Убранство этой комнаты в основном соответствовало германскому вкусу, поскольку из каждых шести царственных постояльцев этих апартаментов в четверых текла тевтонская кровь; но основную славу помещения составлял французский потолок, шедевр Фрагонара, целиком скопированный с самого знаменитого дворца в Лувре. Стены закрывали дубовые панели, задрапированные тканями из Арраса, имитирующими уникальные континентальные образцы. Ковер, целиком покрывающий пол, антикварный образчик превосходной турецкой работы, был по случаю куплен Феликсом Вавилоном у одного безденежного романского князя. Серебряные канделябры, в которые теперь были вставлены электрические лампы, прибыли с Рейна, и каждый из них имеет свою собственную историю. Королевское кресло - этикет не позволяет назвать его троном, но, несмотря на это, оно могло бы быть таковым - было вывезено Наполеоном в качестве добычи из Австрии и куплено Феликсом Вавилоном у одного французского коллекционера. В каждом углу комнаты стояла гигантская ваза из германского фаянса шестнадцатого века. Они были подарены Феликсу Вавилону Вильгельмом I Германским во время его первого визита инкогнито в Лондон в связи с французскими трениями в 1875 году.
В комнате для аудиенций висела только одна картина. Это был портрет несчастного, но благородного дона Педро, императора Бразилии. Его подарил Феликсу Вавилону сам дон Педро, и он висел здесь как одинокое и величественное напоминание королям и князьям о том, что империи проходят и величие низвергается. Во время юбилея 1887 года, когда под крышей у Феликса Вавилона гостили семь особ королевской крови, некий князь, занимавший покои, прислал Феликсу краткое послание о том, что портрет должен быть снят. Феликс вежливо отказался снять его, и князь тут же переехал в другой отель, где его обокрали, похитив драгоценность ценой в тысячу фунтов. Королевская комната для аудиенций "Гранд Вавилона", хотя мало кому известно об этом, - это одна из лондонских достопримечательностей, но ее никогда никому не показывают, и если вы спросите о ней служителей отеля, то они расскажут вам только глупые подробности вроде того, что чистка турецкого ковра стоит пятьдесят фунтов и что одна из гигантских ваз треснула у основания, виной чему буйная игра в жмурки, которую затеяли однажды вечером четыре юные принцессы, балканский король и его личный адъютант.
И вот в этих-то величественных покоях стоял возле оконной ниши в один прекрасный день в конце июня князь Эриберт Позенский. Он был одет в безукоризненный сюртук английского покроя с гарденией в петлице, а на его брюках красовалась прямейшая стрелка. Он был чрезвычайно рассеян, и, казалось, ожидал кого-то, поскольку время от времени бросал через плечо быстрые взгляды на дверь за королевским креслом. Наконец в двери появился маленький высохший сутулый старый человечек с типично германским выражением лица и принялся раскладывать какие-то бумаги на маленьком столике, стоявшем возле кресла.
- Ах, Ганс, мой старый друг! - сказал Эриберт, подходя к старичку. - Я должен поговорить с тобой кое о чем. Как ты находишь его высочество?
Старик отдал князю честь на военный лад.
- Не очень хорошо, ваше высочество, - ответил он. - Я служу камердинером племянника вашего высочества со времени его совершеннолетия, а перед тем я был камердинером его царственного родителя, но я никогда не видел… - Он умолк и умоляюще развел морщинистыми руками.
- Чего ты никогда не видел? - Эриберт ободряюще улыбнулся старому слуге. Можно было понять, что эти люди, настолько различающиеся по своему положению, были близки в прошлом и продолжают оставаться близкими и поныне.
- Знаете ли вы, мой князь, - сказал старик, - что мы собираемся принять финансиста Самсона Леви - так, кажется, его зовут - в комнате для аудиенций? По моему скромному убеждению, для финансиста, несомненно, хватило бы и библиотеки.
- Возможно, и так, - согласился князь Эриберт, - но, наверное, у твоего господина были для такого выбора особые причины. Скажи мне, - продолжал он, быстро меняя тему разговора, - как вышло, что ты оставил в Остенде князя, моего племянника, и вернулся в Позен?
