Её желание было для меня законом! Но для Племянника оно законом не было.
- Откройте, пожалуйста, - попросил я его.
- Это ты, парнёк? - послышалось из-за двери. - Опять тебе больше всех надо? Все сидят тихо, будто мать родная не родила… А ты один ерепенишься!
Он тихо и противно засмеялся.
- Откройте сейчас же! - приказал я ему. И посмотрел на Наташу. Она стояла, опустив голову. Лица её я не видел, потому что тусклая лампочка, которую зажёг Племянник, была где-то далеко, в глубине подземелья.
- Ты же хотел узнать, куда тот Дачник девался? - спросил Племянник. - Вот теперь и узнаешь!
- Что он хочет сказать? - Я толкнул Глеба в плечо.
- Не знаю, - ответил Глеб.
И вдруг мы услышали за дверью шаги: Племянник поднимался наверх. Он уходил, оставляя нас в подземелье…
Страшная история началась!
- Остановитесь! - умоляюще воскликнул Покойник.
Громкие шаги Племянника были ему ответом.
Я снова схватил за плечо Глеба:
- Верни! Задержи!..
- Разве его задержишь?
- Кричи! - шёпотом, чтобы не выдать внутреннего волнения, сказал я Глебу. - Ори на всю дачу!
- Не услышит… Он ведь уже наверх… Там ни слова… Дверь-то железная… Кричи не кричи…
- А ключа у тебя нет?
- Ни у кого… Потеряли… Английский замок: дверь захлопывается - и всё… Открывается с той стороны… Он ведь и на щеколду…
- Погребены? - тихо спросил Покойник. - Живьём?..
Я вспомнил про Аиду и Радамеса, которых замуровали живьём. И снова взглянул на Наташу. Как мне хотелось, чтобы и она мысленно сравнила нашу судьбу с их судьбой! Но она думала только об электричке. Это мне было ясно. Да и можно ли было сравнивать? Ведь Аиду и Радамеса замуровали вдвоём, а нас было целых шесть человек.
- О, не печалься! - сказал я Наташе. - Я выведу вас отсюда. Вы снова увидите солнце!
Она взглянула на меня с лёгким испугом. И тогда я добавил:
- Всё будет в порядке!
Мне так хотелось, чтоб опасность сблизила нас.
Но Наташа никак не сближалась: она думала об электричке.
- Я должна быть дома не позже шести.
- И будешь!
Я огляделся…
Тусклая лампочка мрачно выхватывала из темноты отдельные предметы. Она выхватила таинственный круглый стол, который раньше, в дни своей молодости, я думаю, назывался садовым и стоял где-нибудь в беседке. У стола было три ноги, и он угрюмо кренился на ту сторону, где когда-то была четвёртая. Лампочка выхватила из темноты и таинственный стул, у которого тоже было всего три ноги, чтобы столу было не так уж обидно. Непонятная жестокая сила зло разбросала по земле странные ящики… К одной из стен загадочно прислонился кусочек фанеры, с которого на нас всех угрожающе глядели зловещие слова: "Опасно! Не подходить!" А чуть пониже свирепо чернели на фанерном листе череп и кости.
Проходя мимо фанеры, Наташа случайно коснулась её, - и на пальто остался чёрный след краски, которая, видно, никогда не высыхала в этой могильной сырости.
- Осторожно! Не подходите! - крикнул Глеб.
Все вздрогнули и подавленно замолчали. Даже не очень опытный глаз мог безошибочно определить, что настроение у всех было ужасное.
Я для виду пошептался с Глебом и громко, весело объявил:
- Вот Глеб говорит, что племянник Григорий часто так шутит: сначала запрёт, а потом отопрёт.
- И через сколько же времени он отпирает? - спросил Покойник.
- Через час. Максимум через два! - бодро сообщил я. - А пока давайте осмотрим окрестности! Познакомимся с достопримечательностями этого подземелья… Чтобы потом, когда мы выйдем наверх, было что рассказать!
- А мы выйдем? - спросил Покойник.
