- Это последний мой дот на этой стороне Ленинградского фронта, - задумчиво сказал Василий Иваныч. - Людей уже не хватало, Я тут и экскаваторщиком был и инженером, и плотником, и бетонщиком… Кем я только не был!.. А ну-ка, пройдём внутрь. Будто бы мы с тобой, Витька, строгая комиссия.
Василий Иванович протиснулся в щель между стеной и приотворенной дверью. Витька - за ним. Он увидел довольно большое с низким потолком светлое помещение. Свет сочился из трёх амбразур в стенах.
В серых бетонных стенах темнели ниши для постелей защитников дома и для боеприпасов. Стенки и потолок были сухими, на полу - тонкий пласт намётанных ветром листьев.
- А ведь на совесть сработано! - Василий Иванович улыбнулся. - И простоит неизвестно сколько. Над головой перекрытие из двойного слоя рельсов и бетона, в метр толщиной. Пожалуй, эта избушка одного боится - прямого попадания тяжёлой авиабомбы. Только, - голос Василия Ивановича стал суровым, - только не дай бог, чтобы эта штука пригодилась вновь для войны.
Витька притих. Он представил себе, как из трёх амбразур узкие рыльца пулемётов безжалостно плюются раскалённым металлом, как лежат в нишах раненые бойцы, а наверху гудит от взрывов земля и лезут бесконечные цепи врагов. Ему стало не по себе, плечи сами собой передёрнулись.
- Замёрз? - всполошился Василий Иваныч.
- Не-ет, - выдавил из себя Витька.
- Конечно, замёрз. Холодина-то здесь, как в погребе. А я расхвастался!..
Он обнял Витьку за плечи, быстро вывел наверх.
И Витька сразу перестал дрожать, потому что вокруг мягко шелестели деревья, тоненько посвистывала птица.
Солнце было осеннее, не горячее, но всё равно сосны терпко пахли нагретой за утро смолой и хвоей. И не рвались снаряды, и не бежали враги в зеленой лягушачьей форме.
Витька вдруг заулыбался и ни с того ни с сего перекувырнулся три раза через голову.
Василий Иваныч с улыбкой глядел на него, и Витьке казалось, что он все понимает. Даже то, чего не понимает ещё он сам, Витька.
- А теперь будем обедать, - сказал Василий Иваныч. - Самое время обедать для рабочего человека - полдень.
Он снял куртку, расстелил её на макушке дота, вынул из сумки бутерброды, термос и яблоки.
- А что дальше было?
- Дальше?.. - Василий Иваныч задумался. - Пожалуй, всего и не вспомнишь. Блокада была. Экскаваторов осталось мало, перебрасывали меня по всей линии фронта. Кажется, нету такого участка где бы я не рыл противотанковые рвы, не строил командные пункты, да вот такие доты, на котором мы сидим. Но одно, пожалуй, запомнилось больше всего.
Часть III
13. На Пулковских высотах
Василий Иваныч работал тогда на Пулковских высотах. Бои за них шли свирепые, потому что с этих высот весь Ленинград виден был как на ладони. А он копал землю. Дни и ночи, дни и ночи - полуголодный, бессонный, усталый… И каждый день - охота. Экскаватор - дичь, немецкие самолёты - охотники.
Кто только не охотился за зубастой машиной Василия Ивановича Кукина и за её хозяином! "Юнкерсы", "мессершмитты"…
- Я любую марку немецких самолётов издали - по звуку - стал угадывать, - вспоминал Кукин.
А Витька слушал и так ярко представлял маленький, беззащитный сверху кубик экскаватора и свирепо бросающиеся на него фашистские самолёты, что даже глаза ладошкой закрывал от страха и гневно сжимал кулаки.
Но кукинская машина была словно заговорённая. На ней живого места не было от пулевых и осколочных пробоин, но ни в один важный механизм попасть фашистам не удавалось.
- Мотор, лебёдки, поворотный круг работали отлично, а дырки что! Ещё и лучше для вентиляции! - смеялся Кукин. - Ребята из танкоремонтной бригады соорудили мне что-то вроде кабины, а над крышей и по бокам "кабины" броневые плиты поставили, так что пули и осколки с отвратительным визгом отлетали от них, не пробивая.
