– Вот наш мальчик! – провозгласил Парадайн. – Вот негодяй, который устроил всю эту кутерьму. Сначала он вломился в бильярдную и сообщил, кто он такой, но я, естественно, отказался иметь с ним дело. Я тут ни при чем. Ну а потом приехали вы – я полагаю, что имею честь приветствовать доктора Гримстона, – и он попытался убежать. Но когда я увидел, что он решил спрятаться в угольном погребе, то понял, что надо вмешаться – и я его сцапал. С радостью передаю его в надежные руки тех, в чьем попечении он находится.
И, отпустив Дика, он двинулся к своему шурину с тем же выражением тайного взаимопонимания, отчего Поль прямо-таки вскипел.
– Стой здесь! – скомандовал он сыну. – Нет, мистер Гримстон, позвольте мне, пожалуйста, разобраться с ним наедине.
– Правильно, – одобрительно зашептал Парадайн. – Отлично! Так держать, мой мальчик. Так держать! Папочка теперь кроткий как ягненок.
Тут Поль все понял. Его достойный зять не присутствовал при последнем превращении и ошибочно полагал, что Дик и он взяли верх. Пора было разрушить его иллюзию.
– Будьте любезны сейчас же покинуть мой дом, – сурово сказал он.
– Юный осел! – пробормотал Парадайн. – После всего, что я для тебя сделал. И это твоя благодарность! Ты же знаешь, что без меня ты никуда! Так что прошу осторожнее.
– Если вы не видите, что все переменилось, то, выходит, вы еще глупее, чем я предполагал. – медленно проговорил Поль.
– Это грязный трюк! – воскликнул Мармадюк. – Ты просто хочешь от меня избавиться!
– Это входит в мои планы, – признал мистер Бультон. – Вы удовлетворены? Вам нужны доказательства? Я могу их дать вам – это я был в бильярдной.
Парадайн подскочил к Дику и стал его трясти.
– Ах ты болван, – бормотал он. – Что же ты меня не предупредил? Зачем же я так опростоволосился?
– Я говорил, – хныкал Дик, – только вы меня не захотели слушать. Так вам и надо!
Мармадюк быстро пришел в себя после этого внезапного потрясения. Он попытался как ни в чем не бывало пожать руку Полю.
– Ловко я пошутил! – сказал он смеясь. – Решил немного поводить вас за нос... Но все это время я действовал в ваших интересах. Просто я не хотел, чтобы моя линия была понятна всем...
– Линия ваша, как всегда, была кривая, – сказал Поль.
– Но я бы не смог помешать мастеру Дику, если бы явно поддержал вас,отвечал Мармадюк. – Я знал, что вы в конце концов добьетесь своего, но мне пришлось играть в нелегкую игру. Не удивительно, что вы пока не расставили все по своим местам.
– Вы проиграли, – сказал Поль, – почему бы вам без лишних слов не удалиться?
– Удалиться? – переспросил Парадайн, не очень удивившись тому, что рухнула его последняя надежда. – Ну разумеется. Как скажете. Брат вашей бедной жены уйдет без гроша в кармане, но хочу предупредить: небольшое воспомоществование сослужит хорошую службу. Мой рот будет на замке. А то редакторы наших газет были бы счастливы получить что-нибудь сенсационное, и наша маленькая история их весьма обрадовала бы.
– Давайте рассказывайте, – согласился Поль, – если не боитесь утратить репутацию человека в здравом уме. Рассказывайте полицейским и метельщикам улиц, расскажите вашей бабушке и морской кавалерии. Это их позабавит. Но только делайте эго по ту сторону моей двери. Вы сами покинете мой дом или кто-то должен показать вам дорогу?
Поняв, что его карта бита, Парадайн надменной походкой направился к выходу.
– До свиданья, Поль, – сказал он. – Зло ушло, добро пришло! Пока, мой юный друг Ричард! Мы неплохо погуляли, но праздник окончен. Всего наилучшего, доктор. Настоятельно советую вам в воспитательных целях приобрести на обратном пути "малайского адвоката". Пусть ваши питомцы знают, что вы никогда не забываете о них.
Не обремененный большим количеством багажа, Мармадюк Парадайн вскоре закрыл за собой дверь дома мистера Бультона, на сей раз навсегда!
Когда он ушел, Дик умоляюще уставился на отца, а затем на доктора. Тот во время напряженной сцены объяснений с подчеркнутой сосредоточенностью изучал гравюры на стенах библиотеки. Но последние слова Парадайна снова заставили его вступить в схватку с распиравшей его яростью. Облокотившись, прислонившись к каминной доске, он сложил руки на груди и угрюмо молчал.
– Ричард! – сказал отец. – Ты не много сделал, чтобы ждать от меня снисхождения.
