Снег перестал. Автобус медленно двигался по шоссе Е-6 по направлению к северу. За окнами сменялись почти неотличимые одно от другого предместья. Каждый из тех, кто сидел в автобусе, думал об Адриане. Вчера она была, а сегодня ее нет. Усталость после вчерашнего перелета, ужасный утренний шок, нервное напряжение перед грядущими соревнованиями и особенно эта постоянная темнота делали поездку нескончаемой и мрачной. Взгляды мажореток рассеянно скользили по соседкам, терялись в заснеженном пространстве, иногда на мгновение цеплялись за освещенные окна какого-нибудь дома. Деревья, сплошные деревья и деревянные дома, стоящие отдельно или небольшими группами. Почти перед каждым из них был разбит небольшой сад, в центре которого высилась мачта, украшенная задубевшим на морозе государственным флагом.
Заснеженные долины сменялись другими такими же долинами, дома - такими же домами; время от времени мелькал ярко освещенный торговый центр. Шоссе было идеально ровным, но, к величайшему изумлению Альбера, все водители исправно соблюдали ограничение скорости - пятьдесят километров в час, о котором регулярно напоминали дорожные знаки. Всю дорогу ограничительные радары развлекались, замеряя скорость автобуса при его приближении, что каждый раз вызывало дружные стоны тренеров.
- Как поездка? - не оборачиваясь, прокричал Имир.
Множество пар полусонных глаз посмотрели ему в спину.
- С музыкой будет повеселей!
Из динамиков под потолком раздалась какая-то народная норвежская песня, сопровождаемая гулким топотом ног. Альбер, подмигнув коллегам, протянул Имиру свою кассету. Вскоре послышалась другая мелодия - нечто среднее между военным маршем и эстрадной песенкой: международный гимн мажореток.
- Вот увидите, мадемуазель Анжела, все уладится.
- Спасибо, Альбер, вы очень любезны.
Эта ободряющая реплика, впрочем, не избавила Альбера от обычного для него чуть жалкого вида, еще усугубленного тем, что французский тренер пытался сохранить равновесие, стоя в проходе между кресел, причем одна его рука была с деланой небрежностью засунута в карман.
- Да, кстати, ваша сумка…
- Что, простите?..
- Ваш потерянный багаж… Я пытался получить его вместо вас…
- И что же?
- Безуспешно. На данный момент. Но, поверьте мне, голова каждого виновного полетит с плеч, если…
- Я не уверена, что вы выбрали подходящее выражение, Альбер… учитывая обстоятельства.
- Да, вы правы.
- Женщины всегда правы.
- Вы правы…
- Вот видите.
Альбер порывисто вынул из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и протянул ей.
- Что это? - с испугом произнесла Анжела, подумав, что Альбер намеревается вручить ей любовную записку.
- Извините, я совсем забыл. Когда я пытался выяснить вопрос с вашим багажом, директор отеля передал мне этот телекс для вас.
- О, спасибо.
- Я не мог удержаться и прочел… я вообще сначала подумал, что это для меня. Думаю, сообщение поднимет ваш боевой дух. Что скажете?
- Мм…
- "Освещайте криминальную ситуацию наряду со спортивной".
- Спасибо, Альбер, я умею читать.
Итак, редактор приказывал ей сместить главную ось репортажа. Он заверил, что в случае необходимости ей будет оказана помощь со стороны французских журналистов. Сообщил, что газета, со своей стороны, уже связалась с местными властями, чтобы те обеспечили ей полную свободу передвижения.
- Хорошие новости взбадривают, как удар хлыста.
- Если вы от меня не отвяжетесь, сами получите от меня удар хлыста.
В восторге от того, что она поддержала его шутку, Альбер вернулся к своим коллегам, теснившимся на задних сиденьях, как сардины в банке. Машинально взглянув на свою сумку с камерами, стоявшую под водительским сиденьем, Анжела внезапно ощутила прилив сил.
- Я заберу? - спросила она для проформы, вытаскивая сумку.
