Стоило старой плоскодонке немного покачаться на волнах, как вода хлынула во все щели. Но Пер-Ула, ничуть не беспокоясь, сидел на маленькой скамье на носу, окликая каждую птицу, пролетавшую мимо, и удивляясь, что Ярро не показывается.
В конце концов селезень услыхал крики мальчика и понял, что тот его разыскивает. Ярро несказанно обрадовался - хоть один из людей искренне любит его. Он стрелой кинулся к Перу-Уле, уселся рядом с ним и дал себя погладить. Оба были безмерно счастливы свидеться вновь.
Внезапно Ярро заметил, что плоскодонка наполовину заполнилась водой и вот-вот потонет. Он попытался втолковать Перу-Уле, что ему надо поскорее выбираться на берег - ведь ни летать, ни плавать он не умеет. Но малыш его не понимал. Тогда, не мешкая ни минуты, Ярро поспешил за помощью.
Вскоре он вернулся, неся на спине крошечного мальчугана, который был ростом намного меньше Пера-Улы. Если бы мальчуган не говорил и не двигался, его можно было бы принять за куклу. Он велел Перу-Уле тотчас взять длинный узкий шест, лежавший на дне плоскодонки, и с его помощью подвести лодку к одному из островков. Пер-Ула послушался и вместе с мальчуганом стал гнать лодку вперед. Несколько ударов шестом, и они подплыли к каменистому островку, окаймленному тростником. И в тот самый миг, когда нога малыша коснулась земли, плоскодонка, доверху наполнившись водой, затонула.
Увидев это, Пер-Ула уже не сомневался, что батюшка с матушкой страшно рассердятся. Он собрался было заплакать, но тут на островок опустилась стая больших серых птиц - это были дикие гуси. Крошечный мальчуган подвел Пера-Улу к птицам и стал рассказывать ему, как их зовут и что они говорят Малышу стало ужасно весело, и он забыл обо всем на свете.
Между тем в усадьбе хватились мальчика и стали его искать. Обшарили все сараи, клети и чуланы, заглянули в колодец и спустились в погреб. Узнавали и в соседних усадьбах, не заблудился ли Пер-Ула и не попал ли туда; поискали мальчика по всем окрестным дорогам, тропкам, да и внизу на берегу озера. Но его нигде не было, найти его не смогли.
Цезарь сразу догадался, что хозяева ищут Пера-Улу, но он и лапой не пошевелил, чтобы навести их на верный след. Он молча лежал на своем месте, будто дело это его вовсе не касается.
Лишь после полудня обнаружили следы мальчика внизу у причала. И тогда же заметили, что старая, рассохшаяся плоскодонка исчезла.
Хозяин с работниками тотчас сели в лодки и вышли на Токерн искать мальчика. Допоздна плавали они по озеру, но следов ребенка так и не нашли. Все решили: старая посудина затонула, и малыш мертвый лежит на дне озера.
Вечером мать Пера-Улы бродила по берегу. Хотя никто уже не сомневался в том, что мальчик утонул, она не могла поверить в это и продолжала искать сына. Она искала его в зарослях тростника и камыша, без устали бродила по низкому, заболоченному берегу, не замечая, что ходит по воде и что промокла насквозь. Ее душило безысходное отчаяние. Она не плакала, но непрестанно ломала руки и громким жалобным голосом звала своего сына.
Вокруг не смолкали крики лебедей, уток и кроншнепов. Женщине казалось, что птицы следуют за ней по пятам и жалуются и сетуют, точь-в-точь как она сама. "Должно быть, и у них горе, раз они так стонут", - подумала она. Но тут же опомнилась. Ведь это же всего-навсего птицы. Какое у них может быть горе!
Даже после захода солнца не смолкли горестные крики птиц. Многие следовали за женщиной и, разрезая крыльями воздух, со свистом и стонами проносились над ее головой.
