- Порода такая, - зарделся Петя, - у нас все тощие. Я здоровый и сильный, занимаюсь спортом, имею значок "Готов к труду и обороне", ворошиловский стрелок, катаюсь на коньках, в институтских соревнованиях на лыжах занял четвертое место. И аппетит у меня зверский, но, как моя мама говорит, "не в коня корм". И Нюра меня откормить не может. Разве вот жена приедет…
- Ты женат? - удивился Ярков.
- Да, - покраснел до кончиков ушей Петя, - со дня на день жду телеграмму из Ленинграда о рождении ребенка. Мы с женой в одном институте учились.
- Да-а… значит, октябрины будем праздновать.
- Будем! - радостно согласился Петя.
- А вот красный галстук не советую носить. Иностранцами это может быть неправильно истолковано. Многие считают, что в Москве даже дома выкрашены в красный цвет, чтобы показать нашу революционность, и центральную площадь поэтому назвали Красной.
- А она еще с семнадцатого века называется Красной, что значит "красивая", - заметил Петя.
- Сегодня мы поедем знакомиться с нашим "Интуристом" и корреспондентом ТАСС, - предложил Ярков, - завтра - с инженерами-приемщиками. Они принимают советские заказы от фирм. Потом навестим наших граждан, которые постоянно проживают здесь, многие даже родились в Финляндии, имеют советские паспорта, а вот в Советском Союзе никогда не бывали, работают на фабриках, в конторах. Посмотрим, как они живут, чем мы им можем помочь. Здесь есть юноши военнообязанные, надо их знать, подготовить к выполнению воинского долга в Красной Армии. Как видишь, мы не только загс, но еще и военкомат.
- Вот уж никак не думал, что есть такие люди, которые не были на своей родине, - признался Петя.
- Всякое бывает… Ну что ж, поехали, но повяжи другой галстук.
- У меня нет другого. - Петя снова густо покраснел.
- Зайдем ко мне, я тебе подберу подходящий.
Петя быстро уложил папки в сейф, запер его, и они поднялись на второй этаж, в квартиру консула. Здесь было очень чисто, но пустынно и по-холостяцки неуютно. Ярков открыл дверцу шкафа, на внутренней стороне которой висели галстуки всех цветов, выбрал золотистый в косую широкую коричневую полоску и протянул Пете. А тот ослабил узел на своем галстуке, снял его через голову и беспомощно теребил в руках тот, что подал ему консул. Ярков понял, что не умеет парень завязывать галстук, что кто-то однажды ему завязал, и он ежедневно то ослабляет, то подтягивает узел.
- Сейчас покажу, - сказал добродушно Ярков, - сам намучился в свое время. С начала революции до конца гражданской войны носил матросскую форму, а она не терпит галстуков. Итак, смотри и запоминай. - Константин Сергеевич сделал в воздухе движение руками, как бы завязывая галстук. Потом велел Пете развязать и снова завязать.
Петя вспотел от напряжения.
- Ну что ж, потренируешься дома, освоишь эту нехитрую премудрость… Поехали в "Интурист".
В нижнем этаже большого дома на людной улице в витрине были развешаны запыленные и выцветшие фотографии с видами городов Советского Союза.
В приемной "Интуриста" посетителей не было. В кабинете директора за столом сидел молодой человек и со скучающим видом читал книгу.
Познакомились. Директор - Федор Маслов, молодой, веснушчатый, рыжеватый человек, - на вопрос консула, почему в "Интуристе" пусто, объяснил, что немногие отваживаются ехать в Советский Союз, а если едут, то берут с собой целые чемоданы консервов, сухарей, боятся умереть у нас с голоду. Возвращаются обратно радостно возбужденные, с самым добрым чувством приходят, благодарят. Но газеты предпочитают умалчивать об этом. Нередко людей, рассказывающих о своих хороших впечатлениях от туристской поездки в СССР, увольняют с работы.
- План не выполняем, из Москвы получаем нагоняй, а что мы можем сделать? - развел руками директор.
- Вы коммерческое предприятие, - заметил консул. - Пойдите в финское бюро путешествий, поговорите с представителями туристских компаний Англии, Америки, Франции, поучитесь у них делать рекламу. Посмотрите, какая непривлекательная у вас витрина, старые, плохие фотографии дворцов, церквей. Покажите наших людей, как они работают, занимаются спортом, развлекаются. Покажите наш театр, народные ансамбли, курорты, детские учреждения. Почаще меняйте фотовыставки, чтобы возле витрин всегда был народ. Люди должны знать, что они могут увидеть, с чем познакомиться. Недаром говорят: реклама - мать торговли.
