- Казаче, добрый человече! Избавь меня от смерти!
Присмотрелся казак внимательней. Видит - в огне девица-красавица горит.
- Как же я тебя от смерти избавлю? - говорит казак. - К тебе и доступу нет.
- А ты протяни в огонь свою пику. Я по ней и выберусь.
Протянул казак пику в огонь. А девица змеёй обернулась, скользнула по пике и прямо казаку на шею! Испугался казак, а девица-змея и говорит:
- Не бойся меня, казаче! А за то, что спас меня, я тебе добрую службу найти помогу. Ступай мимо топкого болота да за белую речку, Там увидишь замок Слепого Царя. Наймись к нему служить. Не пожалеешь. А меня в болото брось! А как понадоблюсь тебе, крикни только: "Девица-змея! Обкрутись вокруг меня!" - Тут я и явлюсь, помогу тебе.
"Девица-змея! Обкрутись вокруг меня!" - Повторяет про себя Пётр Ильич. Здорово! Вот так бы и в жизни!"
Няня рассказывает, время бежит, дети закрыли глаза, не дышат. А Пётр Ильич знай себе, записывает что-то в записную книжечку.
Несколько раз слушал Пётр Ильич эту сказку. И так она его захватила, что захотел он переложить её в музыку. Но потом вдруг раздумал. Раздумал, потому что прямо в окна барского дома заглядывает осень. И шевелит лапой одинокого жёлтого клёна. И это хорошо, потому что осень так и просится в музыку, в альбом "Времена года"! Но это и грустно. Грустно в первую очередь потому, что нет у композитора собственного дома, где бы такую пьесу из альбома можно было бы не торопясь и со вкусом исполнить. Грустно оттого, что не с кем порой композитору поговорить по душам. И оттого, что вся его жизнь одна лишь непрерывная работа. И её трудно назвать сказкой! Ведь в ней так мало беззаботного веселья и весёлых приключений.
Чтобы развеять эту грусть Пётр Ильич выходит из дома. Он идёт по пустынным лужайкам к маленькой, чисто белёной хатке. В этой хатке, в одной из комнат он спит. А в другой - сочиняет музыку. Здесь же стоит едва протиснувшийся в окно рояль.
Протяжная украинская песня за окном смолкла. И вместо неё на ум Чайковскому приходят давно полюбившиеся строки:
Осень. Осыпается весь наш бедный сад,
Листья пожелтелые по ветру летят…
Именно эти строки он предпослал пьеске "Осень" из альбома "Времена года".. Но сейчас, кажется, наступает всамделишняя, а не музыкальная осень: его собственная. Однако не стоит обращать на неё внимания! Надо сесть к роялю и попытаться что-нибудь сочинить. К примеру, давно задуманное вступление к балету "Спящая красавица" по сказке Шарля Перро.
Глава пятая.
Спящая красавица
Только подняли тяжелый бархатный занавес, как на сцену высыпали легчайшие балерины в белых платьицах. Они разбегались в разные стороны и сбегались вновь, подпрыгивали и ловко вертелись на месте. Позади них на огромном холсте бил нарисованный фонтан. За фонтаном видны были аккуратно подстриженные деревья. А еще дальше - изящно вытянувшийся в длину дворец с голубым куполом посередине. Стерегли все это два строгих каменных льва, улегшихся близ фонтана.
У самого края сцены, в специальном поместительном углублении, которое называется оркестровой ямой, сидели оркестранты. И оркестр, как маленький вулкан, выбрасывал вверх, а затем со всего размаху опускал вниз, на зрительный зал, пригоршни и слитки звуков: звуков мелких и быстрых, похожих на просыпавшуюся медь, звуков долгих и тягучих, как охотничий рог в пустых полях.
Итак, на сцене и в оркестровой яме всё кружилось, сверкало, звенело. А в это же время в одной из лож левого яруса происходил такой разговор:
- Мы должны, должны помешать этому!
- Как помешаешь, сестрица! Весь Петербург здесь! И полиции - тьма.
- Но ведь мы, сестрица-Зависть, за тем и посланы, чтобы балетному этому спектаклю - непременно помешать! Вот увидишь: явится братец-Грех, и все пойдет как по маслу.