Только приходилось иногда после особенно тяжёлого осколка глушить мотор… После такого жестокого звукового удара Василий Иваныч с трудом приходил в себя.
Однажды командир зенитного полка, совсем ещё молодой майор, поглядел на жёлтое, с провалившимися глазами, худое, донельзя усталое лицо машиниста и сказал:
- А тебе, Иваныч, надо отдохнуть. Хотя бы денька два отоспаться.
Через два дня Кукина вызвал его непосредственный начальник и четко, по-военному приказал идти домой и трое суток отдыхать.
Кукин обрадовался. Знал бы он, чем это кончится! Василий Иваныч проспал двое суток подряд. А когда проснулся, узнал, что на Пулковские высоты сброшен вражеский десант и все пути туда отрезаны. Экскаватор увезти было некому.
И тогда он пошёл на свой страх и риск. Автомат на шею - и пошёл. Ночью пробрался к своему давнишнему стальному другу, нежно погладил его, и показалось Василию Иванычу, что тот вздрогнул и пробормотал что-то непонятное, будто пожаловался.
И Кукин решил пробиваться в Ленинград. Будь что будет! Если напорется на фашистский патруль - дело ясное: гранату в бак с горючим, чтоб не достался экскаватор врагам, а там уж по обстоятельствам, как получится.
И он включил двигатель.
Пускач затрещал, словно крупнокалиберный пулемёт, немцы яростно отозвались, - видно, не больно-то уверенно чувствовали они себя на ленинградской земле. А потом Василий Иваныч сел и поехал своим ходом.
Так и добрался до Ленинграда. И ни один фашистский патруль не остановил его.
Надо было видеть лица солдат из нашего боевого охранения, когда они узнали, откуда пригнал свою машину этот худущий парень в промасленном до кожаного блеска ватнике!
14. Самый страшный зверь
Василий Иваныч задумался, машинально ломая подвернувшийся под руку прутик.
- Вот скажи мне Витька, какой самый на свете страшный-страшный зверь?
- Тигр! - не задумываясь, ответил Витька. - И ещё эта… акула. Ужас какая, зубищи - во! Страх глядеть. Я по телевизору видел.
Василий Иваныч усмехнулся.
- Нет, милый. Есть и пострашнее. Только этого зверя по телевизору не покажешь. И в зоопарк не посадишь… Запомни, Витька, самый страшный зверь на свете - это голод. В сорок втором году ближе к весне он меня и зацапал. Куда там твоей акуле… Вообще-то голода я к тому времени уже не ощущал - опух весь, даже толстым казался, а рычаги передвигать не мог. Надо завалы после артобстрела и бомбёжки разбирать, а я совсем обессилел. И на пути в казарму упал. Чувствую: если не подымусь, погибну. И знаешь что я вдруг вспомнил?
- Что?
Витька слушает. Глаза горят, он и про бутерброды и про чай из термоса забыл.
- А вспомнил я детство. Новую Ладогу и снежную крепость, где меня завалило. Оказывается, то, что в детстве в человеке заложено, - это на всю жизнь. Вспомнил, и стало мне стыдно - мальчишкой не сдался, а тут… взрослый ведь совсем, стыдно без борьбы на тот свет отправляться. Я и пополз. Хоть и ничего мне уже не хотелось, ко всему равнодушие, только крепость помню и шепчу: "Стыдно!". Встать уже не мог. Потому пополз на четвереньках. И дополз. Потом отлежал месяц. Весной полегче стало. Весна! Лебеда появилась, крапива, всякая зелёная травка… Ты ел когда-нибудь щи из крапивы?
- Нет… - Витька удивился. - Она же до волдырей острекать может!
- Это старая. А из молодой такие щи - пальчики оближешь. В общем, выкарабкался я - и снова на свою копалку - землю копать. Вот и всё.
- Как это всё?! - возмутился Витька.
