- Он к Наташке, - пропищал Волька и хихикнул.
- Ну да, - недоверчиво сказал Котька. - Чего это вдруг?
- А он в нее влюбился, - на этот раз басом сказал Волька. - Я знаю.
Батурин от неожиданности икнул, бедняга. Котька во все глаза уставился на него, и рот у него расползся до ушей.
- Да ты не стесняйся, - сказал он и с уважением посмотрел на своего младшего братца. - Раз Волька сказал, значит, точно. Он все знает. Иди, она дома.
Батурин собрался с мыслями и принял гордый вид.
- И вовсе я не к ней, а к Вениамину Вениаминовичу.
- К бате?! - слегка удивился Котька. - А зачем он тебе?
- Мое дело, - сурово сказал Батурин.
- Ну, давай, - согласился Котька. - Раз дело, иди. - Он засмеялся. - У него как раз настроение подходящее.
Он быстро нажал кнопку звонка, а сам, притянув к себе Вольку, прижался в угол. Батурин ничего не успел предпринять, так как дверь открылась молниеносно, как будто кто-то специально стоял за ней и ждал звонка.
- Вам кого, молодой человек? - спросила маленькая сухонькая старушка, не то тетя Пуся, не то тетя Гуся.
- Я… мне… можно… - забормотал Петр.
- Ему Наташку, - пропищал из угла Волька. - Он в нее… м-мм… - он замычал, так как добрый Котька зажал ему рот.
- Пожалуйста, - вежливо сказала тетя Пуся или Гуся.
Она посмотрела куда-то внутрь квартиры и прислушалась. Там было тихо.
- Проводите, - она широко раскрыла перед Батуриным дверь, а сама вышла на площадку и сказала Вольке и Котьке громким шепотом: - Вы еще здесь? Учтите, я снимаю с себя всякую ответственность.
Котька и Волька молча, но стремительно посыпались вниз по лестнице.
- Так вы к Наташе, юноша? - спросила тетя Пуся.
- Да я, вообще-то… - замямлил Батурин, но в это самое время в переднюю вышла, "как мимолетное виденье, как гений чистой красоты", старшая дочь профессора Орликова, студентка Нина.
- Что это за славный мальчик? - спросило мимолетное виденье.
- Понятия не имею, - сказала тетя Пуся. - Он требует Наташу.
- Вовсе я не требую! - возмутился Батурин.
- Как вас зовут? - ласково спросила прекрасная студентка Нина.
- Петр, - откашлявшись, сказал Батурин. - Я…
- Очень приятно, - Нина приоткрыла дверь в комнату справа, позвала: - Натали! Я пошла. К тебе пришел славный, милый, приятный и очень воспитанный мальчик по имени Петруччио.
И она исчезла, а Петр, как истукан, остался стоять в передней. "Вот влип, окаянная сила! - думал он со злостью. - Как бы смыться?" На цыпочках он направился к выходу, но был остановлен удивленным возгласом:
- Батурин?!
Ах, Петр Батурин, Петр Батурин, куда девались ваши мужество, гордость и прочие положительные качества? Как дрожащей цыпленок, как мокрая курица, как жалкий червяк, предстали вы пред ясными очами Натальи Орликовой. Уши горят, во рту пересохло, колени трясутся и язык прилип к гортани - слова не вымолвить. Фу, какое жалкое зрелище!
Он молчал.
- Ты ко мне? - спросила Наташа и засмеялась. - Вот сюрприз! Раз пришел, так заходи. - И она втянула его в комнату, сказав при этом кому-то, кто стоял у окна: - Подумайте, са-а-ам Батурин собственной персоной! Легок на помине.
"Будь что будет", - устало подумал Батурин и поднял голову. У окна стояла девушка с веснушками и пушистым хвостиком на затылке, Алена Братусь. Только этого и не хватало Петру Батурину. Пропал он, бедняга. Заклюют.
- А знаешь, - весело сказала Алена Братусь Наташе. - Это даже хорошо, что он пришел. Вот мы с ним и посоветуемся.
- С ним? - слегка презрительно переспросила Наташа. - Как же с ним советоваться, когда ему на всех наплевать.
- Почему наплевать? - проглотив слюну, спросил Батурин. - И почему на всех?