- Конечно! Когда мы увидим родных и близких, они спросят нас…
- А мы их увидим?
Лампочка всё время выхватывала из темноты лицо Наташи Кулагиной. Вернее сказать, я то и дело смотрел на Наташу.
- Кого ты больше всех любишь? - внезапно спросила она.
"Тебя!" - хотел я ответить. Но она бы мне не поверила, потому что это была неправда. Больше всех я всё-таки любил маму и папу. Потом Костю… А потом уж её. Не мог же я это сказать!
- Кого ты больше всех любишь? - повторила она.
- Вообще… или у нас в классе?
- Скажи ещё: в нашем звене!
- А ты кого?
- Маму.
- Я тоже маму и папу.
- Нет, я не маму и папу, а именно маму. Я могу за неё умереть. А ты можешь за кого-нибудь умереть?
"Могу! За тебя!" - рвался вперёд мой язык. Но что-то ему мешало.
- Можешь? За маму?..
- Я как-то не думал…
- И правильно делал: самое страшное для матери - пережить детей своих…
- Эту мысль ты должна записать!
- Какая же это мысль? Это истина. Вот и всё… Поэтому я должна уехать на электричке в семнадцать ноль-ноль! Ты понял?
- Так и будет! Я тебе обещаю!..
Но как я выведу её из подвала, - это было неясно. "О, если я что-то придумаю! - мечтал я. - Она будет считать меня избавителем, героем, спасителем своей мамы, за которую она готова отдать даже жизнь!"
- То, что было ещё час назад, кажется сейчас таким замечательным. Даже прекрасным, - сказала Наташа. - Хорошее по-настоящему ценишь на фоне плохого. Ты замечал?
- Да! Конечно… Ещё бы! Сколько раз! Эту мысль ты обязана записать!..
Наташа почти шептала. Но я улавливал каждое слово, потому что, когда она ко мне обращалась, слух мой становился каким-то особенным. И если бы рядом в такие минуты что-нибудь взрывалось и грохотало, я бы этого не услышал, а услышал бы только её голос.
"Странное дело, - лезли мне в голову мысли, - маму я люблю больше, но не думаю целый день о том, что люблю её. А Наташу люблю меньше, но думаю об этом всё время. О, как много в нашей жизни необъяснимого!"
Острая наблюдательность подсказала мне, что Наташа разговаривала только со мной. И это вернуло мне силы, которые понемножечку начинали уже уходить. Я снова готов был жить, бороться, искать выход из положения. Вернее сказать, из подвала!
Лампочка выхватила из темноты лицо Покойника. Но лучше бы она не выхватывала: бледные губы его дрожали.
Я решил оживить Покойника!
- Снаряжаем спасательную экспедицию, - объявил я.
- Сами себя будем спасать? - пролепетал Покойник.
- Да! И ты вместе со мной пойдёшь впереди! Где-то здесь должен быть выход. В крайнем случае мы будем пробиваться сквозь стену. Как в "Графе Монте-Кристо". Ты помнишь, Покойник? Эдмон Дантес и аббат Фариа пробились друг к другу. А ведь это было не на даче, а в замке Ив: там стены покрепче.
- Их обоих кормили. А мы умрём с голоду.
Принц Датский положил руку Покойнику на плечо. Глеб, казалось, изучал земляной пол, которого не было видно.
- Алик же сказал нам, что племянник Григорий будет шутить всего час или максимум два, - объяснила Миронова.
Она одна, мне казалось, сохраняла абсолютное спокойствие. Теперь она видела командира во мне, а команды волноваться я не давал: она и не волновалась.
- Конечно, Племянник откроет дверь. Ты права, - сказал я Мироновой. - Но мы не обязаны ждать его помощи. Освободиться своими силами - вот в чём задача!
Наташа улыбнулась - чуть-чуть, еле-еле, да ещё было полутемно, но я заметил её улыбку. Ну конечно: я говорил, как с трибуны. Но ведь надо было ободрить, поднять дух!
