ЗАКОННАЯ ФАМИЛИЯ
Дома Вася сразу забрался к деду на печь. Со всеми своими горестями и радостями он бежал к дедушке Степану. Больше не с кем было потолковать о мальчишеских делах.
Гришанька был намного младше Васи. Старшие братья Михаил и Андрей вышли характером в отца, с ними не больно разговоришься... Подойти к отцу со своими заботами Васе и в голову не приходило. Суровое, всегда озабоченное лицо Ивана Степановича отпугивало мальчика. Дед Степан сам дивился угрюмому характеру своего сына. Вася не раз слышал, как мать горько жаловалась дедушке на отца:
- Уж я ли, тятенька, не работница, а все не угождаю Ивану Степановичу (она звала мужа по имени-отчеству). Слова ласкового не скажет, все срыву да со зла!
Дед гладил плачущую сноху по голове:
- Катя, не злой он, а нужда его грызет... Ворочает, ворочает, как медведь, а в доме все недохват да недоед!..
То, что Иван Степанович ворочал, как медведь, была истинная правда. Сила у него была богатырская. Как-то раз покуривавшие на завалинке мужики вздумали над ним подшутить.
- А слабенок ты, Иван! - подсмеивались они, имея в виду худое хозяйство Чапаевых. - Прямо сказать, слабоват!
Иван Степанович сделал вид, что не понял намека. Усмехаясь в густую бороду, он подошел к чьей-то лошади, бродившей по улице, подлез ей под брюхо и пронес ее на себе перед ошеломленными мужиками: "Ну-ка, гляди, народ, какая у Ивана Чапаева силенка!"
Мужики ахнули, а Иван Степанович, как ни в чем не бывало, опустил лошадь и уже без улыбки сказал:
- Ежели бы у меня столько счастья было, сколько сил, я бы, как дуб вековой, в землю врос, никакой буре не вывернуть!
Вася тогда даже покраснел от гордости за отца, а Иван Степанович, заметив сына, сразу насупился и приказал не вертеться под ногами...
Дедушка всегда находил для Васи ласковое слово.
- Деда, почему у нас фамилии нету?
- Это как же так - нету? - удивился дед. - Фамилия наша - Чапаевы.
Вася опустил голову:
- Федька Ефремов говорит, что это не фамилия вовсе, а кличка... чапь-чапь.
- Правильно Федька сказал. Моя это кличка. Пока в крепостных ходил, у меня и клички не было. А когда вышла нам воля, я у Федькиного деда, купца Ефремова, в сплавщиках работал. По Волге лес сплавляли. У нас, будайковцев, сам знаешь, чапь, чапай - значит: подымай, подхватывай. Вот я и покрикивал. - Дед выпятил грудь и зычно закричал: - "Эгей, ча-а-апь, ча-а-пай!" Вскочу, бывало, на бревно, а оно все в пене крутится, на дыбки норовит встать, и давай за отбившимися бревнами гоняться. Толкаешь багром лесину, а она, голубушка, своим ходом к плотовщику идет. "Эгей, не зевай, чапа-а-ай!" Вот и прозвали меня Чапай. Когда сыну моему старшому, Алексею, твоему дядьке, пришло время лоб брить - в солдаты идти, его там и спросили, какая у него фамилия. Алексей-то, недолго думавши, и скажи - Чапаевы мы! Так в бумагах и записали. И стала моя кличка звонкой фамилией. Зазорного в этом ничего, самое трудовое слово... Я, Васятка, так понимаю, что по труду кличка - большой почет! Сразу человека понять можно, кто он есть.
Дед пошевелил бровями и вздохнул:
- Да, внуки мои любезные, было бы сейчас крепостное времечко, я бы до гробовой доски все в Степках бегал. "Люди добрые, кого хороните?" - "Да Степка преставился". А в гробу твой дед лежит, борода седая до колен... Но скорей всего, не дожил бы я до седых волос. Счастье мое, что волю объявили, иначе давно бы мои косточки в могилке сгнили. Непокорен был и с гордыней. Все упреждали: "Помрешь ты, Степан, под розгами..." Барыня наша, помещица Полиновская, своих крепостных вовсе за людей не считала. Прямо сказать - дикая барыня была. Порола нещадно! Заместо палача при ней кучер Сенька Кривой состоял. А иной раз и сама так распалится, что хвать у Сеньки из рук лозу и давай чью-нибудь спину под живое мясо разделывать.
