Однажды в субботний полдень, в июле, Саммельагуст сидел среди цветов подмаренника у обочины и ни о чем не думал. А может, он думал о тех самых кроликах, которых ему никогда не видать, потому что об этом он думал частенько. Вдруг он услыхал вдали топот конских копыт и вскочил на ноги, чтобы отворить ворота. Одни из того множества ворот, которые запирали смоландские дороги в те времена, когда люди не так спешили, как теперь, и когда не было никаких автомобилей.
И тут появился в своей красивой пролетке, запряженной парой лошадей - Титусом и Юлле, и с кучером на облучке, торговец-оптовик Сёренсен. Оптовик слыл важной персоной в округе. У него был магазин в поселке при станции, большой магазин. А сейчас он ехал в гости к звонарю в церковный приход. На всех горках Титус и Юлле старались изо всех сил. Но теперь они добрались уже до дома Саммельагуста и наконец-то все самые крутые горки остались позади. А дальше ровная дорога вела прямо в приход, совершенно ровная дорога со множеством ворот. И вот здесь, у самых первых ворот, стоял маленький белокурый мальчуган и, вежливо поклонившись, широко распахивал ворота. Торговец много раз ездил по этой дороге и знал, как трудно кучеру соскакивать с облучка у каждых ворот. Высунувшись из пролетки, торговец приветливо улыбнулся Саммельагусту.
- Послушай-ка, ты, - сказал он. - Хочешь поехать со мной в приход и отворять по дороге все ворота подряд? Получишь 5 эре за каждые.
В глазах Саммельагуста прямо-таки потемнело. 5 эре за каждые ворота! Да за такие-то деньги он поедет куда угодно и будет отворять ворота до скончания века.
Он вскочил в пролетку. Правда, в глубине души он сильно сомневался в том, что торговец сдержит обещание: может, это просто такая шутка, которую иногда придумывают взрослые. Но как бы то ни было, даже прокатиться в пролетке - целое приключение. А может статься, торговец и в самом деле сдержит свое обещание. Всю дорогу до самого прихода Саммельагуст лихорадочно открывал ворота. Перед каждыми воротами он вел в уме счет - голова его шла кругом. На дороге длиной в полмили было тринадцать ворот, тринадцать благословенных ворот.
- Ну, - сказал торговец, когда они подъехали к церкви. - Сколько тебе причитается? Ты должен подсчитать сам.
Но Саммельагуст не мог заставить себя назвать эту безбожную сумму.
- Пять умножить на тринадцать, - сказал торговец. - Сколько получается?
- Шестьдесят пять, - прошептал бледный от волнения Саммельагуст.
Это была не шутка. Торговец-оптовик вытащил свое большое портмоне и положил блестящую монету в 50 эре, монету в 10 эре и монетку в 5 эре в загорелую, дрожащую ладошку Саммельагуста.
Саммельагуст поклонился так низко, что его светлая челка почти коснулась пыльной проселочной дороги.
А потом он помчался домой. Все полмили он пробежал, перепрыгивая все тринадцать ворот подряд. Никогда никто так легко не бежал по этой дороге.
Дома его, томясь от нетерпения, поджидали братья. Они видели, как Саммельагуст с шиком отъезжал в пролетке торговца-оптовика.
Ну а кто это так быстро бежит на повороте дороги, что пот капает у него с лица? Неужто это бедный смоландский мальчишка по имени Саммельагуст? Нет, это богатый человек, надутый денежный мешок, солидный скупщик кроликов, почти оптовик - Саммельагуст!
Какое торжество! Братья толпятся вокруг Саммельагуста, осыпая его вопросами! Какое счастье разжать кулак и показать им свое огромное, неслыханное богатство!
Рано утром, в воскресенье, Саммельагуст поднялся с постели для того, чтобы основать свою кроличью ферму. Ему предстояло пройти больше мили к той самой усадьбе в соседнем приходе, где продавались кролики. Он так торопился поскорее отправиться в путь, так мечтал о своих кроликах, что даже не подумал взять с собой несколько бутербродов.