Потом, склонившись к уху Имира, прошептала заговорщицким тоном: "Спасибо". Имир остался невозмутимым, лишь понимающе кивнул:
- Да, тебе ведь надо работать. Заодно сделаешь снимки на память. Korpsdrille обычно уезжают довольные, с красивыми снимками.
Присев на ступеньку, Анжела заменила пленку, которая была в фотоаппарате, пленкой с большим числом светочувствительности. Потом, обращаясь к Имиру, вполголоса произнесла фразу, которая заставила его повернуть голову:
- Нам нужно поговорить наедине…
Ей хотелось, чтобы это прозвучало угрожающе, но ее голос дрогнул. Имир взглянул на нее успокаивающе. Анжела отвернулась. Все девицы искоса на них поглядывали. Только Альбер смотрел прямо, с явным неодобрением. Но ведь Жозетта не могла выдать их тайну?.. Разве что их обоюдное влечение слишком уж заметно…
Она сосредоточилась на своей новой миссии. Ее глаз через видоискатель высматривал, подстерегал что-то неожиданное. Ведомая инстинктом, Анжела медленно шла по проходу между креслами, периодически щелкая кнопкой спуска. Рифленые подошвы ботинок обеспечивали надежное сцепление с полом, придавая ее походке уверенность. Дойдя до конца салона, она поменяла кассету с пленкой и обернулась. Проделанный путь принес ей то, чего она даже не ожидала: первый настоящий кадр.
Пошире открыть глаза и смотреть не отрываясь. Время не терпит, время поджимает. Снимок не рождается из идеи - идея возникает из снимка. Разок моргнуть… и вот глаз полностью сосредоточен на созерцании красоты.
Анжела знала, что снимок будет совершенным: в этом ее убеждали и разум и инстинкт. По крайней мере, предчувствовала.
Длинный узкий проход, с двух сторон от него - ряды кресел, над спинками которых виднеются освещенные угловым светом потолочных ламп головы, словно парящие в невесомости. На другом конце прохода свет более мягкий, но более яркий, исходящий из какого-то неведомого источника. Ветровое стекло было единственным содержательным элементом всего кадра. Из-за этого большого светлого пятна создавалось впечатление, что призрачные головы движутся к гибельной бездне.
Автобус начал замедлять ход, рывками сбрасывая скорость, как бы для того, чтобы взбодрить пассажирок. Анжела взглянула на Имира, неподвижно сидевшего за рулем, и вздрогнула - ей показалось, что он ждал этого взгляда.
"Из чего мы сделаны? - думала Анжела. - Как выжить под напором противоречивых эмоций? Разум всегда терпит поражение… Совсем недавно произошло жестокое убийство, буквально в двух шагах от меня. И вот теперь я вздрагиваю, встретившись взглядом с мужчиной… Если быть полностью честной с самой собой, этот жар поднимается откуда-то из глубины живота…"
На пути к выходу она едва не выронила фотоаппарат, но вовремя подхватила. Больше не беспокоясь о холоде, Анжела выпрыгнула из автобуса с решительностью спецназовца, покидающего вертолет, и снова принялась щелкать спусковой кнопкой затвора. Она снимала ступеньки автобуса, спортивные сумки, мажореток, плотными группками направляющихся к окрашенному в голубой цвет широкому приземистому деревянному строению, одиноко стоявшему посреди заснеженной пустыни, - это и был спорткомплекс с гимнастическим залом для тренировок.
Глава 10
Низкий голос Бьорна разносился по сауне, отражаясь от стен:
- …Два часа двадцать пять минут: итальянка выходит из своего номера. Мы знаем, куда она направляется… Через десять минут…
- В два тридцать пять, - уточнил Йохансен.
- Через десять минут из своего номера выходит фотограф. Она говорит, что ее поход в сауну закончился безуспешно. На дорогу туда и обратно нужно меньше восьми минут, если воспользоваться лифтом, и чуть больше, если спускаться и подниматься по лестнице. Если заблудишься по пути - то еще больше… Анжела возвращается в номер через двадцать пять минут.