- А как же? - горячо сказала Наташа. - Всем хамишь и воображаешь о себе невесть что. Не так?
- Не так, - твердо сказал Батурин. - А если вы считаете, что так, то и разговаривать нам не о чем. И вообще, я не к вам пришел, а к Вениамину Вениаминовичу.
И Батурин решительно направился к двери.
- Ах, ты к папе… - сказала Наташа, и Батурину показалось, что она разочарована и даже обижена вроде.
"Ага, - подумал он, - ты и верно решила, что я к тебе. Дудки!"
- Да, - сказал он железно, - я к профессору.
- Ну и пожалуйста, - сказала Наташа и отошла к окну.
В прихожей послышалась слоновья поступь, в дверь постучали, и профессорский бас спросил:
- Можно?
- А-а! О-о! - сказал профессор, увидев Петра. - Здравствуйте, юный Кулибин, Фультон и Эдисон. Р-р-рад вас видеть. Как ваши дела? И как вас принял дед Веретей? Почему вы так долго не появлялись? И отчего у вас ошпаренный вид? А-а, понимаю. Эти девицы, наверно, вас за что-нибудь шпыняют. Меня тоже мои дамы не понимают и шпыняют.
- Тебя пошпыняешь, - засмеялась Наташа.
- Не говори, - сокрушенно сказал профессор Орликов, - тетка Пуся и тетка Гуся - эти две змеи, две гиены, две волчицы и две львицы - сказали, что будут запирать меня в ванной, если я буду тиранить своих бедных детей. Это я тир-р-ран? - зарычал профессор. - Я, котор-р-ый…
Дверь открылась, и в комнате появились тетя Пуся и тетя Гуся.
- Опять вы рычите, профессор? - строго спросила тетя Гуся.
- Чем провинились перед вами эти дети? - так же строго спросила тетя Пуся.
Боком протискиваясь к двери, профессор крикнул:
- За мной, Кулибин! Мы мужчины, и у нас свои дела. Сейчас мы запрем этих свирепых волчиц в ванную и будем держать их там на хлебе и воде.
Старушки выскочили в переднюю.
Батурин вопросительно посмотрел на Наташу.
- Иди, - сказала она довольно дружелюбно.
- Только… - сказала Алена, - когда кончишь свои дела, приходи к нам. Ладно?
- Лады, - сказал Батурин и вышел.
Тети Пуси и тети Гуси в передней уже не было, а профессор поджидал Петра. Они пошли в его кабинет, уселись в кресла друг против друга.
- Вы и правда их в ванную заперли? - спросил Петр.
Профессор Орликов с любопытством посмотрел на него и серьезно кивнул.
- А как же, - сказал он, - с ними иначе нельзя.
- Что вы?! - испугался Батурин. - Они же старенькие.
Он встал.
- Куда? - спросил профессор.
- Я их выпущу, - решительно сказал Петр.
- Сиди! - рявкнул профессор. - Сиди, Дон-Кихот Ламанчский, заступник оскорбленных и униженных, благородный д’Артаньян - сиди!
От неожиданности отважный Петр Батурин плюхнулся обратно в кресло.
- А-а, - сказал он. - Вы, наверное, шутили. Да?
- Догадался, - буркнул профессор. - У тебя, что же, чувства юмора нет?
- Е-есть, - не очень уверенно сказал Батурин. - Только…
- Никаких "только", - сурово сказал профессор.
- А зачем вы меня звали, Вениамин Вениаминович? - спросил Петр.
- Видишь ли, - воодушевился профессор, - пришла мне в голову одна идея. Вернее, это ты подсказал мне одну идею…
- Я?! - удивился Петр.
- Ага, - сказал профессор. - Ты. Но сначала я хочу тебя кое о чем расспросить. Только откровенно.
- Пожалуйста, - сказал Батурин.
- Вопрос первый: знаешь ли ты, что делает твой отец?
- То есть как, что делает? Работает, что ли, кем?
- Это-то ты, наверно, знаешь. А вот как работает и что именно делает?
- Н-ну, работает хорошо. На городской Доске почета его фото есть. А что делает? Токарь он.
- Так. А что конкретно твой отец делает, ты не знаешь.