День оказался долгим, долгим оказался и его путь. Лишь поздним вечером Саммельагуст вернулся домой. За целый день у него крошки во рту не было. Он только шел и шел. Он так устал, что почти падал.
Зато в корзине он нес кроликов. Двух маленьких белых кроликов. Стоили они 50 эре. И все же Саммельагуст уже не был бедняком, у него оставалось 15 эре, чтобы промотать их в приступе безумной расточительности в наступающем году.
Что можно еще рассказать о Саммельагусте? Пожалуй, больше ничего. Но мне кажется, хорошо, что Саммельагуст заработал эти шестьдесят пять эре. О, как прекрасно, что в Смоланде в стародавние времена на дорогах было столько ворот!
Что-нибудь "живое" для Каля-Колченожке
Перевод Н. Беляковой
Старшая сестра Анна Стина и младшая - Малявка сидели на кухне под откидным столом. Это прекрасное место для малышей, которые хотят, чтобы им никто не мешал. Сидишь как будто бы в своей отдельной комнатке. Одна лишь Снурра, черная кошка, то и дело являлась к ним и ласково терлась о Малявку. Но ей сестры всегда были рады. А иногда, если не хватало кукол, Малявка пеленала Снурру и укладывала ее спать. Но Снурре почему-то не нравилось лежать на кукольной кровати, хотя Малявка пела ей колыбельную. Анна Стина говорила, что кошки любят песни, а раз так говорила старшая сестренка, значит, это чистая правда. Ведь Анна Стина все знала и все умела, и всему, что сама Малявка умела, она научилась от Анны Стины. Только одному она научилась сама: свистеть сквозь передние зубы. А считать до двадцати, узнавать все буквы, читать молитву, кувыркаться и залезать на вишню ее научила Анна Стина.
Анна Стина сидела, закусив косичку. Она это делала всегда, когда о чем-то думала.
- Малявка, ведь до Рождества осталась всего одна неделя! Что, если у Снурры ничего не получится? Вот беда-то будет на нашу голову!
Малявка посмотрела на нее, вытаращив испуганно глаза.
- А как это беда на нашу голову? Кто ее нам положит?
- Да ну тебя, это только так говорится, - отвечала Анна Стина.
И тогда Малявка поняла. Ведь иногда Анна Стина говорила: "Я лопну от злости". А сама никогда не лопалась. Значит, "беда на нашу голову" - это тоже не опасно. Один раз Малявка осторожно спросила сестру, громкий ли будет хлопок, когда она лопнет. Анна Стина ответила, что Малявка глупая девчонка и ничего не понимает.
Анна Стина строго посмотрела на Снурру и сказала:
- Ну так отвечай! Будут у тебя котята или нет? Если ты не собираешься приносить их до сочельника, можешь вообще не приносить!
- Не надо так говорить, Анна Стина! - попросила Малявка. - А вдруг тогда она не захочет их приносить? А я так люблю котят.
- А кто их не любит? А больше всех их любит Каль-Колченожка. Но теперь все зависит от Снурры.
Можно было подумать, что Снурра поняла слова Анны Стины, она с недовольным видом ушла из кухни.
- Давай пойдем повеселим Каля-Колченожку, - предложила Анна Стина.
Малявка поцеловала на прощание Викторию, куклу с закрывающимися глазами, и приготовилась идти с Анной Стиной веселить Каля.
Каль-Колченожка жил в доме маляра наверху, под самой крышей. А маляр - это папа Анны Стины и Малявки. Каль-Колченожка и его мама снимали маленькую-премаленькую комнатку и маленькую-премаленькую кухню на чердачном этаже. Калю-Колченожке было шестнадцать лет. Когда он был маленький, он сильно заболел, а после у него отнялись ноги. Мама его ходила по людям "убирать", и Каль лежал целыми днями один, так что его нужно было иногда немножко развеселить.
- Ни одна живая душа и не подумает повеселить Каля, - сказала довольная Анна Стина.
Они вскарабкались по крутой лестнице и постучали в дверь. Увидев Анну Стину и Малявку, Каль-Колченожка очень обрадовался.
- Мы пришли тебя развеселить, - сказала, запыхавшись, Малявка.
- Спасибо, - ответил Каль. - Ну давайте, веселите!