Наконец отчаяние, переполнявшее сердце матери, заставило ее понять, что и у птиц может быть горе. Ведь и у них свои заботы о гнезде и о птенцах, свои огорчения и тревоги. И не такая уж большая разница между человеком и всеми живыми существами.
Тут она вспомнила, что крестьяне почти решили согнать с озера всех птиц, лишить их родного дома. "Вот какое у них горе! - подумала она. - Где они теперь будут вскармливать своих птенцов?"
Казалось бы, доброе и славное дело - превратить озеро в пашни и луга, но, может, надо осушить не Токерн, а какое-нибудь другое озеро, которое не служит прибежищем для стольких птиц?
Да, завтра крестьяне окончательно решат судьбу озера. И не потому ли ее маленький сынок как раз сегодня и пропал? Может это предостережение, чтобы склонить ее сердце к милосердию и, пока не поздно, предотвратить столь жестокое деяние?!
Женщина быстро направилась в усадьбу и поделилась своими думами с мужем. Она сказала, что смерть Пера-Улы - кара им обоим. И сразу поняла: муж ее думает то же, что и она.
У них и без того был большой надел земли, но если бы воду в озере спустили, их владения бы удвоились. Потому-то они пеклись об этом больше других крестьян. И как раз отец Пера-Улы подбил соседей пойти на такое дело, чтобы оставить сыну вдвое больше земли, чем ему самому досталось от отца.
И вот теперь Токерн отобрал у него сына накануне того дня, когда он должен был подписать контракт об осушении озера. Жене не пришлось долго отговаривать его от этой затеи.
- Да, наверно, Господу не угодно, чтобы мы нарушили сотворенный им порядок, - сказал он, - я утром поговорю об этом с другими и думаю, мы так и решим! Пусть все остается, как есть.
Пока хозяева толковали меж собой, Цезарь лежал у очага. Приподняв голову, он внимательно слушал. Когда же ему показалось, что теперь дело выгорело, пес подошел к хозяйке и, вцепившись зубами в подол юбки, повел ее к двери.
- Цезарь! Никак ты знаешь, где Пер-Ула?! - закричала она.
Радостно залаяв, пес бросился к двери. Она отворила дверь, и Цезарь ринулся прямо вниз, к озеру. Теперь хозяйка была уверена, что он знает, где Пер-Ула, и побежала следом за ним. И стоило им спуститься вниз к берегу, как с озера послышался детский плач.
Пер-Ула провел с Малышом-Коротышом и птицами самый веселый день своей жизни, но потом вдруг заплакал, потому что проголодался и боялся темноты. Он очень обрадовался, когда появились матушка с Цезарем, а следом за ними отец и забрали его домой.
XX
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Пятница, 22 апреля
Как-то ночью Нильс спал на небольшом скалистом островке озера Токерн; проснулся он от ударов весел. Едва он открыл глаза, как его ослепил такой яркий свет, что мальчик начал мигать и щуриться.
Вскоре на краю тростниковых зарослей он заметил плоскодонку, на корме которой на железном штыре был укреплен горящий смоляной факел. Багровое пламя факела отражалось в водах черного, как ночь, озера, и яркий свет, должно быть, привлекал рыб: вокруг отблесков пламени мелькало множество темных полосок; они непрерывно шевелились, то и дело меняясь местами.
В плоскодонке сидели два старика. Один греб, другой, стоя на корме, держал в руках короткую острогу с грубыми крючками на конце. Тот, что греб, в своем тонком поношенном плаще походил на бедного рыбака. Он был мал ростом, суховат и, судя по обветренному лицу, привык, видно, выходить на озеро в любую погоду. Другой - плотный, хорошо одетый крестьянин, держался с достоинством, уверенно, должно быть, жил он в достатке.
- Стой! - приказал крестьянин, когда лодка подошла к каменистому островку, где спал Нильс, и с этими словами метнул острогу в воду. Когда же он вытащил ее, из озерной глуби, на крючке извивался великолепный длинный угорь.
