* * *
- Ты погляди на себя, Жорка, - хохотала Тамико, - на кого ты похож! Мамали! Настоящий мамали.
- А кто такой мамали? - смеялся Жорка.
- Мамали по-грузински - петух. Ты всю краску на себя извел: нос зеленый, щека красная, волосы дыбом, как гребешок. На "Акулу" краски не хватит.
- Петух? Это здорово - петух! Тамико, нарисуй мне на груди петуха. У всех моряков на груди что-нибудь нарисовано. Татуировка. Я бойцовый петух! Я старый морской волк! Нарисуй мне петуха.
- Ох, Жорка! Ох, Жорка! Как ты только домой явишься? Ты что, нарочно разукрасился? - никак не могла остановиться Тамико, поглядит на Жорку и заливается. - Ты индеец.
- Я индеец! Я вышел на тропу войны. Сейчас со всех вас скальпы поснимаю, - Жорка делал зверское лицо и размахивал кистью. - Как по-грузински победа?
- Гамарджвеба.
- Ура! Гамарджвеба!
Жорка прыгнул на Владика. Оба покатились по пирсу. Димка подскочил, навалился, столкнул их в воду.
Бултых! Только брызги полетели. И сам за ними следом - бултых!
Они барахтались в воде, возились и украдкой поглядывали на Тамико.
Она сидела на краю пирса, болтала босыми ногами и смеялась.
А потом Тамико нарисовала на Жоркиной груди петуха. Он ее все-таки уговорил. Пристал как смола. И Владик с Димкой поддержали.
Тамико согласилась. Пусть. Акварельную краску легко смыть.
Петух получился великолепный. С разноцветным хвостом, взъерошенный и драчливый.
- На тебя похож, - сказала Тамико.
- Эх, красота какая. Теперь и купаться-то жалко будет, - сокрушался Жорка, - надо было масляной рисовать.
Димка принес в консервной банке бензин. Сообща оттерли Жоркины нос и щеку. Помогли друг другу отчистить руки.
Жорка осторожно тер мочалкой ладошку Тамико, и его руки казались большущими и грубыми рядом с ее.
Он вдруг почувствовал, как сердце его наполняется нежностью к этой славной девчонке. И он весь напрягся, затаился, чтобы она не заметила этого. Ему вдруг захотелось, чтоб ей сейчас вот, немедленно угрожала страшная опасность, чтоб он мог броситься и защитить ее, и биться до конца - яростно и бесстрашно.
Жорка огляделся, но защищать ее было не от кого.
"Катер я добуду!.. В лепешку расшибусь, а уговорю Демьяныча. Все сделаю, чтоб ей хорошо было, чтоб весело. Два дня только осталось, всего два дня!.."
- Завтра снова придем. Закончим, - сказал Димка.
- Придем, - сказала Тамико.
- Жалко, Олега сегодня не было. Лодочка-то, вот она - почти готова, - Владька довольно ухмыльнулся.
Ребята вышли за ворота. Солнце пробивалось сквозь листья, и все вокруг было облито зеленоватым прохладным полумраком. Звонко гомонили птицы.
В высокой траве дрожали золотые пятна. Яркие солнечные пятна были очерчены четко, как пером. А воздух был пряный.
Тамико настороженно остановилась. Ноздри ее трепетали. Она подняла руку.
- Мальчики, вы чуете? - шепотом спросила она.
- Что? - тоже шепотом отозвался Владик.
- Трава пахнет солнцем!
Мальчишки принюхались. Зашевелили носами. Как пахнет солнце? Кто его знает? Они никогда как-то не думали об этом.
- А правда - солнцем. Наверное, так оно и пахнет, - отозвался наконец Димка.
- Ага. И еще земляникой, - сказал Жорка.
Юный герой Георгий Басов
- Ребята, надо ей все-все показать, а? Чтоб ей весело было. Слыхали, как она сегодня смеялась? - сказал Жорка, когда мальчишки остались одни.
Они шагали к автобусной остановке, разговаривали и возбужденно размахивали руками.
- Ты, Жорка, обязательно потолкуй с Демьянычем. Представляешь - на катере! Да на нем можно по всему городу проехать. Чем давиться в такую жару в автобусах. Как притиснет какая-нибудь толстая тетка - не обрадуешься.
