- Отведите подозреваемую в ее номер. Я уже распорядился, чтобы этой ночью у каждого номера стоял охранник. Ни одного убийства здесь больше не совершится.
- Тренеры команд предлагают, чтобы всех отвезли в Сторуман… - нерешительно сказал Йохансен.
- С чего вдруг? Этим господам захотелось экскурсий?
- Нет, именно там будут проходить соревнования…
- Понимаю, понимаю… Да, конечно, там будет легче обеспечить их безопасность.
- Вот и я говорю: не такая уж глупая идея, - облегченно кивнув, сказал Йохансен.
- Мы над этим подумаем. Я приму решение, когда еще раз всех допрошу. На данный момент никому не разрешается покинуть Норвегию. Я хочу, чтобы все свидетели были под рукой. Хотя, может быть, Бьорн, ты уже вытряс из них что-нибудь стоящее?
Анжела вздрогнула, увидев, что Бьорн полез в карман. Он вынул оттуда три приглашения Золотой бабочки и протянул старшему комиссару:
- Ну уж не знаю, стоящее или нет…
Крагсет с жадностью схватил добычу. Вертя буклеты маленькими пальчиками, он бормотал:
- Золотая бабочка… Так-так… Бабочка. Золотая. Приглашения. Это приглашения… Эти девушки отправились на свидание… Так, теперь понятно…
- А это что? Снимки с видеокадров? - спросил Бьорн, указывая на фотографии, лежавшие на столе. Он надеялся, что Крагсет позволит ему на них взглянуть.
- Да.
- Есть что-нибудь интересное?
- Поучительное.
Бьорн указал на заметки и разноцветные стрелки на плане отеля и спросил:
- Стало быть, Йохансен восстановил для тебя хронологию событий?
- Да, это оказалось не так уж трудно… учитывая отметки на магнитных картах, фотографии и свидетельские показания… Так. Значит, вот что я об этом думаю, Бьорн. Жертва первой вышла из своего номера, но мы не знаем, в какое время она вошла в сауну. Где она была? С кем? Почему? Загадка… Если только…
Он подтолкнул снимки по направлению к Бьорну и продолжал:
- Как я уже говорил, мы не знаем, в котором часу жертва вошла в сауну. Мы спутали ее с юной француженкой, Жозеттой. Вполне понятная ошибка, ведь все костюмы похожи… Но итальянка на двенадцать сантиметров выше - я велел измерить длину огнетушителя, укрепленного на стене, вот, видите?.. Адриана заслонила бы его целиком… На фотографии Жозетта. Судя по всему, она зашла в сауну и сразу вышла - вероятно, испугалась. Вы также обманулись по поводу ее пребывания в ресторане. На пленке не видно лица… Что же касается вашей протеже, фотографа, которая на тот момент уже была в сауне, я не знаю, говорила ли она вам, что она там делала вдвоем со своей крестницей… либо в компании шофера, Имира. Тот факт, что она провела с ним ночь у себя в номере, не исключает того, что они вместе вышли из ее номера в два часа тридцать пять минут. Серьезный прокол с установлением времени смерти… Но как бы то ни было…
Наслаждаясь произведенным эффектом, Крагсет переводил глаза с лица одного изумленного коллеги на лицо другого.
- Если вы внимательно вглядитесь в этот снимок, то увидите на нем жертву…
Это был снимок с кадра, на котором значилось время: 2.40. Дело происходило в маленьком салоне, где в витрине стоял кубок. Видя, что попытки Бьорна что-либо разглядеть тщетны, Крагсет протянул ему большую лупу.
- Витрина… - подсказал он.
Наконец Бьорн смог разглядеть что-то еще помимо золотых отблесков на стекле. Да, перед его глазами был смутный силуэт мажоретки.
- Значит, вот где это произошло, - пробормотал Бьорн. - Вот где он назначил ей встречу…
- Ну да, старина Бьорн, теперь ты пришел к тому же выводу, что и я. Убийство произошло в салоне, перед витриной с кубком. После этого убийца перенес тело жертвы в сауну, чтобы еще несколькими ударами размозжить ей голову… Так, с этим разобрались. Насчет прошлой ночи пока не могу ничего сказать - я еще не видел пленку.
