21 февраля. Больница.
Нога вся в гипсе. Она такая тяжелая, что весит, наверное, не менее пуда. Сейчас боль немного утихла. Я все время до мельчайших подробностей вспоминаю нашу лыжную вылазку.
После того как я сама убедилась в трусости Юры, у меня сразу пропало хорошее настроение. Ребята веселились и пели песни, а я сидела в соседней комнате одна, и мне было тошно до слез. За мной прибежала Файка, но я ей сказала, что у меня болит голова и что и хочу немного пройтись на лыжах.
- Иди, только не надолго, потому что в 9 часов вечера мы уезжаем, - сказала Файка.
Я попросила разрешения у Владимира Соломоновича. Он меня отпустил не более как на полчаса. Я взяла лыжи, повязала шею Файкиным шарфом и вышла из базы.
Уже начинало смеркаться. Я быстро катилась на лыжах, стараясь стряхнуть плохое настроение. Было очень холодно, мороз так и обжигал щеки. Все деревья стояли в снегу. Вдруг я увидела очень хорошую горушку. Горушка была не высокая, но довольно крутая. Тут и там росли сосны.
Я подумала: "Съеду с горушки и поверну обратно. Уж очень холодно".
Я влезла на гору, наверху немного передохнула и, сильно оттолкнувшись, помчалась вниз. Я мчалась с такой быстротой, что только ветер свистел в ушах и по обеим сторонам взлетал снег. Вдруг я почувствовала, что снегом мне запорошило глаза. Я на минутку зажмурилась и перестала тормозить. А когда я открыла глаза, я увидела, что несусь прямо на высокую сосну.
"Левей, левей", мелькнуло у меня в голове, но было уже поздно. Я налетела на сосну с такой силой, что из глаз посыпались искры. Правая лыжа пополам. Я грохнулась куда-то вниз, чувствуя сильную боль в ноге. Больше ничего не помню.
Когда я очнулась, увидела Юру. Он стоял на коленях и тер мне снегом лоб. В ту минуту меня нисколько не удивило появление Юры Троицкого в лесу…
Юра осторожно снимал чулок с моей ноги, а я стонала от боли.
- Лида, тебе очень больно? - спрашивал Юра. - Потерпи немного, я сделаю из лыж санки и повезу тебя на базу.
Он снял свою теплую куртку и закутал меня. Потом скрепил свои лыжи веревкой, которая нашлась у него в кармане, и на веревочные переплеты наложил еловых ветвей. Получилось нечто вроде санок. Юра уложил меня на эти санки. Мне было так больно, что я закричала:
- Нет, нет, лучше оставь меня здесь!
- Я не могу тебя оставить, потому что ты замерзнешь.
И он потащил санки, волоча их вместо веревки на лыжной палке. Мне было очень больно, особенно на ухабах, но я старалась не стонать, когда открывала глаза и видела перед собой согнутую Юрину спину и тонкой фуфайке.
Дорога тянулась без конца. Видно, нелегко было Юре тащить такую тяжелую персону, как я. Когда он на минутку остановился передохнуть, я спросила:
- Юра, как ты здесь очутился?
- Я видел, как ты вышла из базы, и решил отправиться вслед за тобой. Мне надо было с тобой поговорить, но ты так быстро мчалась на лыжах, что я еле за тобой поспевал… Ну, поехали.
И он снова поволок санки.
Не помню, как Юра притащил меня на базу, не помню, как вызвали карету скорой помощи. Помню только, что санитары в белых халатах и носилках перенесли меня в карету, и я видела испуганные лица ребят.
Потом меня привезли сюда в больницу.
22 февраля вечером.
В моей палате, кроме меня, лежат еще четверо ребят. Одна девочка, у которой зашит живот после операции аппендицита, и три мальчика с переломами.
Сегодня приемный день. С двух часов дня начался приезд родных.
Ко всем ребятам пришли родители. А ко мне никто не пришел. Мне было очень обидно, и к тому же так болела нога.
