И только один грач сидит чуть в стороне, на соседнем дереве. Он заметно крупнее остальных, да и ведет себя иначе. Сашка и Толик сразу обращают на него внимание. Грач с любопытством вертит во все стороны головой, то и дело снисходительно поглядывая на стаю.
- Вожак, - решают ребята.
И вдруг грач победоносно взмахивает крыльями и оглушительно каркает.
Сашка и Толик беззвучно трясутся от смеха. Да это же ворона!..
- Яблочкин и Карасев!.. Прекратите смеяться!..
Ребята вздрагивают. Но уже через мгновение снова смеются. Склонив голову набок, Толик важно крутит глазом, передразнивая ворону.
- Яблочкин и Карасев!..
Ребята покорно складывают руки, пригибаются к парте.
- Хватит, - шепчет Сашка, - а то Галина Васильевна заметит.
- Хватит, - соглашается Толик и смеется еще сильнее.
Они зажимают рты, ерзают по скамейке…
- Завтра, наверное, контрольная, - прерывисто шепчет Толик, - в пятом "Г" уже вчера была.
- В пятом "Г" вчера была?.. - Сашка закусывает весело дергающуюся нижнюю губу и испуганно расширяет глаза.
Да, - продолжает Толик, - девять двоек получили.
- Девять двоек!.. - хватается за голову Сашка и вдруг фыркает на весь класс.
- Встаньте! - доносится грозный голос Галины Васильевны.
Сашка и Толик виновато вытягиваются у парты. С минуту они стоят неподвижно, потом украдкой смотрят друг на друга и тут же отворачиваются. Чуть-чуть не засмеялись… Сашка делает плачущее лицо и принимается читать уцелевшие на доске слова. Толик сосредоточенно смотрит на лампочку.
"…Девять двоек… Да… Скоро и диктант… Что-то давно родительского собрания не было…"
- Ха-ха-ха!.. - хохочет Сашка. И, испуганно глядя на Толика, бормочет: - Ты чего?.. Чего ты?..
Галина Васильевна поднимается со стула:
- Яблочкин и Карасев! Немедленно уходите из класса! С портфелями…
Сашка и Толик застывают.
- Яблочкин и Карасев, вы слышали, что я сказала?
Ребята опускаются на парту и медленно собираются.
Учительница садится:
- Комаров, продолжай свой ответ.
Класс успокаивается, все поворачиваются к Комарову. Сашка и Толик осторожно задвигают портфели в парту и тоже внимательно слушают.
- …Перистые облака, - рассказывает Комаров, - находятся на высоте десяти километров над землей…
Сашка и Толик, удивленно качая головами, переглядываются: десять километров!..
- Яблочкин и Карасев!.. - напоминает учительница.
И снова томительные сборы. Медленно складываются в портфели учебники, тетради. Затем Сашка и Толик начинают шарить в парте: не забыли ли чего… Но там пусто. А если еще раз проверить?.. Они снова заглядывают в парту, наконец поднимаются и плетутся в другой конец класса, к вешалке.
Они надевают шапки, пальто, застегивают пуговицы. Потом берут портфели и, поглядывая на учительницу, идут к дверям.
В коридоре одиноко и пусто. В углу на табуретке стоит бачок с водой, от крашеных стен веет холодом.
- И чего ты смеялся? - тоскливо спрашивает Толик.
- Не знаю… Терпел, терпел… А ты чего смеялся?..
- Я тоже терпел…
Приглушенно доносятся голоса из классов. Сашка прикладывает ухо к двери.
- …Ну… облака бывают кучевые, волнистые, перистые…
- Зинка Белякова отвечает, - шепчет он.
Голос у Зинки высокий, тонкий, и перед каждой фразой она говорит "ну"… Это она всегда так, когда отвечает.
- Щеглов, когда ты перестанешь вертеться?!
- Это Димка, - грустно улыбается Сашка.
- Да, Димка, - вздыхает Толик и тоже прикладывает ухо к двери.
Скрипят парты, шелестят страницы… Изредка кое-кто покашливает. Как хорошо там! Скоро кончится урок и все пойдут домой.