- Ну, дальше нормально - работа. Восстанавливали заводы, дома. Вот уж чего-чего, а работы хватило! Гитлер-то приказал наш Ленинград сровнять с землёй, снести, будто его и не было. Правда, ничего у этого сумасшедшего не получилось, но холуи его старались от души, гадостей нам наделали - не счесть. Так что работы всем хватило, а строителям - особенно. Ну, строить - не ломать, дело весёлое! Сперва на всяких трофейных "железках" работал, а потом получил своего "Омича", и вот уже двадцать лет дружим, живём душа в душу. Погоди вот, я его ещё разговаривать научу, а так он всё понимает. - Василий Иваныч рассмеялся, потом огляделся и присвистнул: - Э, брат, пора нам до дому! А то влетит мне от твоих родителей.
Вышли к "москвичу".
Витька огляделся.
Когда ещё попадёшь в лес? Он нарвал большой, яркий букет из берёзовых и осиновых листьев. Василий Иваныч согнул гибкую рябину и добавил в букет несколько алых гроздьев.
15. Кто строит дом?
Когда ехали по Московскому проспекту, а потом свернули на Гагаринский, Василий Иваныч то и дело говорил, показывая на какой-нибудь дом:
- Мой крестник. Я начинал.
И Витьке вдруг стало обидно за Василия Иваныча.
- Вот ходят все мимо домов, - сердито сказал он, - живут даже в них, а никто и не знает, что вы их строили. Неправильно это!
- Э, дружок, не так просто всех перечислить, кто эти дома придумывал да строил. Я вот буду говорить, а ты загибай пальцы, - увидишь, что получается. Считай: экскаваторщики котлованы да траншеи роют, кабельщики да слесари-трубоукладчики кабели самые разные да трубы укладывают; сварщики эти трубы сваривают, монтажники стены и перекрытия возводят из блоков; кровельщики крышей дом накрывают; столяры двери и рамы оконные приспосабливают; паркетчики полы накрывают; сантехники водопровод и канализацию проводят в доме; газовщики плиты и трубы устанавливают; монтёры электричество проводят; телефонщики - телефоны устанавливают; стекольщики - стёкла вставляют; штукатуры стенки штукатурят, а маляры их красят; телевизионщики антенны устанавливают… Ну, хватит - или еще?
- Ого, пальцев не хватает, - засмеялся Витька.
- Думаешь, я тебе всех назвал? А изолировщики? А монтёры-слаботочники - чтоб радио работало? А дорожники, чтоб к дому подойти можно было? А у дорожников - и бульдозеристы, и водители катков, и асфальтировщики. А шофёров забыл? А механики, чтобы лифт бесперебойно бегал с этажа на этаж? А озеленители-садовники, а…
- Хватит, - сказал Витька и упрямо стукнул себя по коленке. - И всё равно! Раз работали люди, значит надо! Надо, чтоб про них знали!
16. Врет Симаков или не врет?
Витьке позвонил Симаков, который всё знает.
- Вот ты не знаешь, а я знаю! - закричал он в телефонную трубку свою любимую фразу, с которой обычно начинал любой с Витькой разговор.
Витька отодвинул трубку подальше от уха.
- Ты чего так кричишь? - разозлился он. - Оглохнуть можно.
- А ты сунь в ухо мизинец и поковыряй, - спокойно посоветовал Симаков нормальным голосом. И тут он знал, что надо делать! - Вот у тебя под окнами Герой работает на стройке, а ты ничего не знаешь!
- Какой-такой Герой?
- Герой Социалистического Труда!
- Не может быть, - усомнился Витька, - я на стройке почти всех знаю, а Героя не знаю.
- Вот я и говорю: не знаешь! - снова закричал Симаков.
- А кем он работает? Как фамилия?
Симаков немножко смутился, примолк, запыхтел в трубку.
- Кто, я ещё не разузнал. Я только кусочек радиопередачи успел услышать. Там про наш пустырь сказали и еще про Героя.
- Нет, Симаков! - твёрдо сказал Витька. - Уж про такое я бы точно знал. Представляешь, если бы ты был Героем? Или, скажем, я. Да мы бы с Золотой Звёздочкой ни на минуту не расставались! Скажешь, нет?
Симаков задумался. Снова запыхтел.
- Вообще-то правильно, - согласился он.
- То-то же - сказал Витька. - Перепутал все, а еще кричишь!
Витька был очень доволен, что утёр нос этому всезнайке.
На следующее утро Витька увидел Василия Иваныча, присевшего на корточки перед невозмутимым сенбернаром.