"Забыли. Все меня забыли", думала я, лежа с закрытыми глазами и стиснутыми зубами. Вдруг около моей кровати послышался какой-то шорох. Я открыла глаза и увидела маму и папу, одетых в белые халаты.
- Ну и напугала же ты нас, Лидка, - сказал папа и как-то печально улыбнулся.
Мама начала вытаскивать из карманов яблоки, конфеты и целую кучу записок.
- Это тебе прислали ребята из школы, - сказала мама.
Как я была рада видеть моих милых, дорогих стариков. И как это мне могло прийти в голову, что они меня забыли.
Полчаса пролетели незаметно. Я старалась смеяться и шутить, чтобы мама и папа не догадались, как мне больно.
- Ты совсем молодцом, - сказал папа уходя, - я горжусь тобой, дочка…
Эти слова были для меня самой лучшей наградой.
Когда они ушли, я начала медленно читать записки, чтобы продлить удовольствие.
Там были записки от Вари, Нади, Бориса (даже Мишка нарисовал какую то каракулю) и четырнадцать записок из школы.
Вот что писала мне Файка:
"Лидочка, милая, как мы за тебя волнуемся - вся школа только и говорит, что об этом несчастном случае с твоей ногой. А Владимир Соломонович так расстроился, что даже похудел. Конечно, ему неприятно, что все это произошло на его лыжной вылазке. Знаешь, Лиза, я не могу забыть той минуты, когда мы выскочили на крыльцо базы и увидели раздетого, посиневшею от холода Троицкого и тебя, лежавшую без сознания на еловых ветках. Вот так Матильда! Никто не ожидал от него такого геройства. Владимир Соломонович только обнял его и сказал:
- От моего имени и от имени всех ребят благодарим тебя за твой мужественный и благородный поступок…
А когда приехала карета, мы заметили, что у Троицкого отморожена одна щека (ее сейчас же начали растирать снегом).
Ну, Лидуха, поправляйся скорей.
Целую миллион раз, твоя Фаина".
24 февраля.
Только что ушел Юра. Оказывается, он приходил в больницу уже второй раз, но в первый раз его не пустили. Я доедала после обеда манную кашу с вареньем, как вдруг заходит наша нянечка и говорит: "Там какой-то кавалер спрашивает Лиду Карасеву". Я чуть не подавилась манной кашей и закричала "Это я Карасева! Пусть идет сюда!.." Через минуту открылась дверь, и в палату вошел Юра в длинном белом халате, который делал его очень взрослым. И только тут я заметила, что Юра красивый мальчик.
Он сел возле моей кровати. Сперва мы не знали о чем говорить и только смотрели друг на друга. Мне было стыдно, что у меня остриженные волосы, и я такая некрасивая.
Наконец я решила сказать то, что мучило меня все эти дня.
- Юра, прости меня. Я тогда обидела тебя при всех ребятах, назвав трусом. Прости, если можешь…
- Я на тебя не сержусь, - тихо сказал Юра. - А Вакулину я не дал сдачи вот почему. Потому, что я понимал его обиду и злость. Ведь накануне на собрании меня вместо него выбрали редактором стенгазеты.
Мы помолчали. Потом я попросила рассказать школьные новости.
Юра сказал, что ему очень нравится работать в редколлегии, что теперь он сочиняет дружеские пародии на ребят, что Беляев из его класса сделал модель паровоза, управляемого по радио, и что на завтра назначено волейбольное соревнование всех школ нашего района.
- Интересно, кто будет играть в школьной команде вместо меня? - сказала я. - Юра, неужели же я больше никогда не смогу играть в волейбол?
- Что за глупости, конечно, сможешь.
- Но ведь я буду хромая.
- Это еще неизвестно.
Тут я решилась и спросила:
- Юра, ну а предположим, что я буду хромать. Скажи, ведь ты будешь относиться ко мне попрежнему, не правда ли? Например, тебе не будет неприятно ходить в кино с хромой девочкой?..
