- Учиться!
- Трудно же учиться. Не успели пообедать и отдохнуть - и уже надо бежать на лекции.
- А кто за нас бегать будет? Ваша серая фея?
- Но есть другой выход. Хотите, я попрошу папу, и он переведет вас на легкую работу? В конторщики, скажем?
- Зачем мне это? Я в служащие не пойду!
- Смешной вы, право, Василь! Я вам добра желаю, а вы, как ежик, упрямитесь, иглы выпускаете.
- Пусть ваш Зюзя за легкую работу держится, а я не буду.
- Почему вы так сердиты на Зюзю? Безобидный, милый юноша…
- Юноша? Здоровый как бугай, а к бумажкам прилип. Смотреть противно!
- Отчего вы так нетерпимы к людям, Василь? Такой злюка - ужас!
- А если эти люди не той дорогой идут, так что же - хвалить их должно? Как же мы будем мир перестраивать с такими людьми? - уже сердился я.
- Кто вас просит мир перестраивать? Пусть остается таким, как есть!
- Кто просит?.. Вы, может, довольны старым миром? Может, вам царь нравится или батька Махно?
Я думал, что Анжелика либо увильнет от прямого ответа, либо станет отнекиваться. Но она сказала на редкость спокойно:
- Мой папа и при царе хорошо жил. Гриевз очень уважал папу. Сам говорил, что такого главного инженера поискать надо!
- А как рабочие жили?
- Не интересовалась… И вообще все это скучно… Посмотрите лучше, как быстро месяц поднялся!
Нежный свет месяца дробился на гладкой воде и пересекал ее от волнореза почти до самой косы, где уже замигал маяк. Вода в бухте под лучами месяца серебрилась и чуть дрожала.
- Такую освещенную месяцем полоску называют "дорожкой к счастью", - сказала Анжелика. - Года два назад я поверила было в эту легенду, взяла лодку и поехала по этой дорожке в открытое море. До косы добралась, а тут как сорвался норд-ост, море пришло в волнение, одной назад было никак не добраться! Я вытащила лодку на отмель, перевернула ее, водорослей подстелила и так, под лодкой, одна переночевала. То-то страху натерпелась!
- Ну как не стыдно: страх от ветра! Нашли чего бояться! - И, сказав это, я невольно провел рукой по лбу.
Лика уловила мое движение и быстро сказала:
- Да, я все хотела спросить, что это за шрам у вас на лбу?
- А-а, так, пустяки!
- Расскажите.
- Царапина от гранатного осколка.
- От гранатного. А кто это вас?
Пришлось рассказать, как довелось мне, ночуя в совхозе на берегу Днестра, под стогом обмолоченной соломы, встретить банду, идущую из Румынии.
- Ах, как все это страшно и увлекательно! - сказала Лика. - Только политики я не люблю. - И она скривила губы. - Это скучно. А вот то, что вы сейчас рассказали, очень интересно.
- А без политики мир не перестроишь.
- Опять вы за свое, Василь! Такой несносный… Давайте поедем домой, а то переругаемся окончательно.
Только когда мы подчалили к мостикам, я почувствовал, что устал. Ладони болели от весел. У самой калитки дома я хотел было скоренько попрощаться и уйти, но Анжелика, пряча руки за спину, сказала:
- И не думайте даже… Сегодня вы должны целый вечер провести со мною. Идемте к нам. Я вас познакомлю с папой.
Отец Анжелики сидел в большой столовой за обеденным столом и раскладывал перед собой карты. Он был так увлечен, что даже не обернулся в нашу сторону.
- Папочка! А у нас гость! - крикнула Анжелика и тронула его за плечо.
Отец ее обернулся. Он швырнул на стол колоду карт и поднялся нам навстречу. Высокий, костистый, он едва не достигал макушкой тяжелой люстры. Меня сразу поразили густые-прегустые, сросшиеся на переносице мохнатые брови Андрыхевича и его ястребиный нос, опущенный крючком вниз.
- С кем имею честь? - сказал он, подавая мне морщинистую руку.
- Василий Манджура, - представился я.
- Это наш новый сосед, папочка. Я тебе говорила, что у Агнии Трофимовны поселились новые квартиранты. Это один из них. Прошу любить и жаловать. Заядлый спорщик!
- Приятно встречать молодых людей, обуреваемых жаждой спора. Своей культурой Древняя Греция обязана высокоразвитому искусству споров. В них рождались многие живые и поныне истины. - И, предлагая мне: - Садитесь, Василий… - инженер показал на стул.
- Миронович! - подсказал я, усаживаясь. И сразу же придвинулся поближе к массивному столу.
- А знаешь, что у нас на ужин сегодня, дочка? Раки! Представь себе, целое ведро раков мне Кузьма привез из Алексеевки! Я уже Дашу за пивом послал.
- Папа - страстный ракоед, - пояснила Лика. - Он часто договаривается с проводниками поездов, и те ему из-под самого Екатеринослава раков привозят.
Инженер посмотрел на меня очень пристально и сказал:
- Ты развлекай гостя, Лика, а я пойду варить этих зверей, - и ушел на кухню.
- Сейчас папа будем священнодействовать! Он их как-то особенно варит: с тмином, с лавровым листом, с петрушкой. Для него варка раков - особое удовольствие. Даже когда мама дома, и то он ей не доверяет этот процесс. Мама еще гостит у дяди в Гуляй-Поле. Как уехала на пасху, так и не возвращалась… Хотите, я вам покажу мое гнездышко? - тараторила Лика.
Назвался груздем - полезай в кузов. Зашел в этот дом - надо подчиняться желаниям хозяйки.
Мы вошли с Ликой в маленькую комнатку с окнами, выходящими в сад. Комнатка сплошь завешена персидскими коврами. На одном из ковров повешена иконка богоматери, и перед ней, свисая на медном угольничке, теплится лампадка граненого красного стекла. "Ого, религиозная к тому же!" - подумал я.
Анжелика повернула выключатель и зажгла верхний свет. В комнате стало очень светло. Полосы света, вырвавшись из двух окон в сад, выхватили из темноты кусок клумбы и посыпанную песочком дорожку, окаймленную битой черепицей.
- И здесь вы беседуете с вашими феями? - спросил я, усмехаясь.
- Да. Здесь я поверяю свои душевные тайны моей доброй серой принцессе, изучаю гороскопы великих людей… Кстати, Василь, в каком вы месяце родились?
Не подозревая подвоха, я сказал спокойно:
- В апреле. А что?
- А, в апреле? Под знаком Барана?
- Какого барана?.. - протянул я, не скрывая досады.
- Нечего обижаться! Баран - знак нахождения Солнца. Садитесь вот сюда и слушайте. Я прочту сейчас вам все, что касается вашей личности.
Она пошелестела страницами книги и, отбрасывая рукой длинные каштановые волосы, прочла:
- "Знак Барана дает всяческие способности: легкость учения, неустанную жажду действия и смелость, граничащую часто с безумием. Тип этот всегда готов сражаться не на жизнь, а на смерть за дело, которому себя посвятил, даже в загробном мире и на службе у Вельзевула. Жаль только, что вследствие огромной импульсивности он поддается часто вещам, которым бы не следовало себя посвящать с такой энергией. Эта повышенная импульсивность и недостаток обдумывания делают его временами опрометчивым и толкают к бессмысленным действиям. Человек, рожденный в момент нахождения Солнца под знаком Барана, может проявлять наклонности к мученичеству, превращаясь в Баранчика Жертвенного…" Ну? - сказала Анжелика, переводя дыхание. - И это вы! Потрясающе, правда? Как на ладони показала вам самого себя. Ну, что вы скажете по этому поводу, а, Василь?
- Это все старорежимные суеверия…
- Ну почему суеверия, Василь? Как вам не стыдно! Послушайте, что дальше написано: "Баран дает наклонности к технике и промышленности. Он рождает людей для профессий, связанных с огнем и железом, развивает в людях организационные таланты и умение руководить своими близкими…" Скажите, разве это не про вас сказано и не про ваши идеалы?
- Под эти шаблонные пророчества можно всех людей подогнать, и будет правильно… И при чем здесь загробный мир?
- Да, но ведь не все люди родились в апреле. А еще смотрите, что здесь сказано: "Друзей следует искать среди лиц, рожденных между 24 июля 24 августа, под знаком Льва". А вы знаете, что я родилась 25 июля? Значит, самим провидением мы уготованы один для другого.
"А может, это она так хитро и тонко улещает меня на женитьбу? - подумал я с опаской. - Только этого еще не хватало! Связаться с такой мамзелью, с ее коврами и феями! Бр-р-р! Пропал тогда человек! - Меня даже передернуло при этой шальной мысли. - Отколоситься не успеешь, а уж завянешь навсегда!"
- Почему вы молчите, а, Василь? Да не глядите на меня так ужасно, я могу в обморок упасть.
- Это все чепуха!.. Суеверия… бред, - проговорил я уверенно. - Люди, у которых ничего больше в этой жизни не остается, выдумывают себе какой-то другой мир.
- Почему же бред? Ох, нетерпимый вы! К моему папе приходят инженеры на спиритические сеансы. Они крутят в темноте такой маленький столик и вызывают духов. Им уже явился дух Наполеона, и даже Навуходоносор с ними разговаривал!
- Знаем мы эти фокусы! - сказал я и от души рассмеялся. - У нас в Подолии, поблизости от моего города, однажды "калиновское" чудо стряслось. Теткам померещилось, что из ран жестяного изображения Христа на придорожном столбе кровь течет. Отсталые, темные люди, как на ярмарку, повалили к тому кресту. И что вы думаете? Приехала комиссия, проверила и выяснила, что все это попы нарочно подстроили, чтобы народ мутить, против Советской власти его настраивать и деньгу при этом зашибать!
- Экий вы Фома неверующий! - сказала она с раздражением. - Я не знаю ничего о вашем чуде, а вот голос Навуходоносора у нас все явственно слышали.
- Скажите, он случайно не передавал вам привета от дочки Рогаль-Пионтковской из Лондона? Как там, чарльстон в моде? - съязвил я.
В эту минуту на пороге "гнездышка" вырос Андрыхевич.
- Прошу! - сказал он и широко отбросил руку, давая нам дорогу.
Стол был накрыт. В тонких кувшинах, стоявших на скатерти с какими-то вензелями, пенилось темное пиво. Перед каждым прибором высились хрустальные бокалы на тоненьких ножках и лежали салфетки. Под боком у одного из кувшинов с пивом приютился маленький пузатый графинчик такого же красного граненого стекла, как и лампадка, что теплилась в комнате Лики. А посреди стола возвышалось полное блюдо пунцовых дымящихся раков с длинными, свисающими усами.
"Вот это раки, да! - подумал я, усаживаясь. - Не те коротышки, что ловили мы возле свечного завода. Такой как вцепится в икру - держись!"
- Пока эти звери остынут, предлагаю закусить осетриной! - сказал Андрыхевич, усаживаясь против меня.
Тут я заметил на другом блюде продолговатый пласт белой рыбины, залитый густым желтоватым соусом и обложенный дольками лимона.
Я пригвоздил рыбу вилкой и начал резать ножом. И вдруг заметил, что Андрыхевич с дочерью переглянулись. Видно, я сделал что-то непотребное. Анжелика быстренько приложила к губам палец, давая знать отцу, чтобы он мне ничего не говорил. Инженер лишь молча ухмыльнулся и бровями шевельнул. Разыгравшийся было после катанья на лодке аппетит сразу увял. Я силился догадаться, какую именно допустил оплошность, и не мог.
- Водочки под осетрину, а, молодой человек? - предложил инженер, приподымая пузатенький графинчик с притертой пробкой.
- Спасибо! Водки не пью, - сказал я глухо и, чуя недоброе, отложил на скатерть вилку.
- Хвалю! - сказал Андрыхевич. - Водку с молодых лет пить вредно, ибо она яд! - И тут же, шевеля мохнатыми бровями, налил себе полную рюмку этого "яда" и проглотил ее одним махом.
Отдышавшись, инженер заметил мои колебания и посоветовал:
- Раков, молодой человек, берут руками. Бросьте нож и вилку и работайте смело, не стесняясь.
Эх, была не была! Я протянул руку и взял с блюда самого большого рака, но не успел положить его к себе на тарелку, как откуда ни возьмись появилась служанка Даша в кружевной наколочке и сменила мою тарелку на чистую. "Интересно, она в профсоюзе "Нарпит" состоит или они эксплуатируют ее тайно, без трудового договора?" - подумал я.
И вот огромный рак лежит передо мной, но как его полагается есть в "приличном обществе", я не знаю. То ли дело было лакомиться раками на лугу у свечного завода! Выхватишь, бывало, такого рака двумя прутиками из кипящего казанка и давай его ломать тут же, у костра, швыряя в огонь красную шелуху.
Андрыхевич ел с какой-то торжественностью, словно он действительно священнодействовал, как сказала Лика. Сразу было видно, что еда занимала далеко не последнее место в жизни этого барина.
- Раки - моя слабость! - сказал Андрыхевич, разгрызая клешню. - А в соединении с настоящим бархатным пивом они дают прекрасную вкусовую гамму, - и налил мне в бокал черного, как деготь, пива. - На какую же тему вы спорите с молодым человеком, дочка? - спросил он.
- Василь собирается мир перестроить, а я его отговариваю.
- Да что ты говоришь! Это интересно. Кто был ничем, тот станет всем? Из грязи да в князи? Так следует понимать означенную перестройку? - И Андрыхевич, прищурившись, глянул на меня.
- Да! - сказал я, отодвигая в сторону шейку рака и стараясь быть спокойным. - Ну, а вам хотелось бы, чтобы все было по-прежнему: сотня капиталистов наживается на труде миллионов… так, что ли?
- У того, кто стал всем, способностей не хватит и знаний кот наплакал.
- Напрасное беспокойство. Научимся. Будем бороться и учиться.
- Однако способности человеку от бога даются. Они врожденные и переходят из поколения в поколение! - уже сердился инженер.
- А вы думаете, у рабочего класса нет способностей?
Лика засмеялась и сказала:
- Я говорила тебе, папочка, - спорщик отчаянный. Чувство противоречия развито у нашего гостя удивительно сильно.
- Погоди, дочка! Это даже интересно. Итак, вы, сударь, спросили меня: есть ли способности у рабочего класса? Вне всякого сомнения! Не будь у русских мастеровых способностей, я бы избрал себе другую профессию. Ибо каков смысл работать инженером, когда нет способных исполнителей твоих замыслов! Но, понимаете, для того чтобы в рабочем классе развивались оригинальные, самобытные таланты, ему нужна техническая интеллигенция! А где вы ее возьмете?
- Как - где? А сам рабочий класс? Класс, который революцию сделал?
- Бросьте-ка, юноша, эти сказочки! - сказал Андрыхевич с заметным раздражением. - Самое легкое - разрушить одним махом все то, что до вас создали поколения. А вот попробуйте-ка все это из развалин поднять, выстроить наново. Откуда вы возьмете образованных людей, которые смогут практически осуществить эти фантастические планы переустройства Таганрогского уезда и целого мира? Да еще когда все страны против вас!
- Строим и будем строить сами! Не побоимся! С таким руководителем, как наша партия, рабочему классу никакие трудности не страшны, - сказал я, воодушевляясь и запальчиво глядя на Андрыхевича.
- Сами? "Раз-два - взяли! Эх, зеленая, сама пойдет!" Да?
- Ничего, ничего, и без "Дубинушки" как-нибудь справимся, - чувствуя большую правду на своей стороне, ответил я инженеру. - И худо тогда придется тем, кто сегодня идет не с нами.
- На кого вы намекаете, молодой человек? - спросил Андрыхевич и зло посмотрел на меня.
- А чего мне намекать? Вы разве не знаете сами, что человек, идущий против всего народа, против его воли, рано или поздно будет выведен на чистую воду, разоблачен и вышвырнут за борт? Вы что думаете: рабочий класс потерпит, чтобы над ним издевались, не верили в его силы, а в то же самое время ели его хлеб? Нам приживальщиков не нужно. Нам нужны друзья. Вы вот сейчас подсмеиваетесь над тем, что мы делаем. А как всякие старорежимные интеллигенты вели себя, когда иностранцы убежали за границу? Думали, верно, все развалится? А сейчас поглядите - без этих заморских буржуев завод наш больше выпускает жаток, чем до войны. Разве это не факт? Факт! А сколько таких заводов в нашей стране! И сколько их будет еще построено со временем!
- Поживем - увидим… - буркнул многозначительно инженер.
И очень много недоверия, скрытой злобы, раздражения услышал я в этих сдержанных его словах.
РОЛИКИ
На всю жизнь запомнился мне этот разговор за широким столом, освещенным мягким светом свисающей с потолка тяжелой люстры. Как сегодня, я вижу перед собой пренебрежительный взгляд инженера Андрыхевича, прищур его раскосых глаз, слышу снисходительно-иронический его голос. Это не был снисходительный тон человека, старшего годами, более опытного, знающего во много раз больше своего собеседника. Будь это так - я, быть может, ушел бы с иным чувством, чем то, которое я унес, покидая поздно вечером их дом, заросший плющом и пахучими розами. Нет, совсем другое крылось в его пренебрежении ко мне! Со мной разговаривал БАРИН, человек из того старого, отживающего мира, о котором так много говорил нам директор фабзавуча Полевой. Инженер издевался тихо, про себя, и над моей запальчивостью, и над моей искренней верой в будущее. Он не разбрасывал слов на ветер, а выпускал их с тайным умыслом, скупо, обдуманно. Он не выкладывал все карты на стол, чтобы я не мог сказать ему прямо в глаза: "Эх ты, контра и прислужник всяких эксплуататоров гриевзов, давших тягу за границу! Уезжай и ты к ним побыстрее с этой земли, из страны, в людей которой ты не веришь!"
Нет, он разговаривал очень хитро и подчас, желая выведать, что я думаю, как бы совета у меня спрашивал. У меня-то! У фабзавучника, и месяца не проработавшего на заводе… старый, седой главный инженер.
Уже когда я покидал столовую, где багровели на блюде недоеденные раки, инженер, продолжая на ходу наш разговор, спросил меня:
- Где же, интересно, вы будете строить эти новые заводы?
- Всюду, где надо! - ответил я ему дерзко, вспоминая слова, оброненные некогда в беседе со мной секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии большевиков Украины.
- Эх, молодой человек, горячи вы больно, погляжу я на вас! Заводы собираетесь строить, а рыбу ножом есть не отучились. С маленького начинать нужно. С малюсенького.
Долго ворочался я в ту ночь на колючем жестком матраце, положенном у распахнутого окна. Ворочался под храп заснувших давно, еще до моего прихода, хлопцев, вспоминал обидные намеки костлявого инженера и особенно этот его укол насчет ножа, которым я разделал осетрину.
Как все было просто, хорошо и радушно у Луки Турунды, в его домике на самом берегу моря! И сам Лука, и его отец, и Катерина - такие искренне гостеприимные, настоящие люди!
Я заснул с теплым чувством благодарности к семье Турунды и окончательно возненавидел соседей в доме с плющом, сознавая отлично, что у них там гнездится то самое старое, прошлое, хватающее нас за ноги, против которого предостерегали меня не раз Полевой и Никита Коломеец.
А потом мне приснилась какая-то чертовщина…
Будто я во фраке с фалдами, как у того тапера, танцую чарльстон. Без устали танцую, дрыгаю руками и ногами, словно тот нищий, пораженный пляской святого Витта, что стоял у нас в городе под кафедральным костелом и всегда выманивал деньги. Танцую и сам смотрю на себя в зеркало. И вижу, как лицо мое меняется. Оно становится морщинистым и злым и постепенно обрастает седой бородой и густыми бровями. А я все танцую, танцую и делаюсь худым, как палка. Здоровенные пунцовые раки ползут ко мне отовсюду по грязному паркету и шипят на меня, раскрывая клешни: "Хам! Хам! Чумазый хам! Куда ты залез? Из грязи да в князи? Вон отсюда!" И вот тут, около колонны, возникают совсем еще молодые Бобырь и Петрусь. Они перешептываются и смотрят на меня с презрением. И я слышу шепот Бобыря: "Ты видишь, Петро? Вот он! Протанцевал всю свою жизнь - и ничему не научился!"