- Почему не знаю? Детали… разные делает.
- Какие?
- Н-ну, эти… как их…
- Не знаешь, - удовлетворенно сказал Вениамин Вениаминович. - Вопрос второй: сколько на нашем заводе профессий? И какие ты знаешь?
- Токарь, слесарь, фрезеровщик, - начал Петр, загибая пальцы, - сверлиль… сверловщик… сварщик… э-э-э… монтер, м-м-м… этот… как его, ага, фрезеровщик…
- Говорил уже.
- Н-ну, потом… э-э… сталь который выпускает… потом… м…
- Не знаешь.
Петр пожал плечами.
- Вопрос третий, - продолжал профессор, - кем работает твоя мама?
- Она, - бодро начал Батурин и запнулся, - она… это… она, ну в общем…
- Не знаешь! - жестко сказал профессор Орликов.
Петр опустил голову - его прямо в жар бросило.
- Остальные вопросы я тебе задавать не буду. Бессмысленно. Вот ты мне тогда в машине сказал, что хочешь быть рабочим. И мне это очень понравилось. Оказывается, ты это сказал из пижонства. И это мне не нравится. Молчи! Возиться с железом и инструментами в твоем возрасте дело хорошее. Но ты вот что мне скажи: что-нибудь путное ты уже сделал или только собираешься?
Петр поднял голову и начал лихорадочно перебирать в памяти, что же он все-таки уже сделал. И - о ужас! - оказалось ровным счетом ничего. Пшик. Только гениальные планы строил и собирал всякий хлам. И он опять опустил голову.
- Значит, - сказал профессор, - мать не зря твой металлолом выкинула, а я, значит, зря отвез его к золотому деду Веретею! Так, что ли?
Петр отчаянно замотал головой.
- Не понял, - сказал профессор, - зря или не зря?
- Не зря, - выдавил Петр.
- Ну, ладно, - сказал профессор и посмотрел на часы, - считай, что этот разговор у нас предварительный. А сейчас иди к девчонкам, да не очень-то позволяй себя шпынять. Ступай и на меня не обижайся. Я человек прямой. Впрочем, я слышал, что ты тоже ужас какой прямой человек.
Профессор встал, пожал ему руку. И Батурин вышел за дверь кабинета.
Наталья была одна.
- Досталось? - спросила она сочувственно.
- Вот еще, - сердито буркнул Батурин.
- Ничего, - примирительно сказала Наташа, - ты не обращай внимания. Он сегодня с утра бушует. А так - он добрый. Не бойся.
- А я и не боюсь, - гордо сказал Петр.
- И правильно, - улыбнувшись, сказала Наташа. - Знаешь что, пойдем на реку сходим. Погода мировая - последние денечки.
- П-п-пойдем, - сказал П. Батурин, удивленный чуть не до потери сознания.
На пути их оказался Кешка, по прозвищу Фикус. Они его не заметили, а жаль, так как это будет иметь последствия. Дело в том, что Фикус, прячась за углами домов, в подъездах и за деревьями, крался за ними, как ищейка. Что ему было надо, этому коварному Фикусу?
Батурин с Наташей не видели его и шли, каждый думая о своем. Наташа временами искоса посматривала на довольно-таки мрачного Петра и слегка чему-то улыбалась. И когда Батурин замечал эту ее странную улыбочку, он принимал совсем уж суровый вид, а сам не знал - радоваться ли ему или огорчаться. Мысли у него разбегались в разные стороны, и он находился в состоянии какой-то невесомости.
Но, в конце концов, погода была действительно прекрасной. Город раскрывался перед ними новыми белыми домами, в окнах которых сверкало солнце, скверами и парками с могучими соснами, кедрами и лиственницами, сооружениями из бетона, стекла и стали, новыми корпусами заводов, высоченными башенными кранами строек, широкими спусками к реке и всем, что есть в молодом городе, где все жители одновременно и старожилы и новоселы.
И какой парень, особенно если он из 6-го "б", гвардейского и непромокаемого, да в такой погожий денек, идя по такому молодому и веселому городу, да еще если рядом с ним идет та самая… какой парень будет долго мусолить всякие переживания? И он уже не шел, а парил. Он все-таки был оптимистом, этот Петр Батурин, он верил, что все будет хорошо.