- Оно бы хорошо, только вдруг не согласится, - усомнился Димка, - взрослых-то вы знаете. Думают, у них у одних дела - серьезнее не бывает.
- Ясно, поговорю. Должен же он понять. Я все сделаю, ребята. Все, что смогу, - ответил Жорка.
Мама с Демьянычем обедали.
- И на кого только ты похож, Жорка! - всплеснула руками мама. - Боже мой! Тельняшка в краске, и бензином от тебя несет, как от грузовика. И вообще, что это за мода - разгуливать в тельняшке по городу. А руки-то! Ты погляди, что у тебя под ногтями - черная ночь. А ну, марш мыться. С такими руками к столу не пущу. И переоденься. Человеческую рубашку надень.
Жорка пошел в ванную и услышал, как мама говорила Демьянычу:
- Взялся бы ты за парня, не чужой ведь он тебе. Ты ж мужчина все-таки, тебя он слушать должен. Он ведь домой только есть да спать приходит, целыми днями где-то шастает. Еще свяжется с какими-нибудь хулиганами, тогда поздно будет.
- Ну, это ты зря, напрасно ты. На это вроде не похоже. Я его дружка знаю - Владик из седьмой квартиры, музыкантов сын, - успокоил ее Демьяныч.
- Тоже хорош гусь, - не унималась мама, - видела я его вчера - исцарапанный весь, и физиономия такая продувная - дальше некуда. Здрасьте, говорит, Татьяна Алексеевна, а у самого глаза так и стреляют, так и шмыгают, как два мыша. Ты пойми - возраст у них сейчас такой, к ним все липнет: и хорошее и плохое. А ты ему отец. Хоть и не родной, а все отец. И еще тельняшка эта. Зачем только ты ее подарил ему. Ходит, как шпана.
- Ладно, - ответил Демьяныч, - парень он вообще-то неплохой, сама знаешь, но… Я с ним потолкую. А об тельняшке ты зря. Тельняшка - моряцкая одежда и шпана тут ни при чем, - строго добавил он.
Жорка толкнул дверь и с невинным лицом прошел к шкафу.
- Мамочка, какую рубашку взять? - спросил он. Ему очень хотелось быть сейчас хорошим и послушным. Да и для дела надо было, чтоб Демьяныч не сердился.
- Синюю возьми. С короткими рукавами. Она на верхней полке лежит.
Стоя к родителям спиной, Жорка стащил через голову тельняшку, взял пахнущую свежестью рубаху и повернулся.
- Господи!!! - ахнула мама и даже побледнела. - Татуировка! Дожили! Ты что ж это, поганец, с собой сделал! Что ж ты натворил, несчастье мое, негодный мальчишка!
- Да это так просто, ерунда. Это девочка одна… - пытался объяснить Жорка.
- Девочка! - заорал Демьяныч. Он вскочил, лицо его пошло красными пятнами. - Я тебе покажу татуировку! Я тебе покажу девочек, сопляк! Мать до слез довел.
Он ухватил цепкими сухими пальцами Жоркино ухо и два раза увесисто треснул его по шее.
Жорка рванулся, выдернул пылающее, несчастное ухо и бросился к двери.
- Это просто так нарисовано! Красками! Оно смывается! - выкрикнул он и выскочил на лестницу.
Обида душила его.
- Они еще узнают, они узнают, - бормотал он, шмыгая носом, - по шее! За что? Вот убегу из дому, тогда узнают. Тогда-то забегают. Юнгой наймусь. Уплыву в далекие моря. Поплачут небось.
Жорка злорадно приговаривал, а сам упивался всплывающими перед глазами картинами мести.
Вот Демьяныч, заламывая руки, рыдает и кается в своей несправедливости. А весь дом, все жильцы отворачиваются от него с презрением.
- Разве можно было крутить уши такому человеку? Такому прекрасному мальчику! Они ведь у него не железные. Живые у него уши. И еще по шее лупить. Вот и не выдержал человек. Вот и пропал, - говорят все и качают головами.
А потом - потом - в газетах появляются Жоркины портреты.
"Благородный поступок! Геройский подвиг! Юный моряк, юнга Георгий Басов спасает капитана! Он бросается в бушующий Индийский океан и, бесстрашно борясь с разъяренной стихией, вытаскивает своего капитана, которого слизнул с мостика неслыханной силы девятый вал.