- А может, лучше кричать? - предложил Покойник. - Кто-нибудь да услышит…
- На даче же… И в посёлке тоже… - сказал Глеб. Он вдруг снова перестал договаривать фразы.
- Идёмте! Вперёд! - сказал я. Взял Покойника за руку, и мы двинулись. Мне хотелось взять за руку и Наташу, но я не решился.
Мы двигались по подземелью. Сверху падали леденящие капли. Ноги то и дело проваливались в коварные углубления. Кромешная тьма окружала нас, как заговорщица. Неверный свет тусклой лампочки остался в неясной, мрачной дали… Ядовитый запах сырости уже не радовал меня, и мне не хотелось дышать полной грудью.
"Читать детективные истории - это совсем не то, что участвовать в них, - рассуждал я. - Я хотел играть во что-нибудь страшное, а тут самый настоящий кошмар обрушился на нас всех. Только я не должен показывать виду, что тоже волнуюсь… Придёт ли племянник Григорий? Откроет ли дверь? И зачем он её закрыл? Зачем?! А что значат его слова: "Ты же хотел узнать, куда тот Дачник девался? Вот теперь и узнаешь!"".
- Покойник!! - крикнул Покойник.
Он весь дрожал. "Наверно, рехнулся, - подумал я. - Нервы не выдержали".
- Протяни… Ты сразу… Как я… - Верхние его зубы не попадали на нижние. И он, как Глеб, не дотягивал фразы до конца.
Я протянул руку и нащупал… скелет. Он стоял в темноте. Рёбра и череп… Уже не нарисованные, а самые что ни на есть…
- Назад! - крикнул я.
Мы бросились обратно, к неверному свету тусклой и мрачной лампочки. Но теперь она казалась нам целым солнцем.
Внезапно догадка озарила меня: "Так вот как погиб тот Дачник! Вот куда он исчез!.."
Неужели и нас ждала та же горькая участь?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой снова знакомимся с героями повести, не все из которых будут героями
"Итак, судьбе было угодно, чтоб я понял и разгадал страшную тайну старой дачи, но тайна погибнет вместе со мной", - эта мысль заставила меня похолодеть. Но уже в следующую минуту я отогрелся, поняв, что не имею права поддаваться страху ни на мгновение! Рядом была Наташа и остальные… Я должен был их спасти. А пока что поднять или хоть чуть-чуть приподнять их дух!
Никто не узнал о моей догадке. Я остался с нею наедине.
Приятно быть наедине с лёгкими мыслями. А вот когда приходят тяжёлые, хочется, наоборот, не оставаться с ними с глазу на глаз, а с кем-нибудь посоветоваться, поделиться. Но посоветоваться я не мог!
Я должен был скрывать правду.
- Никакого скелета не было! Покойнику показалось…
- Как же не было? - промямлил Покойник. - А рёбра?..
- Галлюцинации! Вот и всё.
- Какие же галлюцинации… в темноте?
- Ты думаешь, бывают только зрительные галлюцинации? О, как ты наивен! Бывают и слуховые. И, как бы это сказать… осязательные.
- Зачем же ты тогда крикнул "назад"?
- Чтоб твои галлюцинации не передались другим. Дурные примеры, сам знаешь…
- Значит, я что же… сошёл с ума? - Губы Покойника задёргались.
Принц Датский обнял его за плечи.
- Все ненормальные считают себя нормальными, - сказал Принц. - А нормальным часто кажется, что они ненормальные. Так что не беспокойся. Вот послушай: мне на ум пришли кое-какие строчки. Может, тебе будет приятно?
И он стал декламировать, хотя никогда прежде своих стихов вслух не читал:
В этот день,
Когда мы все в подвале,
Среди вечной сырости и тьмы,
Мы ни капли духом не упали,
И готовы радоваться мы!
Да, пусть даже это подземелье
Нам подарит радость и веселье!..
Принц Датский обвёл всех застенчивым взглядом. На никто не веселился. Никто, кроме меня.