Вася похолодел.
- Дед, за какие ж провинки она так людей била?
- Какие там провинки! Так, зазря! Сенька Кривой да Дуська Востроносая, ключница, взъедятся на кого-нибудь, кто им не по нраву, нашепчут барыне, а та, не разобравши дела, сразу на конюшню посылает пороть. Или того хуже, в солдаты без очереди сдаст. Девок стригла, в лесу к дереву привязывала...
- И чего же вы терпели? Вас ведь много было, а барыня одна!
Дед Степан покачал головой:
- Милок ты, милок! То-то и оно, что не одна она была. Пробовали мы красного петуха подпустить. На то имение спалили и барыню бы не помиловали, да проворонили. В чем спала - убегла. Потом как понаехали к нам казаки, как начала барыня лютовать - и стар и млад под розги пошли...
Странное дело, Васе казалось, что все это он видел и сам знал людей, которых давно приютила земля будайковского кладбища.
Тихонько рассказывает дед, а Вася слышит, как гудит толпа крестьян, с кольями, вилами, косами, топорами подступая к барской усадьбе. Лезут на чердак бородатые мужики, шарят в темных углах, вытянув руки, как слепые...
Из дома, из амбаров вырывается дым и огонь. В полнеба распустил свой хвост красный петух. Прочь от родового имения мчится коляска. В ногах у барыни скулит от страха Дуська Востроносая. Сенька Кривой наотмашь хлещет лошадей, прыгает коляска, мчась без дороги в черную, как деготь, ночь. Простоволосая, растрепанная, как ведьма, барыня оглядывается назад и грозит костлявой рукой, а лицо у нее, как у Федьки Ефремова. Никак не может Вася догнать коляску. Уж так быстро бежит, аж дышать нечем.
- Ну, подожди! Я тебе покажу, как Тимохину рубаху рвать! - чужим голосом кричит Вася...
- Милок, да ты, видать, заснул? - спрашивает дедушка Степан.
Вася таращит глаза и сам не может понять, что с ним было.
- Пускай его спит! - смеется Андрей. - А ты, дед, рассказывай дальше.
- А я и не сплю вовсе, я все слышал.
- Да я вам допрежь сказывал, как нам это обернулось. Изгалялись над нами - что барыня, что казаки, - страшно вспоминать. Много народу тогда сбежало... поминать славного казака Степана Тимофеевича.
- А что стало с теми, которые убежали? - тихо спросил Андрей.
- Чего стало... - вздохнул дед. - Которые попались, которых поубивали, которые без вести сгинули. Без головы какая уж вольница - так скитались где придется...
- Зря это все. И Разин Степан погиб зазря! - задумчиво проговорил Андрей.
- Это как же так ты рассудил? - заволновался дед. - Не зазря, а за народ! За мужицкие слезы голову сложил! Казнили его, заступника нашего, а народ его не забыл и во веки веков не забудет! Велено было во всех церквах Степану Тимофеевичу анафему петь. Это, стало быть, проклясть его, чтобы душа до скончания века в адском пламени горела, мучилась. А попы диву давались: что ни поминание, у всех раб божий убиенный Степан записан! Кровавыми слезами плакал народ по атаману. После него и надеяться стало не на кого... Осиротел мужик.
Андрей тряхнул кудрями.
- Ничего, еще найдутся атаманы. С умом возьмутся - и полетят все бары с царем-батюшкой вместе! Дождется народ вольной жизни.
- Андрюшка! Ты чего городишь-то? - испугался дед. - За такие речи тебя знаешь куда упекут?
Андрей засмеялся:
- Знаю. Куда Макар телят не гонял! А там уж много наших... Ничего, живут!
Вася впервые видел брата таким. Глаза Андрея горели синим огнем. Лицо стало веселым и дерзким. Дед тоже был поражен видом внука. Он торопливо перекрестил его.
- Господь с тобой. Смотри, парень, с огнем шутки плохи!
