- Можешь не доставать, - сказал он мальчику. - Конечно, вы и сюда пришли, чтобы уговорить госпожу Фонтенак подписаться в ваших тетрадках и купить открытки с "голубем мира". Вот, сударыня, - обратился он к госпоже Фонтенак, - они и ко мне приходили со своим подписным листом. Но я не хочу участвовать в затее, которую организовали безбожники и коммунисты… Я за мир, но меня не подобьешь участвовать в организациях красных!
- Я что-то плохо соображаю, - пробормотала госпожа Фонтенак. - Это, что же, значит, я должна давать деньги для того, чтобы они делали там разную их демократию и революцию?
- Примерно так, сударыня, - кивнул священник.
Девочка покраснела.
- Видишь, Ксавье, я тебе говорила, не следовало нам сюда соваться… - прошептала она.
Но тут Ксавье резким движением вытащил, наконец, из-за пазухи сложенную вдвое тетрадь, из которой посыпались открытки. Стая белых голубей усеяла комнату.
Девочка со всех ног кинулась подбирать открытки, в то время как мальчик запальчиво совал под самый нос госпоже Фонтенак тетрадку, на обложке которой старуха увидела отпечатанную таблицу умножения.
- Это что же такое? Умножение?! - изумилась она.
- Это "Тетрадь Мира", можете сами убедиться. Вы не смотрите, что здесь таблица умножения… Вот здесь, на этих страницах многие записывали свои мысли и свои мнения. А здесь подписывались и давали деньги и покупали наши открытки. Нам давали и по триста и по пятьсот франков, честное слово. - И Ксавье, развернув тетрадь, тыкал пальцем то в одну, то к другую строчку, стараясь обратить на них внимание старухи.
- Дай-ка взглянуть, кто и что тут пишет! - Священник нагнулся над тетрадкой. - Ото, как много подписей! Господин Гомье, аптекарь, - пятьсот франков. Булочник Леду - четыреста. Учительница, мадемуазель Венсан, - сто семьдесят. Начальник станции, Фламар, - двести. Гм… знакомые все люди… Давно только я не видел их в церкви… Этот Фламар! Ему давно пора бы подумать о спасении души, а он, видите ли, записался в коммунисты!
Прищуренные глаза девочки вдруг расширились, блеснули гневом.
- Дедушка Фламар очень хороший, - сказала она высоким, дрожащим голосом. - И вы про него, пожалуйста, не говорите ничего дурного, господин кюре. Мы носим наши тетрадки и собираем подписи, и мысли, и мнения людей, чтобы все могли договориться. Договориться о том, чтобы на земле было спокойно, чтобы люди больше никогда не воевали… И чтобы все были счастливы. И вы, и мы, и госпожа Фонтенак…
- Гм… Значит, чтоб и я была счастлива? - глумливо повторила госпожа Фонтенак.
- Да. И чтоб другие на свете тоже были счастливы, - продолжала девочка. - Знаете, нам очень многие давали свои подписи. Корсиканка собрала уже много денег… Ух, наша Корсиканка умеет говорить с людьми! - с гордостью прибавила она.
- Корсиканка? - подняла бесцветные брови старуха. - Что это еще за Корсиканка?
- Это… это прозвище. Так у нас прозвали Клэр Дамьен, нашу подругу. Она у нас в Гнезде "старейшина".
- "Старейшина"? - усмехнулась госпожа Фонтенак. - Что ж у вас и "совет старейшин" имеется? Как при Директории? - она иронически взглянула на девочку.
- Нет, у нас не как при Директории, - нехотя объяснила девочка. - У нас свой совет, из грачей, но мы их в шутку прозвали "совет старейшин". В совет входят все наши старшие ребята…
Священник с любопытством прислушивался.
- Как фамилия этой вашей "старейшины"? Дамьен? - спросил он. - Она, что же, родственница или однофамилица полковника Дамьена? - Он нагнулся к хозяйке и шепнул: - Это был, конечно, не настоящий полковник, а партизанский.
Девочка расслышала шепот и покраснела от негодования.
- Клэр - дочь героя-полковника Дамьена! Ее отца знает вся страна! Он погиб за свободу Франции! - с жаром выкрикнула она.