- Ах ты, красавец! Ах ты, умница, - приговаривал Василии Иваныч и ласково гладил лохматую голову громадного пса.
Витька удивился: таких вольностей сенбернар не позволял никому. А тут сам подставляет квадратную свою башку и подрагивает губами, будто улыбается. А клыки-то - с палец! Хоть и знаешь, что добрый, а всё равно жутковато.
Хозяин тоже был изумлён.
- Странно, - говорил он растерянным и чуточку обиженным голосом, - Кинг никому подобного не разрешал, и вдруг…
- Он что же, кусался? - спросил Василий Иваныч.
- Что вы! Он просто давал понять, что это ему не нравится. Он не кусается, он ведь не сторожевая собака, а спасатель.
- Это я знаю. - Василий Иваныч вынул из кармана свёрток. Я ему косточек принёс, можно дать?
Хозяин неуверенно покачал головой.
- Вообще-то он не берёт у чужих, только из моих рук, но попробуйте… Я уж ничему не удивлюсь.
Василий Иваныч развернул свёрток. Кинг внимательно поглядел на хозяина, взглядом попросил разрешения.
Хозяин неопределённо пожал плечами, - мол, как знаешь. Хочешь - бери, хочешь - не бери.
Сенбернар нахмурился, будто решал для себя важный вопрос, и стал деликатно хрумкать. Толстенные кости крошились в его пасти, словно леденцы. Старик только руками развёл.
- Поразительно! Очевидно, вы очень хороший человек. Собаки это отлично чувствуют, вы уж мне поверьте.
Василий Иваныч тоже смутился.
- Скажете тоже, - пробормотал он, - человек как человек.
Он вдруг заметил Витьку, радостно улыбнулся.
- Здравствуй, Витёк! - сказал он. - Понравился маме лесной букет?
- Еще как!
- Значит, не зря съездили, а?
- Ого-го! Я и маме и папе столько всякого порассказал! Только… только вы уж меня, Василий Иваныч, не выдавайте, пожалуйста. Я им рассказал, будто вы ковшом экскаватора немецкий самолет сбили. Ну, придумал, конечно… Понарошке. Чтоб интересней. Я потом признаюсь! Честное октябрятское, признаюсь!
- Ну, брат! - оторопел Василий Иваныч.
Некоторое время все молчали. Витька чувствовал себя так худо - плоше некуда. Спас его Кинг.
Сенбернар сгрыз все кости и с достоинством, коротко поклонился.
- Вот это умница! Ай да зверь! Ай да Кинг. А с тобой, фантазёр Витька, я ещё потолкую. Это надо же такое - ковшом самолёт сбить! Мюнхгаузен позавидовал бы! - Он расхохотался, и Витька с облегчением понял - гроза миновала.
Потом Василий Иваныч пристально поглядел на сенбернара.
- А я лично перед всем собачьим родом в долгу.
- Почему? - одновременно спросили старик и Витька.
- Одна из них спасла мне жизнь, - ответил Василий Иванович. - Ни породы не разглядел, ни имени не знаю. Спасла мне жизнь, а сама погибла…
Василий Иваныч поглядел на часы. До начала рабочего дня оставалось двадцать семь минут.
- Расскажу, если интересно, - сказал он.
После больницы, едва поднявшись на ноги, Василий Иванович Кукин вновь попал на передний край. Ленинграду, закованному в железное кольцо блокады, не хватало всего: хлеба, людей, боеприпасов, оружия. Экскаваторов тоже не хватало, а уж опытных машинистов-экскаваторщиков - раз, два - и обчёлся.
Так что отлёживаться было некогда. Рабочим завода имени Карла Маркса хватило времени и сил подлатать кукинский экскаватор, и началась привычная работа: противотанковые рвы, дзоты и доты, командные пункты, траншеи.
Под артобстрелом, под бомбами…
Человек может привыкнуть ко всему: к тяжёлой работе, к усталости, к недоеданию, недосыпанию… Но когда в тебя, именно в тебя, несутся снаряды, когда швыряют воющие авиабомбы и поливают пулемётными очередями, привыкнуть к такому и не замечать, будто ты деревянный, невозможно, всякий боится.