А в классе и впрямь было неплохо. Зина Белякова рассказывала про облака, все слушали, а за окном как раз проплывали пухлые кучевые облака.
- Посмотрите на небо, - сказала Галина Васильевна, - какие облака вы видите?
- Кучевые! - хором ответили ребята.
В это время дверь тихо отворилась, и в класс, опустив головы, проскользнули Сашка и Толик. Они посмотрели на кучевые облака в окне и снова опустили головы.
Все ребята повернулись к двери, потом посмотрели на Галину Васильевну… А Галина Васильевна поставила Зине Беляковой отметку и сказала:
- Слушайте внимательно. Сегодня мы начинаем новую тему. Материал трудный, но интересный.
И стала объяснять. А все ребята тихо сидели за партами и внимательно слушали. Толик и Сашка держали в руках шапки и тоже слушали, у дверей. Слушали и смотрели на свою пустую, одинокую парту. Когда-то они сидели там… Да… они сидели там…
Так они постояли немножко, а потом Сашка сказал:
- Галина Васильевна…
Но Галина Васильевна продолжала объяснять урок.
- Галина Васильевна! - произнес Сашка погромче.
Галина Васильевна обернулась:
- Да?
- Галина Васильевна, - забормотал Сашка, - извините нас, мы не хотели…
- Не хотели? - строго спросила Галина Васильевна. - Чего не хотели?
- Смеяться не хотели, - уныло объяснил Сашка.
- Нет, - покачал головой Толик, - не хотели…
- Вот как!.. Не хотели?.. А сколько замечаний я вам сделала: Яблочкин и Карасев!.. Яблочкин и Карасев!..
Сашка и Толик молчат.
- Не хотели в классе сидеть, идите домой!
- Мы хотели в классе сидеть…
- Очень хотели…
Сашка и Толик ждут еще немного (может, учительница что-нибудь скажет), медленно обводят глазами парты, стены. Потом надевают шапки.
- Галина Васильевна, - робко говорит Сашка и останавливается. - Галина Васильевна… можно мы тут постоим… послушаем?
- Очень интересный урок, - еле слышно добавляет Толик.
Галина Васильевна задумчиво смотрит на ребят, вздыхает:
- Опять поверить?..
Сашка и Толик тоже вздыхают.
- А завтра все снова пойдет по-старому?
- Нет, - восклицает Сашка, - по-новому!..
- По-новому! - подтверждает Толик.
- По-новому?.. - Галина Васильевна улыбается. - И что мне с вами только делать?.. Ну ладно, садитесь. Только побыстрей, мы и так уже много времени потеряли.
Толик и Сашка бросаются к вешалке.
- Сейчас, сейчас…
- Мы быстро, - кряхтит Толик, отстегивая крючок у воротника.
Они торопливо вешают пальто, хватают портфели и спешат к своей парте.
А на доске висит карта частей света. Здесь и Азия, и Европа, и Австралия… А Антарктида вся белая… Ну и холодно же там!.. До чего же интересная эта география… Страшно интересная!..
Витька Лапкин, который сидит впереди, что-то шепчет соседу.
И Сашка сердито толкает его:
- Тихо!..
- Тихо!.. - грозит Толик.
Кабала
Сначала я проиграл копейку, потом еще четыре… Проиграв, я решил отыграться. Это обошлось мне еще в пять копеек. Игра продолжалась в долг.
Доведя его до тридцати копеек, Петька Черенков отказался продолжать игру - как раз в тот самый момент, когда я особенно остро почувствовал близость победы.
- Отдам! - кричал я.
Но сумма была так велика, что дальнейшее увеличение делало ее призрачной. Кроме того, Петька боялся своей совести.
Домой я возвращался невеселый. Как хорошо было утром, когда я шел в школу! У порога в класс ноги вытирал, а дежурный Витька Яблочкин кричал: "Сильней три, не пущу!" Какой он все-таки хороший, этот Яблочкин. И даже после двойки за диктант все было хорошо… А теперь?.. Что же делать теперь?! Оставалось одно - ждать воскресенья, когда мне давали деньги на кино.
