- А вы сами, дядя Жан, вы сами! - кричит он запальчиво. - Вспомните, что вы делали, когда здесь были нацисты! Вы же сами рассказывали, как однажды ночью пробрались к ним в штаб!
- И ничего похожего, - отвечает Точильщик. - Я тогда действовал не один и не по собственному желанию. Меня послали товарищи, и мы вместе разработали все это дело. А ты все скрыл от друзей, все делаешь тайком: Мать ни о чем не подозревает, а Клэр, Корасон и твои "отважные" - все против.
- Но я же еще ничего не делаю! - чуть не плача, восклицает Жюжю. - Я просто попросил вас взять меня с собой, когда узнал, что вы идете к Антуану.
- Давно я не видел старика, - кивает Точильщик. - Наверное, он на меня в обиде, что не захожу.
- Хотите узнать у него, когда ждут в замке Пьера Фонтенака? - с невинным видом справился Жюжю.
- Вот чертенок! И здесь поспел! И откуда ты все знаешь, скажи на милость?
- Я был у Матери, когда вы к ней зашли, только вы меня не заметили…
- Значит, слышал, что собрание хотят приурочить к приезду Фонтенака! Надо будет узнать поточней, когда он собирается сюда. - Точильщик засмеялся. - Не подозревает, голубчик, какой сюрприз ему готовят! - Он погрозил Жюжю. - Только помни, никаких глупостей, малыш! Точи-ить ножи, ножницы, косы, топоры, бритвы пра-а-вить! - запел Точильщик, подходя к воротам замка.
На звук этой песенки из дома привратника высунулась седая встрепанная голова.
- Ба, Жан! Вот кого давно не видел! - сказала голова, приветливо осклабясь. - Входи, друг, будь гостем… А я тут капельку отдыхаю…
Посреди сваленных в беспорядке сломанных садовых скамеек, грабель, лопат и метел за единственным колченогим столом сидел облаченный в какую-то заплатанную блузу и некогда зеленый фартук с нагрудником, теперь уже совершенно потерявшим цвет, единственный слуга Фонтенаков. Видимо, перед приходом сюда Антуан занимался уборкой. Во всяком случае, рядом с ним на скамье лежала метелка из перьев, какой обычно смахивают с мебели пыль. На столе стоял почти опорожненный кувшин вина и стакан. Настроение старика показывало, что он провел за этим кувшином уже довольно много времени.
- Что, друг, все бродишь со своей машинкой, гнешь спину? - приветствовал он Точильщика.
- А ты все с метелкой и тряпкой наводишь красоту в замке? - не остался в долгу Жан.
- Замучила меня старуха! - пожаловался Антуан. - Как будто я могу все починить и заштопать все дыры. Поди сюда, поди туда, вытри то, сделай это… А это кто с тобой? - уставился он вдруг на Жюжю.
- Это мой приятель из Гнезда, - сказал Точильщик, выдвигая мальчика вперед. - Бывал там, Антуан?
- Бывать не бывал, а много слыхал про госпожу Берто и господина Рамо, - отвечал Антуан. - Говорят, хорошие, отзывчивые люди, хоть и левые. Да я в эти дела не вхожу. - Он обратился к Жюжю: - Это не тебя недавно выпроваживала отсюда моя хозяйка?
И когда возмущенный Жюжю начал уверять его, что никогда не был в замке, Антуан снисходительно сказал:
- Что ж, посмотри, посмотри, как живут богачи. Правда, любоваться у нас нечем. Наша скупердяйка все запустила. Бродит злая, крикливая. Поневоле забьешься от нее подальше, только чтоб не слышать ее голоса.
Он вынул откуда-то из угла второй стакан и придвинул его Жану.
- Присаживайся, Жан. Разопьем с тобой по стаканчику. Винцо неплохое, - он щелкнул языком.
- Из подвалов замка? - кивнул на кувшин Точильщик.
Антуан желчно рассмеялся.
- Держи карман шире! Из наших подвалов, брат, одну паутину добудешь! Нет, это вино презентовал хозяйке управляющий господин Морвилье. Слышал про него? Вот я и припрятал один кувшинчик, чтобы хоть немного подкрепиться. А то, сам знаешь, какие у нас харчи.