- Глянь-ка, - сказал крестьянин, снимая угря с крючка. - Хорош! Такого не стыдно домой принести. Богатый у нас улов! Можно спокойно поворачивать обратно.
Но спутник его не брался за весла, а сидел озираясь вокруг.
- Красота-то какая сегодня ночью на озере! - сказал он.
На озере и в самом деле было красиво. Стояла мертвая тишина, и вся водная гладь словно отдыхала, застыв в блаженном покое. Его нарушали лишь полоски на воде, там, где прошла лодка. Озеро мирно лежало, будто золотистая дорожка, освещенная огнем. Ясное, иссиня-черное небо было густо усеяно звездами. Берега, кроме западного, скрывались за островками, поросшими тростником. Там, на западе, огромным треугольником чернела на небосводе гора Омберг, мрачная и могучая, казавшаяся еще более высокой, чем обычно.
Крестьянин отвернул лицо, чтобы отблески пламени не слепили глаза, и огляделся вокруг.
- Да, красиво здесь, в Эстеръюльне, - произнес он, - но красота здешних мест - это еще не самое важное.
- Что же тогда самое важное? - спросил гребец.
- А то, что здешние края люди всегда любили и почитали!
- Да, наверно, это правда.
- Хорошо бы знать, что так пребудет вечно.
- Кто ж это может знать? - спросил сидевший на веслах.
- В нашем роду хранится старинное предание, - заговорил крестьянин, опираясь на острогу, - которое переходит от отца к сыну, а в предании говорится о том, что станется с Эстеръётландом.
- Может, расскажешь? - попросил гребец.
- Мы не рассказываем это предание всем встречным-поперечным, но от старого товарища не утаю:
* * *
- В поместье Ульвоса, здесь в Эстеръётланде… - начал крестьянин (по голосу его чувствовалось, что историю эту он не раз слыхивал от других и выучил ее назубок). - Так вот, в поместье этом много лет тому назад жила одна госпожа. Она владела даром ясновидения, умела заглядывать в будущее и предсказывать людям, что с ними случится, до того точно, словно уже видела это собственными глазами. Зато и шла о ней слава повсюду. Из ближних и дальних краев к ней валили люди, желая узнать свое будущее.
И вот сидела как-то хозяйка Ульвосы в зале своего замка и пряла, как водилось в былые времена. Тут в зал вошел бедный-пребедный крестьянин и сел на лавку возле самых дверей.
- Хотелось бы знать, любезная фру, о чем вы думаете? - немного погодя спросил крестьянин.
- Думаю я о возвышенных и священных делах, - отвечала она.
- Ну а если я спрошу вас о том, что меня заботит?
- Да у тебя, поди, одна забота - как бы побольше собрать зерна со своей пашни. Ну, а я привыкла, чтоб мне задавали вопросы императоры - удержится ли у них на голове корона. Или папа римский - сохранит ли он ключи своей власти.
- Да, на такие вопросы отвечать, видно, нелегко. Слышал я еще, будто никто не ушел отсюда довольный тем, что ему предсказали.
Тут хозяйка Ульвосы, закусив губу, чуть приподнялась на скамье.
- Так вот что ты обо мне слышал! - молвила она. - Ну что ж, спроси и ты меня, о чем хотел. Посмотрим, смогу ли я потрафить тебе.
Крестьянин поведал ей свое дело. Он пришел спросить, что ждет в будущем провинцию Эстеръётланд? Дороже родного края для него нет ничего на свете, и если он услышит обнадеживающий ответ на свой вопрос, то успокоится до конца дней своих.
- Ну, если ты только это хочешь узнать, - молвила мудрая госпожа, - думаю, останешься доволен. Знай - не сойти мне с места - Эстеръётланд ждет счастливая участь! Этой провинции всегда найдется чем похвалиться перед другими.