Так говорили две дамы в черных длинных платьях и таких же черных, закрывающих не только глаза, но и верхнюю часть лица полумасках. Одна из дам была тонка, словно щепка. Другая, - раздулась, как пузырь.
- Хорошо, когда бы так, - скрипела щепка. - А то, что же, сестрица-Хандра, получается? Научатся люди побеждать кривду и смерть в театре, а там, глядишь, и в жизни - научатся! Так что пускай эта музыка уснет! Как Спящая красавица! А не то солоно нам всем придется!
- Это верно, - подтвердила Хандра. - Ну да нам бы только братца дождаться…
А на сцене тем временем принцесса Аврора (вспомни-ка сказку Шарля Перро!), уже укололась веретеном и уснула. И все, кто танцевал вместе с нею в балете, пришли в замешательство, а потом и в отчаяние. И стали метаться по сцене, заламывать руки, закидывать головы… А потом, все разом, - тоже застыли без движенья. Заснули. Но в зрительном зале никто особенно не расстроился: все знали сказку француза Перро. Знали, что принцесса, которую полюбит принц Дезире, хоть и через сто лет, а проснется. И всё закончится веселой свадьбой. Поэтому зрители спокойно ждали последнего действия. Чтобы еще немного насладиться гениальной музыкой Петра Ильича.
Вскоре это последнее действие и началось. Снова подняли занавес, и на сцену, которая за время столетнего сна принцессы успела зарасти густым лесом, выбежал принц Дезире.
В тот же миг в темной ложе левого яруса мелькнул огонь, запахло горелым. Но никто на это не обратил особо внимания. Потому что, всяк был занят своим: Император зевал, Императрица ссорилась с фрейлинами, публика наслаждалась, бледный Петр Ильич стоял за кулисами ни жив, ни мертв (что, впрочем, всегда с ним случалось во время спектаклей и концертов).
Ну а в ложе левого яруса теперь раздался ещё и пренеприятный скрежет. Это явился братец-Грех и стал готовить к бою свою адскую артиллерию.
Тем временем принц продолжал блуждать по сцене. Он вот-вот должен был обнаружить принцессу Аврору и поцеловать ее. И, конечно, оживить.
Но, о, ужас! (Ужас, стыд, и настоящий позор, - добавим мы!) Внезапно вверху над сценой что-то лопнуло. И стал оседать вниз на танцующих едкий желтый дым. Все танцоры остановились, как вкопанные. Правда, играл покамест ещё оркестр. Но и он стал спотыкаться, утихать, глохнуть… Это принялся за работу братец-Грех. И тут же полезли на сцену и в оркестровую яму какие-то безобразные твари.
Вот огромная сороконожка заползает в раструб длинно-красного фагота! Фагот жалко хрюкает и замолкает. Вот бурая жаба шлёпается в широкое горло лесного рога - валторны. Правда, валторна борется, издает какие-то слабые звуки. А рядом - шевелящаяся серая паутина залепляет скрипки, виолончели. Их свежий напев становится гаже, суше. Тут же на малые барабаны и на литавры - похожие на громадные, обтянутые кожей котлы - посыпались рогатые жуки.
Музыкант-барабанщик бьет их палочками, гонит колотушками! Но мелкая нечисть все равно рвёт-дырявит барабаны, там-тамы, литавры. И ползёт, ползёт, ползёт!
Страшная путаница здесь объяла оркестр. И почти доконала его, рассыпала. Напрасно перепуганный дирижер, словно фокусник-китаец, дергал своей дирижерской палочкой. Напрасно, потому что многие музыканты побежали из ямы вон. А некоторые даже полезли со страху под стулья.
В это же время Хандра и Зависть стали летать по залу и обрызгивать публику чем-то невидимым, но сильно отдающим смолой и серой.
Правда, отвратительные их ухищренья в зрительном зале мало кто заметил. Оттого, что каждый, как уже говорилось, был занят своим делом: Император всё еще зевал, Императрица по-прежнему бранила фрейлин, генералы сладко посапывали.
Но остальная публика стала кое-что замечать, стала о кое о чём догадываться. Стали раздаваться возгласы недоумения, даже недовольства.