Крагсет замолчал. Его мясистые губы слегка причмокивали, будто он смаковал хорошее вино. Йохансен был в восторге, ему хотелось аплодировать. Бьорн по-прежнему разглядывал фотографию, исподлобья поглядывая на этого мини-тролля, старшего комиссара, который погрузился в изучение посланий от Золотой бабочки. Лицо Крагсета было неподвижным, лишь глаза бегали за стеклами очков. Наконец он сложил бумаги и сунул их в папку.
- Это никакие не бабочки. Это руны! - объявил старший комиссар.
По застывшему лицу Бьорна Анжела поняла, что маленький человечек раскрыл некий ключевой момент в расследовании.
- Теоретически, - продолжал тот, - древний нордический алфавит включал в себя двадцать четыре руны. Вот эти две действительно похожи на бабочек. Если память мне не изменяет, одна из них символизирует человека, а другая - день, дневной свет…
Бьорн кивнул с невольным уважением.
- Ну что ж, я вижу, расследование в надежных руках, - сказал он. - Стало быть, я могу… возвращаться домой.
Крагсет обогнул стол и прислонился к нему спиной.
- Можешь, - сказал он.
Бьорн решил не затягивать прощание. Он слегка прищелкнул языком и вышел, не глядя на Анжелу.
- Пьяница, - сквозь зубы произнес Крагсет.
И указал подбородком на француженку своему коллеге. Йохансен хотел было схватить ее за руку, но удержался и лишь вежливо попросил следовать за ним. Перед тем как выйти, Анжела обернулась к гному у стола и слегка приподняла фотоаппарат:
- Фото?..
Захваченный врасплох, Крагсет выпрямился и на шаг отступил от стола - теперь он лишь опирался рукой на столешницу. Анжела присела на корточки. Она сделала три недодержанных снимка. В этом безликом кабинете, стены которого были увешаны планами и схемами, маленькая коренастая фигурка инспектора совершенно затерялась - лишь сверкали серебряные очки на носу. Это будет самое яркое пятно на фотографии…
- Спасибо, комиссар.
Когда Анжела и Йохансен выходили, Крагсет по-прежнему стоял у стола, замерев в той же позе и слегка порозовев от смущения.
Они нагнали Бьорна уже в холле.
- Ну что, Йохансен, теперь вся ответственность ложится на тебя, - сказал тот. - Ничего, ты справишься.
Йохансен остановился и нажал кнопку рации, нерешительно глядя на Бьорна:
- Шеф, а ты это знал?.. Про руны…
Рация затрещала, и на инспектора обрушился град вопросов со всех концов отеля.
- Давай распоряжайся. - Бьорн хмыкнул. - Не беспокойся обо мне.
Йохансен в нерешительности отпустил кнопку. Плечи Бьорна поникли. После этих двух ужасных дней Йохансен не мог не восхищаться профессиональными навыками комиссара. Алкоголь их не притупил. Йохансен чувствовал, что отстранение Бьорна от работы скажется на расследовании не лучшим образом. Крагсет, несмотря на весь свой опыт и успешную деятельность, мог утонуть в водовороте этих многочисленных убийств. Однако разум инспектора, а также его неуклонная привычка следовать правилам и соблюдать субординацию требовали от него держаться от Бьорна на расстоянии. Итак, он снова нажал на кнопку рации и принялся отдавать распоряжения.
Бьорн положил одну руку ему на плечо, а другой взял за руку Анжелу:
- Я о ней позабочусь.
Глава 18
Некогда населенная всевластными торговцами, которые диктовали свои правила всему миру, ныне эта область замкнулась в себе. Здешние люди жили мирно, в условиях относительной протекционистской автаркии. Нефтяные танкеры, бороздившие Северное море, не имели ничего общего с древними драккарами. Вдоль берегов горели огромные нефтяные факелы, озарявшие морскую гладь. Эти далекие огни, равнодушные к штормам, успокаивали викинговскую душу современного жителя. Однако дома на побережье по-прежнему были деревянными. Нередки были случаи, когда пламя пожирало один или два из них. Из поколения в поколение передавались воспоминания об охваченном пламенем Бергене. Но каждый раз на пепелище старых домов возводились новые постройки - гордыня людей средневековой Ганзы по-прежнему была жива.