Маслов с благодарностью пожал руку Яркова.
- Спасибо, а то я уж решил в отставку подавать, не идет у меня дело.
- А дело-то весьма важное, - сказал консул. - Надо, чтобы люди лучше узнали нашу страну, помыслы наших людей, прониклись к нам доверием, тогда всякая клевета потеряет силу.
Из "Интуриста" Ярков с Петей направились в корреспондентский пункт, который помещался недалеко от полпредства и занимал квартиру в частном доме.
На звонок дверь открыла молодая улыбчивая женщина.
- Ирина Александровна, - крикнула она. - к нам сам консул припожаловал!
- Откуда вы меня знаете? - удивился Ярков.
- Ну кто же вас не знает? Я вас видела в столовой, когда заходила туда брать обед, видела в вестибюле. А я секретарь нашего корреспондента. Надеждой меня зовут. Проходите, проходите…
Ярков с Петей прошли в кабинет, и Константин Сергеевич внутренне ахнул. Его встретила женщина, чем-то его поразившая. На него удивленно и холодновато глянули светло-карие глаза, в которых вдруг заиграли искорки иронии; женщина широко улыбнулась, и глаза стали озорными и веселыми.
- Чему мы обязаны такой честью? Ну раз пришли, то будете желанным гостем… Ирина Александровна, - представилась корреспондентка. - Очень рада познакомиться с вами. Присаживайтесь, - пригласила она гостей к журнальному столику. - Мы с Надюшей сейчас приготовим кофе с корреспондентскими сухариками.
- Ну уж это сделаю я, - возразила Надюша.
Ирина Александровна сложила в стопку журналы, пододвинула медный курительный столик.
- Вы курите? - спросил Ярков.
- Все мои гости курят, - ответила Ирина Александровна, - прошу, - показала она рукой на коллекцию пачек с сигаретами.
Петя извиняющимся тоном сказал, что он не курит. Ярков жадно закурил и оглядел кабинет. Письменный стол завален газетами. Сбоку у окна ваза со свежими розами, а рядом с ней фотография женщины с мальчиком лет трех на коленях. Женщина имела фамильное сходство с Ириной и выглядела чуть старше ее. На стенах несколько пейзажей, на полу ковер. Присутствие женщин сказывалось даже в еле уловимом аромате духов, смешанном с запахом типографской краски. На столе в пишущей машинке заложен лист бумаги. Видно, Ирина Александровна работала.
- Вы давно здесь? - спросил консул.
- Второй год.
- Очень хорошо! Значит, вы поможете мне освоиться с обстановкой в стране. Я попрошу у вас специальной аудиенции, - сказал Ярков.
- Зачем же так пышно? - засмеялась Ирина Александровна. - Я охотно поделюсь с вами тем, что знаю.
Ярков чувствовал себя скованным в присутствии этой женщины. Он не мог найти верного тона, который создает контакт с собеседником. Ему почему-то хотелось говорить с ней высокопарно, а получалось казенно и глупо. Напряжение сняло появление Надюши с подносом, на котором стояли чашки, ваза с печеньем и ярко начищенный кофейник из красной меди.
- Вот и кофе, - сказала весело Надюша, - и наши корреспондентские сухарики, мы с Иринушкой их сами печем. У нас здесь и кухня есть. Придете в следующий раз, мы вас угостим нашими бифштексами с жареной картошкой и квашеной капустой. Ирина мастер готовить капусту. Она у нас стряпуха высшего класса.
Ярков удивился.
- Когда это вы успеваете? - спросил он.
- Между утренней и вечерней почтой, - ответила Ирина. - Ходить в полпредовскую столовую некогда, там дают обеды, когда выходят вечерние газеты, поэтому мы предпочитаем питаться здесь. А кофе у нас мастер готовить Надюша, она его готовит по-венски.
Обе женщины, видно, были не только сослуживцами, но и подругами. "Надюша" и "Иринушка" - называли они друг друга. Обеим было лет по двадцать пять. И обе были очень разные. Надюша, ровная, мягкая, улыбчивая, добродушная, относилась к своей подруге с какой-то материнской заботой и любовью. Ирина - энергичная и вместе с тем удивительно женственная, быстрая, но не суетливая. Она улыбалась редко, но улыбка сполохом освещала ее лицо. Освещала на секунду, обнажая ослепительно белые зубы. Порой грустинка залегала между бровей и так же быстро исчезала.