Придя домой, я уселся за письменный стол, достал диктант и с грустью занялся работой над ошибками. Вооружившись бритвой, я соскабливал красные пометки учителя, после чего подписывал те же исправления своей рукой. Остались какие-то три-четыре ошибки, когда позади вырос отец. Некоторое время он с интересом рассматривал мои труды, а потом спросил:
- В кинотеатрах уже идет "Броненосец Потемкин"?
- Да! - ответил я.
- Это замечательный фильм, - продолжал отец.
- Да…
Отец кивнул:
- Ты его не увидишь.
"Броненосец Потемкин"… Все завертелось перед моими глазами… "Броненосец Потемкин"… Неужели я никогда не увижу этой картины?
И только потом до меня дошло самое ужасное: я потерял единственную возможность расплатиться с Черенковым.
- Принес? - спросил он меня на следующий день.
- Забыл! - соврал я. - В понедельник обязательно принесу.
Черенков нахмурился.
- У меня тут булка, - сказал я, открывая портфель. - Хочешь?..
- Давай! Но смотри: в понедельник чтоб принес!
Теперь я все свои надежды возлагал на следующее воскресенье.
- Принес? - спросил Черенков в понедельник.
- Нет, - промямлил я. - Да ты не беспокойся… Просто я еще двум должен: одному двадцать копеек, другому пятнадцать… Но и мне должны пятьдесят копеек…
- Ну, смотри, - прошипел Черенков, - последний срок - завтра! Давай булку.
- Сейчас, сейчас…
И я поспешно протянул ему белую сдобную булку. Петька жадно вонзил в нее зубы и поморщился:
- Черствая.
На большой перемене все высыпали во двор:
- Чур, не я! Чур, не я!
- Чур, не я! - крикнул я.
- Я тебе покажу "чур, не я"! - заорал Петька. - Пошел отсюда!..
- Катись! - поддержали его дружки, Палкин и Комков.
- Да я только немножко…
- Тридцать копеек отдай сначала!
Лицо у меня запылало. Но еще унизительней было повернуться и уйти. И я стоял неподвижно и смотрел на игру. Вот Димка догнал Витьку Кошкина, а Витька догнал Саньку Сергеева, а Санька… "Ты получишь, Петька, свои тридцать копеек, - думал я. - И я снова буду свободным".
Наступил вторник, и я снова почувствовал себя уже бодрее: скоро воскресенье… Потом я вспомнил злые Петькины глаза, булку, которую он назвал черствой, и мне опять стало тоскливо. Когда перед уходом мама хотела сунуть в портфель булку, я попросил положить в нее колбасы.
На этот раз Петька не стал спрашивать про деньги. Он сразу все понял и сначала протянул руку:
- Булку!
Торопливо я открыл портфель. Скорее, скорее!.. Бери, Черенков, ешь… Десять, двадцать булок!.. Только не проси, только подожди…
Булки в портфеле не было. Я пошарил в соседнем отделении - пусто… Петька между тем переминался с ноги на ногу. Я лихорадочно рылся в книгах, перебирал тетради; я высыпал содержимое портфеля на пол и долго тряс его, похлопывая по дну. Я проверил карманы, я залез в парту…
- Где булка?! - закричал Петька.
- Тут была, - растерянно шептал я, - она с колбасой была…
Сообщение о колбасе привело Черенкова в бешенство. Он процедил:
- Теперь не обижайся.
После уроков я собрал учебники, вышел на улицу и медленно огляделся. Я давно приготовился, но все-таки вздрогнул, увидев их. Они стояли в углу, под деревом: Черенков и еще кто-то. Издали не было видно.
Я повернулся и пошел к ним в угол; я не хотел, чтобы за мной гнались.
Теперь я разглядел второго. Это был Молотков из пятого "Г", известный на всю школу своими кулачными боями.
- Вот он, - сказал Черенков, - проиграл тридцать копеек и не отдает.
- Избить надо! - устало вздохнул Молотков.
- Я тебя предупреждал, - злорадствовал Петька.
- Он тебя предупреждал? - спросил Молотков.
Я кивнул.