Юного героя награждают орденом. Ему дают новенький быстроходный лайнер и назначают капитаном".
А Демьяныча, чтоб не распускал руки и не трепал героев за уши, ведут в тюрьму.
Но Георгий Басов прощает его. Он не то что некоторые. Он добр и великодушен. Он даже берет его на свой корабль. И назначает коком. Пусть чистит картошку и всегда вспоминает его, Жоркину, доброту.
А Тамико приходит на пристань встречать героя, с цветами.
Или так: девятый вал слизывает его, Жорку, и пароход уходит в ночь. Но Жорка не сдается. Он борется - плывет. А потом встречает кита. И приручает его. Этот кит самый большой на свете. Он царь всех китов. И Жорка верхом на этом царе заявляется в Ленинград. Что творится-то! Давка на набережных!
А Жорка спокойненько вплывает в Мойку, прямо к своему дому. И его снимают для кино. Дядя Арон.
Толпа запрудила Конюшенную площадь, и Запорожский переулок, и мост, а в толпе стоит печальный Демьяныч, и с усов его капают слезы раскаяния. Ему стыдно.
А Тамико встречает Жорку с цветами.
Вот как.
Будет у нас катер
Владька уже пообедал. Он по Жоркиному лицу сразу же понял, что произошла неприятность, и уволок его в свою комнату.
- Поесть притащи, - буркнул Жорка.
Владик сбегал на кухню, принес два здоровенных ломтя хлеба с ветчиной и кружку молока. Жорка заурчал и вмиг расправился с бутербродами и еще кусище яблочного пирога уписал.
- Во даешь! Тебя не кормят? - спросил Владик.
- Демьяныч отлупил, - мрачно ответил Жорка, - по шее наложил. За петуха. Орет: "татуировка, татуировка!" Я из дому удрал.
- Эх ты! Нашел время. А как же катер?
- Шиш теперь, а не катер. Я у него просить не стану.
- Трепач ты, Жорка! У-у-у. Решили ведь. Я уж все придумал: куда Тамико повезем, что покажем, а теперь, - Владик махнул рукой, - все вверх тормашками. И все из-за какой-то шеи.
- Из-за какой-то?! Если бы это была твоя шея, небось не то бы запел. Моя шея не для того, чтоб по ней просто так, за здорово живешь кулаками лупили. Понял?
- Да понял я. Понял, что не видать нам катера. А я уж все придумал…
- Заладил, как патефон: придумал, придумал… Тоже мне мудрец. Будет у нас катер.
Я не я буду.
- Где ж ты его возьмешь? - усомнился Владька.
- Если я сказал будет, значит, будет. У меня план есть. Я уж давно придумал. Только Демьяныча не хотел подводить. А теперь раз он так, и я так. Пусть попрыгает. Вот уж попрыгает. Татуировка, говорит. Уши крутит. Теперь сам покрутится. - Жорка искоса взглянул на Владика. - Решено! Пошли, я тебе покажу, как Демьяныч пиво пьет.
- При чем здесь пиво? - удивился Владик.
- При том. Говорю: план есть. А пиво он всегда после обеда пьет. На канале Грибоедова. В ларечке. Пошли.
Каждому просто необходимо было видеть, как Демьяныч пьет пиво - никак нельзя пропускать такое в жизни.
Это что-то вроде священного обряда. Этакий языческий ритуал, где каждый жест, каждое движение отработано веками и ничего нельзя менять.
Демьяныч и пиво! О, это запросто можно было в кино показывать. В хронике.
Он брал здоровенную граненую кружку с пышной шапкой пены, благоговейно дул на нее - шапка сдвигалась набекрень, потом вынимал из кармана кителя спичечный коробок с солью и густо посыпал ею толстый стеклянный край. А тогда уже, зажмурив блаженно глаза, опускал в кружку вислые усы, и, как насос, мгновенно высасывал ее до дна.
Хорошо зная своего постоянного клиента, продавец заранее ставил на мокрый цинковый прилавок еще две кружки, и Демьяныч, переведя дух, так же лихо расправлялся и с теми. Выдует и идет как ни в чем не бывало к своему катеру, даже не пошатнется.