Просто один теряет голову от страха и совершает непоправимые поступки - становится дезертиром, трусом, а другой преодолевает свой страх и остаётся человеком.
Василий Иванович остался человеком. На всю жизнь.
Но судьба готовила ему новое испытание.
Как раз в том месте, где работал Кукин, прорвались немецкие танки. Танки утюжили наши траншеи, оставляя после себя полузасыпанных, оглушённых, насмерть перепуганных, как они считали, солдат. Они напали неожиданно, на ослабленный участок фронта, куда не успели еще подвезти противотанковые пушки. А много ли навоюешь с винтовкой да с автоматом против стальных, изрыгающих раскалённый металл махин.
Но фашисты просчитались. Вот вспыхнул один, второй, третий танк. Это наши бойцы, забившись на дно окопов, пропустив грозные машины, забросали их бутылками с горючей смесью. Но передние этого не видели, они мчались напролом.
За дымом и пылью, поднятыми гусеницами и снарядами танков, экскаватор заметили не сразу. Да еще стоял он чуть в стороне.
Но вот один из танков, переваливаясь на ухабах, пошёл к нему.
Фашисты даже не стреляли, они понимали, что мирная машина не может дать отпора. Пушек экскаватору не положено… Словно издеваясь, водитель сбросил скорость, нацеливаясь угловатой бронированной мордой своего танка в бок экскаватора.
И Кукин понял - это конец, гибель. Он ясно представил, что сейчас произойдет: безжалостное чудовище врежется в его "копалку", сомнёт ее, раздавит, уничтожит. Понимал и другое: выскочить из кабины ему не успеть. И самое обидное - ничего невозможно поделать! Сиди и дожидайся, пока тебя раздавят в лепёшку.
Василий Иваныч схватил автомат, висящий на крючке в кабине, в ярости и отчаянии всадил очередь в скошенный лоб танка. А тому-то что! Бегемоту дробина и то больнее, потому что бегемот живой…
И вдруг Василий Иваныч заметил какой-то рыжий клубок шерсти, несущийся навстречу грохочущему стальному ящику. В последний миг он разглядел, что это собака с каким-то тючком, притороченным к спине.
Затем пёс бесстрашно бросился между гусеницами танка - и в этот же миг ахнул взрыв, тотчас взлетели на воздух ещё несколько фашистских танков. И страшного, несущего смерть фашистского танкового клина не стало.
Десять стальных машин смрадно пылали на поле боя. Семь из них уничтожили собаки - истребители танков. Собаки погибли, но они спасли десятки человеческих жизней. Среди них - и жизнь Василия Иваныча Кукина.
Василий Иваныч ещё раз ласково погладил Кинга.
Витька слушал, приоткрыв рот. Старик тоже был ошеломлён.
- Да-а, - наконец вымолвил он. - Я читал… но не думал, что это было так.
- Вы уж мне поверьте - собак на фронте уважали. Кем они только не служили: и раненых помогали вывозить, и связными были, и мины искали, и, как видите, истребляли танки.
Василий Иваныч поднялся, отряхнул брюки.
- Вот и весь сказ! А теперь - по коням! Как раз и время подошло, а то мои орлы сейчас сигналить начнут - выражать неудовольствие. Им трудовые подвиги совершать охота. - Он показал на выстроившиеся перед экскаватором самосвалы.
И тут Витька вспомнил разговор с Симаковым, который знал всё на свете.
- Василий Иваныч! - закричал он. - Тут мне Симаков сказал, будто у нас на стройке настоящий Герой труда работает! Врёт небось?
Василий Иваныч улыбнулся:
- А что, бывают и ненастоящие Герои?
- Да я серьёзно! Настоящий, с Золотой Звёздочкой!
- Чего только на свете не бывает, - таинственно ответил Василий Иваныч и залез в кабину.
Витька озадаченно поглядел на него, но Василий Иваныч уже запустил мотор. Он помахал Витьке рукой, что-то сказал, но тот не услышал - слишком уж громко трещал пускач. "Врёт Симаков, - решил Витька, - наверняка врёт! Какой человек не станет свою Золотую Звёздочку носить?! Смешно даже! Да я бы не только днём, я бы спать с ней ложился! Нет, врёт Симаков, даром что всё знает".