– А также от меня! – зловеще напомнил доктор Гримстон.
– Знаю, – согласился мальчик. – Я вел себя по-свински. И заработал хорошую взбучку.
– Вот именно, – отозвался отец, но несмотря на его негодование, убитый вид сына и собственные свежие воспоминания о том, как он едва не отведал трости, позволили жалости взять верх. К тому же Дик проявил сострадание к нему там, в бильярдной. Нет, сын был не безнадежен. – Ты повел себя очень скверно, – нарушил молчание мистер Бультон. – Несмотря на мой запрет прерывать занятия и приезжать на праздник, ты ослушался и явился тайком. Это действительно из-за праздника?
– Ну в общем-то... – забормотал Дик, но быстро смекнул, что от него требуется. – Конечно, из-за праздника!
– У меня есть все основания быть тобой очень недовольным, однако, если я прощу тебе твой опрометчивый поступок и попрошу доктора Гримстона сделать то же самое, – тут Дик недоверчиво уставился на отца, а доктор попытался протестовать, – обещаешь ли ты в будущем исправиться?
– Обещаю! Обещаю! – прерывистым голосом воскликнул Дик, а глаза его наполнились слезами. – Я, право, не хотел, чтобы так получилось...
– В таком случае, доктор Гримстон, – продолжал мистер Бультон, – вы бы меня премного обязали, если бы постарались забыть об инциденте. Как видите, мальчик глубоко сожалеет о случившемся и, я не сомневаюсь, он принесет вам самые искренние извинения. И еще одно. Я давно хотел сказать, что после этого семестра намерен перевести Дика в Харроу. Это потребует дополнительной подготовки, каковую я был бы рад поручить вам.
Доктор Гримстон был явно глубоко задет всем услышанным, но только сказал:
– Я обо всем позабочусь, дорогой сэр! Жаль, однако, что вы не предупредили меня раньше. Не могу, однако, не заметить, что большая школа вроде Харроу таит в себе немало опасностей для мальчика с подобными наклонностями. Остается надеяться, что ваша снисходительность не обернется дурными последствиями, хотя лично я в этом сильно сомневаюсь, сэр!
Снедаемый раскаянием, Дик подбежал к отцу, и крепко его обнял поступок, ранее показавшийся бы ему немыслимым.
– Папа, – сказал он сдавленным голосом. – Ты молодчина! Я это не заслужил, но я не забуду никогда-никогда, как ты со мной обошелся!
Мистер Бультон тоже почувствовал, что в груди у него как-то потеплело, и он прижал к себе сына так, как этого никогда раньше не делал.
– Ну что ж, – сказал он, – докажи, что я не ошибся. Отправляйся назад в Крайтон-хауз, учись и отдыхай и до конца семестра воздержись от шалостей и проказ. Надеюсь, – добавил он уже шепотом, – что, находясь в Родвелл-Маркете, ты сохранишь тайну о моем пребывании там. Возможно, в школе тебя ожидают некоторые... неудобства, к которым ты будешь не готов. Что ж, пусть это и будет твоим наказанием.
Вскоре был вызван кеб, и доктор Гримстон был готов двинуться со своим учеником в обратный путь. Они успевали на последний поезд.
Пожимая руку своему блудному сыну через окошечко кеба, Поль еще раз напомнил ему:
– Учти, это ты был в школе всю прошлую неделю, ты убежал на праздник, понятно? До свиданья, друг мой, вот тебе кое-какие средства на карманные расходы, а это для Джолланда, хотя ему ни к чему знать, что это от меня. – И когда Дик раскрыл ладонь, то увидел в ней два полсоверена.
Итак, кеб укатил, а Поль отправился в гостиную и, хотя он оставил материалы для фейерверка в покое на балконе и в саду, он возглавил веселье, продлив его на лишний час, с такой раскованностью, что никто из маленьких гостей не заподозрил его в подмене.
Когда праздник завершился и сонных гостей развезли по домам, Поль устроился в кресле у ярко горевшего в его спальне камина и мысленно вернулся к событиям этого дня, которые уже стали казаться ему выдуманными и нереальными.
Я рад сообщить читателям, что, несмотря на тягостный школьный опыт и праведное негодование, мистер Бультон удержался от возмездия.
Его приключения не оставили у него приятных воспоминаний, но зато они способстовали укреплению семьи.
Когда ничего не подозревавшая Барбара пришла пожелать отцу спокойной ночи, мистер Бультон впервые обратил внимание, до чего она мила и свежа. Малыш Роли оказал ему великую услугу, за которую отец чувствовал себя перед ним в неоплатном долгу. Да и негодяй Дик понравился ему куда больше – и, похоже, сам, в свою очередь, изменил в лучшую сторону мнение об отце.