И здесь трубач оркестра, так и не покинувший своего поста, несмотря на то, что в трубу его заполз огромный тарантул, - неожиданно взял несколько высоких и пронзительных нот. Это были особые ноты. Главные ноты одной из симфоний Петра Ильича. (А симфонии - это самые длинные и сложные, но зато и самые почтенные произведения для симфонического оркестра). Так вот: это были звуки из симфонии Чайковского. И назывались они - темой Сладкой Печали.
И как только прозвучала эта тема, всё сразу стало на свои места. Принц Дезире протер глаза и сделал шаг вперед. Охотники затрубили в рога. Музыканты вылезли из-под стульев и чинно на них расселись. Император наклонился к Императрице и сказал: "Душа моя, нам пора…"
Звуками трубы была разбужена и Спящая красавица. Её не удалось усыпить навсегда! Под стрекотанье струнных и ритмичное постукиванье барабанов поплыла она в быстром и легком танце. И некоторым зрителям даже показалось, что Спящая Красавица - это сама музыка, сошедшая с театральных, а может, и вполне натуральных небес…
Ну а жуки, тарантулы, пиявки и прочие химеры исчезли так же быстро, как и явились. И никто их в тот вечер больше не видел. Только старый капельдинер, приставленный охранять пожарную лестницу, успел краем глаза заметить, как прошмыгнули и скрылись в театральном подземелье три удивительные тени: одна тонкая, как щепка, другая раздутая, как пузырь, и с ними третья - огромная и неуклюжая, согнутая буквой "Г"…
Пораженный всем этим Петр Ильич стоял в это время за кулисами. И, если честно сказать, смотрел в потолок. Ему казалось, что там, в вышине, меж крючьев, канатов и рей, плещется белое платье феи. Феи Сладкой Печали…
Да, да! Фея улыбалась ему и махала кружевным платком. Улыбалась до тех пор, пока счастливой свадьбой не закончился балет. Пока публика не стала неистово кричать: "Браво!", вызывая на сцену автора…
Вот как раз в это время фея и исчезла. Видимо, испугавшись криков. А может, и по какой-нибудь иной причине. Петр Ильич же был выведен на сцену. И кланялся публике. И хоть и был он счастлив, - на ресницах его дрожали слезы. Наверное, оттого, что нигде - ни в зале, ни за кулисами - не мог он отыскать свою ненаглядную фею, свою лучшую и вернейшую любовь…
Ну а публика продолжала неистовствовать! Она хотела видеть и лобызать автора! Хотела вдоволь насладиться его чудаковатостью и смущением!
Однако Петра Ильича в театре уже не было. И куда он подевался в тот вечер, никто не знал. Говорили, правда, потом некоторые несерьезные люди, что видели какого-то чудака в длинной бобровой шубе, но без шапки. И будто чудак этот, как провинившийся школьник, прятал лицо свое от редких прохожих в воротник шубы. А за ним по слякоти и снегу ехала карета. Из кареты же то и дело высовывался кто-то гнутый в дугу. И приглашал чудака в карету войти. Тут же на запятках кареты стояли две дамы в полумасках. Одна была тонка, как щепка, и противно поскрипывала корсетом. Другая - всё раздувалась и раздувалась: словно грязновато-серый пузырь…
Ну да, было так или не было, - теперь проверить трудно! Ведь прошло с тех пор более ста лет. Так же, как между первым и вторым актами балета "Спящая красавица", о котором говорили, что эта сама Музыка. Та музыка, которая остается порой несыгранной, не разбуженной. Как принцесса Аврора.
А ведь стоит этой музыке, этой принцессе, по-настоящему уснуть - и мир лишается красоты, становится грубым и злым. Стоит пробудиться, и мир снова становится восхитительным и прекрасным…
Итак, прошло более ста лет с тех пор, как в Петербурге, в Мариинском театре, был представлен балет "Спящая красавица". И так ли всё было, как здесь рассказано или нет, проверить трудно.
Но вот зиму-то слякотную и проверять не надобно! Хандру петербургскую и ворошить нечего! Они-то, без сомнения, были!
И наваливались, как сон, как болезнь на дивную северную столицу.