- В три часа ночи, шеф.
- Ничто не говорит о том, что она отправилась в сауну ради…
- Ради?..
- Ну, ради…
- А, понимаю. Я об этом не подумал. Это он сказал?
- Да, он болтлив, как всякий выходец с Севера…
- А капитан французской команды? Она говорит, что с двух пятидесяти пяти до трех десяти…
- Эта малышка лжет. То ли она напугана, то ли просто хочет защитить свою крестную. Но, так или иначе, время у нее было только на то, чтобы прогуляться до сауны и обратно. На данный момент нет никаких доказательств, что она была в сауне. А ты что думаешь, Йохансен?
- Ты уже все сказал. Я пока ничего не думаю, шеф.
- Ну конечно, ты ничего не думаешь. Ты ждешь меня. Ждешь, когда придет здоровяк Бьорн и обо всем подумает, да?
- Нет-нет, я ничего не жду, шеф.
- В том-то и проблема, Йохансен. Вот уже давно никто ничего ни от кого не ждет. В том числе и ты. Но я жду. Тебя это не смущает?
- Что именно?
- Что мы всегда оказываемся в одиночестве перед лицом противника…
- Такова жизнь, шеф… Но, с твоего позволения, одна деталь. Магнитные карточки нужны только для входа в номера. В сам отель мог войти кто угодно. И выйти, не оставив следов.
- Вот. Ведь можешь же, когда хочешь.
Бьорн попытался встать со скамьи, но это удалось ему только со второго раза. Он пересек сауну и сел на скамью напротив, заскрипевшую под его тяжестью. Йохансен, подойдя, в третий раз протянул ему отчет о результатах вскрытия.
- Взгляни хотя бы.
- Попозже.
- Ты даже не зашел в лабораторию к судмедэкспертам…
- Вскрытие юных девственниц - не самое приятное зрелище.
- Кстати, она уже не была девственницей.
Бьорн приподнял одну бровь:
- Это как-то связано с убийством?
- Нет-нет… просто…
- Просто что? - с раздражением сказал комиссар. - Почему ты сказал "уже не была девственницей"?
Медвежьи брови сдвинулись к переносице.
- У тебя есть дети, Йохансен?
- Э-э… нет… я…
- В каком возрасте ты сам потерял невинность?
- Но… какое отношение…
- Ты ведь почему-то отметил эту деталь.
Белобрысый полицейский, смущенный и сбитый с толку, попытался вновь вернуть Бьорна к обсуждению сути дела:
- Когда судмедэксперт узнал, что расследование поручено тебе, он сказал, что для нас все сделает в первую очередь.
- Можно подумать, у него большая очередь! - Бьорн хмыкнул. - Сам, скорее всего, обрадовался, сразу примчался на запах свежей крови!
- Скорее уж мяса на пару, учитывая место преступления…
Бьорн с изумлением посмотрел на помощника.
- Прости, шеф, - проговорил тот, потупившись, - это была дурацкая шутка…
- Но ведь сауна к тому времени уже остыла. Однако наша итальянка… как там ее?..
- Адриана, - подсказал Йохансен.
- Наша Адриана разгуливала по ней голышом. Одна, в холодной сауне посреди ночи… если только ее не пригласил туда убийца.
- Не пригласил или не пригласила, - выделяя последний слог, сказал Йохансен.
Бьорн испытующе взглянул на помощника, но теперь тот не отвел глаз и добавил:
- Ее могли раздеть уже после убийства, а одежду унести.
- Ну что ж… действительно могли… - согласился комиссар и, подняв медвежью лапу, требовательно произнес: - Ну, давай сюда свой отчет!
Йохансен почтительно протянул ему папку. Бьорн медленно пролистал страницы отчета вперед и назад и поднял глаза:
- Не бог весть что.
- Не знаю… Надо еще раз перечитать на свежую голову.
- Размозжены лоб и затылок. Любого из двух ударов было достаточно, чтобы убить. Второй был лишним.
Бьорн с гримасой недовольства указал на размытую фотографию тела Адрианы, наполовину соскользнувшего со скамейки.