Госпожа Фонтенак вскинула руки.
- Вы только посмотрите на нее! Вот вам и готовый агитатор! - Она обратилась к девочке: - Нет, милочка, здесь тебе не придется произносить твои речи. Советую тебе пойти лучше в церковь, к кюре Дюшену, и помолиться как следует, чтобы бог тебя вразумил и простил. Да и всем вам следует помолиться об отпущении грехов! - возвысила она голос. - Пускай люди возьмутся за ум, иначе это может им дорого обойтись. Возмутительно! Захватывают чужие земли, устраивают на заводах разные стачки и забастовки, требуют, чтобы мы терпели все их безобразия, а потом еще заставляют детей заниматься политикой! И чему только вас обучают в вашей так называемой школе? - повернулась она к мальчику. - Воображаю, какие идеи преподает вам ваша начальница госпожа Берто!
- Боюсь, я, кажется, явился не вовремя, - произнес вдруг совершенно незнакомый голос, резко выговаривая французские слова.
Присутствующие разом обернулись. На пороге стоял, наклонив блестящую, точно отполированную, голову, американский офицер.
ПОКУПАТЕЛЬ РЕМБРАНДТА
- Госпожа Фонтенак, разрешите представиться: капитан Вэрт, к вашим услугам, - офицер легко поклонился.
Священник ответил ему глубоким поклоном и весь так и засиял улыбками. Мальчик и девочка стали потихоньку подвигаться к двери. Но офицер вдруг обратился к ним:
- Куда же вы уходите, молодые люди? Ведь вы, я слышал, выполняете общественное, так сказать, поручение? Вот я вижу здесь голубя мира. - Он поднял с пола открытку. - Знакомая птица… Ба, да тут и стихи написаны?.. - Он прочел вслух:
О мир! Прекрасный мир! Тебя изображают
Голубкой чистою и белою как снег.
Пусть тучи неба нам не закрывают,
Война - несчастье страшное для всех.И те, кто хочет, чтоб была война,
Заслуживают смерти без пощады.
Нет, больше мама плакать не должна!
Нам нужен мир, и нам войны не надо!Пусть будет мир, чтоб мы всегда могли
Смеяться, петь, играть и веселиться…
Лети, наш клич, во все концы земли,
Чтоб все мы взяться за руки могли
И в хороводе мира закружиться!
Офицер читал нараспев, как опытный декламатор, но в его интонациях звучала ирония. Мальчик и девочка закусили губы.
- Гм… Отличные стихи… Значит, те, кто хочет войны, заслуживают, по мнению автора, "смерти без пощады"? - спросил офицер, кончив чтение. - Кто же этот "беспощадный" стихотворец? А? - обратился он к ребятам.
- Это… один наш парень, - с усилием выговорил мальчик. - Он еще маленький, но хорошо пишет стихи.
- Очень, очень интересно! Почему же вы хотите уходить, не выполнив поручения? - продолжал Вэрт, похлопывая себя светлой замшевой перчаткой по брюкам. - Почему вы покидаете эти… мм… гостеприимные стены?
- Да здесь ничего не дают. Только бранятся. Мы пойдем. - Мальчик пригладил вихор, но он снова воинственно встал у него на макушке.
Капитан взглянул на священника. Тот смущенно потупился. Капитан взглянул на госпожу Фонтенак, и старуха вдруг почувствовала себя виноватой и безнадежно отсталой.
- Нет, друзья мои, не торопитесь уходить! - обратился Вэрт к грачам. - Ну-ка, дайте мне вашу тетрадь, юноша! Да чего же вы боитесь? - усмехнулся он, заметив, что мальчик крепко прижал тетрадь к себе и подался к двери. - Давайте вашу тетрадь! Ведь мы тоже хотим подписаться и дать вам денег, - американец уверенным жестом вытянул из рук Ксавье тетрадь. - Гм… посмотрим, посмотрим… "Я стою за мир, потому что я молод. Франсуа Пивер". "Прилагаю при сем сто пятьдесят франков. Это скромная лепта. Но я хочу, чтобы наши дети могли не бояться атомной бомбы. Жюстина Дагобер". Так, так… "Три моих сына участвовали в прошлой войне. Один был убит, другой попал в плен, третий стал калекой. Еще был убит мой брат. Я больше не хочу войн. П. Фламар". А вот женский почерк. Так и есть, это пишет женщина, госпожа Меню, вдова. "Моего мужа не стало во время последней войны. Я осталась одна с четырьмя детьми. Поэтому я стою за мир, я хочу, чтобы у всех было спокойно на сердце…" Очень, очень трогательно! И что же, много таких тетрадок ходит по городу? - обратился Вэрт к Ксавье.