Наваливались до тех пор, пока вконец не залепили сизой ватой театр, зрителей, оркестрантов, танцовщиц…
И одинокого чудака в шубе, но без шапки, преследуемого разбитой, гремящей на поворотах всеми своими сочленениями каретой…
Глава шестая.
Волшебное Перо и Дама Пик
А после хандры и тумана - зима! И нет тусклых фонарей, нет слякоти, нет Петербурга! Замело всё, засыпало! Лишь полыхает огнями над огромным сугробом верхний этаж одинокого барского дома.
Это Подмосковье, городок Клин, дом, который нанимает сочинитель музыки господин Чайковский.
В прихожей верный слуга и домоправитель Алексей Сафронов, только что выбегавший на улицу, топает ногами и трёт щеки. Мороз! Круглолицый, аккуратно одетый Алексей с удовольствием прислушивается к шуму, доносимому со второго этажа, из гостиной.
А в гостиной оживление и беготня. И если заглянуть в щёлку двери - видно, как снуют по деревянному паркету господа и дамы в самых невероятных костюмах. Однако Петра Ильича среди них нет. Он сейчас только должен возвратиться со своей ежевечерней прогулки, на которую никогда никого не берет. Его-то как раз и выбегал встречать Алексей Сафронов.
Наконец слышатся шаги. Слышно, как Чайковский стряхивает с себя на крыльце снег. Как снимает в передней шубу. Как притопывает замерзшими ногами, как поднимается по лестнице на второй этаж в гостиную.
И тут же изо всех углов гостиной, увешанных фотографиями родственников и портретами музыкантов, бросаются к нему какие-то незнакомые люди. Здесь офицеры в роскошных мундирах и франты во фраках, со шляпами-цилиндрами в руках. Здесь боярин в долгополом кафтане и кузнец в кожаном фартуке, с рыжей огненной бородой. И даже чёрт с длинным хвостом и коровьими ушами!
В первое мгновение Петр Ильич теряется. Но затем замечает что-то знакомое во всех этих людях с масками на лицах. Внезапно он понимает: "Да ведь это ряженые! Только обряжены они не в деревенскую одежду, а в костюмы персонажей из моих собственных балетов и опер. Вот печальный поэт Ленский из "Евгения Онегина". Он, как и пристало поэту, в черном плаще, с томиком стихов в руках. А чуть подальше - отвратительный мышиный король с тремя головами из балета "Щелкунчик". Ещё дальше, в углу кто-то оседлал самого черта и скачет, и скачет на нем! Ну, прямо, как в опере "Черевички"!"
- Приветствую вас, друзья! - восклицает Петр Ильич. И узнанные персонажи отвечают ему радостными криками. А затем начинают петь и разыгрывать настоящую оперу. Оперу о самом Петре Ильиче. О его жизни. О том, как сильно воздействует его музыка на людей.
Быть может, эта наспех сочиненная опера была не слишком умелой, но зато играли и пели ее весело и от души!
А в конце музыкального спектакля кузнец в кожаном фартуке и боярин в кафтане поднесли Петру Ильичу настоящее Золотое Перо. И тут все сняли маски и зааплодировали. И оказалось, что дородный боярин - это издатель произведений Чайковского и верный его друг - Петр Иванович Юргенсон. А офицер - брат композитора Модест Ильич. А кузнеца Вакулу изображал лучший ученик Петра Ильича профессор Московской консерватории - Танеев. Все они специально приехали в Клин, чтобы немного отвлечь Чайковского от непрерывных занятий и встретить с ним вместе Рождественский праздник. И, конечно, вручить ему подарок: Золотое - и как все дружно и враз закричали - Волшебное Перо. Перо, которым Петр Ильич будет продолжать писать свою волшебную музыку!
И вот веселый вечер закончился. Умаявшиеся гости уснули в отведенных им комнатах. В огромной гостиной остался один Петр Ильич. Он подошел к роялю и смотрит на игру отражений в его черной полированной крышке. Он смотрит на блуждающие огоньки и вспоминает свою жизнь.