- Кто фотографировал?
- Маленький Хенрик.
- Передай ему от меня, что он бездарь.
- Просто он не дурак выпить. А поскольку вчера была пятница…
- Подумаешь! Я тоже алкоголик, и что?
Йохансен с обескураженным видом опустился на скамью рядом с шефом. Дерево, разбухшее от пара, казалось сырым. Скамья напротив них была запятнана кровью. Кровавый след протянулся по стене до самого пола. Бьорн посмотрел на ведро и веревочную швабру, оставленные уборщицей, и передал папку помощнику. Йохансен, раскрыв ее у себя на коленях, принялся повторно изучать каждую страницу отчета.
Тишину нарушил чей-то кашель. Оба полицейских одновременно повернулись к двери. На пороге стояла уборщица, со страхом оглядывая помещение. Йохансен слегка наклонился к своему патрону и тихо произнес:
- Это она обнаружила тело…
Бьорн поднялся и подошел прямо к женщине:
- Спасибо, что вернулась, мадемуазель.
Огромная фигура Бьорна сейчас закрывала от женщины забрызганную кровью скамейку. Уборщица испуганно смотрела на него - видно было, что потрясение, вызванное увиденным утром, еще не прошло. Боясь, как бы уборщице внезапно не стало дурно, Бьорн подхватил ее под руку, прежде чем подвести к месту преступления.
- Тебе придется рассказать обо всем, что ты видела, - сказал он. - Очень важно, чтобы ты во всех подробностях вспомнила тот момент, когда вошла. Инспектор Йохансен запишет твои показания. Так ведь, Йохансен?
Помощник вскочил со скамьи и слегка щелкнул каблуками.
- Запишешь все показания этой достойной, сознательной особы, - добавил Бьорн и, снова повернувшись к уборщице, продолжал: - Да, прости, я ведь говорю прежде всего с женщиной, а не со служащей отеля… Как тебя зовут?
- Эли, комиссар.
- Красивое имя.
- Спасибо.
Несмотря на обстоятельства, она слегка покраснела, услышав комплимент. Бьорн отметил этот факт, мысленно усмехнувшись с иронией. Он крепче сжал пухлую руку уборщицы и, глядя на нее так пристально, словно хотел загипнотизировать, спросил:
- Итак, Эли, когда ты утром пришла сюда делать уборку… как всегда по утрам, да?.. что ты увидела?
- Нет, комиссар, не всегда… не каждое утро. Я прихожу два раза в неделю. Вчера должен была убираться Сари, новичок, из Шри-Ланки. Но поскольку у него жена должна вот-вот родить… между нами говоря, что-то они увлеклись, это у них уже пятый ребенок!.. Так вот, я его заменила. А если бы все было как всегда, мне не пришлось бы увидеть эту бедную малышку…
- Да, я понимаю. Продолжай.
Уборщица молчала. Нет, так не годится, подумал Бьорн, сохраняя на лице сочувственную улыбку. Он подвел Эли к входу в парную, потом сделал Йохансену знак, чтобы тот подошел, и, положив обе руки на плечи женщины, спросил:
- В какое время ты пришла?
- В полседьмого утра.
- Так, хорошо. В половине седьмого утра ты входишь в сауну. У тебя с собой ведро и швабра - вон они стоят. Это ведь твое ведро и твоя швабра, да?
- Да. Я так испугалась, что бросила их здесь. Но…
- Понимаю. Ты бросила их, потому что испугалась того, что здесь увидела. Вот это меня и интересует больше всего. Я хочу узнать детали.
- Да, комиссар. Обычно я начинаю уборку с коридора и служебных помещений, а под конец прихожу сюда. Сегодня утром я не убиралась, потому что вы были здесь, и…
- Да, конечно.
Бьорн по-прежнему держал ее за плечи, пристально глядя ей в лицо.
- Я так понимаю, когда ты вошла, то не сразу ее увидела. Тебе пришлось повернуться в ту сторону…
Он отпустил ее. Эли невольно повернулась.
