В этой атаке все преимущества были на стороне "Громкого". Противник, очевидно, свои мины за прошлую ночь расстрелял, и его аппараты были закреплены по-походному. Но почему же он не уклонился от сближения и допустил "Громкого" на расстояние минного выстрела? "Сирануи" рисковал в один миг взлететь на воздух. Такое поведение японцев можно объяснить не чем иным, как только растерянностью и тактической оплошностью.
Расчет Керна на взрыв неприятельского миноносца не оправдался: помешала непредвиденная случайность. Все же ему нужны были нечеловеческие усилия и крепость нервов, чтобы не упасть духом и ничем не выдать своего волнения. "Громкий" попал под перекрестный обстрел. С двух сторон несся на него ураган огня и железа, брызг и дыма. Это, однако, не парализовало воли командира. Крепче ухватившись за поручни, он следил, куда ложатся неприятельские снаряды, и, уклоняясь от них, маневрировал миноносцем.
Во время минной атаки при сближении на контркурсах японцы и русские понесли особенно тяжелые потери.
На "Громком" первый снаряд разорвался в машинном кубрике, проломил борт у ватерлинии и вывел из строя динамомашину номер первый. Она тотчас остановилась. Водяная партия, руководимая лейтенантом Паскиным, поспешно заделывала пробоину пластырем. Едва работа была закончена, как ударом второго снаряда по тому же месту пластырь был вновь сорван. В пробоину хлынула вода. Скоро у "Громкого" образовался диферент на нос.
Вдруг все почувствовали, что миноносец как будто подпрыгнул и качнулся вправо. Снаряд угодил в левую угольную яму. Навстречу судовому механику Саксу из кормовой кочегарки выползли со стоном ошпаренные кочегары. Среди кочегаров не было Боярова - он остался мертвым у топки. Пока выясняли, что у котла номер четвертый оказались перебитыми трубки, в это время вышел из строя и котел номер третий: у него был пробит паровой коллектор.
Сакс приказал кочегарному квартирмейстеру Притводу:
- Вывести оба котла!
При двух оставшихся котлах носовой кочегарки "Громкий" сразу сбавил ход до семнадцати узлов. Теперь и второй миноносец приближался к нему. Он вынужден был отбиваться на две стороны. С беспримерной храбростью матросы и офицеры вступили в неравную борьбу со стихией огня, воды и раскаленного железа. При уменьшившемся ходе им нельзя было отступать и неоткуда было ждать помощи.
Загорелись каюта командира и шкиперская. Через большую пробоину в кают-компании заливало водой кормовой патронный погреб. С каждой минутой положение корабля ухудшалось. Но люди, здоровые и раненые, не покидали своего поста, и все - от командира до матроса - выполняли свой долг. Они продолжали, выбиваясь из сил, тушить пожары, заделывать пробоины, стрелять из пушек и пулеметов. А бедствиям не было конца. От новых пробоин совсем затопило оба патронных погреба - носовой и кормовой. Для сохранения патронов была пущена турбина от динамомашины номер второй, но она не успевала откачивать воду. Подача патронов к орудиям прекратилась. Комендоры достреливали последний запас их на верхней палубе.
Занятый тушением пожаров, старший офицер Паскин был очень удивлен тем, что стрельба из пушек все еще продолжается. По его расчетам, они должны были замолчать: о затоплении погребов он уже доложил командиру.
- Чем это они стреляют? - спрашивал он встречных матросов, проходя по жилой палубе к носовому патронному погребу.
Но то, что он там увидел, превзошло все его ожидания: люди по очереди спускались в затопленный погреб, как в плавательный бассейн, и выныривали с патронами. Распоряжения такого никто не давал, и вообще это было неслыханное дело, едва ли когда практиковавшееся в истории морских сражений. Подойдя ближе, Паскин с удивлением разглядел показавшуюся из воды голову минноартиллерийского содержателя Антона Федорова, который с начала боя был при подаче боевых припасов. За ним вслед всплыл с патроном матрос Молоков. Приготовился к погружению и третий человек.
Такая отважная подача патронов из воды по инициативе самих матросов продлила огонь артиллерии и препятствовала неприятелю подойти ближе к "Громкому". Японцы так и не осмелились взять миноносец на абордаж и держались от него в пяти-восьми кабельтовых. Неприятелю он порой казался добитым; но этот умирающий корабль вдруг оживал и больно огрызался. Дорого отдавали свою жизнь за родину мужественные моряки! Было видно, как на "Сирануи" несколько раз русские снаряды сбивали боевой флаг, как сам миноносец загорался, выбрасывая пламя и дым, и как, наконец, он завертелся на месте, очевидно лишившись управления.
В полдень на "Громком" был сбит стопорный клапан котла номер второй. Ошпаренные паром кочегары едва успели выскочить из кочегарки. Их отправили в носовой кубрик на перевязку, но единственный фельдшер был уже тяжело ранен. Раненые сами перевязывали друг друга.