Андрей присвистнул и соскочил с печки:
- Хоть ты, дед, не пугай! И без тебя пугал много!
Вечером, когда Андрей колол дрова, а Вася таскал их в избу, он не выдержал и спросил:
- Андрюша, Иван Михайлович нам говорил, что мы Доживем до такого времени, когда все ребята будут ходить в хорошей одежде и книжки будут у каждого. Правда это?
- Правда! - твердо ответил брат. - Будет такое время.
Вася нерешительно потоптался на месте.
- Андрюша, а вот ты сказал, что скоро бары с царем полетят. А купцы?
Андрей внимательно посмотрел на братишку.
- У тебя что длиннее: уши или язык?
- Это ты к чему?
- А к тому, что скажешь тебе, а ты пойдешь по деревне трезвонить, как пономарь...
- Андрюша, молчать буду! Хочешь, земли съем? - Вася стремительно нагнулся и наскреб горсть мороженой земли. Он уже поднес ее ко рту, но Андрей шлепнул его по руке.
- Брось! Только дураки так делают! Слушан. В Чебоксары приехал один чуваш. У него народ собирается, книжки читают про то, как надо жить, чтобы народ с голоду не мер. Этот чуваш много чего знает. Грамоте его выучил один гимназист из Симбирска. У того гимназиста старший брат тоже за народ шел... и за это царь его повесил...
- А мне нельзя туда пойти, книжки послушать?
Андрей даже рассердился:
- Подрасти сначала! Вот дурак я, что рассказал.
- Ну ладно, не буду спрашивать, только ты мне про купцов-то не сказал: полетят они?
- Сами переведутся! - буркнул Андрей. - Таскай лучше дрова. Посидели, и хватит.
Вася понял, что больше брат ничего не расскажет. "Скорей бы вырасти... - думал он. - Дед говорит, что есть такая богатырская трава... А где растет, неизвестно. Вот найти бы!"
БЕДА ОДНА НЕ ХОДИТ
Отшумело весеннее половодье. Катерина радовалась, что заморенная коровенка дотянула до новой травы. Но вдруг на семью Чапаевых обрушилось несчастье. Отец, плотничавший вместе с Михаилом и Андреем у купца Тихомирова, упал с лесов и сломал ногу. Прямо с работы сыновья отнесли его в городскую больницу, а когда вернулись, купец отказал им, сославшись, что они, дескать, работали у отца в подручных и что он не может доверить им самостоятельную работу.
Так, нежданно-негаданно, семья лишилась единственного заработка.
На другое утро дед Степан молча оделся и ушел куда-то. Вернулся к вечеру довольный.
- Ходил к Тихомирову, обсказал ему, какое наше положение. Смяк купчина, нанял меня с Мишкой и Андрюшкой в грузчики. Хлеб на баржи будем грузить!
- Грузчиком? - охнула Катерина. - В ваши-то годы?
Дед обиделся:
- А какие мои годы? Как ты можешь их считать, ежели я сам того не знаю? Ты гляди, как бы я твоих парней заместо рукавиц за пояс не заткнул!
Дед приосанился и погладил бороду:
- Не бойсь! Выдюжим! А там Иван из больницы придет... Бог не выдаст, свинья не съест!
Ребята, причесанные и умытые до глянца, сидели чинно, с торжественным выражением на лицах. Сегодня Должен быть экзамен для перевода во второй класс. Когда открылась дверь, они дружно встали и, как один, осипшими от волнения голосами поздоровались с вошедшими.
Первым вошел попечитель школы Фома Евстнгнеевнч Ефремов. За ним семенил поп Иона, который учил ребят закону божию. Последним шел Иван Михайлович.
Комиссия расселась за тонконогим учительским столом, который жалобно заскрипел, когда Ефремов положил на него толстые красные руки.
Поп Иона, не вызывая дежурного, сам прочел молитву. Ефремов в это время нашел глазами Федьку и подмигнул ему. Потом, зевая, перекрестил рот и обратился к Ионе:
- Давайте начинать, батюшка.
Иона закивал головой и положил перед купцом школьный журнал.
- Соблаговолите сами вызывать учеников.
Короткий, словно обрубленный, палец лавочника, сияя золотым перстнем, уперся в чью-то фамилию.
