- Гоблин, Гоблин, Гоблин, - упрямо повторял Морошкин.
- Тебе моей болезни мало, всё начинается сначала, - сказала бабушка и села.
- Бабушка, - сказал Морошкин. - Ведь это стихи.
- На свете хуже не бывает. Опять стихи одолевают.
- И это тоже стихи, - обрадовался Морошкин.
Он уже знал, что бабушкина болезнь нетяжёлая и от неё можно вылечиться.
- Стихами говорю опять, пойду-ка лягу я в кровать.
Раздался звонок.
- Пойду открою дверь сперва. Ох, разболелась голова.
- Эй, Морошкин, ты выздоровел? - закричал из передней Яшка. - А я тебя навещать пришёл.
Яшка вошёл в комнату и уставился на Морошкина.
- Что-то я тебя, Морошкин, не узнаю. Какой-то ты стал маленький.
"Вещи, как и люди, могут становиться то большими, то маленькими", - вспомнил Морошкин слова Прохожего Доктора.
- Хочешь, - спросил Морошкин Яшку, - я тебе стихотворение прочитаю?
- Не хочу, - сказал Яшка.
Но Морошкин всё равно прочитал:
- С.
И подумал: "С тобой, Гоблин, С радостью, С надеждой".
Снова зазвонил звонок.
- Надо открыть, - сказал Морошкин.
Он поднялся, надел тапочки и вышел в коридор. В коридоре он остановился. В углу около вешалки стоял блестящий круглый табурет, точно такой, как у Бори. Он был новенький и от него пахло лаком. Так вот почему стучал молотком папа последнее время. Морошкин покрутил табурет, и он полез вверх. Морошкин потащил табурет в комнату.
- Вот! - сказал он Яшке.
Яшка обрадовался, подскочил к табурету, сел на него и принялся вертеться, а Морошкин пошёл открывать дверь.
- Ты чего не открываешь? - сказала Настя. - Я звоню, звоню, а ты не открываешь.
- Я занят был, - сказал Морошкин. - Мне папа табуретку сделал.
- Какую?
- А вот такую.
Морошкин открыл дверь, заглянул в комнату и никого там не увидел.
- Что такое? - удивился Морошкин.
Он посмотрел влево, вправо, вверх… И тут он увидел Яшку. Яшка сидел под самым потолком, и вид у него был печальный.
- Ты чего? - спросил растерянный Морошкин.
- Я вертелся-вертелся, и вот… - сказал Яшка и, кажется, собрался заплакать.
Но Морошкин догадался:
- Это ничего! Ты теперь крутись в обратную сторону.
Яшка начал крутиться в обратную сторону и опустился на пол. Он слез с табурета.
- Вот это да!
- Мой папа столяр. Он ещё и не такое сделать может! - сказал Морошкин.
Он сел на табурет и стал крутиться быстро-быстро. Оказавшись под потолком, он посмотрел вниз и засмеялся: далеко внизу стояли кровать и буфет, стол и стулья, Яшка и Настя.
В комнату вошла бабушка. Голова её была обёрнута полотенцем. Бабушка посмотрела наверх, увидела Морошкина и сказала:
- Стихи - болезни лишь начало. Теперь мерещиться мне стало.
И бабушка, пошатываясь, вышла из комнаты.
Морошкин закрутился в другую сторону, опустился и слез с табурета.
- Не будем пугать бабушку, - сказал Морошкин и задвинул табурет в угол.
Он сел на кровать и посмотрел на Настю. Настя сидела с открытым ртом. В руках у неё был чугунок с варениками. И Морошкин улыбнулся Насте. Она захлопнула рот и судорожно вздохнула.
- В парке культуры, - сказала Настя, - я видела такую же штуку. Она поднимается до неба. И даже выше.
Это была неправда. Нигде, никто, никогда не видел таких табуретов. Потому что ни для кого папа Морошкина не стал бы делать такой удивительной штуки. А кроме папы Морошкина, никто сделать этого не мог. Но Морошкин не поправил Настю.
- А вообще-то, Морошкин, - сказала Настя, - я пришла узнать, чем ты болеешь, и принесла тебе вареники. Ешь! Ещё тёплые.
- Не хочу, - сказал Морошкин. - Спасибо.
- Нет, ты всё-таки ешь! Тебе есть надо, поправляться.
И снова раздался звонок.
- Я открою, - обрадовалась Настя и закричала в коридоре: - Входи, Боря, входи!
Боре, входящему в комнату, Морошкин сказал:
- Садись. Ешь вареники. Дай ему, Яшка, вилку.
Боря присел на краешек стула и посмотрел на вареники.
- Спасибо. Не хо…
- Ешь! - приказал Яшка.
- Спасибо, я не… - начал было Боря, но, посмотрев на Яшку, ткнул вилкой в чугунок, подцепил вареник и нехотя отправил его в рот.
- Ты чего по одному? - сказал Яшка. - Ты по два, по два.