- Знаю, - отвечал Жан. - Скажи-ка, по какому случаю господин Морвилье так расщедрился? Это как будто на него не похоже.
Антуан залпом опрокинул свой стакан, и Точильщик тут же налил ему новый.
- Скряга-то он, действительно скряга. Даже почище старухи, - подтвердил Антуан, утирая рот ладонью. - Да случай такой выдался… у-у-у… Теперь такая суматоха поднялась. И префект, и мэр Лотрек, и Морвилье - все так и забегали. Морвилье прямо сам не свой: боится, как бы чего заводские или заречные не выкинули. Слыхал, верно, какого гостя мы ждем?
- Это Фонтенака-сына? - равнодушно спросил Точильщик. - Как не слыхать! Весь город об этом гудит. И скоро вы его ожидаете?
Антуан отхлебнул из стакана. Его маленькие глазки жмурились, он быстро хмелел, и Жюжю с удивлением наблюдал, как благообразный, степенный слуга превращался на его глазах в болтливого пьяненького старикашку.
- Старуха ждет его на будущей неделе, - сказал Антуан. - Господин Морвилье звонил ему, и он сказал, что сообщит день приезда. Ух, что у нас тут поднялось! Даже я стал, видите ли, уж нехорош! "Сходите, Антуан, попросите господина Морвилье, чтобы он на время пребывания господина Пьера прислал нам своих слуг, а. то вам не справиться!" - скрипуче передразнил он хозяйку замка. - Это я-то не справлюсь! Бывало, сколько гостей принимал и со всеми справлялся, - с обидой добавил старый слуга. Он поднялся, неверными шагами направился в глубь привратницкой. - Принесу еще кувшинчик.
- Дядя Жан, дядя Жан, скажите ему, что я могу помочь ему прислуживать, что могу убирать и подавать! Дядя Жан, я вас прошу! - горячо зашептал Жюжю в самое ухо Точильщика, немилосердно тиская его руку. - Пожалуйста, дядя Жан!
Точильщик не успел ответить: Антуан уже возвращался с вином.
- Вот хлебнем еще капельку, - сказал он, тяжело опускаясь на скамью. - Видишь ли, Жан, я лично думаю, зря она затеяла всю эту кутерьму с уборкой. Зря велела мне приготовлять комнаты наверху для его сиятельства, - он взмахнул метелкой, и перья, изъеденные молью, посыпались, как труха. - Не стану я убирать верхние комнаты, шалишь! - объявил Антуан. - И пятна со своего пиджака тоже не стану выводить, пускай она не рассчитывает. - Он упрямо нагнул голову, щеки его побагровели.
Точильщик незаметно подлил ему еще вина.
- А почему? - спросил он. - Почему ты так настроен, Антуан?
- А потому, что он не приедет, - раздельно выговаривая каждый слог, произнес Антуан. - Что ты на меня глаза вытаращил, Жан? Не веришь? А вот увидишь! Вспомнишь, что тебе говорил старый, ни на что не годный Антуан Дюшапель! Фонтенак сюда не явится!
Точильщик засмеялся.
- Совсем спятил, Антуан, - сказал он, махая рукой и всем своим видом показывая недоверие. - Что ты несешь? Фонтенак не приедет? Да весь город знает, что он непременно будет здесь. И очень скоро.
- Жан, ты честный человек! - торжественно сказал Антуан. - Ты честный, и ты честно скажешь мне, может ли сюда, в наши места, приезжать Фонтенак?
Точильщик сделал удивленное лицо.
- А почему бы и нет? - спросил он. - Что ты имеешь в виду, Антуан?
- Он еще спрашивает! - завизжал внезапно старый слуга. - Давай спорить на такой вот полный кувшин, что Фонтенак не покажет сюда даже носа! Не посмеет он сюда показаться! Здесь есть люди, которые знают про его дела. А дела такие, что ему бы не начальством быть, а… - Антуан не договорил. Вместо этого он энергично опрокинул в рот еще стакан вина.
- Что ж ты не кончаешь, Антуан? - перегнулся через стол Точильщик. - Кем же ему быть, если не начальством?
