Пыльная дорога понесла нас мимо однообразных деревянных бараков.
Мы проехали поселок, дорога кончилась. Перед нами начали прихотливо извиваться две разбитые коричневые колеи.
Впереди синел горный перевал.
- Я бы предпочел асфальт! - сказал Аркадий.
Едва он успел это сказать, одно колесо взобралось на обочину, второе нырнуло вниз, - Аркадий свалился на меня.
Мы ехали по полю, усеянному камнями. Жалобно стонали рессоры, хрустел кузов.
Поле кончалось, и начиналась топь. Мотор ожесточенно завыл. Густая коричневая жижа поплыла вровень с осями. Шофер поминутно то включал, то выключал коробку скоростей, наконец круто заложил руль вправо и съехал в ручей.
У ручья было прочное каменистое дно. Мы шли теперь, как торпедный катер. Шумный водяной вал перед носом машины с ревом захлестывал берега. Когда ручью приходило в голову сделать слишком крутой поворот, мы летели к одной из стенок кузова.
- Простите, - сказал я, увидев, что моя нога прочно стоит на ботинке Белова.
Ручей сделал петлю и ушел далеко в сторону. Снова появилась колея. Она шла теперь круто вверх. Машина лезла по склону туда, где среди поросших мелким бамбуком полян стояли увешанные голубым мхом ели.
Я перегнулся через борт и стал срывать со встречных кустов листья.
- Осторожнее - тут есть и ипритка! - сказал Белов.
- Что?
- Сумах ядовитый. - Палец Белова указывал на куст с маслянистыми темно-зелеными листьями. - Может быть тяжелый ожог!
Я отдернул руку.
Синяя стена гор уже нависала над нами.
Держась обеими руками за крышу кабины, Аркадий стоял, как капитан на мостике корабля.
Начался перевал. На последнем подъеме стало сыро. Подул холодный ветер. Машина натужно взревела, преодолела крутой подъем, ударила кузовом и остановилась.
Впереди, тускло поблескивая в лучах неяркого солнца, лежал Тихий океан. Свежий ветер дул порывами в лицо. Рваная линия побережья змеилась у наших ног…
Начался спуск. Машина катилась легко и непринужденно. Расхлябанный кузов пел ритмичную песню: крак-крак-крак… Купы голубоватых деревьев неслись нам навстречу. Сделав зигзаг, дорога вышла к берегу. Впереди на плоском коричневом мысу высветился белый столбик маяка.
- Вот он какой - Край Света! - прошептал Аркадий.
Мы проехали мимо маяка. Белая башня, с кольцевым балконом и стеклянным фонарем наверху, была окружена грудой пристроек. Бетонные казематы соединялись между собой глухими переходами. Маяк был похож на крепость, которой предстоит выдержать осаду долгих зимних штормов.
Машина резко затормозила и стала. Мы рухнули друг на друга.
- Вот ваш пароход, - сказал Белов.
Внизу под обрывом, в центре небольшой бухточки, причудливо громоздились скалы. Между двумя острыми, как лезвия ножей, кекурами виднелся изуродованный корпус судна. Черные бакланы, вертя змеиными шеями, рядками сидели на его палубе.
- Дальше не поедем, - сказал шофер.
Разделив поклажу - корпус шлюпки, весла, помпу, рюкзак, - осторожно ступая, гуськом мы начали спуск. Из-под ног вырывались и с грохотом уносились вниз камни.
Тропинка кончилась. Последние метры мы ползли ногами вперед, один за другим съехали на черный, пропитанный водою песок.
Отсюда было хорошо видно судно. Грудой железного лома оно лежало метрах в пятидесяти от берега. По сторонам высились, как надгробные памятники, кекуры.
Стали надувать шлюпку. Ручная, похожая на круглую гармошку, помпа хрипела и проталкивала в нее с каждым вздохом все меньшую порцию воздуха. Мы провозились с лодкой целый час, пока наконец борта ее не округлились.
- Мало! - сказал Белов.
Накачали еще.
- Будет очень смешно, если мы утонем на этом матраце, - сказал Аркадий. - Вследствие личной халатности погиб инспектор по авариям. Правда, смешно?
Мы бросили лодку на воду, вставили в веревочные петли весла, уселись и, чувствуя себя в лодке, как неопытные канатоходцы на проволоке, стали грести.