- Ох, да положьте меня вместе с ним! - дико вскрикнула Санькина мать и, заломив руки, бросилась к могиле. Засуетившиеся люди оттеснили ребят.
- Идем отсюда, - сурово сказал Вася. - Нечего тут глядеть...
Ребята дошли уже до ворот кладбища, когда до них донесся чей-то гневный голос:
- Александра Акуликина убил Мамин! Нельзя больше терпеть такого равнодушия к жизни наших детей!
Около кладбища стоял отряд конной полиции, вызванный, вероятно, на случай беспорядков.
Вася с ненавистью глядел на тупые, самодовольные рожи стражников, на мерлушковые шапки с дурацкой черной кисточкой, висящей над кокардой. Вспомнив деда Егора, злобно плюнул в их сторону.
- Сволочи! Фараоны проклятые!
ЗАРАБОТАЕМ МЫ ДЕНЕГ...
Оттрезвонила малиновым перезвоном, отхристосовалась, отщеголяла обновками светлая пасха. Осталась от нее пестрая скорлупа крашеных яиц да шелуха жареных семечек. Ветер сметал мусор с мостовых в канавы, на отсыпающихся пьяных и сытых нищих.
Крепкий тополиный дух шел от молодых листьев. Малые ребятишки лазали по оврагу, собирая букетики розовых первоцветов, чтобы половину из них растерять по дороге домой.
Цветы медленно вяли на булыжных мостовых, и это тоже было признаком разгоревшейся весны.
Приятели работали у Зудина последние дни. Их отцы подрядились рубить дом богатому мужику в деревне Быковке и забирали сыновей в помощники.
Предстоящая разлука сильно огорчала Васяту и Наташу. Наташа сидела в мастерской и пела самые печальные песни, какие знала. Васята совсем раскис, у него все валилось из рук.
Вася ломал голову, обдумывая: сказать, или не говорить Насте о том, что он уходит на все лето в Быковку. "Скажу, а ей, может, вовсе наплевать?" - мучился он.
По привычке молодежь каждый вечер собиралась у хибарки цыгана. Сегодня все уже были в сборе, отсутствовала только хозяйка. Яшка-цыган, несмотря на жаркую погоду, охал на печке:
- Остывает моя кровь! Был цыган, как огонь, стал цыган, как головешка... Один горький дым!
Настя явилась с мокрыми косами.
- Ты что, купаться ходила? - спросила Поля Метелина.
- Нет, просто умылась после работы! - отмахнулась Настя и весело объявила: - Я теперь тоже работаю. На пристани, грузчицей!
Вася встревожился:
- Куда ты пошла, тяжело ведь там. Я видел, какие мешки таскать надо!
- Мне не тяжело! Я сильная! Заработаю денег, отцу куплю новую ластиковую рубаху, а себе - голубую шаль с розами!
Как Настя ни хорохорилась, а все заметили, что она смертельно устала. Поэтому, когда она предложила потанцевать, сказали, что им не хочется.
- Давайте лучше песни петь, - предложила Поля. Настя взяла гитару:
- Я вам новую спою, недавно отец научил:
...В степи ночной костер горит.
Цыганский табор сладко спит.
Не спит цыганка молодая,
На картах у костра гадая.Младое сердце бьется жарко,
На карты пристально глядит,
Но лишь богатые подарки
Ей масть бубновая сулит.
Она грустит, тоской объята,
Не надо ей сребра и злата.
Лишь был бы рядом милый друг!
- Лишь был бы рядом милый друг... - повторила Настя и, взглянув на Васю, заиграла веселые припевки:
Ой, что ж, что ж, что ж
Намочил меня дождь
На сухом берегу?
Что ж я, дура, не бегу?
- У-ух! Поля, поддержи!
Толстая Поля задорно взвизгнула и зачастила;
Уж топнула я,
И не топнула я.
Три горшка я каши съела
И не лопнула я!..
- Уф, задохнулась. Ну их, припевки. Давайте какую-нибудь хорошую споем. Вася много знает.
- Давай, Вась!
- Запевай! - коротко приказала Настя, и Вася послушно запел:
Ты не вейся, черный ворон,
Над моею головой...
И оттого, что в груди горячо толкалось растревоженное и веселое сердце, пелось Васе легко и свободно. Так поют птицы, встречая солнце. Поют, чтобы прибавить ко всему прекрасному, что есть в мире, еще и свою песню...
Прощаясь, Вася как бы невзначай сказал:
- А я, Настя, завтра ухожу в Быковку с отцом, работать на все лето.
Длинные ресницы не успели скрыть метнувшийся в глазах испуг. Настя опустила голову.
- Ну хоть раз придешь в Балаково-то?.. Маму свою навестить. Она, чай, скучать будет, бедная!
- Конечно, приду! Я ее знаешь как люблю, - горячо зашептал Вася и задохнулся от лучистого взгляда синих-синих глаз.
- Очень любишь? - тихо переспросила Настя и покраснела...
* * *
- Васенька, рубаху чистую и штаны я к отцу в мешок положила, - встретила мать вернувшегося с гулянки сына.
- Иван Степанович, ты уж там попроси кого-нибудь из баб постирать вам. Почище себя держите. Я ведь знаю, загваздаетесь без меня - от людей срамно будет.
- Это ты зря: не гулять отправляемся. С нас одна чистота требуется - в работе.
Вася принялся укладывать свой плотницкий ящик. Все ли на месте? Наждачный камень тут. Молотки тут. Топорик - сюда. Запасные ножи для рубанка, стамески, долото. Все на месте... Завтра на работу вместе с тятькой, с Васятой. И работа-то какая! Это не планочки тесать да столики лаком покрывать. Дом строить шатровый! Радостное волнение охватило Васю, хотелось запеть, но ни одна песня не подходила к его настроению. И неожиданно откуда-то сами собой пришли слова:
Эх ты, ящик, ящик плотницкий,
Инструмент в тебя кладу.
Завтра утром, ящик плотницкий,
На работу я пойду!
Заработаем мы денег...
Вася запнулся:
Заработаем мы денег...
Нет, больше Вася ничего не смог придумать.
И опять он почувствовал, что не хватает ему слов, как тогда в Жигулях. Слова разлетелись, как воробьи, а без слов какая ж песня! "М-м-м-м, да м-м-м-м", - так и коровы могут. Вася рассердился на себя и замолчал.
- А сколь денег-то? Чего ж ты про самый антирес и не спел? - подцепил отец.
- Не знаю...
- А ты меня спроси, - усмехнулся Иван Степанович.
- Сколько, тять?
- Помене, чем у купца. Поболе, чем у шарманщика!
- Будет уж тебе, Иван Степанович, - вмешалась мать.
- Да я так, к слову пришлось... Давай, Васька, спать. Завтра на заре подыму.
На рассвете в окно постучали Новиковы.
Ребята поеживались от утренней прохлады и были неразговорчивы: спать хотелось. Отцы кряхтели, откашливались и неторопливо разговаривали. Иван Степанович нагнулся и провел рукой по траве.
- Роса... Надо думать, дождя не будет.
- Хорошо бы. Тогда к вечеру добредем помаленьку, - зевнул Новиков.
Ремень от плотницкого ящика резал Васе плечо и напоминал ему о шарманке. Вот так же шел он с дедом Егором по проселочным дорогам и мечтал о том, как заработает денег и обязательно пойдет учиться в балаковскую школу. Сколько раз он заглядывал в ее окна, до слез завидуя тем, кто там учится. "Нужда, Василий, не до школы, - говорил отец. - В школу-то тебя и одеть по-людски надо, и книжки разные, а где я на это возьму? Вот заработаешь сам себе, тогда иди с богом, учись, я не против".
"Может, теперь с тятькой заработаем, - думал Вася, - и отцепится от нас нужда?"
- А я вчера к Зудину бегал прощаться, - сказал Васята. - Он про тебя спрашивал. Говорит, на зиму опять нас возьмет. Хороший он, и Наташа хорошая. Я вот думаю, чтобы она мне сестрой была. Хорошо бы как было!
Вася сурово остановил размечтавшегося приятеля:
- Тебе, может, и хорошо, а ей плохо... Вон Настя в грузчицы пошла.
Вася представил, как тоненькая Настя гнется под тяжелыми мешками, и замолчал.
Первые лучи солнца зажгли росу и щедро оделили каждую, даже самую неказистую, травинку драгоценной семицветной каплей. Жаворонки, трепеща крылышками, поднимались все выше и выше и, растворяясь в синеве, наполняли мир восторженной звенящей трелью.
Кое-где над балками курился легкий туман, и вместе с его тающей дымкой исчезали невеселые мысли.
Васята, давно томившийся молчанием, зорко наблюдал за приятелем. Он знал, что, если Вася задумается, к нему лучше не лезть. Такими бешеными глазами посмотрит - не знаешь, в какую сторону бежать. А вот теперь, когда Вася поднял голову и смешливо прищурился, в самый раз начинать разговор. Васята повернулся к другу, чуть задев его плечом.
- Вася, далеко еще идти, не знаешь?
- Притомился, что ли?
Насмешка, прозвучавшая в голосе Васи, обидела Васяту.
- Нет, ты что? Я так просто. Вася понимающе гмыкнул:
- Так просто посидеть охота, да? Давай, что ль, посидим. Тятьки наши вона где, подождем их.
Ребята уселись на обочине дороги.
- Интересно, каким бы ты голосом запел, если бы с дедом Егором ходил? Мы с ним иной раз до вечера не отдыхали. Идешь, идешь, думаешь - вот деревня скоро, а глядь, и ночь пришла.
- Ну и как же вы?
Вася беспечно махнул рукой:
- А так. Каждый кустик ночевать пустит!
- А если волки?
- Палки у нас были. Костер разведем, картошки напечем...
- Хорошо как! - позавидовал Васята. - Счастливый ты, Васька. А я вот сколько прожил, а окромя Балакова ничего не видал.
- Да, я много чего видел на своем веку, - солидно подтвердил Вася.
Он ни за что в жизни не признался бы, как страшны были ему эти ночевки под открытым небом. Как частенько у него зуб на зуб не попадал, когда, прохваченный до костей ночной свежестью, он подкидывал в догоравший костер веточки, боясь шагнуть из освещенного круга в черную густую тьму за настоящими дровишками.
Тогда, поглядывая на всхрапывающего деда, Вася упрямо старался разобраться в том, чего он боится. Ни волки, ни грабители не пугали его. Волка можно отогнать огнем, палкой. Грабителям с шарманщиков брать нечего. В леших, водяных и прочую нечисть Вася не верил. И все-таки лишенная призраков темнота заставляла испуганно биться сердце.
- Я люблю так ночевать, - соврал Вася и с удовольствием отметил, что Васята смотрит на него с уважением.
- Один раз мы с дедом в лесу ночевали! И вдруг гроза! Гром ужасный, молоньи так и полыщут! Деревья гнутся, сучки летят, а дождя нет. Это не простая гроза была, а враган. Сидим мы с дедом под березой, я и говорю: "Дед, ударит молонья в березу - и конец нам". А дед говорит: "Никогда в березу молонья не бьет, потому береза самое возлюбленное дерево у земли-матушки". И вдруг прямо рядом со мной ка-а-к жахнет молонья, зашипела, как змея, и в землю улезла...
- Ну, уж тогда ты напугался, - убежденно сказал Васята.
- А ты бы не напугался? - вскинулся Вася.
- Я? Да я бы там и помер, - простосердечно признался Васята. - Заорал бы что есть мочи и... помер.
Вася расхохотался:
- Да ведь вру я, а ты поверил!
- Про чего врешь, про враган или про молонью?
- Не, про враган - правда. А что молонья в землю улезла как змея - вру!
- Ну, Васька, как здорово ты врать можешь. Я ить поверил. Ну соври еще чего-нибудь, знаешь, как интересно!..
- Что, плотники, пошабашили? - засмеялся Иван Степанович. - Давай, Петр, и мы присядем. Пожуем чего-нибудь.
Ох, и вкусна же верная подруга бедняков - вареная картошка! А ежели есть еще и задиристый, как петушиный хвост, зеленый лучок, то еда и того лучше - как умная беседа, приправленная к месту острым словцом.
К вечеру они подошли к Быковке. В середине деревни возвышалась церковь. Плохонькие избенки окружили ее, как бы прося защиты, но она не смотрела на взъерошенные соломенные крыши. Она смотрела в широкое пустое небо.
Плотники разыскали дом хозяина, который их нанял. Это был раздобревший степенный мужик. Поверх вышитой рубахи на нем красовался жилет. Окладистая темная борода прикрывала серебряную цепочку от часов.
Никодим, так звали хозяина, встретил плотников на узорчатом крыльце и в дом не позвал, а повел их на постой к одинокой бабке Арине, чья избушка притулилась к его усадьбе.
- Куда ему еще дом-то? Глянь, в каком живет! - удивился Васята.
- Сына женить собирается, ему и дом строит, - ответил Новиков и рассердился: - А тебе-то что? Пусть хошь целую деревню строит, нам только польза!
- Нас небось в дом не позвал. Видать, теснота у него, - съязвил Вася.
Отец гневно сдвинул брови:
- Прикуси язык-то! Ну что за ребята! Ни спасу от них, ни упасу! Тыр, тыр - восемь дыр, а вылезти некуда!
Отруганные приятели предусмотрительно отошли в сторонку, чтобы, грехом, не попасть под горячую руку.
Бабка Арина встретила постояльцев с сердечным радушием. Ребята даже обрадовались, что будут жить у нее, а не в хоромах Никодима.
Мужики расположились спать в избе, а ребята полезли на сушило. Уютно угнездясь в душистом сене, они притихли.
- У меня ноги гудут, - пожаловался Васята. - А у тебя?
- Мг-м, - промямлил Вася. - Пятки...
- Чего пятки? - Васята даже сел. - Вась, ты сказал пятки, а чего пятки-то?
- Печет! - рявкнул Вася. - И отвяжись! Вася с шумом перевернулся на другой бок.
- Ты зачем свистишь? - заинтересовался Васята. Ответа не было.
"Это Васька носом свистит, спит уже. А я чего-то не хочу спа-а-а-а..."
Раздирающая рот зевота помешала закончить мысль. Крепкий сон, издревле обитающий на сеновалах, наконец изловчился и повалил Васяту.
Внизу хрумкала, пережевывая жвачку, корова и время от времени шумно вздыхала.
...Ребятам поручили ошкуривать бревна. Васе нравилось, как под его топором отпадала побуревшая кора и обнажалось ясное, солнечного цвета тело дерева.
Отцы были взыскательны и суровы, и первое время к концу дня мальчики с трудом разгибали спину. Но они не жаловались. Им хотелось скорее перенять ту заветную сноровку, в которой заключена красота плотницкого труда.
Изредка перешучиваясь, отцы, казалось, поигрывали трехсаженными бревнами, точно и плотно укладывая их в венцы. Только прилипшие ко лбу волосы да рубаха, взмокшая на спине, говорили, чего стоит эта работа.
Погулять приятелям удавалось редко. Обычно только под воскресенье. Тогда они вместе с деревенскими ребятами отправлялись в ночное.
Военные рассказы Васи взбудоражили быковских мальчишек. Как только деревня оставалась позади, босоногие, вихрастые всадники превращались в чудо-богатырей. Заморенные крестьянские лошаденки, помахивая нечесаными гривами, пускались в нескладный галоп.
А ночью у большого костра ребята как завороженные слушали рассказы про знаменитые битвы и подвиги великих полководцев. И каждый чувствовал, как бьется его мужественное сердце, как вольно дышит богатырская грудь, вздымая тяжелые латы.
Вася и сам удивлялся, откуда он знает столько всяких историй. И не догадывался, что обязан этим своей памяти. Ему довелось повидать много разного народа. И всегда получалось так, что, глядя в серьезные пытливые глаза неграмотного полуголодного мальчика, люди одаривали его всем прекрасным, что хранилось в их выдубленных суровой судьбой сердцах. Незаметно для себя Вася брал от каждого человека и берег в памяти злую и веселую побасенку, острое, меткое словцо и множество дорогих народу сказаний, передающихся из уст в уста от дедов внукам.
ВЕСЕЛЫЙ УГОДНИК
- А в нашей церкви богомаз сидит. Святых подправляет, которые совсем стерлись, - доложили Васе быковские друзья.
- Ребята, как пошабашим, айда смотреть? - загорелся Вася.