- Славный ответ, любезная фру! - сказал крестьянин, - и я им премного доволен; только хотелось бы знать, как это сделается.
- Очень просто, - ответила хозяйка Ульвосы. - Ведь Эстеръётланд и так уже широко известен! Разве найдется в Швеции хотя бы одна область, которая может похвалиться сразу двумя такими монастырями, как Альвастра и Врета, и таким чудесным собором, как в Линчёпинге?
- Так-то оно так, - сказал крестьянин, - да только я человек старый и знаю, что пристрастия людей со временем меняются. Боюсь, настанет час, когда они не будут почитать наш край ни за Альвастру, ни за Врету, ни за наш собор.
- Может, ты и прав, - молвила хозяйка Ульвосы, - но все равно можешь не сомневаться в моем пророчестве. Я велю возвести новый монастырь в усадьбе Вадстена, и он, пожалуй, станет самым знаменитым на Севере. Туда будет ездить и знать, и простой люд, и все станут прославлять этот край за то, что в его пределах есть такая святыня.
Крестьянин ответил, что рад ее словам. Только ему хотелось бы знать, что принесет их краям честь, если монастырь в Вадстене вдруг утратит свою славу.
- Нелегко тебе угодить, - сказала хозяйка Ульвосы, - но я все же могу заглянуть в будущее и предсказать: прежде чем монастырь в Вадстене утратит свой блеск, рядом с ним воздвигнут замок, великолепнее которого по тем временам не будет на свете. И станут гостить в том замке короли да князья, и сия прекрасная жемчужина прославит наш край.
- И это мне тоже отрадно слышать, - сказал крестьянин. - Но я человек старый и знаю, как преходяща слава всех королей и князей. А если и замок придет в упадок, любопытно, что привлечет взоры людей к здешним краям?
- Многое же ты хочешь знать, - молвила хозяйка Ульвосы, - но я все же могу заглянуть в будущее и предсказать: вижу, как жизнь бьет ключом в лесах вокруг Финспонга! Вижу, как встают там железоделательные заводы и кузни, и полагаю, что вся провинция будет в великой чести, когда там станут добывать железо!
Крестьянин не скрывал, сколь радостно ему слышать такое.
- Ну а если грянет беда и Финспонгский рудник тоже утратит свою славу?
- Нелегко тебе угодить, - вздохнула хозяйка Ульвосы, - но я все же могу заглянуть в будущее и предсказать: вижу, как господа возводят в приозерье большие, богатые поместья. Думается мне, эти господские усадьбы украсят наши края куда больше, чем все, о чем я говорила.
- Ну а если настанет время, когда эти большие поместья никого уже не удивят? - стоял на своем крестьянин.
- Все равно, не бойся, - сказала хозяйка Ульвосы. - Вижу, как у самого берега озера Веттерн бурлят старейшие у нас в стране целебные источники на лугах Медеви. Эти источники принесут нашим краям небывалую славу!
- Великую новость узнал я от тебя, - обрадовался крестьянин. - Ну а если настанет время, когда люди станут искать исцеления у других источников?
- Не печалься из-за этого, - ответила хозяйка Ульвосы. - Вижу, как тысячи и тысячи людей селятся на нашей земле от Муталы до Мема, и неустанно трудятся. Они проложат водный путь через всю провинцию, и все снова станут славить Эстеръётланд.
Но крестьянин никак не унимался.
- Вижу, как водопады у Муталы вертят колеса, - продолжала хозяйка Ульвосы. На щеках ее выступили красные пятна, она начала терять терпение. - Слышу, как стучат кузнечные молоты в Мутале, а ткацкие станы в Норчёпинге.
- Да, добрая это весть, - согласился крестьянин, - но ведь все на свете меняется.
У госпожи лопнуло наконец терпение.
- Ты говоришь - все меняется, - сказала она. - А я вот назову тебе такое, что останется вечным и неизменным. Это - такие вот спесивые и упрямые крестьяне, как ты! И не переведутся они в здешних краях до конца света!
