А на лугу, на стлище, где половиками разостлан лён, работают люди. Они собирают, скатывают его в снопы, крепко-накрепко подпоясывают кушаками из льна же, чтобы снопы не развалились, и сгружают в тракторную тележку. На тракторе её отвозит в хранилище отец Коли и Люды Павел Николаевич. Он тоже белый, и трактор у него в снегу и глине, но сквозь белый снег и красную глину проглядывает голубое - краска, в которую он покрашен.
- К матери ступайте! - кричит детям Павел Николаевич.
Коля и Люда бегут к матери Елене Савватиевне. Она вилами кладёт снопы на тележку и находит детям дело - собирать лён в снопы. Перевязывать у них, пожалуй, силёнок не хватит, и это дело доверяется мне.
Мы работаем долго и споро, улыбаемся друг другу круглыми красными лицами, громко шутим и, не расслышав слов товарища, всё равно улыбаемся и смеёмся. Здесь работают и старики, и старухи, и малые дети, но сейчас все мы молоды и сильны, и в нас столько радости, что её хватит па других людей, на всех грустных знакомых людей, которых нет на этом лугу с нами.
От работы у меня перехватывает дыхание. Среди снега и ветра мне жарко, как на сенокосе, и краска на тракторе Павла Николаевича - голубой этот проблеск среди снега и глины - мне кажется голубым оком неба среди белых облаков и красного солнышка.
Вот я и думаю:
"Лучше этого ничего нет и быть не может".
- Тимофеич, стой! Стой, Тимофеич!
Кто это? Это мой хозяин Николай Васильевич. Малиновый от работы, он вытирает лицо изнанкой шапки, и от головы его идёт пар.
- Всё! - говорит он мне. - Весь лён спасли, твой сноп последний. Дай-ка его сюда.
Он встряхивает мой сноп, упираясь коленом, затягивает на нём поясок, и талия у снопа становится тоньше осиной, и играючи забрасывает его в тележку.
- Поехали!
Я распрямляюсь. Снег не сечёт больше по лицу. В мире свежо и тихо. Сюда наперегонки бегут Люда и Коля.
- Радуга, радуга! - кричат они.
- Опоздали вы, - говорит Николай Васильевич и озирается. - Мы её вперёд вас увидели!
Может, он увидел, а я нет. Я ворочаю головой и наконец-то между крутящимися облаками вижу жёлтую полоску.
"Радуга - радость - радеть…" - думаю я про себя, да, видимо, не совсем про себя, потому что Николай Васильевич спрашивает:
- Ты что-то спросил, Тимофеич?
- Радуга - радость! - теперь уже вслух говорю я.
И незнакомая женщина с вилами на плече, услышав мои слова, соглашается:
- Радость. Как не радость!
Мы идём в деревню, старые и молодые, и среди туч свитком разворачивается над нами голубизна небесная, и у нас, у деревни Никитин Починок, светлеет и теплеет.
В избе у всех своя забота. Хозяева уходят хлопотать по хозяйству, я сажусь перебирать грибы, а Коля и Люда устраиваются напротив меня, и я слышу, как от них пахнет снегом.
- Сдаётесь? - умоляюще спрашивает Люда, и голос у неё сбивается - не отдышалась ещё.
Я поднимаю обе руки и говорю:
- Сдаюсь.
За Люду отгадку объясняет Коля:
- Семь их было, и они совы. "Летела стая, сов семь, небольшая".
- Ох ты, - говорю я, - как просто-то! Просто совсем…
- Сов семь, - лукаво повторяет за мной Люда.
Я спохватываюсь:
- Опять летят?
- Опять! - смеются дети. - Опять летят!
Грибы перебраны, уложены на противень, поставлены в печь, отчего в избе скоро поселится грибной дух.
Коля и Люда шепчутся, и мальчуган робко говорит мне:
- Мы ужинать пойдём.
- Погодите уходить, - прошу я, - Я сейчас банку открою, вместе и поужинаем.
Дети краснеют и опять шепчутся. Я спрашиваю:
- Что за секреты?
Коля встаёт, надевает шапку, вздыхает. За ним встаёт Люда и обещает мне:
- Мы ещё завтра придём…
У порога они оборачиваются и прощаются в один голос:
- До свидания!
Вскоре приходят хозяева. Хозяйка тут же прослышала грибной дух, который она терпеть не может, и я говорю извинительным голосом:
- Анна Ивановна, простите меня, пожалуйста: я опять грибы сушу.
- Суши, суши, - великодушно разрешает она. - Суши на здоровье!
Хозяин с пристуком ставит на стол ведро с молоком, только что из-под коровы, и говорит:
- На улице крутит! А лён мы, слава богу, убрали. И тебе спасибо, Тимофеич.
- Коля с Людой помогали, - говорю я. - Оставлял я их ужинать, да они стесняются.
Потом мы сидим за столом, угощаемся и угощаем друг друга, чем богаты. По телу плывёт тепло, и рядом с хозяином я замечаю Люду и Колю. Они улыбаются мне, и я не могу понять, как они сюда попали.
"Чего же вы отказались от угощения?" - спрашиваю я их и, очнувшись из-за громкого стука, встряхиваю головой.
- Что это стукнуло? - спрашиваю я хозяина.
- Это ложка у тебя из рук валится, - отвечает он мне, а хозяйка согласно качает головой: правда, мол. - Намаялся ты. Иди-ка спать, Тимофеич!
Я иду спать и сплю крепким, чистым сном. Под утро, не открывая глаз, я чувствую, что на улице мороз и землю забелил снег - белая она, светлая, и нет на ней грязи.