- Ура! - громко сказал он.
- Что? - удивленно спросила Наташа. - Почему "ура"?
- Просто "ура"! - сказал Петр и засмеялся. - Слушай, а о чем вы с Аленой хотели говорить со мной?
- Да так… - уклончиво сказала Наташа, - сейчас, пожалуй, не нужно.
- Ты что, мне не доверяешь? - обиженно сказал Батурин.
Наташа посмотрела на него сбоку и фыркнула.
- Да ладно тебе. Тоже мне - красная девица. Так и быть, кое-что я тебе скажу. Тебя ребята, в общем-то, уважают.
Батурин скромно опустил голову и тут же почувствовал, что он начинает расти и надуваться. И когда он дорос до верхушки самой высокой сосны, Наташа сказала:
- Только ты, пожалуйста, не воображай. Можно и без тебя обойтись. Надулся как индюк.
Шлепнувшись с верхушки самой высокой сосны, Батурин сразу превратился в обыкновенного Батурина со всеми его недостатками.
- Коли говорить - говори, - проворчал он. - А коли нет, так - до свидания.
- Хорошо, Петя, - сказала Наташа, посерьезнев. - Вот что. Алене надо помочь. Она очень хорошая и очень хочет с нами подружиться. Как Боря. А наши гаврики… Сам знаешь, какие они.
- Она, вроде, и верно ничего девчонка, - задумчиво сказал Батурин. - Вот тогда хоть и обиделась, но не рассердилась. Можно помочь.
- А как? - спросила Наташа.
Батурин наморщил лоб и стал усиленно думать, но с ходу у него ничего не получалось. Он махнул рукой и бодро сказал:
- Ладно. Я подумаю и тебе скажу. Идет?
- Идет, - сказала Наташа, - я тоже подумаю. Только это надо делать быстрее, потому что Олимпиада сказала Алене, что ее заберут от нас, а нам дадут Гришку Голубенцева, знаешь, очкарик такой из десятого "а".
- Дудки! - сказал Петр Батурин жестко. - Не пройдет.
Он уже хотел разразиться одной из своих речей, так как чувствовал себя в ударе, но почему-то не разразился, а сам прихлопнул вовремя рот и немного удивился этому. "Ишь ты, - подумал он, - эта девчонка на меня, кажется, здорово влияет…"
Некоторое время они молча шли к реке. Неподалеку от хаты деда Веретея они сели на старую перевернутую лодку. По реке плыл большой белый пароход. Солнце уже почти село, и только его последние красноватые лучи освещали верхушки сосен.
Коварному Фикусу надоело прятаться за соснами, и он, коварно усмехаясь, ушел домой. Надо прямо сказать, что смотался он вовремя, потому что состояние невесомости достигло у Петра Батурина невероятных пределов, и он…
И он… Он… поцеловал Наташу в щеку. В упругую прохладную щеку, пахнущую как-то по-особенному…
На том берегу реки вдруг вспыхнул костер. Как будто на тлеющие угли плеснули бензином. Огромное пламя взметнулось ввысь, заиграло сверкающей дрожащей дорожкой по черной реке, упало, а потом поднялось снова - смелое и веселое. А Наташина рука, которую он держал в своей руке, стала жесткой и резко высвободилась. И мужественный Петр Батурин испугался.
- Не сердись, - попросил он. - Ну, хочешь… хочешь, я реку переплыву?
Наташа ничего не ответила. Она встала и, вздернув круглый свой подбородок, ушла, даже не обернувшись.
"Ну вот, - уныло подумал Батурин, - придется плыть". И он нехотя стал раздеваться. Потом засунул барахлишко под старую лодку и медленно пошел к воде, ругая свой характер.
Страсть как не хотелось плыть. И вода, наверно, холодная! Плыви теперь, а она даже и не увидит.
Он зашел в воду чуть выше колен, и вода показалась ему совсем ледяной и, не решаясь сразу нырнуть, он стал, как это делают старички, побрызгивать на себя ладошкой. А потом разозлился и с маху кинулся в воду. Он вынырнул и оказался прямо на сверкающей золотисто-красной дорожке. Вода обтекала его мягкими струями и уже была совсем теплой и ласковой. Он плыл спокойным брассом, и пламя костра вдалеке плясало и манило его своими оранжевыми веселыми руками.