- Ух, если бы знали то, что знаю я, Антуан Дюшапель. Прочли бы люди то письмо. Большое, на голубой бумаге, в котором говорится: благодарим-де господина Пьера Фонтенака за важную услугу. Да. да. за важную услугу… А уж если гитлеровцы благодарили, это уж кое-что значило. - Язык Антуана заплетался, он с трудом выговаривал слова.
- За какую же это услугу Фонтенак получил благодарность гитлеровцев, Антуан? Эй, Антуан!
Точильщик теребил и толкал старого слугу так энергично, что Антуан в конце концов выпрямился. Пьяная усмешка появилась на его раскисшем лице. Он подмигнул Жану.
- У… думаешь выведать? Ишь, какой ты хитрый, Жан! Думаешь, я ничего не понимаю? Не-ет, я все понял, я все понимаю… Только это тайна… У-у, какая тайна… Знал бы Фонтенак, что Антуану все известно, он бы Антуана - чик! Нет, Антуан не скажет. Антуан - верный, преданный слуга. Он-то верный, а они все свиньи. - Он забормотал что-то совсем уже неразборчивое.
Продолжительный автомобильный сигнал раздался у ворот. Чья-то машина настойчиво просилась в замок.
- Кассиньольша. Узнаю ее гудок… - Антуан с величайшим трудом встал, сделал несколько шагов к двери. - Поддержи меня, Жан. Ну вот, хорошо… Так… Теперь я пошел. - И, покачиваясь на неверных ногах, он вышел открыть ворота темно-красному автомобилю, бормоча: - Явилась-таки, шакалка…
- Ах, дядя Жан, вы меня так и не послушали! Не уговорили его взять меня прислуживать в замке! Я бы все-все узнал! - с отчаянием сказал Жюжю. - А теперь все пропало!
Жан торопливо взваливал на спину свою точилку.
- Ничего не пропало, малыш, - сказал он. - Наоборот, сегодня мы с тобой кое-что нашли. И, кажется, нашли очень важное.
У ТОЛСТОГО ЛУИ
Тореадор чиркнул спичкой. Ее задуло. Тогда он зажег вторую и, осторожно прикрывая ее согнутой ладонью другой руки, поднес к валежнику. Рука просвечивала и розовела, как фонарик. Слабо треща, занялась какая-то веточка, за ней вторая, и вот уже, остро вспыхивая, пламя пошло высовывать то в одном, то в другом месте синие и красные язычки. Очажки огня вгрызались все глубже в ворох валежника, соединялись друг с другом, и вдруг весь костер затрещал и запылал, взвивая вокруг себя золотую частую россыпь искр.
Не смешиваясь, наплывали воздушные струи: сухим и душистым теплом тянуло от нагревшегося за день дуба, острым холодком несло с ледников, а костер уже давал нестерпимый жар, и те, кто сидел вплотную, спешили отодвинуться.
- Сядьте подальше, а то как бы не попало в глаза, - сказал Рамо малышам, которые, как всегда, старались устроиться у самого огня.
В темноте началось движение, кто-то переступал через ноги сидящих, кто-то толкался, устраиваясь поудобнее. Слышались смех, веселая возня. Огонь подымался все выше. Вот уже вспыхнула веточка ели, венчающей костер. Смолистая кора легко поддалась огню, и цветущим невиданными цветами деревом стала вдруг елка.
Вокруг огня собралось все население Гнезда. Были здесь и Лолота со старухой Видаль, и Засуха со своими девочками, и Хомер с питомцами. Мать давно обещала этот "праздник у костра", тем более что в Гнезде были гости. Даже Мутон явился и уселся у ног Матери, высунув язык; ему тoтчac же сделалось жарко.
Рамо взял аккордеон и вышел на площадку у костра - высокий, с большой седой головой. Аккордеон в его руках заблестел и заиграл всем своим нарядным позументом.
- Что споем? - спросил он.
Поднялся крик, шум. Одни предлагали петь "Мальчика Дуду", другие - "Иду я по улице", третьи непременно хотели петь "Барабанщика Пьера". Марселина решила спор.
- Споем лучше наши старые песни, песни Гнезда, - сказала Мать. Она сидела, прислонясь к стволу старого дуба, почти невидимая. - Ведь наши гости их еще не знают.