- Избить! - словно разрешив последние сомнения, сказал Молотков. На длинных, худых его руках свисали угловатые чернильные кулаки. Он медленно поднял один из них, с профессиональной заботливостью сжал и разжал его, что походило на смазку оружия перед боем, и сказал: - Сейчас я тебе ка-а-ак…
- Не нужно, - прошептал я, - завтра я принесу.
- Врешь! - крикнул Петька. - Ты уже сто раз обещал!..
- Быстрее! - поморщился Молотков. - Мне к двум часам у моста надо быть. Я должен там драться с Плиткиным из шестого "А".
В Петьке что-то шевельнулось.
- А если не принесешь?
- Конечно, не принесет! - воскликнул Молотков.
Я молчал.
- Он еще думает! - закричал Молотков. - Нет, ему обязательно нужно дать!
И все-таки я получил отсрочку - до завтра. Но где же взять деньги? Как быть?
После долгих мучительных раздумий я решил продать чернильницу. Буду макать на задней парте. Я долго мыл свою старую, облупленную чернильницу. Я тер ее щеткой, скоблил, обтирал; я налил в нее свежих чернил и заткнул пробкой.
Вскоре я был уже у Мишки Карпухина. Два дня назад он потерял чернильницу.
- У тебя нет чернильницы, - сказал я, - вот, бери…
- Ну что ты! - замахал руками Мишка. - Я и так обойдусь… Не нужно…
- Нужно, - сказал я, - еще как нужно! Бери! За тридцать копеек бери.
У Мишки выкатились глаза.
- Да ты что! В магазине новая девять стоит.
- Девять? - вздохнул я. - Слушай, Мишка… Купи… Она без волосков… и с пробкой… Купи за двадцать…
Мишка решительно закрутил головой.
- Стой, Мишка, - сказал я, - стой… Это очень хорошая чернильница. Со второго класса я пишу из нее. Слышишь? И никогда не отдал бы! А тебе отдам, за пятнадцать копеек.
- Нет!
Домой я пришел вечером. Теперь я знал, что мне делать. Оставалось только одно.
На кухне было тихо. С минуту я прислушивался, потом, осторожно ступая, подошел к вешалке, где висел пиджак отца и засунул руку в карман.
"Вот получу на кино и назад положу, - успокаивал я себя. - Мне много не надо… мне тридцать копеек надо…"
Я принялся лихорадочно отсчитывать: пять да пять, да еще десять…
В комнате что-то изменилось. Я дернулся, как подстреленный, - в дверях стоял отец. Монеты со звоном запрыгали по гладкому полу.
- Покатились, - прошептал я, - покатились…
Отец шагнул ко мне.
- Нет… нет… ты не думай… Я одолжить хотел…
- Так ты еще и лгун?!
- Я не лгун! - закричал я. - Я проиграл Петьке тридцать копеек! Играть нельзя! А я проиграл!.. Последний срок - завтра!.. И меня ни во что не принимают играть… И я не знаю, что мне делать!.. А в воскресенье тридцать копеек на кино… возьми себе… И я… нет, не я… я…
Отец молча смотрел на меня.
Потом он тяжело шевельнулся, вытащил руку из кармана и протянул мне тридцать копеек.
Я заплакал.
Кричите громче!
- А-лик!..
Теплое сентябрьское солнце заливает комнату. Алик стоит у стены, за высокой спинкой кровати. А со двора - дружный ребячий крик:
- А-лик!..
Алик опускает голову и понуро бредет к дверям. На крыльце толпа ребятишек. Лицо Алика бледно и серьезно.
- Я не выйду, - говорит он, - я наказан.
"Ваш сын улыбается на уроках арифметики. Примите меры!" Вот и вся история. С такой запиской далеко не уедешь.
- И надолго тебя? - сочувственно спрашивает Костя, худенький мальчик с веснушчатым лицом.
- Не знаю, - вздыхает Алик.
- Мне всегда говорят, на сколько наказывают, - продолжает Костя.
- А мы вот тут в казаки-разбойники хотели играть…
- В казаки-разбойники? - Лицо Алика вытягивается еще больше. - Это как тогда?..
- Как тогда…
Алик долго молчит, потом поднимает голову и говорит:
- Кричите… кричите громче!