- Ку... Кузнецов Тимофей, - с трудом прочитал Ефремов, - поди сюды!
Красный от смущения Тимоша нескладно вылез из-за парты и, заторопившись, споткнулся. Вася с тревогой следил за другом.
- Ну-ка, Кузнецов Тимофей, ответь нам, какую молитву христиане опосля обеда читают?
- Благодарю тя, боже, яко насытив мя, - еле слышно читал Тимоша.
Вася глядел на худенького приятеля и думал: "За что благодарить-то? Тимошка говорит, что у них мука давно кончилась и картошка на исходе..."
- Хорошо, - прогудел поп. - А теперь прочитай великопостную.
Тимоша ободрился и скороговоркой зачастил:
- Господи, владыка живота моего...
- Постой, постой, - остановил Ефремов. - А скажи ты нам, Кузнецов, как это понимать - владыка живота моего?
Тимоша заморгал и выпалил:
- Это значит от болезни живота молитва. Увидев удивление на лицах экзаменаторов, он пояснил:
- Постом ведь все больше редьку едят, а от нее шибко брюхо дует... - Тимоша задумался и, что-то вспомнив, добавил: - Брюхо дует, а жрать все равно хотца.
Ефремов открыл рот, потом повалился на стуле и заржал, размахивая обеими руками:
- Ох-хо-хо! Уморил! Брюхо дует? Ах-ха-ха!
Иван Михайлович опустил голову. Поп растерянно вертел нагрудный крест.
Тимоша, ничего не поняв, перевел взгляд с лавочника на попа и заплакал.
"Эх, нашел перед кем реветь! - с досадой подумал Вася. - Сколько раз ему говорил: не реви. А уж если очень невтерпеж, ущипни себя незаметно - и все пройдет..."
Иван Михайлович не выдержал несчастного вида Тимоши.
- Ваше степенство, детям трудны для понятия церковнославянские слова. Это ведь еще первый класс!
Поп Иона благодарно взглянул на учителя.
- Младенческое понятие... Как им ни толкуй, все по-своему перевернут. И дома их наставить некому - темнота!
- Да-да, я из виду упустил это, - важно сказал Ефремов. - Ну хватит с него. Теперь вы, Иван Михайлович, спрашивайте.
Примеры на сложение и вычитание Тимоша решил без запинки. И с чувством прочел стихотворение:
Надо мной певала матушка,
Колыбель мою качаючи,
Будешь счастлив, Калистратушка...
Лица экзаменаторов прояснились, и в журнале появилась жирная четверка, коряво выведенная Ефремовым.
Когда очередь дошла до Васи, Ефремов, вытянув шею, пристально поглядел на мальчика, потом - это заметили все ребята - взглянул на Федьку, и Федька кивнул отцу.
- Это ты и есть чапь-чапь? - с издевкой спросил купец.
Вася вздрогнул, но быстро овладел собой.
- Моя фамилия Чапаев. А Чапай - это была кличка дедушки, когда он сплавщиком работал. Наша фамилия по этой кличке пошла, и ничего зазорного тут нет, когда кличка по труду дается!
Прищуренные глазки Ефремова зло блеснули. Ища сочувствия, он посмотрел на попа, потом на учителя и неопределенно протянул:
- Мм-да... какой разговорчивый...
Вася смотрел прямо в глаза лавочника, и от этого откровенно гордого взгляда Ефремову стало не по себе. Больше он не задал ни одного вопроса.
По окончании экзамена Иван Михайлович, поставив Васе пятерку, вопросительно взглянул на Ефремова. Попечитель досадливо отмахнулся: делайте, что хотите.
Вася уже возвращался на свое место, когда в классе вдруг послышался стон. Стонал Федька Ефремов, схватившись рукой за щеку.
- Федор, ты чего? - деланно-строго спросил Ефремов сына.
- Мгм-м-м, - мычал Федька.
- Зубки у отрока заболели, - услужливо объяснил поп Иона. - Я полагаю, отпустить его надо. Какой уж с него, болящего, спрос...
- А это как Иван Михайлович... - сказал Ефремов.
Иван Михайлович поглядел на Федьку. Он хорошо понял, что эта комедия придумана заранее, но тем не менее согласился:
- Ефремов, можешь идти домой. Завтра придешь ко мне, я тебя одного проэкзаменую.