- Да, да, пожалуйста, спойте ваши песни, - робко подхватила Засуха. - Так хотелось бы их послушать…
Она примостилась вместе с Алисой и Мари на траве неподалеку от Матери и не спускала с нее влюбленных глаз. Алиса толкнула в бок подругу.
- Слышишь? Засуха заговорила! Вот чудо-то! Вдруг голос стала подавать…
- Тш… - зашикала на нее Мари. - Юджин может ушлышать.
За спиной Мари полулежал сын майора. В этот вечер, когда каждый принимал хоть какое-нибудь участие в празднестве, он был так же безучастен и равнодушен ко всему окружающему, как обычно.
- Как ты выносишь этого увальня? - с негодованием сказала Алиса. - Вот уж не потерпела бы ни секунды…
Мари вскипела:
- Ты думаешь, твой Анж большое шокровище? Шеминаришт, церковная крыша!
Алиса хотела ответить что-то уничтожающее, но на них со всех сторон зашикали.
- Начнем тогда с "Жанны-партизанки", - предложил Рамо. - Корасон, Жорж, выходите!
В круг вышли два мальчика. Корасон держал в руках гитару с красной лентой, у Жоржа была губная гармоника, маленькая и блестящая.
Раздался низкий рокот гитары. Певучей волной завторил ей аккордеон, и в их согласное звучанье вплелась неожиданно высоким аккордом губная гармоника Жоржа. И сразу хор детских голосов, такой чистый и свежий в ночном воздухе, запел песню о грозней и печальной партизанке Жанне.
Жанна, Жанна, помнишь день,
Горький день разлуки?
Жанна, Жанна, в этот день
Леденели руки.
Жанна, Жанна, помнишь день -
Шли на смерть солдаты?
Жанна, Жанна, в этот день
Схоронила брата.
- Это тоже твоя песня? - шепотом спросил Тэд у сидевшего рядом с ним Жюжю.
Мальчик отрицательно мотнул головой. Огромные блестящие глаза Жюжю были устремлены на огонь. Он точно впитывал в себя праздничный танец красок, песню - такую сильную и чеканную, глубокий бархатный аккомпанемент тьмы. Но вот глаза его устремились куда-то дальше, за костер, в черноту, сгустившуюся у Толстого Луи. Тэд проследил за его взглядом и увидел Мать. Она сидела, закутавшись в темную шаль. Свет костра выхватывал из ночи только ее лицо: подбородок, сомкнутый рот, темные провалы глаз. И такое это было скорбное лицо, что Тэд на минуту усомнился: да полно, не ошибается ли он? Та ли это госпожа Берто, Мать грачей, которую он привык видеть всегда такой бодрой, жизнерадостной, улыбающейся? И еще одна пара глаз исподтишка, по-женски сострадательно смотрела на Мать. Засуха, жалкая, маленькая Засуха, наблюдала за Марселиной - первым другом в своей одинокой жизни.
Жанна, Жанна, помнишь день -
Шла ты с нами вместе?
Жанна, Жанна, в этот день
Партизанской мести…
- Это песня отряда, в котором сражались Мать и Тореадор, - быстрым шепотом сказал Жюжю. - Они принесли ее с собой в Гнездо и научили нас.
Сейчас Марселина не участвовала в хоре. Она только слушала, слушала, далеко унесенная воспоминанием о голосе, который тоже некогда пел: "Жанна, Жанна, помнишь день…"
Толстый Луи как будто поглощал звуки. Слова песни замирали, затерявшись где-то в его непроницаемой кроне.
- Тоже музыканты! - презрительно прошептал Рою Фэйни. - Кто в лес, кто по дрова. А на губной гармонике этот Жорж вовсе не умеет играть. Я куда лучше играю.
- Так пойди и докажи, - вмешался Тэд, уловивший его слова. - Нечего зря трепаться! Они играют очень хорошо.
- Иди к господину Рамо, скажи, что хочешь выступить, - подхватил Дэв Ванами. - Грачи будут очень рады. Не знал я, Фэниан, что ты завистлив, - прибавил он.