Дома все по-старому. Папа в кресле, читает газету. Сгорбленный, стараясь не смотреть по сторонам, Алик пробирается за спинку кровати.
Здесь все так знакомо. И выцветшие обои с причудливым рисунком, в котором, приглядевшись, можно увидеть смешные рожицы, и сломанная плитка желтого паркета… А впереди, прямо со стены, смотрит из рамы Аленушка. Она сидит у воды, среди притихшего леса, и, когда глядишь из угла, у нее всегда особенное выражение. Очень грустное и доброе…
А-лик!..
Молодцы! Здорово кричат. Особенно Костя. Это настоящий друг. Кричат, зовут его… Они все с одного двора, и все хотят, чтобы он вышел. А он - Алик искоса смотрит на папу, - он не хочет… Ему главное - что в газетах пишут. Ладно, пускай… Он, Алик, не будет просить…
- А-лик!..
Кричите! Кричите громче!.. Пускай все слышат… Все!.. Только папа не слышит…
- Вот видишь, - говорит папа, не поднимая глаз от газеты, - все гуляют, а ты должен дома сидеть.
"Дома должен сидеть!.. - думает Алик. - Сам засадил, а теперь… Ну ладно. Я не прошу. Читай, читай свою газету".
- А кто виноват? - добавляет папа, складывая газету пополам. - Ты же сам и виноват.
"Конечно, я виноват. Кто же еще может быть виноват?.. Я всегда виноват…"
- А-лик! А-лик! А-ли-иик!.. - Кто-то захлебнулся. Последние отчаянные усилия.
- Скажи им, что не выйдешь, - строго говорит папа. - Целый час уже кричат!
Алик медленно идет к окну. Он знает, что надежды на прощение нет, и все же ему очень тяжело и горько сейчас.
Вот и окно открыто. А за окном ребята. Здесь и Костя, и Нюрка, и Петька… Эх! Если бы его выпустили!.. Он бы тоже играл в разбойников. И Нюрка бы кричала: "На помощь!.." А они похитили бы ее и мчались бы, мчались… Вот уже и ноги устали, и трудно дышать, но они все равно бы мчались. Такой это был риск!.. И, может быть, даже связали Нюрку…
Алик чуть не заплакал.
- Ребята… ребята, я не выйду, ребята…
За окном молчание. Ребята не уходят; тесно столпившись у клумбы, они словно ждут чего-то. Алик тоже не уходит. Его лицо в лучах заходящего солнца - лицо узника, заглянувшего за решетку.
- Не выйдешь? - спрашивает Костя. - Почему?
- Меня наказали!
- А ты попроси.
- Нет, - вздыхает Алик, - гуляйте без меня…
И снова продолжительная пауза. Тогда папа откладывает газету и тоже подходит к окну:
- Алик наказан и не выйдет сегодня.
- Дядя Коля, пустите его! - просит Костя.
- Дядя Коля! - подхватывает хор голосов.
- Простите! - тянет Костя. - Он больше не будет…
- Не будет! - дружно вторит хор.
- Нет, - говорит папа, - никуда он не пойдет.
Костя жалобно смотрит на него и снова вытягивает шею:
- Дядя Коля, а дядя Коля!..
- Ну, дядя Коля! - настойчиво взывает хор.
Только Юрка, босой и лохматый Юрка, молчит. Он живет где-то на другой улице и пришел издалека, чтобы поиграть в разбойников. Юрка не знает папы Алика и стесняется просить. Он, может, больше всех хочет поскорее начать игру, но молчит и лишь изредка нетерпеливо почесывает одной босой ногой другую…
- Лучше и не просите, - говорит папа решительно. - Вот когда будет вести себя хорошо, тогда другое дело…
Ребята растерянны. Над широким подоконником одиноко виднеется печальное лицо Алика.
- Дядя Коля-а-а!!
Все вздрагивают - так неожиданно врезается в тишину этот протяжный крик.
- Дядя Коля! - широко раскрыв рот, Юрка кричит хриплым, простуженным басом. Не в силах больше переносить томительного ожидания, он все-таки решился на этот отчаянный поступок. Почувствовав всеобщее внимание, Юрка морщится и ожесточенно чешет ногу.