- А вы говорили об этом в полиции?
- Конечно!
- А они?
- Они мне не поверили. Они спрашивали меня: "Бабушка Эмма, вы уверены, что он никуда днем не отлучался? Вы уверены в том, что все время видели его дома? Может, вы прилегли и уснули?" Но я-то знаю, что не спала, и так им и сказала. Потом они мне заявили, что я ошибаюсь, и стали на меня орать, а потом уехали, и я их больше не видела.
- А адвокат Роберта?
- Он задавал те же вопросы и получил те же ответы. Но он тоже мне не поверил. Он сказал, что я покрываю Роберта, потому что он мой внук. И это правда. Он мой внук, сын моей дорогой доченьки, и я его очень люблю. Даже когда он уехал в Нью-Джерси, а потом приехал - такой прямо как гангстер, говорил как гангстер и вел себя как гангстер, - я все равно его любила. К тому же он очень умный. Он учился в колледже. Вы можете себе это представить, мистер репортер? Посмотрите по сторонам! Кто тут еще учился в колледже? Кто тут вообще знает, что такое колледж?! Да они все в подметки не годятся моему Роберту!
Еще раз фыркнув, негритянка стала ждать реакции на свое заявление. Реакции не последовало, и миссис Фергюсон продолжила:
- Я говорю правду. Я обожаю моего внучка. На свете нет никого лучше его. Я им горжусь. Да, я сказала бы ради него любую ложь, но я не лгу. Я верю в Господа нашего Иисуса Христа, но ради Роберта я спустилась бы в преисподнюю и плюнула бы в глаза самому Сатане. И все-таки мне не поверили…
- А вы сказали правду?
- Да! Он был здесь со мной целый день.
- А на следующий день?
- Он был здесь со мной.
- А в тот день, когда приехала полиция?
- Он был прямо перед домом. Мыл свою старую машину. Он им не дерзил. Он говорил с ними вежливо и спокойно с ними поехал. И что они с ним за это сделали!
- Вы очень на них злы?
Старая негритянка подпрыгнула в кресле-качалке и шлепнула ладонями по деревянным подлокотникам с такой силой, что этот звук в утренней тишине показался пистолетным выстрелом.
- Зла?! А как вы сами думаете?! Они отняли у меня любимого внука и увели его на заклание! Я так зла, что у меня просто нет слов! Я не злой человек, но, если хотите, я скажу вам, что я сейчас чувствую.
Поднявшись из кресла, старуха направилась в дом.
- Я не чувствую ничего, кроме лютой ненависти и обиды, мистер репортер, так горько и пусто на душе… Напишите об этом в газете, так прямо и напишите.
Мрачные внутренности лачуги поглотили миссис Фергюсон. Дверь за ней со стуком захлопнулась, а Кауэрт по-прежнему сидел на верхней ступеньке крыльца и строчил в своем блокноте.
До школы журналист добрался к полудню. Она была именно такой, какой он себе ее представлял, - массивное унылое здание из шлакобетонных блоков, с американским флагом, свисавшим с флагштока во влажном воздухе как мокрая тряпка. Неподалеку дремали желтые школьные автобусы. На игровой площадке стояли качели и висели баскетбольные сетки. Все было покрыто слоем вездесущей пыли. Кауэрт припарковал машину и медленно зашагал к школе. Детские голоса становились все слышнее. Журналисту казалось, что они его зовут, и он ускорил шаги. Было обеденное время, и в школе царило оживление. Вокруг Кауэрта сновали гомонившие дети с бумажными пакетами и коробками для бутербродов в руках. На стенах висели яркие рисунки с подписями в рамках, объяснявшими значение изображенных забавных фигур и предметов. Несколько минут репортер рассматривал рисунки, вспоминая о ярких картинках и аппликациях из цветной бумаги, которые часто присылала ему теперь дочь и которыми он увешал стены своего кабинетика в редакции. Наконец он оторвался от произведений детского творчества и направился по коридору в сторону двери с надписью "Учительская". Внезапно дверь распахнулась и оттуда выскочили две хихикавшие и перешептывавшиеся девочки - белая и чернокожая. Проводив их взглядом, Кауэрт заметил на стене небольшую фотографию в рамке. Его разобрало любопытство, и он приблизился к ней.
На стене висела фотография светловолосой веснушчатой девочки. Она широко улыбалась ртом, полным брекетов. На ней была белоснежная блузка, а на шее висела золотая цепочка с пластинкой, на которой было выгравировано ее имя - Джоанна. Под фотографией была подпись:
"Джоанна Шрайвер
1976–1987.
Наша незабвенная дорогая подруга и одноклассница".
Кауэрт постарался запомнить эту фотографию вместе со многими другими впечатлениями, которых он постепенно набирался. Когда журналист вошел в учительскую, на него взглянула немолодая женщина, сидевшая за письменным столом:
- Вы кого-то ищете?
- Да, Эмми Каплан.
- Она только что вышла. А она вас ждет?
- Я говорил с ней на днях по телефону. Моя фамилия Кауэрт, я из Майами.
- Вы репортер?
Кауэрт кивнул.
- Эмми говорила о том, что вы приедете. Сейчас я ее поищу, - нахмурившись, сухо проговорила женщина, встала из-за стола, куда-то вышла и через несколько секунд вернулась в учительскую в сопровождении молодой женщины с открытым, улыбчивым лицом и пышными каштановыми волосами.
- Мистер Кауэрт? Я Эмми Каплан.
- Прошу прощения, я вам помешал, - сказал Кауэрт, пожав руку молодой женщины. - У вас, кажется, обед.
- Обеденный перерыв - наше единственное свободное время, - кивнула Эмми Каплан. - И вообще, я уже говорила вам по телефону, что не знаю, чем смогу быть вам полезна.