Предки близнецов владели половиной одной из улиц этого города-лабиринта, горделиво возвышавшегося над побережьем. На протяжении веков следующие поколения перебирались все ближе к югу, много раз начиная все с нуля. Наконец семья обосновалась на краю огромной портовой зоны Осло - как можно дальше от запахов рыбы. Дом был построен в точности по образцу тех, что строились в Бергене: в той его части, что была обращена к набережной, располагалась торговая лавка, впоследствии превратившаяся в магазин для новобрачных, - с узким фасадом и высокой остроконечной крышей, стиснутая между двумя хозяйственными пристройками. Сразу за этим строением с прямыми безыскусными очертаниями начиналось маленькое деревянное королевство семьи: анфилада мастерских, галереи, витые лестницы и резные балкончики, за которыми располагались небольшие жилые комнаты. На протяжении десятилетий дом обрастал многочисленными пристройками, с трудом удерживаясь в границах прилегающей к нему улицы; над последним этажом оба непомерно разросшихся фасада смыкались. Стоя рядом с домом на улице и запрокинув голову, можно было увидеть странную, абсолютно искаженную перспективу.
Такая на первый взгляд хаотичная планировка отражала старинные ганзейские традиции. В носовой части этого неподвижного корабля, над складами, располагалась большая зала с обеденным столом, стоявшим у окна - чтобы глава семьи мог наблюдать за погрузкой и выгрузкой товара и во время еды. За ней располагались жилые комнаты и счетоводческие конторы; дальше начинались мастерские, в которых рабочие день и ночь разбирали, сортировали, паковали, заворачивали разнообразные товары.
После пожара, уничтожившего дом почти полностью, Имир жил в единственной уцелевшей его части, самой отдаленной - там, где некогда располагались мастерские. Здесь пахло древесным углем и плесенью. Груды коробок с уцелевшим товаром отделяли его от руин магазина. Все эти годы у него не хватало духа разобрать эти коробки и посмотреть, что внутри. Разве что иногда он наугад открывал одну из них, уже начинавшую потихоньку разваливаться. Обычно там оказывался какой-нибудь полусгнивший хлам или осколки. Если Имир находил какую-нибудь уцелевшую безделушку, он очищал ее от пыли и ставил на один из высоких, наполовину обугленных стеллажей. Когда полуночное солнце проникало сквозь жалюзи, освещая эту разрозненную коллекцию, Имиру казалось, что она явилась сюда из какого-то его полузабытого детского сна. С каждым днем все больше пыли оседало на изысканных вазах, покрытых затейливыми узорами, и абстрактных статуэтках из дутого стекла.
Анжела старательно ставила ноги в следы Бьорна, которые были в два раза шире и длиннее, чем ее собственные. Двухэтажный автобус Имира стоял на некотором расстоянии от дома, на набережной, в таком месте, где ему было бы легко развернуться. Желтый "мерседес" Бьорна, припаркованный недалеко от автобуса, выглядел совершенно неуместно посреди пейзажа, который без преувеличения можно было бы назвать постапокалипсическим: обугленные развалины наполовину сгоревшего дома, рухнувшие почерневшие балки, занесенные снегом, перед входом в наименее поврежденную часть… Свежие следы Имира вели к двери.
Бьорн и Анжела вошли в длинное узкое помещение, пропитанное запахом отсыревшего дерева. Узкие лестницы с крутыми ступеньками поднимались вверх и исчезали в потолке из неровных досок. В конце этого коридора была толстая, но трухлявая деревянная дверь, на которой еще уцелели остатки вывески. В качестве дверной ручки был приспособлен крюк от погрузочного контейнера.