- Конечно! Многие ребята носят такие тетради! - с гордостью воскликнул мальчик, не обращая внимания на предупреждающий знак, который сделала ему девочка. - У нас все, кто постарше, собирают подписи и деньги.
Капитан Вэрт зорко глянул на хозяйку замка.
- Я вижу, здесь, в этой тетради, имена многих почтенных граждан вашего города, - сказал он внушительно. - По-моему, сударыня, вам тоже следовало бы подписаться и дать этим милым детям некоторую сумму.
Он вынул из нагрудного кармана автоматическую ручку и передал госпоже Фонтенак. Та, действуя точно под влиянием гипноза, послушно взяла ручку и вывела на клетчатой странице дрожащими старческими каракулями свое имя. Поставив точку, она начала судорожно рыться в потертой сумочке, лежавшей тут же на кресле. Но сколько бы она ни рылась, в сумке все равно не было денег. Госпожа Фонтенак хорошо это знала и только хотела оттянуть время, чтобы как-нибудь собраться с мыслями.
- Антуан! - вскричала она, наконец, жалобно. - Антуан, где мой кошелек?
По-видимому, Вэрту была уже известна болезненная скупость госпожи Фонтенак, потому что он спокойно остановил руку, потянувшуюся к звонку, и сказал:
- Не стоит вызывать слугу, сударыня. Я охотно ссужу вам необходимую сумму… Сколько вы хотели бы пожертвовать?
- Сколько? - тупо повторила госпожа Фонтенак, все еще находясь в некоем трансе.
- Да, да, сколько же? - нетерпеливо повторил Вэрт. - Мой бумажник к вашим услугам.
- Сто франков, - наконец выговорила старуха. - Сто франков! - повторила она, махнув в пространство рукой.
Порозовев от волнения, мальчик и девочка следили за тем, как американец вынимал из бумажника деньги. Ксавье, шевеля губами, пересчитал их. Потом он аккуратно сложил бумажки, засунул их в тетрадь и снова запрятал ее за пазуху. Поклонясь, грачи собирались уже уходить, как вдруг американец снов подозвал их к себе.
- А кто вас послал, друзья, с этой "Тетрадью Мира"? - спросил он, положив руку на плечо мальчика.
- Кто? Ребята, конечно, - сказал мальчик. - Старшие грачи, - пояснил он, как будто американец непременно должен был знать, кто такие грачи.
Вэрт сделал недоумевающее лицо. Тогда вмешалась госпожа Фонтенак.
- Эго у них здесь, в горах, такая школа. Они зовут ее Гнездом грачей, - пояснила она и тут же добавила: - Они построили ее на моей земле совершенно незаконно…
Но офицер не обратил внимания на ее жалобу.
- Школа в горах! - воскликнул он. - Это очень, очень интересно! Мы мечтаем о такой школе для наших американских ребят… Надо сказать об этой школе моему командиру майору Гарденеру. С ним приехал сын, который, как бы это сказать… ну, тяжеловат на подъем, что ли… И несколько ленив. Такая горная школа могла бы снять с него излишек жира, сделала бы его более деятельным, энергичным… Школа в горах! - повторил, он с энтузиазмом. - Надо будет побывать в вашей школе, друзья мои!
Священник принялся вдруг так энергично подмигивать офицеру, что Вэрт перенес все свое внимание на него.
Воспользовавшись этим, Ксавье дернул девочку за рукав, и ребята выскользнули из комнаты.
Госпожа Фонтенак в это время с горестью думала: если американец и купит Рембрандта, то уж, конечно, вычтет сто франков. Сто франков! На эти деньги можно купить булочек и немного зелени… Старуха вздрогнула от жадности и со злобой взглянула на американца: это он во всем виноват! Это по его милости она выбросила сто франков! И кому же: тем, которые ей так ненавистны!
- Что за знаки вы мне подавали, господин кюре? - спросил между тем Вэрт священника.
- Сэр, вы ни в коем случае не должны отдавать сына вашего командира в эту школу! - взволнован но воскликнул священник. - Это просто безумие!
- Безумие? Почему? Объясните.
- Но ведь в этой школе дети без роду, без племени. Родители их неизвестны, - с жаром начал священник. - Воспитание им дается самое грубое. Внушаются материалистические идеи, дети отвращаются от церкви, от религии. И что удивительного! Ведь этой школой руководит Марселина Берто! Вы ее не знаете, сэр, но нам-то она хорошо известна! Это вдова партизанского командира, особа, которую я за все время ни разу не видел в церкви. Конечно, она коммунистка. Это она, ручаюсь вам головой, послала детей собирать подписи и пожертвования. А раньше они бегали по всему городу и собирали подписи под воззванием Москвы, которое они называли Стокгольмским и о котором вы, разумеется, слышали. Им это прошло безнаказанно, потому что, видите ли, это дети, а дети не ведают, что творят… Но поверьте мне, сэр, эти дети, - священник сделал ударение на слово "эти", - отлично знают, что творят!..
- Гм… это интересно, - сказал американец. - Это весьма интересно! Благодарю вас, святой отец, за сообщение. Учту. - И с безмятежным видом он принялся обрезать ножичком толстую сигару, затем прикурил ее от серебряной зажигалки и прошелся по комнате, брезгливо высматривая наименее ветхое и засаленное кресло. Наконец выбрал и уселся, выставив на середину комнаты ноги в начищенных ботинках.
"Никакого воспитания, - решила про себя госпожа Фонтенак. - Но когда, когда же он заговорит о Рембрандте?" Она не выдержала:
- Итак, вас привел ко мне, если не ошибаюсь, интерес к искусству?
Американец вынул изо рта сигару.
- Интерес… к чему? - изумленно переспросил он.
- Вероятно, вы, как все ваши соотечественники, коллекционируете картины и предметы искусства. И пожаловали в замок посмотреть знаменитую картину Рембрандта, - любезно объяснила госпожа Фонтенак. - Эта картина принадлежит моему семейству уже почти двести лет. Но теперь, в силу сложившихся обстоятельств, я вынуждена с ней расстаться…
"Ага, вот оно что! Ну ладно, будем подыгрывать старухе. Не все ли равно, под каким предлогом завязывать здесь связи", - подумал Вэрт. Он сказал:
- Вы совершенно правы, я именно интересуюсь живописью. И именно… мм… этим самым… Рембрандтом…
- Тогда прошу вас в галерею, - пригласила госпожа Фонтенак, с трудом приподымаясь с кресла, которое цеплялось за нее всеми своими пружинами. "Боже, только бы он не оказался знатоком, только бы не заметил подделки! Прошу тебя, боже!" - молилась она про себя.
Владелица замка могла не бояться: Вэрт отнюдь не был знатоком искусства.
В сопровождении священника они прошли в так называемую картинную галерею - длинную темную комнату в уцелевшем от бомбежек крыле замка. По стенам галереи были скупо развешаны сомнительные копии с известных картин или просто литографии, которые из тщеславия собирал покойный господин Фонтенак. Старая хозяйка останавливалась и величественно указывала на полотна, произнося время от времени:
- Веласкес! А это Веронезе… А это, вы, разумеется, уже угадали, Тинторетто.
- Ага. Так! Изумительно! Превосходно! - механически отзывался Вэрт, обходя военным шагом галерею.
Наконец старуха остановилась у занавешенной зеленым коленкором картины.
- Прошу вас, господин кюре, откиньте занавеску, - томным голосом произнесла она. - Такое сокровище необходимо беречь от влияния слишком сильного света, - добавила она, повернувшись к Вэрту.
Священник отдернул занавеску, и перед американцем открылось черное полотно, на котором только с величайшим трудом можно было разглядеть какие-то силуэты.