А катер стоит себе, подрагивает заведенным мотором, дожидается Демьяныча.
Жорка и Владька все рассчитали. Сколько времени Демьяныч идет до ларька, сколько пьет, сколько стоит, улыбается.
Получалось, что вполне можно успеть - пока он там наливается - на малом ходу, чтоб мотор громко не тарахтел, выскочить из канала Грибоедова в Мойку.
А там ищи-свищи: полный ход - педаль от себя, крутой разворот в Лебяжью канавку и через две минуты ты на Неве.
Главное, в Мойку незаметно проскочить, а там уж Демьяныч ничего не увидит. Сквозь дома он глядеть не может - не рентген.
- Понял? - спросил Жорка. - Только надо быстро. Раз-раз. И готово. Как только он в пивнуху зайдет, я сразу за руль, а ты цепь развяжешь и прыгай ко мне. Только оттолкнуть катер не забудь. Да посильнее. Понял?
- Да понял я, чего ты заладил? - буркнул Владька. - Только вдруг он вернется? Может, подождать, пока пить начнет?
- Нет, тогда не успеем. Заметит. Такой шум подымет, что ой-е-ей. Ты ж его знаешь. Полгорода сбежится. Голосище-то у него как сирена.
- А когда Тамико в больницу кладут?
- Ты же слыхал: через три дня. Значит, уже два осталось.
- Да, ты голова, Жорка. Ничего не скажешь. Только, может быть, все-гаки подождать, пока он первую кружку начнет, - сомневался Владик, - а то мы в катер, а он возьмет и выйдет.
- Как же, держи карман! Не знаешь ты Демьяныча. Так он тебе и выйдет. Если уж он туда зашел, то пока норму не прикончит, его оттуда палкой не выгонишь. А вообще-то ты не думай, - спохватился Жорка. - Он мужик непьющий. Водку - ни-ни. Только пиво любит.
- Ну, гляди. Гебе лучше знать. Это твой отчим, не мой. Значит, завтра?
- Нет, Владька, я думаю, лучше послезавтра. Завтра Димке расскажем и Тамико предупредим.
Тайны мадридского двора
- Ай да вы! Ударники - и только! Снимаю шляпу, - сказал Олег Баранов, - за три дня привести в порядок гичку - это, знаете ли, рекорд!
Он стоял на одном колене в юрком каноэ, и, балансируя, держал речь:
- Итак, завтра спуск лайнера на воду. Прошу почтеннейшую публику прибыть во фраках. Дамам обязателен вечерний туалет. И брильянты.
Он галантно поклонился Тамико, и каноэ тотчас тоже наклонилось, чуть не черпнув бортом.
Олег смешно дернулся и застыл в неудобной позе.
Тамико засмеялась. Эти каноэ вечно выкидывают всякие штучки. Они как дикие мустанги: чуть седок, то бишь гребец, зазевается - бултых! И только круги по воде. Да на берегу злорадный хохот.
На что уж Олег - опытный человек, а и тот совершил уже сегодня омовение. Из-за какой-то девчонки-байдарочницы с круглыми как пуговицы перепуганными глазами.
Она неслась наискосок по реке, целилась острым носом своей байдарки прямо в борт каноэ и, видно, никак не могла свернуть. Оттого и глаза у нее были такие перепуганные - аж белые.
Олег заметил опасность в последнюю минуту, но успел - непонятно как - увернуться. А когда опасность миновала, он в ярости обернулся, чтоб сказать этой безрукой пару ласковых слов. Тут-то каноэ и подстерегло его.
Один миг и - буль! - каноэ плавает вверх дном, Олег охлаждает свой гнев в большой Невке, а девица удирает на своей злополучной байдарке - только острые лопатки часто-часто шмыгают под синей футболкой. Вот уж точно - удирала она во все лопатки.
А на бону заливались зрители. И Тамико тоже заливалась.
Потому Олег так испуганно и дернулся. Не хотелось ему еще раз купаться.
- Все ясно, уважаемые? - переспросил Олег.
- Придется отложить, - важно ответил Жорка, - у почтеннейшей публики завтра важные дела. Она прибыть не сможет.
- Какие такие неотложные? - спросил Олег. - А у тебя, Тамико, тоже дела? Может быть, мы без этих зазнаек спустим корабль?