Бьорн провел кончиком пальца по ряду позолоченных цилиндрических колокольчиков над дверью бывшего магазина и улыбнулся:
- У него даже звонок есть…
От его прикосновения колокольчики мелодично зазвенели. Звуки были высокими и чистыми, долго не смолкавшими, словно переливающимися в воздухе. Но никто не появился.
Бьорн толкнул дверь.
- Вы уверены? - спросила Анжела.
- Закрытые двери существуют для того, чтобы их открывали.
Войдя, они невольно замерли от изумления: перед ними был настоящий домашний музей Имира. Сотни стеклянных зверушек, ваз, камей, резных статуэток, украшений из позолоченной или серебристой проволоки… Бьорн едва осмеливался пошевелиться среди всего этого хрупкого великолепия. Дверь все еще оставалась открытой, и голубоватый сумеречный свет озарял ряды безделушек, отчего они будто светились изнутри. Анжела пожалела о том, что фотоаппарат остался в машине. Бьорн тем временем двинулся вперед между рядами стеллажей, и она последовала за ним, привлеченная, как и он, равномерными звуками глубокого дыхания.
Имир спал на скамье, в нише, похожей на альков, подложив свернутую дубленку под голову и плечи, фактически полусидя. Длинные волосы падали на плечи, обрамляя лицо, совершенно преображенное сном. Он казался большим ребенком, погруженным в волшебные грезы.
- Что нам делать? - прошептала Анжела. - Он спит… Мы наверняка не имели права… О!..
Не удержавшись, она осторожно вынула из раскрытой картонной коробки прозрачный стеклянный шар и поднесла к лицу. Этот шар немного походил на шар из ее собственной коллекции. В центре его было что-то вроде блестящей золотой паутинки, окутывающей стайку крошечных воздушных пузырьков: словно дыхание ангела, пойманное в сети мороза. Анжела подумала, что уже очень давно не видела такой очаровательной вещицы.
Она осторожно положила шар обратно в коробку к другим безделушкам. Раздался тихий стеклянный звон.
Имир открыл глаза.
Анжела быстро отдернула руку, словно застигнутая на месте преступления.
Бьорн сел на низкий табурет, спокойно разглядывая Имира. Тот потянулся и сел на скамье. Он выглядел измученным. В переходном состоянии от сна к бодрствованию черты лица казались резкими, глаза - запавшими. Но, судя по всему, он совсем не удивился, увидев в своей берлоге незваных гостей. Он взглянул на открытую дверь, потом перевел глаза на Бьорна, давая понять, что не возмущен незаконным вторжением. Затем бегло взглянул на коробку с безделушками. Анжела уже отошла в сторону, но он заговорщицки ей улыбнулся:
- Они тебе нравятся?
Анжела почувствовала, что краснеет.
- Возьми что хочешь, - предложил Имир.
Она машинально пробормотала что-то в знак благодарности и приблизилась к Бьорну. Имир встал. Его тень накрыла набор бокалов для шампанского.
- Kaffe?
Он резко повернулся, толкнул ногой низкую дверь и, почти наполовину согнувшись, скрылся за ней. Звяканье посуды указывало на то, что маленькая комнатка за дверью, прежде, скорее всего, служившая подсобным помещением при мастерской, теперь использовалась как кухня.
- Входи, если хочешь, комиссар.
Бьорн не заставил просить себя дважды. Его массивная фигура полностью закрыла дверной проем, и на секунду Анжеле показалось, что он сейчас застрянет, но этого не случилось. Сама она осталась у порога.
Прихлебывая кофе из необыкновенно изящной фарфоровой чашки, она наблюдала любопытную сцену: два гиганта беседовали, сидя напротив друг друга за столом, на деревянных скамьях, стоявших у противоположных стен. Как будто двое взрослых решили обосноваться в игровом домике для детей.
Анжела не понимала ни слова из их разговора, но не чувствовала себя оставленной без внимания: Имир время от времени бросал на нее успокаивающий взгляд и дважды поднимался, чтобы подлить ей кофе.