- Вот он, Рембрандт! - старая хозяйка от волнения еле держалась на ногах. "А что, если этот янки сейчас отрубит: "Какая гнусная мазня! Не втирайте мне очки, старуха!" - и уйдет, хлопнув дверью?"
К удивлению и величайшей радости госпожи Фонтенак, ничего такого не случилось. Вэрт твердо помнил, что перед великими произведениями искусства следует хранить благоговейное молчание. Поэтому он стоял очень долго молча перед черным пятном в золотой раме.
- М-могучая картина, - промычал он, наконец, с трудом подобрав подходящее случаю выражение и пряча зевок.
У госпожи Фонтенак отлегло от сердца. "Не заметил! Не заметил!" - пело и ликовало все ее ветхое существо.
Она совсем осмелела и даже потребовала, чтобы священник открыл ставни. Скрипя на ржавых петлях, отворились потемневшие от времени створки. В мутное, много лет не мытое окно слабо проник солнечный свет.
- Откройте и окно, господин кюре, - попросила госпожа Фонтенак.
Священник с трудом распахнул скрипучую раму, и в галерею хлынул напоенный запахом жимолости и винограда ветер. Старуха, дрожа, протянула капитану бумагу, сфабрикованную Морвилье.
- Взгляните, вот сертификат…
- Ага, очень хорошо… - американец повертел бумагу в руках. - Все в совершенном порядке!
- Мой сын, господин Пьер Фонтенак, считает, что картина - настоящая жемчужина. Он большой знаток живописи…
- Я имел удовольствие встречаться с вашим сыном в Штатах и в Париже, - прервал Вэрт госпожу Фонтенак. Сонливость его как рукой сняло. - Ваш сын, сударыня, из тех людей, которые понимают, что будущее Франции в большой мере зависит от контакта с нами.
- О, как это справедливо! - вставил кюре Дюшен.
Вэрт мельком глянул на него.
- Господин Фонтенак сообщил, что вы здесь всех знаете, сударыня, и могли бы разъяснить нам кое-что, познакомить с некоторыми нужными людьми.
- О, такая старая, беспомощная женщина, как я… - начала госпожа Фонтенак.
Вэрт снисходительно прервал ее:
- Что вы, что вы, сударыня! Вы еще вполне… Словом, ваш сын рекомендовал посетить вас, посоветоваться… Мы уже присмотрелись к вашему городку. Должен заметить, что вы, исконные жители и местное руководство, очень распустили здешний народ. Левые забрали у вас слишком большую власть. Встреча, которую нам здесь устроили…
- Возмутительно! - воскликнул кюре Дюшен. - Я был просто в ужасе! Я так негодовал!
- А кто виноват? - повернулся к нему Вэрт. - Вы! Вы, святой отец! В этом есть большая доля и вашей вины. Пастырь ведет свое стадо туда, куда хочет. Так, кажется, сказано в священном писании?
Хотя в священном писании было сказано не совсем так, кюре Дюшен не осмелился поправить офицера, и тот продолжал:
- Вы могли бы воздействовать на ваших прихожан! Объясняйте людям, повторяйте им каждый божий день: мы пришли сюда как первые помощники и друзья. Мы хотим французам только добра! Такими проповедями вы значительно ослабили бы влияние красных. Понятно вам? - Вэрт игриво подтолкнул Дюшена. - Ну же, будьте нашим союзником, господин кюре! Ведь не в ваших интересах потворствовать красным, не так ли?
- Я понимаю, сэр. Я сделаю все, что в моих силах… - смущенно отозвался кюре Дюшен.
Вэрт снова обратился к хозяйке замка:
- Господин Фонтенак очень обеспокоен. По слухам, здешние рабочие собираются послать протест премьер-министру и в палату, требовать смещения господина Фонтенака, его отставки. Кроме того, они, кажется, выставили наглые требования - вернуть на завод уволенных, повысить оплату.
- Да, да, знаю, - кивнула старуха. Она преобразилась. Дряблые щеки ее покраснели, глаза загорелись, сгорбленная спина выпрямилась. О, еще будет в ее жизни большая игра! Недаром явилась такая сильная поддержка!
Священник поспешил вмешаться.