Юра вспыхнул и сказал сердитым голосом:
- Лида, как тебе не стыдно! Ты плохо меня знаешь, если задаешь такие дурацкие вопросы. Если б даже тебе отрезало обе ноги трамваем, я все равно остался бы твоим другом.
Как мне было приятно слышать эти слова.
11 марта.
Какая радость! Я начала ходить, и прихрамываю очень мало. Доктор сказал, что постепенно хромота совсем исчезнет. Я даже боюсь верить его словам… Через неделю я выписываюсь из больницы.
23 марта.
Итак, я снова дома. Вчера Борис и Надя привезли меня из больницы на такси. Конечно, и могла бы дойти и пешком до трамвая, но так получалось торжественней. Когда я приехала домой, все соседки сбежались меня смотреть. Все щупали мою сросшуюся ногу, ахали и заставляли меня ходить по комнате. Я еще немного прихрамываю, но доктор дал мне честное слово, что это пройдет. Я чувствую, что я теперь уже могла бы играть в волейбол.
Все домашние ко мне очень заботливы.
Когда сели обедать, папа сообщил мне новость, которую уже все знали, кроме меня: оказывается, завком, узнав о моей болезни, дал папе путевку в Крым, чтобы отправить меня на поправку.
- Поедешь на месяц в Ялту, там сейчас весна в разгаре, уже миндаль цветет, - сказала Надюша.
- А как же школа? Я и так пропустила больше месяца.
Папа сказал, что он вчера ходил в школу и говорил с директоршей. Школа не возражает против моего отъезда; меня переведут в 8-й класс с тем, чтобы осенью я сдала переэкзаменовку.
Мне как-то не верится, что я 25-го уезжаю в Крым, о котором я так много слыхала. Я встречу весну на юге!
25 марта.
Только что поезд отошел от перрона. Меня провожала тьма народу: Борис, Надя, Юра, Файка, Егоров, Птицын, Колесникова, Мира Коган и Астахович. У меня в ушах до сих пор звучат их голоса:
- Поправляйся, Карасиха!.. Пиши, Лида!..
Когда поезд тронулся, Юра вскочил на подножку вагона и сунул мне в руки книжку.
- Это тебе читать в дороге! - крикнул он, спрыгивая на ходу.
Вокзал остался позади. Я пошла на свое место, чувствуя себя совсем взрослой (потому, что в первый раз ехала одна).
В вагоне очень уютно. На столиках горят лампочки под зелеными абажурами. Проводники готовят постели. Мне захотелось побыть одной. Я вышла в тамбур и остановилась у окна. Тут я раскрыла книгу - это были рассказы Джека Лондона. Внутри лежала какая-то записка. Я прочитала:
"Лида! На вокзале, наверное, не успею с тобой поговорить. Я хочу поделиться с тобой своей радостью, сегодня, после долгого перерыва, я получил письмо с Камчатки от отца. Он пишет, что в июне приедет в Ленинград и заберет меня к себе. Я тебе не раз говорил, как я люблю своего отца, и ты поймешь мою радость. Я буду тебе часто писать в Крым, ждать твоего возвращения и думать о том, как мы с тобой кончим школу и вуз и вместе поедем в какую-нибудь далекую экспедицию.
Не забывай своего верного друга Юрия (бывшего Матильду)".
Я прочитала эту записку и вдруг почувствовала себя такой счастливой, что, наверное, во всем поезде не было другой такой счастливой девочки, как я.
Я прижалась носом к стеклу окна и долго думала о всем том хорошем что ожидает меня впереди: о поездке на юг к морю и солнцу, о наших ребятах, о том, что я скоро смогу играть в волейбол, о дружбе с Юрой и о том, что мы с ним обязательно поедем в экспедицию и не будем никогда расставаться.
А поезд мчит все быстрее и быстрее…