Боря задумчиво уставился на тарелку и сказал:
- По два не влезет, у меня рот маленький.
- Ты чего прибедняешься? - сказал Яшка. - Морошкин, у тебя линейка есть? Хотя вон у Борьки из кармана торчит!
- Это марочная, - вцепился в линейку Боря. - Это зубчики у марок мерить.
- Держи его, - скомандовал Яшка Насте и стал мерить Боре рот.
- Три раза укладывается в длину, - сказал Яшка деловито. - А теперь вареник.
Яшка измерил вареник, и он был равен одной линейке.
- Вареник - одна линейка, а рот - три. Это сколько вареников ты можешь съесть сразу?
- Три, - сказал Боря.
- А врал: не влезет, не влезет!
- На вилку не влезет, - сказал Боря.
- Можешь рукой, - разрешил Яшка.
Боря взял двумя пальцами вареник и сунул его в рот. Потом взял другой и сунул тоже в рот. Когда он хотел взять третий, Настя вскочила со своего места, схватила чугунок и сунула его Морошкину.
- Я Морошкину принесла!
Дверь хлопнула.
- Чего это она? - удивился Яшка.
Боря сидел выпрямившись и медленно жевал вареники.
- Дашь на табуретке кататься, сколько захочу? - спросил Яшка.
Боря кивнул головой.
- А табуретку мне подаришь?
Боря не двигался.
- Ха-ха, - засмеялся Яшка, - мне твоя табуретка больше не нужна.
Тут Морошкин подскочил на кровати, слетел на пол и схватил Яшку за руку.
- Ты чего над Борей издеваешься? - закричал Морошкин. - Не смей издеваться! Ни над кем!
Яшка обмяк, стал меньше ростом и начал медленно сползать со стула.
- Держи его! - сказал Морошкин Боре, но Боря сидел неподвижно с набитым ртом. В глазах его стоял ужас.
- Отвечай, ты чего над Борей издеваешься?
- Я не изде-вы-ва… ва-вы… - пролепетал Яшка.
- Ты над ним смеёшься, ты его дразнишь, ты будешь над ним издеваться?
- Нет, - сказал Яшка.
- Никогда не будешь?
- Никогда.
- Слышишь, Боря? - спросил Морошкин.
- Я пойду, - сказал Боря и на цыпочках вышел из комнаты.
Морошкин лежал в кровати, укрывшись одеялом. Возле него сидел Яшка. Оба молчали.
- Возьми табуретку, - сказал Морошкин.
- Насовсем? - спросил Яшка.
- Насовсем.
- Нет, - сказал Яшка. - Не возьму. Я лучше приходить к тебе буду кататься.
- Ну приходи кататься, - согласился Морошкин.
Он устал. Яшка посидел ещё немного, поднялся и тоже пошёл к выходу.
- Всё равно она твоя, - сказал Морошкин вдогонку.
Хлопнула дверь. Яшка ушёл. А в дом вошла тишина. Она поднялась по лестнице, вошла в дверь, окна, расположилась в передней, на кухне, в ванной. Она закрутила покрепче все краны, потушила все лампочки и легла у порога комнаты Морошкина.
Морошкин закрыл глаза. Наконец он может подумать о Гоблине, вспомнить его ласковые глаза, бархатные уши, его терпение, весёлость и доброту.
- Ты добрый, - говорит Морошкин. - Ты самый хороший. Когда я поправлюсь, я буду искать тебя. Я стану большим и сильным, чтобы искать тебя. Я буду искать тебя всегда. Мама и папа говорят, что ты пропал. Они обещают купить мне другую собаку. Они обещают купить мне другую собаку, на которой будет висеть много медалей. Но я не хочу другую собаку. Я хочу найти тебя.
И вдруг он услышал: "Тю-лас!"
Глава двадцать четвёртая - последняя
Морошкин сел в кровати и прислушался.
- Проходите, доктор, - услышал он ласковый голос бабушки. - Проходите, пожалуйста.
- Тю-лас! - Это сказал Прохожий Доктор и стал на пороге.
- Что такое "тюлас"? - спросил Морошкин.
- "Тюлас" - это "салют", прочитанное наоборот. Тюлас - зеркальное отражение салюта. А теперь: здравствуй. Чем же это мы изволим так долго болеть?
Морошкин смотрел на старичка, и улыбка расползалась по его лицу.
- Ну-ка, сейчас мы услышим, что там у тебя внутри.
Старичок достал трубку, присел на краешек кровати и приложил трубку к спине Морошкина.
"Ты добрый, - услышал старичок. - Ты самый хороший. Когда я поправлюсь, я буду искать тебя. Я вырасту, чтобы искать тебя. Я буду искать тебя всегда".
- Да-с, - сказал старичок и внимательно посмотрел на Морошкина.
Потом он поднялся, подошёл к своему саквояжу, раскрыл его, и оттуда выскочил и бросился к Морошкину чёрный Гоблин. Такой мохнатый, как будто его вязали на спицах сто тысяч добрых бабушек.