Не успела хозяйка Ульвосы вымолвить эти слова, как крестьянин поднялся, радостный, довольный, и поблагодарил ее за добрые вести.
- Наконец-то я доволен, - сказал он.
- Теперь-то мне ясно, чего ты желал, - вымолвила хозяйка.
- Думаю я, любезная фру, - сказал крестьянин, - все, что возводится на земле по приказу королей, духовенства и сильных мира сего, не проживет века. А вот когда вы сказали: в Эстеръётланде не переведутся крестьяне - гордые и стойкие, я знаю: края наши вечно будут в чести. Только те, кто своими руками украшают землю, могут из века в век приносить своей стране благосостояние и славу!
XXI
СЕРМЯЖНЫЙ ЛОСКУТ
Суббота, 23 апреля
Мальчик летел высоко-высоко в поднебесье. Под ним простиралась огромная равнина Эстъётаслеттен. А он, сидя верхом на белом гусе, пересчитывал на лету бесчисленные белые церкви, поднимавшиеся над небольшими рощами. Прошло совсем немного времени, а он насчитал уже целых пятьдесят. Но сбился со счета и перестал.
Во многих усадьбах высились огромные, выкрашенные в белый цвет двухэтажные дома, такие богатые на вид, что мальчик не переставал удивляться.
"Должно быть, крестьян в здешних краях нет, - сказал он самому себе, - крестьянских усадеб я не вижу".
Тут все гуси как загогочут:
- Крестьяне живут здесь, как господа! Крестьяне живут здесь, как господа!
На равнине лед и снег уже растаяли, и всюду начались весенние полевые работы.
- Что за длинные раки ползут по полям? - немного погодя спросил мальчик.
- Это - плуги и волы! Плуги и волы! - хором отвечали дикие гуси.
Волы тащились так медленно, что трудно было даже понять, двигаются они или стоят на месте. И гуси кричали им:
- Этак вам землю до будущего года не вспахать! Вам землю до будущего года не вспахать!
Но и волы не оставались в долгу. Задрав морды, они мычали:
- От нас за один час пользы больше, чем от таких, как вы, за целую жизнь!
Кое-где плуги были запряжены лошадьми. Они двигались вперед куда ретивей и быстрей, чем волы. Но гуси и тут не могли удержаться, чтобы не подразнить лошадей.
- Не стыдно вам воловью лямку тянуть? - гоготали они. - Не стыдно вам воловью лямку тянуть?
- А вам не стыдно лентяйничать? - ржали в ответ лошади.
По двору усадьбы расхаживал баран. Его только-только остригли, и он то легко носился по двору - бодался, ронял на землю малышей, загонял цепного пса в конуру, то расхаживал с важным видом, будто он всей усадьбе - хозяин.
- Баран, а баран, куда шерсть девал? - допытывались гуси из поднебесья.
- Отослал на камвольную фабрику Драгс в Норчёпинге, - протяжно блея, ответил баран.
- Баран, а баран, куда рога девал? - допытывались гуси.
Но рогов у барана, к его величайшему горю, никогда не бывало. И спросить барана о рогах - значило нанести ему кровную обиду. Баран так разгневался, что долгое время бегал по двору, бодая лбом воздух…
По проселочной дороге шел какой-то человек, гоня перед собой стадо поросят из Сконе. Им было всего несколько недель от роду, и хозяин собирался продать их на севере. Малютки бодро семенили ножками и, тесно сгрудившись, держались рядышком.
- Хрю-хрю-хрю! Зачем так рано отобрали нас у батюшки с матушкой! Хрю-хрю-хрю! Что будет с нами, бедными детками? - хрюкали поросята.
Тут даже дикие гуси пожалели и не стали задирать несчастных малюток.
- Вам будет лучше, чем вы думаете! - загоготали они, пролетая мимо.