Согнувшись в три погибели, скосив лицо, Федька с прежалостным видом потащился из класса. Ребята разочарованно смотрели ему вслед. Они страшно жалели, что хитрый Федька улизнул от позорного провала на экзамене.
- Ну, кажись, все! - закряхтел, подымаясь, Ефремов. - Милости прошу ко мне, закусить чем бог послал! А насчет Федьки вы, Иван Михайлович, не сумлевайтесь. Счет он лучше меня знает, особливо денежный. И молитвы тоже в памяти содержит, - обратился он к Ионе. - Сами видите, батюшка, ни одной службы не пропускает. Рощу в страхе божием!
- У него с русским языком плохо. Ошибок много делает, - резко сказал Иван Михайлович.
Ефремов похлопал учителя по плечу:
- Э-э, милый! Ему словесность и ни к чему - один он наследник мой! Это вам словесность хлеба кусок зарабатывает...
Вот теперь ребята заметили и солнечных зайчиков, прыгающих по стенам, и веселую синеву неба, льющуюся в окна. Шумной толпой, размахивая сумками, они ринулись на улицу.
- Анчутки, пра слово, анчутки! Чуть с ног не сшибли! - ласково заворчала тетя Поля, которую вместе с ее колокольчиком прижали к стене.
Опередив товарищей, Вася мчался домой. Надо было скорей рассказать деду и матери, что он выдержал экзамен и перешел - шутка сказать! - во второй класс.
Подбегая к дому, он увидел выходящего со двора Тимошкиного отца - дядю Гаврилу.
- Дядя Гаврила, мы с Тимошей во второй класс перешли!
Дядя Гаврила подошел к Васе и погладил его по голове.
- Васятка, беги на берег скорей, там деда Степана ищут... утоп он.
- Он... чего? - Вася уцепился за ремень дяди Гаврилы.
- Утоп, говорю, - тихо и строго повторил тот.
- Неправда-а! - тоненьким "голосом закричал Вася и, спотыкаясь, побежал на берег. - Неправда-а!.. - еще раз крикнул он и задохнулся.
"Врет дядя Гаврила. Дедушка лучше всех плавал! Дедушка, деда..." - шептал Вася, подбегая к шумящей на берегу толпе.
На куче мокрых мешков с пшеницей стоял купец Тихомиров. Красное лицо его кривилось от слез. Он прижимал к груди шапку и рыдающим голосом взывал:
- Православные, не дайте пропасть добру! Не постою за деньгами! Християне, пособите!
- Сам лезь! - угрюмо гудели грузчики.
- Пузо толстое, не утонешь! - визгливо подхватили бабы. - Один уж из-за твоей мошны рыб кормит!
- Где дедушка? - спросил Вася у какого-то мужика. Тот махнул рукой на Волгу. На середине реки медленно кружила лодка. В ней Вася разглядел братьев Мишу и Андрюшу. Они опускали и подымали длинный багор.
- Вон лодка, лодка Степанова вынырнула! - вскрикнул кто-то.
Вася увидел, как к берегу подносило волной перевернутую вверх днищем дедушкину лодку. Мужики сняли шапки, бабы закрестились, словно это была не лодка, а жуткий просмоленный гроб.
- Вася, я тут, - тихо сказал подошедший Тимоша. - Ты, Вась, сядь. Давай рядом сядем, я тебя накрою, а то ты трясешься... - Рука друга крепко обняла Васю и заботливо натянула на него полу своей кацавейки.
Дедова лодка уткнулась носом в песок и замерла.
- Вась, ты поплачь! Ей-богу, полегчает... я уже знаю...
Вася молчал. Он с трудом понимал доносившиеся до него обрывки фраз.
- Течь в ней, а загрузили и не посмотрели.
- Буксир-то, как увидел, что баржа набок заваливается, тросы обрубил и был таков.
- Боялся, как бы его не затянуло.
- Никто не хотел на лодках к ней подойти. Тихомиров златые горы сулил, вот Чапай и польстился!
- Зачем врешь? Ну зачем врешь? Ты слыхал, чего он говорил-то?
- Не-е...