- Ты рад, что скоро Рождество? - спросила Анна Стина в виде короткого вступления.
- Ясное дело, рад.
- "Ясное дело", - рассердилась Малявка. - Да это просто замечательно!
- Какой рождественский подарок ты хотел бы получить? Как всегда, что-нибудь живое?
- Да, - ответил Каль-Колченожка, вздыхая, - что-нибудь живое. Но ничего живого мне никто никогда не дарит.
- Ну, это мы еще посмотрим! - сказала загадочно Анна Стина.
- Да, это мы еще посмотрим, - эхом повторила Малявка.
И девочки начали шептаться.
- А все-таки, что живое тебе хочется получить? - продолжала Анна Стина. - Например, кошку? Или собаку? А может быть, маленькую змейку?
Она старалась запутать Каля, чтобы он не догадался.
- Фу, зачем мне змея! - возмутился Каль. - А вот котенка или щенка…
Он мечтательно вздохнул. Ему давно хотелось, чтобы у него на одеяле лежал маленький теплый комочек. Тогда ему не пришлось бы все время быть одному.
- Может, тебе все-таки подарят маленькую змейку, - сказала Анна Стина.
И обе девочки захохотали так сильно, что чуть не подавились.
Но подумать только, до чего же вредная эта Снурра. День шел за днем, а котята все не появлялись. Анна Стина и Малявка пекли пряники, варили тянучки и вышивали крестом платок для мамы и все время ждали котят.
Ночью Снурра спала в мастерской маляра. Каждое утро она выходила оттуда и Анна Стина с Малявкой кормили ее завтраком. Но за два дня до сочельника Снурра вдруг исчезла. Девочки ждали ее напрасно. Снурра пришла только к ужину. Анна Стина толкнула Малявку в бок и показала большим пальцем на Снурру. Малявка ничего не поняла.
- Все ясно, - прошептала Анна Стина.
И тут Малявка заметила, что Снурра выглядит совсем по-другому. А это означало, что у нее родились котята. Малявка так обрадовалась, что пролила на скатерть немножко черничного киселя.
Но обрадовались сестры слишком рано. Ясно было, что Снурра принесла котят. Но куда она их дела? Это была умная кошачья мама, она знала, что нужно подождать несколько дней, прежде чем Анна Стина и Малявка начнут нещадно тискать ее детей. Ах, откуда ей было знать, как важно им было получить ее котят до сочельника!
- Мы ее перехитрим, - сказала Анна Стина.
И девочки принялись караулить Снурру. А кошка не торопилась. Поев, она улеглась возле кухонной плиты и весело замурлыкала. Первые десять минут Анна Стина и Малявка терпеливо сидели рядом с ней. Еще десять минут они играли с куклами, поглядывая то и дело на Снурру. Потом пришла мама и спросила девочек, не хотят ли они ей помочь: снять ножом меренги с противня. Они, конечно, с радостью согласились. Ведь ломаные меренги им разрешалось съесть. Но вот меренги были сняты, а Снурра все не появлялась.
- Я просто лопну от злости, - сказала Анна Стина.
И они побежали в мастерскую искать котят. Но там они даже хвоста Снурры не увидели! Сёдерквист, папин помощник, стоял и малевал красивые розы на дверцах шкафа. Малявка спросила его, не видал ли он Снурру. Нет, ответил Сёдерквист, малюя красивую загогулину, никаких кошек он не видел.
Так где же ее искать? В сарае? Или в прачечной? Нет, кошки и след простыл.
Недовольная Анна Стина уселась читать библейские истории. Но Малявка не желала так легко сдаваться. Подумать только, а вдруг она сама найдет котят! Она нахмурила брови и стала думать. Где ей еще искать? Она поднялась на чердак мастерской. Лезть туда по крутой лесенке было для крошки Малявки делом опасным. Здесь стояли пустые ящики, картонные коробки, валялись палочки и доски. А на куче стружек уютно разлеглась Снурра с тремя черными котятами.
- Как мы их назовем? - спросила Малявка чуть позднее, когда она и Анна Стина, торжествуя, притащили котят в кухню.