Разговор оставался спокойным до самого конца. Бьорн задавал вопросы, Имир на них отвечал, и его ответы, кажется, удовлетворяли полицейского. Но под конец, когда Бьорн одним глотком допил остававшийся в чашке кофе и уже собирался подняться, Имир положил руку на руку комиссара и ровным голосом произнес какую-то фразу, которая, судя по всему, слегка нарушила умиротворенное состояние последнего. Бьорн встал и сделал Анжеле знак, что они уходят. Имир остался сидеть. Вид у него был слегка расстроенный.
Перед тем как выйти, Анжела невольно шагнула к Имиру - ей очень хотелось взять его за руку. Бьорн, обернувшись, наблюдал за ними. Анжела спросила, можно ли ей будет прийти еще раз с фотоаппаратом, чтобы поснимать безделушки и сделать портрет хозяина. Имир, внимательно посмотрев на нее, ответил:
- Приходи завтра вечером. Я приготовлю настоящий норвежский обед… - Затем перевел взгляд на Бьорна и добавил: - Конечно, если твой друг комиссар не возражает…
Слово "друг" было произнесено с легкой нотой ревности. Не обращая внимания на эти слова, Бьорн слегка поднялся на цыпочки, разглядывая стопку старых каталогов. Потом он взял один из них и, не открывая, сдул с него пыль, а затем осторожно понюхал, словно хотел ощутить уже знакомый запах.
- Я с женой тоже заказывал безделушки к свадьбе у твоих родителей…
Он произнес эти слова, не отрывая глаз от обложки каталога. Имир взглянул на комиссара с сочувствием:
- Можешь его взять. Для меня все это уже не воспоминания - просто предметы.
Бьорн поблагодарил.
Бьорн и Анжела сели в "мерседес". Имир проводил их до набережной и подождал, пока машина тронется с места. Анжела чувствовала себя девчонкой, которую отец приехал забирать со свидания с парнем из старшего класса.
Они не сразу начали разговор. "Мерседес" проехал мимо освещенной витрины с плюшевыми игрушками, которые, казалось, смотрят автомобилю вслед. При виде них Анжела вспомнила о своем желании увидеть лося, настоящего, перед тем как вернуться во Францию. Обычная детская мечта… Пусть будет хотя бы маленькая радость - проблеск света в сумраке этого злополучного путешествия… Стоя перед огромным животным, она бы протянула руку и погладила его… Это желание контакта самого по себе, а не ради того, чтобы запечатлеть его на пленке и фотобумаге, было для нее совершенно новым.
До этого она едва обращала внимания на улицы Осло. Но сегодня вечером окружающий мир, скованный морозом, казался ей сказочным, совершенно не похожим на все то, что она видела раньше. Если бы ее отец был великим фотографом, она бы путешествовала вместе с ним по всему свету. Может быть, тогда она обрела бы некое "планетарное сознание"? И сейчас чувствовала бы себя гораздо уютнее в этой холодной стране?.. Почти все города похожи друг на друга и при этом различны. Люди - на них она насмотрелась; автомобили - она знала, что это такое; деревья, дома, птицы, собаки, фонари, тротуары, окна, магазины, полицейские, лодки, рестораны, площади, парковки, афиши… Очень немногие объекты выделяются на общем одинаковом фоне городов. Даже при небольшом наборе ориентиров можно довольно быстро освоиться в любом городе. Зато природа, в отличие от них, повсюду разная. Может быть, стоит попутешествовать, чтобы стать более человечной? Анжела ощущала себя домоседкой-ксенофобкой, относящейся к любому чужаку с настороженностью и пренебрежением. Может быть, ее цинизм был следствием того, что она повернулась к остальному миру спиной? Однако мечта увидеть живого лося постепенно превращалось для нее в навязчивую идею… Может быть, в ее груди дремлет страсть к путешествиям? Лихорадочная фотоохота за банальными, в сущности, событиями на протяжении многих лет создала для нее некую защитную оболочку из нескольких привычных закольцованных маршрутов, в границах которых происходила повседневная жизнь человеческого муравейника. Круг за кругом его обитатели проходили свое существование, определяемое, по сути, всего одной мотивацией - стремлением к покою или, напротив, к движению.