- Я с удовольствием. У меня дел нет. Конечно, спустим.
- Нет, - вмешался Жорка, - она не сможет. Она будет занята.
Тамико изумленно обернулась.
- Что ты говоришь, Жорик? Чем я буду занята?
- Будешь, будешь. Мы лучше знаем, - нахально заявил Владька.
А Димка стоял в сторонке и утвердительно кивал.
Лица у всех троих были такие торжественные и серьезные, что Олег только головой покрутил.
- Э, да тут, я вижу, целый заговор. Тайны мадридского двора. А ну-ка выкладывайте.
- Пока не можем, - твердо сказал Жорка, - пока это тайна.
- Та-айна, - протянула Тамико и сразу насторожилась: ушки на макушке, - так вот отчего вы все утро шепчетесь…
В глазах у нее загорелись синие огоньки любопытства.
- Мальчики! Жорик, Димочка, Владик, - вкрадчиво запела она. - Расскажите мне, пожалуйста! Миленькие! Ну расскажите, а? Я никому-никому не скажу! Ни полсловечка!
Она крепко прижала ладони к груди и так уж глядела на них, что мальчишки заколебались, переглянулись.
- Нет, - непреклонно сказал Жорка. - Завтра. Пока нельзя. Узнаешь завтра. Ровно в половине первого. Димка будет ждать тебя здесь, на пирсе. Гляди не опаздывай, а то все сорвется.
- За-автра… Как же я спать сегодня буду? У меня никогда еще не было тайны, а ты говоришь - завтра.
Мальчишки сделали вид, будто не слышат. Димка сурово сказал:
- Только чтоб пришла точно. Как штык. А то я знаю вас - девчонок.
- Я сюда сразу после завтрака приду. Можно мне после завтрака, Олег?
- Можно, - мрачно отозвался Олег, - тайны у них. Секреты. А мне, значит, нельзя, да?
- Ты на нас не обижайся, Олег. Мы не хотим тебя втягивать в эту историю. Потому что ты взрослый. И тебе может здорово нагореть, - сказал Жорка.
- Вот оно что, - протянул Олег.
И ему стало грустно оттого, что с каждым годом все меньше остается у человека тайн, оттого, что он для этих мальчишек уже взрослый - человек другой породы.
- Ну ладно, заговорщики, не хотите говорить - не надо. Только не делайте глупостей, хоть изредка шевелите извилинами. И если попадетесь, бегите ко мне. Может, помогу чем… Привет.
Он оттолкнулся веслом от бона и быстро заскользил по упругой гладкой воде.
Заруби себе на носу
Сердце колотилось высоко-высоко - у самого горла. Бух-бух! Бух-бух! Вот-вот выпрыгнет.
Жорка никогда не чувствовал, как у него бьется сердце. А тут…
Ему казалось, что на этот стук оборачиваются прохожие.
Он поглядел на Владьку. Губы у Владьки были сжаты в прямую тонкую ниточку, лицо заострилось, а глаза-то, глаза! Будто он прицеливается.
Ничего не скажешь - решительное у Владьки лицо.
"Интересно, боится он или нет? - подумал Жорка. - Наверное, боится. Я-то боюсь. А чем я его хуже? Только он ни за что не скажет. И я не скажу. Никому".
А Демьяныч все возился в катере. Что-то он там передвигал. Гремел пустой канистрой из-под бензина, вытирал ветошью руки.
- Чего он там возится, - недовольно прошептал Владька.
- Не знает, что мы спешим. А то бы поторопился, - усмехнулся Жорка.
Демьяныч вдруг резко разогнулся, обвел настороженными глазами улицу, задержав взгляд на углу дома, за которым поспешно спрятались Жорка и Владик. Будто чувствовал что-то. Потом он снова нагнулся.
Ожидание становилось невыносимым.
Жорка нетерпеливо пританцовывал на месте.
- Только бы мотор не выключил, только бы не заглушил, - бормотал он.
- Не заглушит, не заглушит, - заклинал Владька.
Наконец Демьяныч вылез на гранитный спуск, небрежно накинул цепь на крюк и медленно стал подниматься по ступенькам.
У входа в пивную он еще раз оглядел улицу и скрылся.
Дверь гулко захлопнулась за ним.