Анна Стина бросила взгляд на страницу книжки, которую только что читала.
- Садрак, Месхак и Абеднего, вот как мы их назовем. Как тех троих в горящей печи. Этот вот, с белым пятнышком на лбу, будет Садрак. Он самый хорошенький. Мы подарим его Калю-Колченожке.
- Значит, у него будет наконец что-то живое! - мечтательно сказала Малявка.
Каль-Колченожка сидел один почти весь сочельник. Его мама должна была прийти только поздно вечером. Начало смеркаться, Каль собирался уже было зажечь свет. И тут послышался знакомый топот ног по лестнице.
- Вот идут ангелочки меня повеселить, - сказал сам себе Каль и с надеждой поглядел на дверь.
И в самом деле в дверях показались два ангелочка. Ведь только у ангелов бывают такие сияющие глаза и круглые, румяные щеки.
- Вот тебе что-то живое! - с восторгом крикнула Малявка и протянула ему корзинку.
- Открой ее! - воскликнула Анна Стина. - Не бойся, там не змея.
Каль-Колченожка, мечтавший о чем-нибудь "живом", радостно прижал к груди маленького черного Садрака. Теперь ему не придется лежать в полном одиночестве.
Мама терпеливо объяснила своим девочкам, что нельзя держать в доме так много кошек. И теперь в саду маляра под вишней стоит маленький белый крестик. А на нем химическим карандашом довольно криво нацарапано: "Здесь покоятся Месхак и Абеднего, оплакиваемые Анной Стиной, Малявкой и многими другими кошками".
Кто выше!
Перевод Л. Брауде
- Эй ты, мелочь пузатая! Мелочь!!
Резко, протяжно и ликующе пронзил этот крик вечернюю тишину.
Тот, кто, очевидно, и был мелочью пузатой, поднялся на грядке с клубникой и стал внимательно всматриваться в соседний сад. Но враг не показывался. Зато снова прозвучало как вызов:
- Э-эй, ты, мелочь пузатая!
Тогда тот, кто был на грядке с клубникой, разозлился всерьез.
- Иди сюда, ты - трусишка! - воскликнул он. - Иди сюда и скажи мне это в лицо… Слабо?
Белокурая голова с быстротой молнии вынырнула из густой листвы вяза, росшего возле соседнего забора.
- А вот и не слабо! - откликнулся белокурый и вызывающе плюнул через забор. - А вот и не слабо! Мелочь пузатая!!
По всему селению пронеслось, словно лесной пожар: Альбин и Стиг снова принялись за свое! И несколько мгновений спустя все окрестные мальчишки уже стояли в напряженном ожидании на дороге.
Да, Альбин и Стиг снова принялись за свое. Они занимались этим каждый вечер. Они занимались этим давным-давно. Они соперничали. Соперничали почти целых девять лет. То есть с тех самых пор, когда лежали в колыбельках.
- Подумать только, у Стига уже вырос первый зуб, - гордо сказала мама Стига маме Альбина, когда мальчикам было по шесть месяцев. После чего мама Альбина пошла домой и сунула указательный палец в ротик Альбина. Но нащупала лишь мягкую, беззубую десну.
- Подумать только, Стиг уже может стоять, если только есть за что держаться, - сказала несколько месяцев спустя мама Стига маме Альбина.
Мама Альбина пошла домой, вытащила его из колыбели и поставила возле дивана на кухне. Но маленькие кривые ножки Альбина подогнулись и он с криком рухнул на пол.
- Подумать только, Стиг ходит уже так хорошо, что впору маршировать, - еще несколько месяцев спустя сказала мама Стига.
Тогда мама Альбина ринулась со своим мальчиком к доктору, чтобы узнать, не болен ли чем-нибудь крошка Альбин.
Конечно же, он ничем не был болен.
- Все дети начинают ходить в разное время, - сказал доктор.
Но вот настал праздник и на улице мамы Альбина.
- Подумать только, Альбин говорит уже "прогноз погоды", хотя ему не больше двух лет, - сказала она маме Стига.
- Скажи "прогноз погоды", - решительно велела та сыну.
- Де-де, - сказал Стиг.