- Замечательно! - воскликнул я. - Ты очень верно отразил наше общее настроение!
Вслед за мной улыбнулась Миронова. Остальные не улыбались.
- Какие же галлюцинации? А рёбра?.. - продолжал сомневаться Покойник.
Я отвёл его в сторону.
- Покойник, будь человеком! С нами женщины. Подумай о них.
- Значит, это тот самый… Дачник?
- Скелет Дачника. Так я думаю. Всё, что осталось… Но держи это в тайне. С нами женщины… Найди в себе силы!
- Я поищу… - сказал бледный Покойник.
- Фактически мы с вами находимся в кабинете писателя! - воскликнул я, обращаясь сразу ко всем. - Покойник недавно сообщил нам, что один греческий философ сочинял в бочке. Вы слышали? А Глеб Бородаев творил в подвале! Пока Племянник ещё продолжает свои глупые шутки, давайте устроим выездное заседание нашего литературного кружка. Прямо тут, возле рабочего места писателя. Возле его, если можно сказать, станка! - Я приподнял бывший садовый столик, потряс им в воздухе и поставил на место. - Покойник, Принц и Миронова пусть что-нибудь сочинят. На тему дня! Они это быстро делают.
Миронова подняла руку и сказала:
- Принц уже…
Ничего, сочинит ещё. Ему ведь недолго! А Глеб вспомнит какую-нибудь историю из жизни дедушки.
У Наташи на руке были часики. Другие ребята, которые носят часы, всё время о них помнят, то и дело задирают руку, будто всегда куда-нибудь торопятся. А Наташа взглядывала на свои часики незаметно: просто опускала глаза.
- Электричка - в семнадцать… - сказала она. - Я надеюсь на тебя, Алик!
Она на меня надеялась. Не на Глеба. Не на Принца. Не на Покойника. А на меня! В эту минуту я был благодарен Племяннику, который запер нас в подземелье. Ведь если бы он не запер, я никогда не услышал бы этих слов.
- Их надо отвлечь, - сказал я Наташе. - Пусть они сочиняют и не мешают мне думать. Искать!.. Поверь: я оправдаю твои надежды. Мы успеем на электричку!
Она ничего не ответила.
- Итак, начинаем заседание кружка, - объявил я громко. - Смотрите, у каждого будет своё рабочее место: ровно пять ящиков.
Миронова подняла руку и сказала:
- Но нас шестеро.
- Я не буду садиться. Я буду ходить…
Я читал, что у знаменитых сыщиков были разные привычки, которые помогали им мыслить и распутывать преступления. Один, например, обязательно курил трубку. Это ему помогало. А я должен был непременно ходить взад-вперёд. И хотя говорят, что "в ногах правды нет", я докапывался до правды именно на ногах.
Заложив руки за спину, я стал бродить по подвалу. А все остальные присели на ящики.
Наташа просто отдыхала. Глеб пригнулся, будто сидел на своей последней парте в среднем ряду и боялся, что его могут вызвать к доске. Миронова сразу же раскрыла тетрадку и стала писать. Я был уверен, что она делает очередную "зарисовку". Принц Датский шевелил губами, а длинные руки его двигались как бы в такт словам, которых не было слышно, которые оставались где-то внутри и там же складывались в рифмованные строчки.
Покойник был похож на покойника. Я подошёл к нему.
- Всё кончено… - сказал он.
- Значит, сбудется твоя мечта!
- Какая?
- Ты ведь давно хотел умереть.
- Пожить бы ещё немного… - прошептал он.
- Я буду искать выход из положения. А ты возьми себя в руки. Отвлекись! Сочини стихотворение этой своей В. Э.
- Она не прочтёт его…
- Почему? Может, когда-нибудь обнаружат наши скелеты, и рядом с твоим будет лежать стихотворение. Она прочтёт и вздохнёт украдкой…
- Она не вздохнёт.
- Почему?
- Потому что её негу…
- Как - нету?
- Так… Не существует. Я не могу лгать тебе в эти последние часы своей жизни.