Некоторое время кочегары не могли спуститься в носовую кочегарку, наполненную горячим паром. С опасностью для жизни они все-таки вскоре проникли туда и подняли пар в котле номер первый. Миноносец хотя и малым ходом, но продолжал двигаться вперед.
В начале первого часа на "Громком" остались в действии один котел, один пулемет, одна правая средняя 47-миллиметровая пушка; остальные пять были повреждены и замолчали. Число подводных пробоин увеличилось. Вода все прибывала, затопляя отсеки. Но ничто не устрашало людей, боровшихся за спасение своего корабля. "Громкий" все еще шел. Единственная пушка и пулемет стреляли.
Паскин направился по верхней палубе для осмотра повреждений. Когда он на правом борту поровнялся с радиорубкой, расположенной на машинном кожухе, в ней раздался страшный треск. Тут же выскочил из нее человек, и Паскин увидел перед собой знакомую маленькую фигуру радиста Таранца. Его лицо с маленькими острыми усиками стало неузнаваемым - оно было изуродовано взрывом. Шатаясь и поднимая правую руку к голове, он вытянулся и вскрикнул:
- Ваше благородие… я…
Но, не окончив фразы, Таранец со стоном повалился на кожух.
Один из японских миноносцев стал подходить к "Громкому", очевидно намереваясь им овладеть. Но японцы ошиблись. На мостике стоял непоколебимый Керн, который, как и вся его команда, был полон решимости бороться до конца. Желая причинить больше вреда противнику, он повернул "Громкого" на "Сирануи" с целью его протаранить. Но тот, увидя решительный маневр Керна, отступил, а "Громкому" не хватало хода, чтобы его настигнуть. На этом повороте грот-мачта вместе с андреевским боевым флагом полетела за борт. Командир приказал:
- Прочно пришить гвоздями стеньговый флаг на фок-мачте. Пусть противник не подумает, что мы сдаемся.
Сигнальщик Скородумов, всегда исполнительный и расторопный парень, скрылся внутри корабля и быстро вернулся с молотком и гвоздями. Захватив флаг, он подбежал к фок-мачте и, не задумываясь, начал карабкаться кверху, обхватывая мачту цепкими матросскими руками и ногами. На ожесточенную стрельбу неприятеля он не обращал внимания. С ловкостью акробата он взбирался все выше по стеньге до самого клотика. С мостика с тревогой смотрели на сигнальщика. Каждую секунду его могли ранить, и, падая с высоты, он разбился бы насмерть. А смельчак, словно в обнимку со смертью, на самой верхней части стеньги все-таки ухитрился выполнить задание. Над доблестным миноносцем снова развевался боевой флаг.
Люди "Громкого" продолжали сражаться.
Лейтенант Паскин знал свою команду как дружную и стойкую. Но и он, следя за действиями матросов, изумлялся их боевыми качествами.
В неравном бою миноносец уже сильно пострадал от неприятельских снарядов. Однако его защитники держались с необыкновенным подъемом, с несокрушимой твердостью духа и преданностью своему кораблю. Казалось, что смерть товарищей не только не устрашала моряков, но еще больше придавала им силы и решимости. Здесь героями были все: минеры, комендоры, кочегары, машинисты, рулевые, сигнальщики, офицеры и сам командир.
Люди "Громкого" продолжали сражаться.
До конца Керн оставался на командирском мостике, являя собою высокий образец командира. Его ничто не устрашало: ни вдвое сильнее враг, ни убыль в людях, ни бедственное положение корабля, с каждой минутой терявшего свою живучесть на воде. Из семнадцати кочегаров уцелел только один. Теперь командир мог совершить лишь один, последний подвиг. Он решил не отдавать в руки врага даже этот разрушенный обломок, что до боя назывался миноносцем "Громким".
Хладнокровно, словно собираясь пообедать, Керн обратился к старшему офицеру Паскину:
- А который теперь час?
- Половина первого, - ответил тот недоумевая.
Этот разговор был так далек от того, что происходило у них на глазах! У него возникло естественное подозрение: в здравом ли уме его начальник? Паскин, впрочем, устыдился своего предположения.
Размеренно, как на ученьи, Керн отчеканил распоряжение:
- Я решил утопить миноносец. Открыть кингстоны. Заделку пробоин прекратить. Выбросить за борт сигнальные и секретные книги, шифры и денежный ящик. Всем надеть спасательные нагрудники.
Паскин сбежал с мостика. Сигнальщик Скородумов привязывал к книгам крышку от горловины угольной ямы для потопления их. Мичман Потемкин с комендором Жижко и матросом Салейко выбивали обратно пробки из пробоин. Судовой механик Сакс с машинистами открывали кингстоны и клинкеты, перерубали трубы, чтобы вода свободно проникала из одного отсека в другой. Морякам больно было своими руками разрушать собственный корабль, но еще было бы больнее, если бы он достался врагу.