"Не проста, ох, не проста", - подумал Ярков.
Ирина пригубила свою чашку кофе, поднялась и сказала:
- Надюша, ты занимай гостей, а я должна извиниться, мне надо допечатать телеграмму.
Она села за машинку и, прикусив нижнюю губу, стала отщелкивать информацию. Иногда она останавливалась, пальцы в напряжении нависали над клавиатурой, точно выжидая команды. Мысль оформлялась, и снова стучала машинка. Удары были легкие, быстрые. Даже по стуку можно было определить, что выстукивали пальцы не личное, а деловое письмо. Какие-то строчки выражали гнев, другие - уверенность. Ярков подивился, что машинка может звучать, как музыкальный инструмент. А может, это ему показалось?
Ирина, взяв двумя руками лист бумаги, прочитала написанное, свернула бумагу пополам, аккуратно уложила в сумку и снова извинилась.
- Я поеду отправлю телеграмму. Это информация о ходе судебного процесса над Антикайненом. Очевидно, я вас уже не застану. До свиданья, до скорой встречи, - и, натянув на золотистые кудри берет, скрылась.
- У вас есть машина? - спросил Надюшу Ярков.
- Нет, кроме пишущей машинки, других машин нет, - ответила она. - Но есть велосипед. А до телеграфа здесь несколько минут езды.
- Я бы мог отвезти Ирину Александровну на машине.
- С чего бы вдруг? - засмеялась Надюша. - Мы каждый день по два, а то и по три раза ездим на телеграф.
Консулу стало вдруг скучно, он быстро допил кофе и заторопился домой.
- Приходите к нам почаще, - сказала на прощанье Надюша.
- О, я боюсь помешать Ирине Александровне. Она деловая женщина и… суровая.
- Что правда, то правда, - согласилась Надюша. - Но она хороший товарищ и веселая. Мы иногда танцуем под патефон по три часа подряд: боимся располнеть.
Садясь в машину за руль, Ярков спросил Петю:
- Ты что такой молчун сегодня? Слова не вымолвил.
- Я все жду телеграммы из дома, - ответил Петя. - Беспокоюсь.
А телеграмма ждала его у дежурного по полпредству.
Петя развернул листок и, заикаясь от волнения, прочитал вслух: "Здравствуй папа тчк я родился тчк рост пятьдесят один сантиметр тчк вес три шестьсот тчк как меня зовут впр мама счастлива и здорова тчк целуем твой сын тчк".
- Поздравляю и завидую, - обнял Ярков Петю.
Глава 3
ВАНЯ
Приемные часы в консульстве подходили к концу. Посетителей больше не было. Петя уже собирался закрыть регистрационный журнал, как в приемную вошел мальчик. Одет как финский крестьянин: в тяжелых башмаках, в шерстяных полосатых чулках до колен, в ватной куртке. В руках он комкал шапку. Иней таял на волосах, бровях, он жмурился, смахивая с лица капли, и совсем смутился, когда увидел, что башмаки не удалось как следует оббить и они начинали оттаивать.
- Терве, терве! - приветствовал его Петя первым и, видя, что юный посетитель в растерянности смотрит, как с башмаков на паркет стекают лужицы, добавил: - Тэннен эритайн кюльма я сатаака (сегодня очень холодно и валит снег).
Мальчик испуганно посмотрел на молодого человека, продолжая молчать.
- Олеттеко суомалайнен? (ты финн?), - спросил Петя, не зная, как заставить посетителя говорить.
Парнишка попятился назад, собираясь бежать.
- Что за субъект такой! - воскликнул Осипов.
Мальчик внезапно остановился, и лицо его просияло.
- Так вы умеете по-русски? А почему ругали меня по-фински?
Пришел черед и Пете удивиться:
- Да разве я ругался? Я сказал, что на дворе снежит и чтобы ты не стеснялся мокрых башмаков.
- Но я-то по-фински ничего не понимаю.
- А я по одежде твоей решил, что ты финн.
- Что вы, какой я финн, - махнул рукой мальчик. - Мне нужен самый главный советский начальник.
- По какому делу?
- Это я скажу ему лично, - осмелел мальчуган.
- Я должен доложить консулу, по какому делу ты пришел. Такой у нас порядок.
В это время, заслышав возбужденный разговор, из кабинета вышел консул.
- Вот к вам, Константин Сергеевич, пришел посетитель и не желает говорить, по какому вопросу. Русский.