Глава V
Наутро Петр Батурин обнаружил на своем столике стоящие в ряд все свои "лепнинки", а рядом - две новые коробки с разноцветным пластилином.
"Хм, - сказал он себе, - вот так мама! А может, и верно - попробовать?"
Была суббота, и все еще спали, и он, присев в одних трусиках к столу, стал задумчиво мять в руках брусок зеленоватого пластилина. "Что бы такое вылепить?" - думал он, а руки уже сами начали придавать пластилину какую-то форму, и когда Батурин очнулся от своих дум, он с изумлением увидел, что вылепил нечто совершенно непонятное: странная голова, похожая одновременно и на деда Веретея, и на его пса по имени Лапоть и… и вообще ни на что не похожая.
- Эх! - в сердцах сказал Батурин и шмякнул свою скульптуру о стенку над кроватью. Голова прилепилась к стене, и губы у нее перекосились в ехидной усмешке.
За завтраком Петр спросил у отца:
- Бать, а ты какие детали делаешь?
Батурин-старший приподнял брови.
- Разные, - сказал он. - А что?
- Так, - сказал Батурин. - А какие машины на заводе делают?
- А ты не знаешь? - чуть обиженно спросил Степан Александрович. - Компрессоры делаем, газовые турбины, пневматический инструмент. Наша продукция в восемнадцать стран идет. А что?
- Так, - сказал Петр. - А кто у вас на заводе, кроме токарей и слесарей, есть?
Отец вдруг рассердился.
- Чего ты меня экзаменуешь? Что делаю, да какие станки, да кто есть. Приходи да посмотри.
- А можно? - без всякого выражения спросил Петр.
- Со мной можно, - ответил Степан Александрович.
Родители недоуменно переглянулись, а задумчивый Батурин отправился в школу. Честно говоря, идти ему не хотелось. Сами, наверное, понимаете, почему. Но он стиснул зубы, взял себя в руки и пошел.
А в школе он, как ни в чем не бывало, сам подошел к Наташе и сказал:
- Привет.
- Привет, - тоже как ни в чем не бывало ответила Наташа. - Переплыл реку?
- Ага, - сказал Батурин, - переплыл.
- Ну и молодец, - сказала Наташа и пошла на свое место.
Сердце у Батурина колотилось и в висках стучало, но он держался молодцом. Вы бы позавидовали его выдержке. "Кажись, не сердится", - с облегчением подумал он.
На этот их короткий разговор никто в классе не обратил особенного внимания. Кроме, конечно, зловредного Кешки Фикуса.
На уроке Батурин сидел, уставившись в окно, и ему вспоминалась река, перевернутая лодка, белый пароход, костер, взметнувший пламя к самому небу, и… да мало ли что ему еще вспоминалось. Из-за этих воспоминаний Осипваныч влепил ему жирную двойку, сказав при этом, как всегда, загадочно:
- Где верхом, где пешком, а где и на карачках.
Тут я впервые упомяну о старосте класса Галке Переваловой. Она была довольно-таки занудная, особенно когда на нее "находило".
И вот, когда Осипваныч влепил Петру двойку, она громогласно заявила:
- Мы не позволим тебе, Батурин, позорить наш класс и тянуть его назад. Понял?
- Чего? Чего? - спросил Батурин.
- То, что слышал, - железным голосом сказала Галка.
Класс загудел. Осипваныч подергал себя за ус, похлопал ладошкой по столу и сказал:
- Э-э… А может, мы с Батуриным сами разберемся?
- Нет, - категорично заявила Галина Перевалова. - Это дело общественное.
- Ну, раз общественное… - немного сердито сказал Осипваныч, - давайте его не на уроке решать. А уж поскольку вы встали, товарищ Перевалова Галина, то заодно пойдите к доске и, пожалуйста, решите вот такой примерчик.
Кое-кто в классе засмеялся, а Перевалова покраснела, пошла к доске и со злости щелкнула примерчик, как орешек. Осипваныч поставил ей красивую пятерочку и погрозил Батурину пальцем.