- Его приказ, князь. - И старый Ганс, который на своем веку повидал немало монарших капризов и знал половину секретов европейских дворов, бросил на Эриберта взгляд, который мог означать что угодно. - Он отослал меня обратно с… с поручением, ваше высочество.
- И ты присоединился к нему здесь?
- Так точно, ваше высочество. И я присоединился к нему здесь, хотя, говоря правду, я опасался, что могу никогда не увидеть вновь моего хозяина.
- Князь был очень болен в Остенде, Ганс.
- Такой вывод я и сделал, - ответил Ганс, медленно потирая руки. - Его высочество до сих пор еще не полностью поправились?
- Еще нет. Одно время мы опасались за его жизнь, Ганс, но благодаря превосходному врожденному здоровью он благополучно прошел через все тяжелые испытания.
- Мы должны заботиться о нем, ваше высочество.
- Да, действительно, - сказал Эриберт торжественно, - его жизнь очень необходима Позену.
В этот миг в комнату для аудиенций вошел Эуген, правящий князь Позенский. Он был бледен и вял, и его одеяние, казалось, было ему в тягость. Волосы у него были слегка растрепаны, а во взгляде прекрасных темных глаз сквозило тяжелое, почти тревожное беспокойство. Он был похож на человека, который боится оглянуться, потому что может увидеть позади себя что-то, чего там быть не должно. И в то же время в нем чувствовалось достоинство монарха.
Вряд ли возможно представить что-либо более поразительное, чем контраст между Эугеном, больным, в обшарпанном доме в Остенде, и князем Эугеном в королевских апартаментах отеля "Гранд Вавилон", окруженным всем блеском и роскошью, какие только может предложить современная цивилизация тем, кто рожден на вершинах власти. Теперь все остендские злоключения закончились, и следы тщательно заметены. Подразумевается, что ничего не случилось. Происшедшее существует только в виде тайной тени в сердцах тех, кто был его свидетелем.
Князь Эуген пришел в себя, стал выздоравливать и был перевезен в Лондон, где вновь начал вести прерванную было роскошную жизнь. Леди в красной шляпе, неподкупная и жестокая мисс Спенсер, неразборчивый в средствах и блистательный Жюль, темный сырой подвал, ужасная маленькая спальня - все позади. Благодаря князю Эриберту и Рэксоулам он благополучно избавился от этого. Он получил возможность возобновить свою общественную и официальную карьеру. Император извещен о его благополучном прибытии в Лондон после вынужденной задержки в Остенде, его имя вновь фигурирует в придворной хронике в газетах. Короче говоря, все отлично уладилось. Вот только… Только Жюль, Рокко и мисс Спенсер все еще на свободе, а тело Реджинальда Диммока лежит погребенное в фамильном склепе в Позене, и князь Эуген все еще ожидает встречи с мистером Самсоном Леви.
Все эти различные обстоятельства камнем лежали на душе князя Эугена. Он, казалось, полностью ушел в себя. Несмотря на необычные испытания, через которые ему недавно довелось пройти, несмотря на события, которые требовали объяснений и откровенности между племянником и дядей, он ни слова не сказал князю Эриберту. Он избегал с большим или меньшим остроумием ответа на любые упоминания, даже прямые, о днях, проведенных в Остенде, и князь Эриберт до сих пор не подошел к полному объяснению таинственного заговора Жюля ни на шаг ближе, чем в ту ночь, когда они с Рэксоулом посетили игорный дом в Остенде. Эуген прекрасно знал о том, что его похитили при посредстве женщины в красной шляпе, и, будучи, несомненно, пристыжен тем, как ей удалось обмануть его, не собирался каким-либо образом прояснить события.
- Вы собираетесь принять его здесь, Эуген? - спросил Эриберт вошедшего в комнату для аудиенций князя Эугена.
- Да, - последовал раздраженный ответ. - Почему бы и нет? То, что у меня здесь нет положенной свиты, еще отнюдь не причина, почему я не могу проводить аудиенцию в соответствующей манере… Ганс, ты можешь идти!