Да, кажется, всё у него есть: и почёт, и слава. Даже Волшебное Перо, о котором шептала фея Сладкой Печали, ему подарено. И вдохновение теперь почти всегда с ним! Но… Но…
Гримасничает на письменном столе фарфоровый Пьеро! Принц грусти. Владетель подземных кладовых печали. И обдаёт сочинителя музыки холодом дыханья, пугает блеском своих богатств.
Нет, нет! Скорее спать! Согреться в теплой постели!
Однако за окном уже разгулялась Рождественская ночь. И Петр Ильич на одну лишь минутку присаживается на цветастый диван с высокой изогнутой спинкой, чтобы получше вслушаться в эти ночные звуки. И прикрывает глаза. Но вместо того, чтоб слушать - вновь думает. Думает о том, что всё бы ничего… Да вот только стала являться ему по ночам одна злая и крикливая старуха, - Дама Пик.
А надобно тебе знать, что незадолго до описываемой нами Рождественской ночи, сидя безвыходно на вилле Боччони, что близ итальянского города Флоренции, композитор написал оперу. Всего за 44 дня написал! И оперу эту поставили в Петербурге. А затем в Москве. И называлась она "Пиковая Дама". В опере этой был офицер Германн, который играл в карты, и его возлюбленная - Лиза. И была старая графиня, мучившая свою воспитанницу Лизу и знавшая секрет трёх карт, но не желавшая этот секрет открывать. Были и многие другие, те же почти лица, что и в повести Александра Сергеевича Пушкина.
И вскоре музыку эту, эту оперу сыграл оркестр, и спели певцы. И слегка протанцевали танцоры. Опера всем очень понравилась. И самому Петру Ильичу тоже понравилась. Так понравилась, что стал он даже жалеть: отчего нет у оперы продолжения? Продолжения и вправду не было. Да и быть, конечно, не могло. Но вот, вместо продолжения, стал сниться композитору один неприятный сон. И во сне…
- А! Вот, опять!
Сквозь всхлипывания и завывания Рождественской метели послышался стук, и загремело что-то.
"Должно быть, кому-то из гостей не спится", - подумал Пётр Ильич. Только он это подумал, как за дверью кто-то тонко и пронзительно крикнул:
- Дама Пик!
Не успел отзвучать этот вызывающий и нелепый крик, как дверь в петербургской квартире Петра Ильича, в прекрасном доме с львиными головами и крохотными балкончиками, на Малой Морской клице, - отворилась. И в отворенную эту дверь вступила старая графиня. А с ней - целый выводок чванливых карлиц, шутов в крапинку и приживалок в полосочку. Сзади них мыкались какие-то тени, очень напоминающие сестрицу-Зависть и братца-Греха…
Пётр Ильич тотчас встал с дивана и поклонился.
А графиня опустилась в кресло и долго и тяжело дышала, запрокинув голову и закрыв глаза. Внезапно она разлепила веки и дребезжащим, как разбитый возок, голосом сказала:
- Ты, Пётр Ильич, хотел продолжения?
- Да, ваше сиятельство, - ответил композитор. И снова учтиво поклонился.
- И ради этого ты тревожишь меня в моем собственном доме?
- Помилуйте, ваше сиятельство. Нанимая эту квартиру, я ничего такого не предполагал…
- Так знай же: я жила здесь. И раз уж ты сюда попал, то так просто тебе отсель не выбраться. Будет, будет тебе продолжение, да только не такое, какого ты желал!
И графиня, вмиг приободрившись, трижды хлопнула в ладоши. Тут сразу всё перевернулось, переменилось…
И оказался Петр Ильич снова, в Мариинском театре. На генеральной репетиции своей "Пиковой дамы". Заторопились к своим пюпитрам музыканты. А певцы, прочистив горлышки, изготовились, как это и положено в операх, исполнять дуэты и арии. Дирижер взмахнул своей палочкой.
И… поехал по мостовой воз с битыми горшками! Загремели кованые колеса. Завизжали плохо пригнанные друг к другу доски. В общем, началась не музыка с пением, а ерунда со скрипением! И все, кто был на сцене и за кулисами, в недоумении замерли. Тогда дирижер решил начать всё сначала. И снова взмахнул палочкой. И опять покатилось железо по битым горшкам!