Это означало "дедушка" и было совсем не то же самое, что "прогноз погоды".
Мало-помалу Альбин и Стиг начали ходить в школу. Они сидели на одной парте и, собственно говоря, должны бы стать лучшими друзьями. Но о какой дружбе может идти речь, когда они все время состязались друг с другом. И оба старались во что бы то ни стало переплюнуть друг друга, потому что так уж повелось с тех самых пор, когда они были совсем маленькими. До чего же трудно им жилось! Если учительница ставила Альбину "хорошо" по арифметике, то Стиг свирепствовал, точно лев. Он сидел дома и считал, считал без конца, пока глаза не вылезали у него на лоб. А если Стиг отличался в гимнастике, пройдя на руках вокруг школьного двора, то Альбин потом полдня надрывался за скотным двором, повторяя этот трюк.
То, что Альбин сидел теперь на дереве и кричал "мелочь пузатая" Стигу, было вызвано тем, что Стиг в тот же самый день прыгнул на пять сантиметров выше Альбина во время состязания, устроенного окрестными мальчишками на лугу, у церкви. Это раздосадовало Альбина и задело его до самой глубины души; и самое меньшее, что он мог сделать, это кричать: "мелочь пузатая".
Стиг гневно взглянул вверх на вяз и сказал:
- Тебе бы лучше потренироваться в прыжках в высоту, чем сидеть на дереве и обзывать старших.
Старшим был не кто иной, как Стиг. Он родился на два дня раньше Альбина.
- Плевать мне на прыжки в высоту, - сказал Альбин. - По крайней мере, прыжки в высоту снизу вверх. Но держу пари, что переплюну тебя в прыжках сверху вниз. Я не побоюсь спрыгнуть вниз с этой ветки, а тебе слабо!
И Альбин спрыгнул. Стиг тотчас перелез через забор, взобрался на вяз и повторил подвиг Альбина.
Мальчишки, стоявшие на дороге, с интересом наблюдали за ходом событий. Одни болели за Альбина, другие за Стига.
- Давай, давай, Альбин! - кричал один из "альбинистов".
- Эй, Стиг! - кричал "болельщик Стига". Тогда Альбин влез на крышу отхожего места.
- Я не побоюсь спрыгнуть отсюда! - закричал он Стигу.
И спрыгнул. Стиг презрительно фыркнул. С крыши отхожего места он-то мог бы спрыгнуть и в двухлетнем возрасте, заверил он.
- Но я не побоюсь спрыгнуть с самого высокого штабеля досок, наверху, у лесопилки, - продолжал он.
Мальчишки гурьбой повалили к лесопилке и восторженно смотрели, как Стиг прыгает вниз с самого высокого штабеля досок.
Альбин размышлял. Что бы ему теперь придумать?
- А я не побоюсь спрыгнуть с моста, - сказал он, но голос его звучал не очень уверенно.
- Браво, Альбин! - закричали альбинисты. И вся орава устремилась к мосту, чтобы посмотреть, как Альбин прыгает оттуда.
- Давай, Стиг! - кричали болельщики Стига.
Стиг судорожно глотнул воздух. Прыгать с моста было жутко высоко. Что бы такое придумать почище Альбина?
- Я не побоюсь спрыгнуть с крыши самого высокого дровяного сарая, - сказал он под конец.
- Спичку не переплюнешь! - горланили его болельщики.
Стиг достал лестницу и влез на крышу сарая. Он посмотрел вниз. От высоты кружилась голова.
- Ха-ха, слабо тебе, трусишка! - заревел Альбин.
После прыжка он спокойно лежал уже некоторое время, чтобы в животе все снова успокоилось.
Альбин совершенно растерялся. В чем-то он должен был переплюнуть Стига, того, кто побил его рекорд, прыгнув выше на пять сантиметров.
В полдень пошел дождь. И тут, стоя у дровяного сарая, Альбин увидел, как маленький дождевой червь, привлеченный сыростью, вылез из щели. Альбина осенило.
- Я не побоюсь съесть дождевого червяка, - сказал он. - А тебе слабо!
И раз, он проглотил червяка.
- Браво, Альбин! - закричали альбинисты.