Старый камердинер спешно удалился.
- Эриберт, - продолжал его высочество, когда они остались одни в комнате, - вы думаете, что я безумен.
- Мой дорогой Эуген, - сказал князь Эриберт, смутившись помимо собственного желания, - это абсурд.
- А я говорю, что вы считаете меня сумасшедшим. Вы думаете, что приступ мозговой лихорадки оставил во мне неизгладимый след. Хорошо, возможно, я безумен. Кто знает! Видит Бог, я в последнее время испытал достаточно, чтобы сойти с ума.
Эриберт ничего не ответил. Он и на самом деле подозревал, что мозг Эугена еще не вполне готов к нормальной деятельности. Но, во всяком случае, после этой речи племянника у дяди возникло убеждение, что племянник полностью пришел в нормальное психическое состояние. Эриберт почувствовал уверенность, что если бы ему удалось снова приобрести доверие племянника, братское доверие, которое существовало между ними с тех лет, когда они мальчиками играли вместе, то все еще могло бы наладиться. Но по-прежнему не появлялось ни единого признака откровенности со стороны Эугена. Молодой князь вернулся из смертельной долины теней, но какие-то из этих теней уцепились за него, и он, казалось, был не в состоянии отогнать их.
- Кстати, - внезапно сказал Эуген, - я полагаю, что должен как-то вознаградить этих Рэксоулов. Я и в самом деле благодарен им. Что если я подарю девушке браслет, а ее отцу тысячу гиней - как они это примут?
- Мой дорогой Эуген, - воскликнул ошеломленный Эриберт, - тысячу гиней?! Да знаете ли вы, что этот самый Теодор Рэксоул может купить весь Позен от начала и до конца и при этом не обеднеть? Тысячу гиней! Вы можете с таким же успехом предложить шесть пенсов.
- Тогда что же я должен им предложить?
- Ничего, кроме вашей благодарности. Что-либо другое будет оскорбительным. Это не обычные люди из отеля.
- И я не могу подарить браслет этой малышке? - Князь Эуген как-то двусмысленно засмеялся.
Эриберт твердо посмотрел на него.
- Нет, - сказал он.
- Почему вы поцеловали ее… той ночью? - небрежно спросил князь Эуген.
- Кого поцеловал? - сказал Эриберт, сердясь и краснея, несмотря на все свои усилия сохранить спокойствие и безразличие.
- Дочь Рэксоула.
- Когда это, по-вашему, было?
- Это было, по-моему, в ту ночь в Остенде, когда я был болен, - сказал князь Эуген. - Вы думали, что я брежу. Возможно, я и бредил. Но кое-что я запомнил с необычайной отчетливостью. Я помню, что на короткое мгновение поднял голову с подушки, и как раз в это самое короткое мгновение вы целовали ее. Ох, дядюшка Эриберт!
- Послушайте, Эуген, Бога ради. Я люблю Неллу Рэксоул. Я собираюсь на ней жениться.
- Вы?! - Наступила долгая пауза, а затем Эуген рассмеялся. - Ах! Все вначале так говорят. Я сам нередко так говорю, дорогой дядя, и это звучит очень мило, но ничего не значит.
- В данном случае это значит все, Эуген, - спокойно сказал Эриберт.
Некий оттенок решительности в тоне последнего заставил Эугена стать гораздо более серьезным.
- Вы не можете на ней жениться, - сказал он. - Император не разрешит морганатический брак.
- Император не будет иметь к этому никакого отношения. Я отрекусь от всех своих прав. Я стану обычным гражданином.
- В этом случае у вас не будет никакого состояния, о котором стоило бы говорить.
- Но у моей жены есть состояние. И зная, чем я жертвую ради женитьбы на ней, она без колебаний предоставит это состояние для нашей совместной жизни, - натянуто сказал Эриберт.
- Вы будете решительно богаты, - заметил Эуген. - Но не подумали ли вы о том, - спросил он, и его темные глаза опять сверкнули каким-то безумием, - не подумали ли вы о том, что я не женат и могу умереть в любую минуту? И тогда трон перейдет к вам… к вам, Эриберт!