Консул внимательно посмотрел на мальчика, прочитал в его глазах мольбу и, кивнув головой на дверь, сказал:
- Заходи.
Мальчик живо скинул куртку, бросил ее на стул в приемной, остался в белой рубашке и прошел за консулом в кабинет. Прикрыл плотно дверь, вытащил из-за пазухи маленький красный сверточек, встряхнул его, быстро и привычно повязал пионерский галстук, сделал два четких шага навстречу консулу, поднял руку в пионерском салюте.
- Я - юный пионер Советского Союза Ваня Туоминен, - отрапортовал он и добавил: - К борьбе за дело Ленина всегда готов!
- Садись, - пригласил консул. - Ваня Туоминен? Так?
- Да.
- Ты финн или русский?
- Я - советский.
Консул выдвинул ящик из картотеки, перебрал карточки и сказал:
- Такого советского гражданина у нас нет. Расскажи толком - кто ты, откуда и что тебя сюда привело.
- Я родом из деревни Сороки. Сейчас это огромный красивый город Беломорск. На Беломорканале. Знаете?
- Знаю. Кто твои родители? Где они?
- Мой отец приехал в Сороки еще в стародавние времена, потом мы поселились в колхозе. А когда в прошлом году в Финляндии умер дядя моего отца и оставил ему в наследство дом, отец вспомнил, что он родом из Финляндии, и объявил себя финским гражданином. Польстился на это наследство.
Консул все понял.
- Сколько тебе лет?
- Вот об этом я и хочу с вами поговорить, - оживился Ваня. - Я родился в одна тысяча девятьсот двадцать втором году. Мне сегодня исполнилось четырнадцать лет.
- Поздравляю тебя с днем рождения.
- Спасибо. Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Наконец-то мне исполнилось четырнадцать.
- Когда вы сюда приехали?
- Полгода назад.
- Ясно, - сказал Константин Сергеевич, вынул из коробки папиросу, щелкнул зажигалкой, затянулся. Он сказал "ясно", а на сердце стало сумрачно.
- Ну вот, я рад, что вам ясно. Теперь я становлюсь советским гражданином и должен выехать на родину. Немедленно. Срочно. Иначе у меня пропадет учебный год, а самое главное, мне пора вступать в комсомол. Я был председателем совета отряда, отметки у меня были только хорошие и отличные. Правда, схватил тройку по физике, но я ее исправлю. В комсомол меня примут.
Ваня смотрел на консула счастливыми глазами, а Константин Сергеевич затягивался папиросой, мучительно думая о том, как смягчить удар, который он должен нанести этому ясноглазому пареньку. Он встал, прошелся по кабинету, потом подошел к Ване, положил ему руку на плечо и сказал:
- Пойми меня правильно, Ваня. Если бы твои родители выезжали из Советского Союза сегодня или завтра, то есть когда тебе уже исполнилось четырнадцать лет, ты бы сам мог сказать: "Я остаюсь в Советском Союзе, считаю себя советским гражданином". Но теперь ты вписан в паспорт родителей до совершеннолетия. Когда тебе исполнится восемнадцать лет, ты можешь подать заявление о принятии тебя в советское гражданство. Такой закон.
Ваня замотал головой.
- Нет, нет! Не может быть такого несправедливого закона. Я хочу домой, в свою школу, к своим ребятам. Сказано ведь в законе, что в четырнадцать лет я могу решать сам. Мало ли что меня вписали в паспорт, а я не хотел… Несправедливо, несправедливо! - Ваня отчаянно заколотил кулаками по столу и, уронив голову на руки, зарыдал.
У Константина Сергеевича у самого першило в горле.
- Будь мужчиной. Четыре года пройдут быстро, и ты тогда сам определишь свою судьбу.
Ваня вскочил со стула и, осушив рукавом рубашки лицо, воскликнул:
- Так и ходить мне недорослем до восемнадцати лет! Кто же так поздно вступает в комсомол? Неужели вы забыли, что такое комсомол? Ждать целых четыре года! - Ваня что-то соображал, шевеля губами. - Ведь это почти полторы тысячи дней. Полторы тысячи! - Он сидел, по-ребячьи судорожно всхлипывая. - Скажите, а здесь у вас есть комсомол?
- Нет, здесь у нас комсомола нет, - ответил Константин Сергеевич.
- А школа есть?
Константин Сергеевич чувствовал себя неловко.
- Школа есть, но только начальная, а дети постарше едут учиться на родину.