Теперь мистер Бультон уже не рассматривал своих детей как досадную помеху, а они, благодаря краткому, но впечатляющему царствованию Дика, отбросили прежнюю скованность в присутствии отца, тем самым позволив ему обратить внимание на такие их свойства, о которых он и не подозревал.
Наверное, самое время распрощаться с мистером Бультоном именно теперь, когда он нежится у камина и наслаждается вновь обретенным покоем. Но я хотел бы обратить читательское внимание на то, о чем они, скорее всего, и так догадываются. Хотя инцидент удалось уладить без скандала и публичной огласки, за что Поль был весьма благодарен судьбе, случай с камнем не остался без последствий.
Ни сын, ни отец не вернулись на позиции, на которых находились до метаморфозы.
Мистер Бультон затратил немало времени и сил, чтобы ликвидировать последствия выходок Дика дома и в Сити. Дисциплина среди его клерков и бухгалтеров заметно упала, а мальчишка-посыльный позволил себе с хозяином такую фамильярность, что был в первый же день уволен, чему страшно удивился.
Полю так и но удалось до конца развеять облако, что нависает над коммерсантом, который хотя бы однажды за долгие годы вполне успешном карьеры был уличен и эксцентрическом поведении.
Пришлось прибегнуть к решительным мерам и дома. Как но ценил мистер Бультон свою кухарку, но был вынужден се уволить. Она явно рассматривала себя как без пяти минут хозяйку этого дома, а мистер Булътон не собирался поощрять надежды, рожденные в ее сумасбродной голове повышенным интересом Дика не столько к ней, сколько к ее стряпне.
Обнаруживая новые свидетельства безответственности Дика, Поль на первых порах с, трудом удерживал себя от проявлений раздражения и досады. Но он слишком ценил новые отношения с сыном, чтобы испортить их выговором, к тому же со временем победы над недобрыми чувствами стали даваться ему все легче и легче.
Что же касается Дика, то он получил возможность убедиться, что неприятности, о которых упоминал его отец, его и впрямь ожидали и что пустяковыми их называть было нельзя.
Он был неприятно поражен, когда выяснилось, что за какую-то неделю отец ухитрился завоевать ему прочную и всеобщую нелюбовь. Оказалось, что и учителя, и ученики видят в нем закоренелого ябеду и жуткого труса. Это стало сильным ударом по самолюбию Дика, презиравшего подобное поведение в других.
Временами его так и подмывало оправдаться перед товарищами, рассказав им всю правду, но он вспоминал и обещание, данное отцу, и удивительную снисходительность последнего, и в знак благодарности хранил тайну.
Он не мог понять, почему его товарищи решили, что имеют право безнаказанно пинать и колотить его, и очень скоро сумел на практике разъяснить им ошибочность такого убеждения.
Дик довольно быстро сумел восстановить свою репутацию, изрядно подмоченную отцом, но в одном, увы, он потерпел суровое поражение.
Его сероглазая возлюбленная решительно отказывалась иметь с ним дело. Самолюбие Дульси было сильно уязвлено предательством па гимнастической площадке в то злополучное субботнее утро, а остатки ее благорасположения к Дику улетучились в понедельник, когда се забота вызвала столь чудовищную неблагодарность. Этого она так и не смогла простить.
До самого конца семестра Дульси делала вид, что не замечает существования Дика, лишив его тем самым возможности объясниться. Хуже того, какое-то время она обратила благосклонное внимание на Типпинга, который, впрочем, быстро получил отставку за отсутствие утонченности и его место занял робкий новичок Киффин, которого Дик время от времени лупил с меланхолическим удовольствием.
Потеря Дульси и стала главным – и весьма жестоким – наказанием Дику. Теперь он учится в Харроу, дела у него идут неплохо, но воспоминания о прелестном личике Дульси, о се очаровательной влюбленности, перешедшей в ледяное презрение, временами вызывает у него такую сердечную боль, на которую способен здоровый и не склонный к особой чувствительности подросток.
Возможно, однако, что если он пожелает посетить Крайтон-хауз, чтобы "взглянуть на ребят", она его и простит, ибо ей ужо порядком надоел Киффин, оказавшийся рохлей ц маменькиным сынком.
О дальнейшей судьбе камня Гаруда мне вам нечего рассказать. Возможно, он раскрошился в порошок под копытами лошадей на Вестборн-террас – и слава Богу! Но не исключено, что он все же цел и невредим и готов проявить опять свои волшебные свойства по приказу того, кто им завладеет. Если это так, то я лишь могу пожелать читателям избежать такой опасной находки или, по крайней мере, проявить большую осторожность, нежели мистер Бультон. Да послужат его печальные приключения уроком всем остальным!
С этими пожеланиями я не без сожаления прощаюсь с теми, у кого хватило терпения выслушать эту правдивую историю от начала и до конца.