- Трон никогда не перейдет ко мне, Эуген, - мягко сказал Эриберт, - потому что вы будете жить. Вы, несомненно, выздоровели. Вам нечего бояться.
- Следующие семь дней - вот чего я боюсь, - сказал Эуген.
- Следующих семи дней? Но почему?
- Не знаю. Но я боюсь их. Если я смогу их пережить, тогда…
- Мистер Самсон Леви, - громко объявил Ганс.
Глава XX
Мистер Самсон Леви желает князю Эугену доброго утра
Князь Эуген вздрогнул.
- Я приму его, - сказал он и кивнул Гансу, давая понять, что мистер Самсон Леви может тотчас же войти.
- Я прошу вас прежде уделить мне минуту, - сказал Эриберт, мягко дотронувшись до руки своего племянника и взглянув на Ганса, отчего превосходно вышколенный слуга торопливо вышел из комнаты.
- Что такое? - сердито спросил князь Эуген. - Почему такая внезапная серьезность? Не забывайте, что у меня свидание с мистером Самсоном Леви, и я не должен заставлять его ждать. Кто-то сказал, что точность - вежливость королей.
- Эуген, - сказал Эриберт, - я желал бы, чтобы вы были так же серьезны, как и я. Почему мы не можем доверять друг другу? Я хочу помочь вам. Вы - мой титулованный суверен, но, с другой стороны, я имею честь быть вашим дядей; я имею честь быть того же самого возраста, что и вы, и быть вашим другом с ранней юности. Окажите мне доверие. Я думаю, что вы дарили меня им в прежние годы, но потом я обнаружил, что у вас были от меня секреты даже тогда. А теперь, со времени вашей болезни, вы стали еще более скрытным.
- Что вы имеете в виду, Эриберт? - сказал Эуген тоном, который можно было расценить одновременно и как враждебный, и как дружеский. - Что вы хотите сказать?
- Ну, прежде всего я хочу сказать, что вы не добьетесь успеха с достопочтенным мистером Самсоном Леви.
- Не добьюсь? - небрежно спросил Эуген. - Откуда вы знаете про мои с ним дела?
- Достаточно сказать, что знаю. Вам никогда не получить от него миллион фунтов.
Князь Эуген поперхнулся, затем с трудом сглотнул.
- Кто вам сказал? Какой миллион? - Его взгляд бесцельно забегал по комнате. - Ах! - воскликнул он, пытаясь засмеяться. - Я теперь понимаю. Я болтал что-то в бреду. Вы не должны обращать на это внимания, Эриберт. Когда человек болен лихорадкой, у него появляются разные причудливые и фантастические идеи.
- Вы никогда не говорили во время бреда, - заметил Эриберт. - По крайней мере о себе. Я знал об этом намечающемся займе еще до того, как увидел вас в Остенде.
- Кто вам сказал? - с горячей требовательностью спросил Эуген.
- Теперь вы признаете, что пытаетесь взять заем?
- Я ничего не признаю. Кто сказал вам?
- Теодор Рэксоул, миллионер. Эти богатые люди не имеют друг от друга секретов. Они образуют круг более тесный, чем наш круг, Эуген, и гораздо более могущественный. Они беседуют между собой и, беседуя, правят миром, эти миллионеры. Это они истинные монархи.
- Будь они прокляты! - сказал Эуген.
- Да, возможно, так. Но позвольте мне вернуться к вашим делам. Представьте мой стыд, мое отвращение, когда я обнаружил, что Рэксоул может рассказать мне о ваших делах больше, чем знаю я сам. К счастью, он добрый малый, ему можно доверять; иначе мне пришлось бы пытаться предпринять какой-нибудь отчаянный шаг, когда я обнаружил, что он в курсе этих ваших личных дел. Эуген, давайте говорить по существу: зачем вам нужен этот миллион? Неужели это истинная правда, что вы так глубоко погрязли в долгах? У меня нет желания исправлять положение. Я всего лишь спрашиваю.
- И что если я задолжал миллион? - вызывающе спросил князь Эуген.