И когда все, что нужно для затопления миноносца, по приказу Керна, было сделано, команда вышла наверх. Здоровые люди из винтовок стреляли в приближающегося противника. Мичман Потемкин командовал действиями единственной пушки. Лейтенант Паскин направился к мостику. Но он не дошел до командира с докладом и упал на палубу, тяжело раненный в правую ногу. К нему подбежал штурман Шелашников и сделал ему перевязку. Но скоро Паскин получил второе ранение, в левый бок, и его перенесли на ют. Оттуда, лежа, он продолжал давать советы мичману Потемкину и сноситься через него с командиром. А тот, видя, что миноносец осел на два фута и доживает последние минуты, наконец распорядился:
- Команде спасаться!
Спустили вельбот, но он оказался продырявленным осколками. За его борта держались раненые, а здоровые в спасательных нагрудниках бросались в воду.
Командир открыто продолжал стоять на мостике. На его глазах погибал родной корабль и гасли человеческие жизни. Что творилось в этот момент в душе Керна? Об этом никто и никогда не узнает, как нельзя узнать содержания письма в запечатанном конверте. Одно только можно сказать: что даже нависшая над ним смерть не могла смутить воли и разума командира. Верный лучшим боевым традициям великого русского народа, он по-прежнему был спокоен. Теперь у него была лишь одна забота - спасти людей. Рядом с ним на мостике задержались штурман Шелашников и рулевой Нестеровский.
На юте к раненому лейтенанту Паскину подошел мичман Потемкин. Но вдруг он увидел, что мостик опустел, словно там никого и не было. Не понимая, в чем дело, мичман Потемкин взбежал туда по трапу. На мостике лежало трое: убитые наповал рулевой Нестеровский, штурман Шелашников и еле живой командир Керн с вырванным боком. Смуглое лицо его еще больше потемнело. Видно было, как исчезали в нем последние признаки жизни, но он, медленно закрывая глаза, словно от непомерной усталости, успел проговорить:
- Я умираю. Примите командование.
Это были его последние слова.
Комендор Капралов, как бы мстя врагу за командира, выстрелил последним патроном из единственной пушки и прыгнул за борт.
Лишь после того как "Громкий" окончательно замолчал, неприятельские миноносцы осмелились подойти к нему ближе. На них сыграли отбой, и две шлюпки направились к борту "Громкого". Из семидесяти трех человек его команды только двадцать один остались невредимыми. А остальные были убиты или ранены.
Японцы старались скрыть разрушения на своих кораблях и не пустили пленных во внутренние помещения. Но эти разрушения были очень большие. Наши моряки, подплывая к кораблям противника, заметили только у одного "Сирануи" более двадцати пробоин. Вся его верхняя палуба, где разместили пленных, исковерканная и развороченная, была забрызгана кровью. Валялись бесформенные куски железа, зияли дыры и обгорелые обломки, как после пожара. "Сирануи" еле держался на воде. В таком же состоянии находился и другой неприятельский миноносец.
За вельбот держались раненые…
"Громкий", покачиваясь на морской зыби, кренился и продолжал глубже оседать в воду. Русские моряки не спускали глаз с боевого флага. А он вместе с мачтой клонился к морю и, развеваясь, как бы посылал прощальный привет тем, кто так самоотверженно его защищал. Миноносец, перевертываясь на правый борт, накрыл своим избитым корпусом, словно памятником, тела мертвецов. Прошла еще минута, и над исчезнувшим кораблем закружились чужие воды в стремительном водовороте. Японцы жестоко обманулись в своих надеждах взять его живым.
В их памяти надолго останется этот героический корабль, как грозное предупреждение на будущие времена. А потомки русских моряков, любящие свою родину, будут учиться у него непримиримости к врагам и восхищаться незабываемыми образами погибших, но не побежденных героев "Громкого".
Примечания
1
То есть 12 миль в час. Морская миля равна 1,85 километра.
2
Кабельтов - одна десятая часть морской мили; равняется 185,3 метра.
3
Ватерлиния - черта вдоль борта, показывающая нормальную осадку судна в воде.
4
Диферент - разность осадки кормы и носа судна.
5
Абордаж - сцепление двух судов борт о борт для рукопашного боя.
6
Грот-мачта - вторая от носа мачта.
7
Стеньговый флаг - флаг, поднимаемый на стеньге. Стеньга - вертикальный брус, составляющий продолжение мачты.
8
Фок-мачта - передняя мачта.
9
Клотик - верхушка мачты.
10
Кингстоны - клапаны, служащие для доступа забортной воды внутрь корабля.
11
Ют - кормовая часть палубы.