- А я с тобой не желаю разговаривать, - обозлился Фэйни. - Я с Мэйсоном говорю…
- Что ж, пойди и сыграй на гармонике, если уверен, что можешь утереть им нос, - усмехнулся Рой.
- Да ну, не стоит с ними связываться! - махнул рукой Фэйни и шепнул в самое ухо Роя: - У нас совсем другая задача, ты же знаешь…
Рамо, который только что подтягивал басом "Жанну", громко объявил:
- А сейчас перед вами, уважаемые слушатели, выступит знаменитый фокусник, чревовещатель и юморист Жорж, по прозванию "Великолепный", или, проще, "Челнок".
Раздался дружный смех. В центре круга появился Жорж, который уже успел заменить губную гармонику обыкновенной тарелкой. Впрочем, нет, тарелка эта вовсе не была обыкновенной. В руках Жоржа она мгновенно превратилась в тарелку летающую, вертящуюся, как волчок, прыгающую, как заяц, - словом, в волшебную тарелку. Потом Жорж взялся за обручи-серсо, которыми он начал ловко жонглировать. В свете костра мелькали, мельтешили, взлетали его руки и обручи.
Но на жонглировании таланты Жоржа не исчерпывались. Он был искусным "чревовещателем". Целый птичий двор вдруг закричал голосами индюков, кур и гусей. Жорж так хорошо подражал птицам, что ребята восторженно зааплодировали.
Жорж откашлялся и поднял руку, призывая к тишине.
- Я хочу вас что-то спросить, ребята. Что вы считаете самым страшным несчастьем в жизни человека?
- Не знаем!
- Разные бывают несчастья!
- Сам скажи! - послышалось со всех сторон.
- Самое страшное несчастье - это когда человек собирается с большим аппетитом и удовольствием рассказать анекдот, и вдруг оказывается, что анекдот все уже давным-давно знают, - объявил Жорж. - Однако, уважаемые слушатели, я намерен избегнуть такого несчастья. Я расскажу вам анекдот, которого вы еще не слышали.
Он оглядел весь круг с видом профессионального юмориста и продолжал:
- Представьте себе маленькую железнодорожную станцию. На платформе стоит начальник станции и свистит. Поезд отходит. Тогда к начальнику станции подбегает маленькая белая собачка. Она смотрит на него с жалостью: "Ав! Ав! Бедный! Свистишь, зовешь его, а он все-таки тебя не послушался и ушел…"
Сидевшие вокруг костра захохотали. Очень уж хорошо изобразил Жорж в лицах и начальника станции и маленькую собачку.
- Ну и анекдот! - опять не выдержав Фэйни. Успех Жоржа не давал ему покоя. - Щекочите меня хоть до завтра, я не рассмеюсь… Вот я рассказал бы, все просто полегли бы от смеха… А то выискался тоже комик! Ослоумный он, а не остроумный.
- Так пойди и расскажи, - с раздражением сказал Рой. На этот раз бахвальство приятеля вывело из терпения и его. - Нечего хвастать зря!
- Его анекдоты такие, что при девочках их и рассказывать нельзя, - вмешался Тэд. - А расскажи он их при госпоже Берто, нас всех, наверное, выгнали бы из Гнезда.
- Да, это уж такие анекдоты, - подхватил Дэв.
- Что ты знаешь, верблюд несчастный! - вскипел Фэйни. - В школе водил дружбу с негритосами, а здесь держит руку этих грачей! Вот погоди, я тебе еще покажу!
Грачи стали оборачиваться, прислушиваться, пересмеиваться. Рой схватил приятеля за рукав.
- Если ты сейчас же не замолчишь… - прошептал он с такой злобой, что Фэйни мгновенно смолк.
Рамо захлопал в ладоши, призывая к вниманию.
- Теперь мы опять споем, только веселую. Сюзанна, Ксавье, ну-ка, запевайте "Под старым дубом".
- Вот это уж моя песня, - сказал Жюжю, гордо поглядывая на гостей. - Я ее сам сочинил, а Рамо подобрал музыку.
Два задорных голоса - девочки и мальчика - зачастили:
Под Волчьим Зубом,
Под старым дубом,
Стоит наш дом.
Лишь день настанет,
Грач каждый занят
Своим Гнездом…
Рамо взмахнул рукой, и грянул хор: