* * *
Хозяйка ехать в город на "сумасшедшей" Ласточке отказалась. Её увезли на другой лошади.
А на Ласточке Григорий в тот же вечер повёз хозяина на фабрику. Рыжов ехал не один. Рядом с ним сидел в коляске казачий офицер. Его сотня скакала сзади на почтительном расстоянии.
Офицер говорил без умолку. Григорий не пропустил мимо ушей ни одного его слова.
А тот хвастался:
- Я, ваше степенство, с этими бунтовщиками в два счёта справлюсь, не впервой. Мои казаки - орлы! В нынешнем году, изволите знать, по всей губернии мужики бунтуют. Сколько усадеб пожгли! А не дале как вчера в соседней волости у фабриканта Птицына бой был.
- Что-о?! - испуганно переспросил Рыжов.
- Форменный бой! - расхохотался офицер. - Забастовали рабочие. Хозяин меня с сотней вызвал: усмирите! А те не сдаются! Забаррикадировались на фабрике! Пришлось штурмом фабрику брать! Да-с, штурмом! И что бы вы думали! Ружьишек-то у голодранцев нет: защищаться нечем. Так они, прежде чем сдаться, вдребезги фабрику разнесли!.. Ну, уж и было им! Ни один не ушёл! И вашим то же будет!
- Гм… знаете ли, это… не очень меня устраивает… - пробормотал Рыжов и угрюмо замолчал.
- А что? Неужто бунтовщикам уступите? - полюбопытствовал офицер.
Рыжов не ответил. Он мучительно прикидывал в уме, - как быть?.. Конечно, бунтовщиков постреляют, засадят в тюрьмы, выпорют… Ведь восстания в конце концов везде подавляются… Но усадьбы-то уже сгорели!.. Но Птицыну-то придётся фабрику заново оборудовать!..
А офицер всё продолжал хвастаться и убеждать Рыжова не уступать забастовщикам.
Подкатили к фабрике. Её дубовые ворота оказались на запоре. На вышке похаживал дежурный патруль - двое старых рабочих. Офицер, придерживая саблю, выскочил из коляски. За ним вышел и Рыжов. Григорий отъехал чуть в сторонку.
Офицер приказал сдаваться. За воротами раздался сдержанный гул и стих. Старики спокойно глядели с вышки.
- Хотите быть взятыми штурмом? - зло и весело крикнул офицер.
- Берите штурмом! - загудела толпа за воротами. - Терять нам нечего!.. Мы будем отстреливаться!..
Сзади с цокотом подоспела казачья сотня.
Рыжов схватил офицера за локоть.
- Ваше благородие, - зашептал он ему на ухо, - донесли мне верные люди: есть у них оружие, а патронов нет! Вы действуйте быстрее, чтоб не успели попортить станки! - И уж полным голосом Рыжов злорадно крикнул толпе - Стреляйте, голубчики, стреляйте!
В ответ из-за ворот грянул ружейный залп.
Ласточка взвилась на дыбы, Григорий едва удержал её. Рыжов так и застыл с разинутым ртом.
- Приготовьтесь ломать ворота! - скомандовал офицер казакам. Те стали соскакивать с коней.
- Стой! Погодите! Погодите! - в ужасе заорал Рыжов. Он кинулся к воротам и прикрыл их широко расставленными руками. Он уже как бы увидел метнувшуюся к станкам беспощадную в своём гневе толпу… Есть у них патроны!.. Пока одни будут отстреливаться, другие успеют всё разнести!.. - Погодите! - исступлённо кричал Рыжов. - Не сметь! Не дам своего портить!..
Казаки были отосланы. Они ускакали вместе со своим разозлённым офицером. Рыжов согласился на уступки. Рабочие победили!
Когда Григорий вбежал в свою комнатушку, его встретила заплаканная жена.
- Тише!.. Без памяти он… Горит весь…
Гришутка метался на койке и еле внятно бормотал:
- Не выходило… а тут вышло…
Григорий осторожно взял его на руки.
- Сынушка!.. Сыночек!.. - шептал он, прижимая мальчика к груди. Гришутка понемногу утих.
Утром он пришёл в себя и открыл глаза. Мать сидела рядом и шила. Отца в комнате не было. Гришутка долго не мог сообразить, что с ним. Сознание возвращалось медленно.
И постепенно Гришутка вспомнил всё.
- Мама! - позвал он тихо.
Мать вскрикнула от неожиданности да так и бросилась к нему.
- Очнулся! Дитятко! - всхлипывала она, обнимая сынишку.
- Мама!.. Где папка! Не в тюрьме?
- Господь с тобой, что ты, - испуганно прошептала мать.
- А где же он?
- Да повёз хозяина на фабрику.
Гришутка с облегчением вздохнул и сладко потянулся.
- Я спать хочу, - пробормотал он в полузабытьи.
- Ну и спи! Спи, поправляйся, родненький!
Мать бережно укутала его одеялом, и он заснул спокойным, здоровым сном.
Киросенька
В этот вечер сначала всё шло, как всегда. Когда часы пробили восемь, мама велела Вове и Лёле идти в детскую и ложиться спать. И, как всегда, шестилетний Вова и пятилетняя Лёля недовольно протянули:
- Ну-у, мама!.. Ну, ещё хоть десять минуток!..
- Нет-нет! - строго сказала мама. - Спать, без всяких разговоров, - поняли?
И дальше всё пошло совсем не как всегда.
Обычно в таких случаях папины и мамины гости присоединялись к просьбе детей, - они все были молодые и весёлые, как и сами хозяева, и очень любили возиться с Вовой и Лёлей. Но на этот раз все как будто только и ждали, когда дети уйдут.
Дядя Саша, мамин младший брат, сказал сердито:
- Ну? Что за нытьё? Марш спать!
И даже дедушка укоризненно покачал головой.
Пришлось подчиниться… Лёля не заметила, что сегодня вечер какой-то особенный, но наблюдательный Вова насторожился. И, когда мама через несколько минут вошла в детскую, Лёля крепко спала, а Вова закрыл глаза и притворился спящим. Мама прислушалась к дыханию детей, поцеловала их и вышла.
- Заснули! - сказала мама, прикрывая за собой дверь.
Дедушкина комната была рядом с детской. А слух у Вовы был хороший. Он затаил дыхание и стал прислушиваться: что-то вполголоса рассказывал дедушка. Потом раздался звонкий голос дяди Саши:
- Дедушка, как же вам удалось достать "Правду"? Она же конфискована?
- Не имей сто рублей, а имей сто друзей, - засмеялся дедушка. - А что её конфисковали, понятно. Вот слушайте, я прочту статью. Узнаю по стилю, - автор, конечно, Ленин.
- Читайте, читайте! - нетерпеливо воскликнули несколько человек, и все притихли.
Дедушка стал читать.
Но ни из разговоров, ни из того, что читал дедушка, Вова ничего не мог понять. Всё какие-то слова незнакомые. Что-то сделали с правдой… "стачки"… "монархия"… "пролетариат"… И не запомнить, чтобы потом спросить у дедушки!
Под негромкий голос дедушки Вова сладко заснул. Но спал он, должно быть, недолго. Сквозь сон послышалось, как мама взяла на пианино несколько негромких аккордов и все вполголоса запели.
Песня была незнакомая, но было в ней что-то тревожное, и она постепенно разгоняла сон мальчика. Когда песня замерла, запел дядя Саша. Голос у него был молодой и чистый, и пел он с таким вызывающим задором, что Вова окончательно проснулся. Припев песенки подхватывали все. Песенка была довольно длинная, но первый куплет дядя Саша пропел несколько раз, и Вова, пока снова не заснул, всё повторял его про себя.
На другой день, когда папа с мамой ушли на работу, Вова спросил у дедушки:
- Дедушка! Что это такое - "нагайка"?
Дедушка внимательно посмотрел на мальчика.
- Это то же, что плётка, - объяснил он, - только плётка без ручки, а нагайка с короткой деревянной ручкой, чтобы сильнее била. А ты откуда знаешь это слово?
Вова лукаво улыбнулся и, стараясь подражать задору дяди Саши, запел:
Как у нас на троне
Чучело в короне!
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!
А в стране хозяйка -
Плётка да нагайка!
Ай да царь, ай да царь,
Православный государь!
Дедушка широко раскрыл глаза.
- Ах ты, пострелёнок!.. Да как же ты…
- Дедушка! А разве царь чучело? - не дала ему договорить Лёля.
- А как это - нагайка хозяйка? - перебил Вова.
И посыпались вопросы…
Дедушка на минутку растерялся. Потом решительно тряхнул головой и тихонько сказал:
- Ладно, я всё объясню, только это наш с вами секрет!
При слове "секрет" Вова и Лёля так и замерли. Это очень интересно - секрет!
- Так вот, - начал дедушка, - эта песенка из одной сказки… сказки о некоторой стране, где правил глупый и злой царь.
- Разве цари бывают глупые? - удивилась девочка.
- А вспомни-ка сказку о Золотом петушке, - сказал дедушка. - По-твоему, царь Додон был умный? А царь Салтан?
- Вовсе глупые! Лёля, не перебивай! - рассердился Вова. - Дедушка, рассказывай дальше!
- И вот этот глупый царь совсем не умел править страной. Он любил только богачей, а народ в той стране из последних сил работал на царя и на богачей, а сам жил впроголодь. Вот в народе и сложили о царе такую песенку…
- А нагайка зачем? - перебил Вова.
- Народ много раз пробовал восстать против царя и богачей. Тогда царь посылал своих полицейских, и они били народ плётками и нагайками… - Дедушка замолчал.
- А потом что? А как кончится сказка? Ну, дедушка же, рассказывай! - тормошил Вова старика.
- А потом терпение у народа лопнуло, свергли царя и стали свободными и счастливыми…
- Что значит "свергли"? - спросила Лёля.
- Прогнали его с трона и выгнали вон из страны, - сказал дедушка, потом наклонился к ребятам и прошептал - Только помните: рассказывать эту сказку и петь эту песенку в саду и на улице и вообще при чужих нельзя. А то вдруг услышит городовой и подумает ещё, что это вы про нашего царя… И скажет: "А! Вот чему этих детей дома учат!" И посадит папу с мамой в тюрьму.
- Мы не будем! - испуганно шепнула Лёля.
- Дедушка, а наш царь хороший? - спросил Вова.
- Я с ним не знаком, - неопределённо ответил дедушка и закрыл глаза. - Ну, я устал; идите в детскую, а я подремлю. - И он откинулся на спинку кресла.
Дедушка почти всё время сидел. Его плохо слушались ноги, и он передвигался по комнате в кресле.
Дети выбежали в детскую.
- Давай в это играть! - предложил Вова. - Ты будешь царём, а я буду тебя свергать!
Вова был заводилой во всех играх и проказах, и сестрёнка всегда радостно и охотно слушалась его команды. Но на этот раз она решительно замотала головой:
- Не буду я царём! Он гадкий! Сам будь, если хочешь!
Вова на минутку опешил, но сразу нашёл выход:
- Знаешь, мы с тобой оба будем народ, а царя мы сейчас сделаем!
Когда мама пришла домой, детям от неё сильно досталось. На всех подушках пришлось менять наволочки, а по комнате летали пушинки… Но своего "секрета" дети не выдали даже маме.
* * *
Вечером, когда Вова и Лёля уже крепко спали, дедушка рассказал сыну и невестке об утреннем разговоре. Тут же сидел и Саша. Нина Дмитриевна очень разволновалась.
- Видите, как мы должны быть осторожны! Вова и не то может услышать! Дедушка, ну зачем эта сказка?! Вы бы как-нибудь иначе объяснили им!
- А я всегда говорю, что ты, Нина, неправа, - горячо заговорил Саша. - Нечего скрывать от детей! Мы, может быть, накануне огромных событий. Ты же сама знаешь, что революционное движение нарастает с каждым днём! И дети должны быть ко всему подготовлены!
- Нет-нет! Ни за что! - воскликнула Нина Дмитриевна. - Я хочу, чтобы детство их было безоблачно и радостно! А то вы, дедушка, чего доброго, ещё расскажете им свою биографию! Тюрьмы… ссылки… и о том, отчего у вас ноги не ходят… Умоляю вас, - дети ничего этого не должны знать, пока не вырастут большие!
Лицо её покрылось красными пятнами, и Юрий Ильич с тревогой посмотрел на жену. У неё было больное сердце, и он старался ничем не волновать её.
- А я бы им всю правду рассказал, - упрямо повторил Саша, - пусть знают! Если бы от тебя, Нина, не скрывали всё в детстве, то девятьсот пятый год не вывел бы твоего сердца из строя!
Юрий Ильич за спиной жены делал Саше знаки молчать. Саша сердито фыркнул и отошёл к окну.
- Нина, успокойся, - ласково сказал дедушка. - Ничего до поры до времени я детям не расскажу! - Он любил свою невестку, знал, что её родители погибли в ссылке. - Понимаешь, Нина, - продолжал он, улыбнувшись, - признаюсь тебе: я растерялся! Сколько в моей жизни было допросов, столкновений с полицией, и я никогда так не терялся! Всегда сразу соображал, как ответить. А тут - вот поди ж ты! - перед маленьким внучонком в первый момент растерялся! И ничего другого придумать не успел…
- Ну, ничего, - улыбнулась Нина Дмитриевна, - теперь будем осторожнее. А Саша горячится по молодости.
Она развернула газету и стала её просматривать.
- Вот попалось мне на глаза объявление, - снова заговорила она. - "Слушательница Высших женских курсов ищет занятий с детьми". А что, если нам попробовать пригласить её? Дедушке становится уже трудно справляться с озорниками. А им пора учиться. И она, может быть, и отвлекла бы их…
- Только, Нина, ты учти, что на этих Бестужевских курсах настроение курсисток очень революционное, - сказал дедушка.
- А я попрошу её с детьми молчать об этом!
- Не всякий сумеет молчать! - проворчал Саша.
- Попытка не пытка. Попробуем, - сказал Юрий Ильич.
Так в этой семье появилась Екатерина Осиповна Доценко. Черноглазая, белозубая, с хорошей, открытой улыбкой, она сразу понравилась всем: и большим и маленьким.
- Украинка? - спросил дедушка.
- Украинка, из Полтавы. Курсистка второго курса. Историчка, - охотно рассказала она о себе.
* * *
С первых же дней дети почувствовали, что учиться - дело необыкновенно интересное, занимательное и весёлое. Екатерина Осиповна учила их играя. Читать научились они быстро. А потом стали разыгрывать в лицах басни Крылова. Если не хватало действующих лиц, то давали роль и дедушке. А если родители были дома, папа доставал коробку с красками и гримировал всех. А мама садилась за пианино. В этой дружной и весёлой семье стало ещё веселее.
- Ваши дети непременно будут артистами, - смеялась Екатерина Осиповна. - Смотрите, как они умеют войти в роль!
Как-то раз, вбежав в столовую, дети радостно сообщили:
- А вот и Киросенька пришла!
- Дети, как вам не стыдно! - возмутилась мама. - Такие большие, а косноязычные! Извольте сказать как следует: Екатерина Осиповна. Ну?
Учительница из-за маминой спины лукаво подмигнула детям и утвердительно кивнула головой.
- Киросенька! - озорно крикнули они.
- Дети, да вы что… - начала было мама, но девушка весело рассмеялась.
- Нина Дмитриевна, пусть. У меня такое длинное имя и отчество! Они его сократили, и так ласково: "Киросенька!"
- Киросенька! Киросенька! - закричали Вова и Лёля, прыгая вокруг учительницы.
Тут и мама засмеялась. А дедушка сказал:
- Если вам это имя нравится, мы все будем вас так называть.
- Мне очень нравится! - уверяла девушка.
Так она и стала в этой семье "Киросенькой".
- Эх, хороша дивчина! - говорил дедушка. - Эта в жизни много сделает.
Не только Киросенька понравилась всей семье, но и ей эта семья очень нравилась. С детьми она возилась весело и с удовольствием, охотно беседовала с их родителями, но больше всего её интересовал и привлекал дедушка. И наблюдательный Вова уже замечал: дружба между Киросенькой и дедушкой всё растёт.
Однажды после занятий с детьми, когда Вова и Лёля убежали играть в детскую, Киросенька спросила:
- Дедушка! А где вы ноги свои потеряли?
Дедушка ответил не сразу. Он внимательно посмотрел в глаза Киросеньки, потом совсем тихо сказал:
- Много лет работал в гнилых болотах. - И, помолчав, прибавил - В Туруханском крае…
- А-а… - протянула Киросенька, как будто узнала что-то очень важное. - Я о чём-то таком и догадывалась, дедушка, - прошептала она.
- Ну, и я сразу догадался, что это за Киросенька такая! - с ласковой улыбкой сказал дедушка.
После этого Киросенька часто засиживалась в комнате дедушки, и они вели долгие беседы. Вообще она скоро стала в этом доме своим человеком.
* * *
А время быстро бежало и бежало. Вместе встретили 1914 год. Лето вся семья провела в городе. На дачу не хватало денег. И Киросенька тоже не уехала на каникулы в свой Полтаву.
Среди лета началась война с Германией. И сразу как-то всё изменилось. Стали серьёзнее лица взрослых, горячее беседы и споры с друзьями в дедушкиной комнате. Киросенька тоже как-то повзрослела, часто приходила чем-то озабоченная.
Вова и Лёля вместе с дедушкой и мамой страшно волновались: вдруг папу заберут в солдаты! И все были несказанно рады, - папа остался дома! Он был очень близорук, и в армию его не взяли. Зато сразу забрали дядю Сашу. Он приходил проститься. Неузнаваемый - в солдатской шинели, наголо остриженный.
Мама и Лёля плакали. Дедушка и папа о чём-то долго беседовали с дядей Сашей. Вову они отослали, и мальчик бродил из угла в угол. Ему очень хотелось знать, о чём говорили в дедушкиной комнате, но был слышен только молодой и сильный голос дяди Саши:
- Конечно, война неизбежно приблизит… И долго война продлиться не сможет!
* * *
Дядя Саша ошибся: война шла долго-долго… Она шла уже третий год. Вове исполнилось одиннадцать, а Лёле десять лет, война всё продолжалась.
Жизнь становилась с каждым днём труднее. На фронте Россия терпела поражение за поражением, в стране начиналась полная разруха. Как жить?! А тут ещё на семью свалилась беда - Нина Дмитриевна тяжело заболела.
Когда она поправилась, отец и дедущка строго внушали детям:
- Маму тревожить нельзя. Не шумите, не волнуйте её ничем, у неё больное сердце.
И дети притихли… Над этим - когда-то весёлым и шумным - домом словно туча нависла… Получили письмо от дяди Саши: он был тяжело ранен и лечился где-то очень далеко… Почти все друзья были на фронте. Письма от них приходили редко. Может быть, кто-нибудь из них уже погиб…
Все напряжённо ждали чего-то… Лёля стада совсем тихонькая, а Вова думал, думал и всё старался в чём-то разобраться.
Как-то он услышал, как дедушка, словно разговаривая сам с собой, несколько раз тихо повторил: "Ох, только бы мне дожить!.. Дожить бы только!.."
"До чего дожить?" - подумал Вова, но спросить у дедушки не решался. Ведь не с ним говорил дедушка. И вообще ни с кем. Сам с собой. Вова почувствовал: спросить нельзя…