- Да не... Мы уже ходили.
- Теперь вы идите, - мямлили ребята и наконец признались: - Боязно! Шалый он, богомаз, и злющий.
- А мы пойдем, да, Васята?
- Как же! Обязательно надо сходить!
Приятелям повезло. Часов с девяти утра полил такой дождь, что плотникам пришлось бросить работу. Отцы залезли под навес и ворчали, поглядывая на затянутое тучами небо. Вася с Васятой, перемигнувшись, как стрижи, вылетели из сруба и пустились к церкви.
Потоптавшись в притворе, чтобы отлетела грязь с босых ног, ребята чинно вошли в церковь. Посреди ее, возвышаясь под самый купол, стоял деревянный помост, На куполе среди облаков, похожих на взбитые подушки, были нарисованы толстые ангелы с куриными крылышками.
Под помостом, на полу, стояло множество всяких банок, плошек, черепков с яркими, веселыми красками. Валялись разбросанные кисти.
Ребята сделали несколько шагов и остановились в смущенье: уж больно звонко прозвучало шлепанье босых ног по каменному полу. Со стен, неодобрительно поджав губы, смотрели святые. Наверху кто-то гулко закашлял. Васята потянул Васю за рукав.
- Пойдем отсюда, чего тут...
- Держи их! Они подслушивали! Они подсматривали! - загремело вслед уходящим ребятам. С помоста свешивалась кудлатая голова с зелеными глазищами и рыжей бородой. Голова скосила глаза и с издевкой осведомилась:
- Что, мальцы, святого труса празднуете? Вася вспыхнул:
- Не больно-то напугались!
- Подумаешь, страх какой... Залез наверх и орет, как лешак! - поддержал Васята.
- Смотри, какой храбрый народ! - удивилась голова и многозначительно прибавила: - Ну, погодите, я сейчас слезу.
Голова скрылась, и на помосте показался высокий мужчина в замазанном красками балахоне. Ловко хватаясь руками за перекладины, он стал спускаться. Васята рванулся к дверям, Вася удержал его:
- Погоди, успеем убежать.
Человек спустился и подошел к мальчикам.
- Будем знакомы. Меня зовут Федором Кузьмичом, а вас как?
Он протянул удивительно маленькую руку и так хорошо улыбнулся, что ребята тоже заулыбались.
- А меня зовут Васей...
- А я Васята.
- Очень приятно! Так чего же вы тут искали?
- Нам сказали, тут богомаз святых подправляет, вот и пришли... поглядеть. Это вы богомаз?
- Я, - засмеялся Федор Кузьмич. - А ваши ребята напугались и удрали!
- Это не наши, - это быковские, а мы пришлые. Из Балакова.
- Плотники мы, - солидно отрекомендовался Васята.
- Плотники? - переспросил Федор Кузьмич, с сомнением оглядывая щуплые фигурки приятелей.
Вася смутился.
- Да нет, наши отцы плотники, а мы только помогаем.
Васята укоризненно посмотрел на приятеля.
- Ну чего ты? Мы же с тобой всю зиму у Зудина работали. Сами, одни. Не верите? - обратился к художнику. - Вам кто этот помост строил?
- Плотник здешний, а что?
Васята важно откашлялся:
- А то, что никудышная работа! Скажи, Вась?
Вася критически осматривал помост:
- Н-да! Тоже плотник называется, на живульку сляпано!
- Почему на живульку?
- Потому, - поучительно заговорил Вася, - потому что растяжки неплотницки сделаны. Такими растяжками только плети бабы связывают. Хлипкий помост-то?
- Да, шатается.
- Ну вот, - заторопился Васята. - Их надо бы заподлицо и маненько в укос, а они напрямки, на один гвоздик пришиты.
- О-о, - с уважением протянул Федор Кузьмич. - Теперь вижу, что вы заправские плотники... Знаете, вы тут посидите, а я сбегаю в лавочку, поесть чего-нибудь куплю. С самого утра не евши. Приду - посидим, поговорим. Идет?
- Что ж, можно посидеть, все равно нам работать нельзя - дождь.
- Только вы недолго! - забеспокоился Васята. - А то нас еще выгонят отсюда!