- А другая? А. Я.?.. Её тоже нет?
- Тоже.
- А Б. Ю.?
- И её…
- Ты что же, брал первые попавшиеся буквы?
- Почему первые попавшиеся? У меня была своя поэтическая система. Свой метод!
- Какой метод? Скажи. Раскрой тайну! Всё равно нам не много осталось…
- Поэтому я и скажу. Да, был у меня свой принцип! Я брал первую букву алфавита и последнюю, потом вторую от начала и вторую от конца, третью от начала и третью от конца. Так и получались: А. Я., Б. Ю., В. Э. Понимаешь?
- Ты здорово выучил алфавит! А любви, значит, не было?
- Почему? Я влюблялся, хотел умереть, потом охладевал, возвращался к жизни и снова влюблялся!
- В никого?
О, сколько на свете неожиданного и необъяснимого!
- Разве это первый случай в литературе? Разве и другие поэты не придумывали, не воображали себе образы любимых? И разве не поклонялись им, как живым людям? Разве не поклонялись?
- Я об этом не слышал.
- И не догадывался?
- Нет, не догадывался.
- Ну, как же ты так? Разве это не ясно?..
- Что?
- А то, что выдуманный образ почти всегда лучше реального?
- Ну уж, прости…
- Разве я могу простить, когда ты не понимаешь элементарных вещей?
Он снова заговорил в своей любимой манере, вопросами, чего я просто не выносил. Он всё время недоумевал: как это я не знаю, не слышал, не читал!
- Слушай, Покойник, хоть в этот последний час разговаривай по-человечески, - сказал я с плохо скрываемым раздражением. - Если хочешь, то объясни, а не хочешь…
- Почему бы мне не хотеть?
- Опять ты…
- Пойми, у каждого человека есть свой стиль разговора: это его индивидуальность. Разве это…
Я решительно сделал шаг в сторону.
- Не уходи! - Покойник схватил меня за руку. - Я хочу всё объяснить тебе… Может быть, ты случайно спасёшься и тогда откроешь тайну моих "посвящений"! Видишь ли, живые люди всегда обладают разными недостатками, слабостями. А вымышленный образ может быть без сучка и задоринки. Так сказать, идеальным! Ему как-то приятнее поклоняться. Как мечте! А люди всегда с недостатками…
- Зато ведь они живые!
- Разве это существенно?
- А разве нет?
Покойник взглянул на меня с жалостью:
- Когда-нибудь ты поймёшь. В общем, если ты случайно… Тогда прокомментируй мои стихи, чтобы не возникали вопросы. А то станут разыскивать всех этих А. Я. и В. Э., наткнутся на кого-нибудь не того…
- Покойник, не будь таким мрачным. Твой вид действует на других.
Он изобразил на лице "последнюю улыбку".
- Вот видите, какое у Покойника хорошее настроение! - сказал я. - А у тебя, Принц? Что ты там сочинил?
Я тоски в сыром подвале
Не испытываю, нет!
Здесь, в подвале, мы узнали,
Как прекрасен яркий свет!
Сердце радостное бьётся:
Всё в сравненье познаётся!
Принц Датский виновато развёл свои огромные руки в стороны:
- Вот… Пришло на ум. Может, вам будет приятно?
Физическая сила упорно продолжала сочетаться в нём с детской застенчивостью!
Добрый Принц хотел доставить нам радость, но стихи его никому особой радости не доставляли, потому что все уже к ним как-то привыкли. Кажется, первый раз в жизни Принц почувствовал это и, спрятав за спиной свои руки (он всегда не знал, куда их девать), тихо произнёс:
- Тогда простите…
- За что?! Ты очень точно выразил наше общее настроение! - воскликнул я с плохо скрываемым сочувствием.
Моё сочувствие не понравилось Принцу. Он вдруг разорвал стихи и выбросил в темноту. В ту самую, которая помогла ему оценить свет!
- Разве это не обычно? - задал свой очередной вопрос Покойник.
- Что? - не понял я.