- О, ничего, мой дорогой Эуген, ничего. Просто это довольно большая сумма, чтобы ее можно было пустить по ветру за десять лет, не так ли? Как вы распорядились ею?
- Не спрашивайте меня, Эриберт. Я был глупцом. Но клянусь вам, что женщина, которую вы зовете "леди в красной шляпе", - это последнее мое безумство. Я женюсь и стану благопристойным князем.
- Стало быть, помолвка с принцессой Анной - дело решенное?
- Практически так. И чем быстрее я улажу дело с Леви, тем спокойнее это пойдет. Эриберт, я не расстался бы с Анной даже за императорский трон. Она добрая и чистая женщина, и я люблю ее, как человек может любить ангела.
- И все же вы со своим долгом собираетесь обмануть ее, Эуген?
- Не ее, а ее нелепых родителей и, разумеется, императора. До них дошли слухи, и я должен опровергнуть их, предъявив им незапятнанную репутацию.
- Я рад, что вы откровенны со мной, Эуген, - сказал князь Эриберт. - Но и я буду откровенен с вами. Вы никогда не женитесь на принцессе Анне.
- Почему? - спросил Эуген, вновь становясь высокомерным.
- Потому что ее родители не разрешат этого. Потому что вы не в состоянии предъявить им свою чистую репутацию. Потому что этот Самсон Леви никогда не ссудит вам миллион.
- Объяснитесь!
- Я именно это и собираюсь сделать. Вы были похищены - это ужасное слово, но мы должны произнести его - в Остенде!
- Правда.
- Знаете почему?
- Я полагаю, потому, что эта подлая женщина в красной шляпе и ее сообщники хотели получить от меня деньги. К счастью, благодаря вам они их не получили.
- Ничего подобного, - сказал Эриберт. - Они не хотели от вас денег. Они достаточно хорошо знали, что у вас их нет. Они знали, что вы среди европейских князей - капризный и непослушный школьник без чувства ответственности или долга по отношению к собственному княжеству. Сказать вам, зачем они вас похитили?
- Чрезвычайно меня обяжете, мой дорогой дядюшка.
- Они похитили вас лишь затем, чтобы на несколько дней удержать вас вдали от Англии, лишь затем, чтобы вынудить вас пропустить свидание с Самсоном Леви. И мне кажется, что они добились успеха. Предположим, что вы не получите денег от Леви… Найдется ли во всей Европе другой финансист, у которого вы сумеете их достать - при тех странных гарантиях, которые вы можете предложить?
- Скорее всего, не найдется, - спокойно сказал князь Эуген. - Но, видите ли, я получу их от Самсона Леви. Леви обещал мне, и я знаю из верных источников, что он человек слова. Он сказал, что деньги, при условии соблюдения определенных формальностей, поступят до…
- До?..
- До конца июня.
- Но сейчас конец июля.
- Ну что такое месяц? Он будет только рад ссудить деньги. Ему это очень выгодно. Как вообще в вашу мудрую старую голову могло прийти это предположение о заговоре против меня? Абсурдная идея. Заговор против меня! Для чего?
- Вы когда-нибудь задумывались о Боснии? - спросил Эриберт.
- В каком смысле?
- Мне не надо говорить вам, что король Боснии находится в долгу перед Австрией, которой он обязан своей короной. Австрия озабочена тем, чтобы он заключил хороший, влиятельный брак.
- Отлично, разрешим ему это.
- Что он и собирается сделать. Он намеревается жениться на принцессе Анне.
- Этому не бывать, пока я жив. Он делал предложение год назад и получил отказ.
- Да, но он сделает еще одно предложение, и на этот раз отказа не будет. О, Эуген, как вы не понимаете, что этот заговор против вас устроили несколько личностей, которые знают все о ваших делах и которые желают предотвратить ваш брак с принцессой Анной. Только один человек в Европе может иметь какие-либо основания желать, чтобы ваш брак с принцессой Анной не состоялся, и это человек, который сам собирается жениться на ней.
Эуген сильно побледнел.
- Стало быть, Эриберт, вы стараетесь убедить меня, что мое заключение в Остенде было подстроено агентами короля Боснии?
- Именно так.