- Боже всемогущий… - со стоном произнесла она.
- Продолжай…
- Первое, что я заметила, это что здесь было грязнее, чем обычно. Потом я увидела большой камень… и кровь! Раньше я никогда не видела кровь, то есть так много… и так близко…
- Что ты почувствовала?
- Я не понимаю твоего вопроса, комиссар, - жалобно сказала Эли.
- Ну, например, как ты думаешь, ты была одна в сауне?
Эли вздрогнула и машинально посмотрела по сторонам.
- О, ну конечно, я была одна! То есть… не считая этой бедняжки… Господи, боже мой!..
- Что ты подумала?
Эли снова застонала, но, увидев нетерпеливую гримасу на лице Бьорна, взяла себя в руки.
- Я подумала, что она в темноте наткнулась на печку, потому что та была опрокинута.
- А свет был погашен?
- Нет, горел. То есть это я его включила, когда вошла. Выключатель у двери. Как только я вхожу, сразу включаю свет.
- И все-таки. Ты уверена, что именно ты зажгла свет вчера утром?
- Господи помилуй! А ведь ты прав, комиссар! Я по привычке потянулась к выключателю, щелкнула клавишей… Но свет и правда уже горел! Так что мне пришлось нажать второй раз…
- То есть сауна была освещена. Тебя это не встревожило?
- Нет. Бывает иногда, что некоторые клиенты приходят в сауну ночью… если ты понимаешь, о чем я… а когда уходят, забывают гасить свет. Приходится потом за ними убирать. Иногда я нахожу здесь эти штуки…
Йохансен бросил на шефа заговорщицкий взгляд.
- А сейчас тебе по-прежнему кажется, что она могла наткнуться на печку, опрокинуть ее, а сама упасть и разбить голову о скамейку? - спросил Бьорн.
- Нет… ведь сауна была освещена…
- Давай пока забудем про свет.
- Это настоящая старинная печка - видите, чугунная, с фарфоровыми изразцами… И к тому же в ней камни… Я однажды попыталась сдвинуть ее с места, но женщине в одиночку этого не сделать.
- Эта итальянка была спортсменкой, - напомнил Бьорн.
- Все равно это невозможно.
Эли окинула взглядом фигуру Бьорна, потом бросила взгляд на Йохансена и добавила:
- Даже ты, комиссар, вряд ли смог бы.
- Ну, хорошо. В какой момент ты поняла, что это не был несчастный случай?
- Почти сразу же. Из-за камня, заляпанного кровью, который лежал на полу у скамьи. Да и вообще, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что тут произошло настоящее сражение…
- Мм… Продолжай.
- Сам видишь, комиссар, камни рассыпаны по полу. Но они не раскатились по всей сауне, а лежат рядом друг с другом, и при этом как бы в форме веера. И ножки печки находятся рядом с теми ямками в полу, которые они же и оставили. То есть если печку повалили, то не случайно, а нарочно. И осторожно. А если бы ее просто опрокинули в драке, то камни валялись бы повсюду. Но они все вместе лежат, и посмотри - на некоторых капли крови. Нет, я готова спорить, что убийца все рассчитал и загодя выбрал оружие. Ты видел этот булыжник? Какая же должна быть ручища у этого человека?..
- Но он мог схватить булыжник двумя руками, - заметил Бьорн.
- Да, и впрямь…
Несколько мгновений Эли стояла в растерянности, приоткрыв рот и искоса глядя на комиссара одним глазом, словно курица, размышляющая, зернышко перед ней или просто соринка. В конце концов она произнесла:
- Ну, вам лучше знать, это ведь ваша работа… Боже всемогущий, бедный ребенок! Ты видел, с какой силой ей размозжили голову? Надо было просто взбеситься, чтобы так ударить!
- Ну хорошо, Эли, пока все. Спасибо за твою наблюдательность - все твои замечания могут быть очень полезны. Правда, Йохансен?
Йохансен, который записывал каждое слово уборщицы с самого начала ее рассказа, кивнул, держа ручку наготове.