- Меня интересует автомобиль, - пояснил Кауэрт, - и то, что именно вы видели.
- Тогда давайте я покажу вам, где я стояла, и все вам там объясню.
Они вышли из здания школы, и Эмми Каплан указала на дорогу:
- После уроков один из учителей всегда стоит здесь и смотрит, как дети расходятся по домам. Раньше мы просто смотрели, чтобы мальчишки не затевали драки, а девочки не сплетничали, вместо того чтобы отправляться домой. Теперь мы, естественно, стараемся смотреть за детьми совсем по другим соображениям. - Покосившись на Кауэрта, учительница продолжала: - В тот день почти все уже разошлись, и я хотела вернуться в учительскую, когда вдруг заметила Джоанну вон там, под высокой ивой. - С этими словами Эмми Каплан указала на большое дерево, стоявшее у дороги ярдах в пятидесяти от школы, но вдруг охнула, зажала рот рукой и глухо пробормотала: - Боже мой! - У нее задрожали губы. Очевидно, перед глазами учительницы вновь предстала убитая девочка такой, какой она видела ее в последний раз.
- Вам нехорошо? - поспешил спросить Кауэрт, но та решительно покачала головой:
- Нет, все в порядке. Просто… Просто я тогда была еще совсем молодой. Я первый год работала в школе. А Джоанна заметила меня, повернулась и помахала рукой. Поэтому-то я ее и узнала… Она прошла под деревом мимо зеленой машины, - срывающимся голосом продолжала учительница. - Потом она обернулась - наверное, кто-то ее окликнул, - дверца машины распахнулась, Джоанна села в машину, и машина уехала. Она просто взяла и села в эту машину. - Эмми Каплан перевела дух. - Вот так - взяла и села. Иногда Джоанна мне снится. Мне снится, как она машет мне рукой. Это невыносимо!..
Вспомнив о собственных кошмарах, Кауэрт хотел было сказать, что тоже плохо спит по ночам, но промолчал.
- Это как раз самое ужасное! - Голос учительницы дрожал. - Если бы Джоанну стали тащить в машину или она стала бы отбиваться и звать на помощь, я что-нибудь сделала бы. Закричала бы или бросилась на помощь. Может, я попробовала бы ее освободить… Но был обычный майский день. Было очень жарко. Мне хотелось побыстрее вернуться в учительскую с кондиционером, а Джоанна добровольно села в машину, и я не придала этому никакого значения.
- Машина стояла в тени под ивой? - мысленно прикидывая расстояние от школы до дерева, спросил Кауэрт.
- Да.
- И вы уверены в том, что машина была зеленая? Темно-зеленая?
- Да.
- А может, она была черная?
- Вы разговариваете со мной как следователь или адвокат. Да, может, она была черная, но мое сердце и моя память подсказывают мне, что она была именно темно-зеленая.
- А руки́ водителя, которую он высунул, открывая дверцу, вы не видели?
- Хороший вопрос, - немного поколебавшись, сказала Эмми Каплан. - Его мне еще не задавали. Меня просто спрашивали, не видела ли я водителя… Нет, - наморщив брови и покопавшись в памяти, сказала учительница, - никакой руки я не видела. Просто распахнулась дверца машины, и все.
- А номер машины?
- Я заметила только, что у машины не такой номер, как во Флориде. У нас ведь на номере оранжевые очертания штата на белом фоне. А у той машины был какой-то другой номер, темнее.
- А когда вам показали машину Роберта Эрла Фергюсона?
- Через пару дней мне показали ее фотографию.
- Значит, саму машину вы никогда не видели?
- Кажется, никогда. Кроме того дня, когда пропала Джоанна, конечно.
- Опишите мне фотографию, которую вам показали.
- На самом деле мне показали несколько фотографий. Они были похожи на мгновенные карточки, снятые "Полароидом".
- В каком ракурсе?
- Что?
- Под каким углом была снята машина?
- Сбоку.
- Но вы же видели ее только сзади.
- Ну да. Но у нее был такой же цвет. И она была похожа. И…
- Что еще?
- Да нет, ничего.
- А какой формы у этой машины были задние габаритные огни?
- Не знаю. Меня об этом не спрашивали.
- А о чем вас спрашивали?
- Да так. Ни о чем особенном. В полиции мне не задавали много вопросов. В суде тоже. Я очень волновалась, когда меня вызвали свидетельницей в суд, но там все прошло очень быстро.
- Что вас спрашивали в суде?
- То же самое, что спросили вы: уверена ли я в том, какого цвета была машина. А я сказала, что могу ошибаться, но, наверное, не ошибаюсь. По-моему, все были довольны моим ответом, и меня сразу отпустили.
Еще раз взглянув на дорогу, Кауэрт снова повернулся к молодой женщине. Учительница явно погрузилась в воспоминания и стояла с отсутствующим видом.
- А сами-то вы как думаете - Джоанну убил именно Фергюсон?
Эмми Каплан набрала побольше воздуху в грудь и на несколько секунд задумалась.
- Но ведь его же осудили, - наконец выдохнула она.
- А сами-то вы как думаете?
- Я до сих пор не могу понять, - снова переведя дух, ответила учительница, - почему она вот так взяла и села к нему в машину. Она же ни секунды не колебалась. Ума не приложу, почему она спокойно села к нему в машину, если его не знала. Мы учим детей быть осторожными и осмотрительными. У нас даже есть специальный предмет под названием "Основы безопасности жизнедеятельности". Мы учим детей никогда не разговаривать с незнакомыми людьми и никуда не ходить с ними. Даже здесь, в Пачуле. Вы, наверное, думаете, что оказались в деревне, где все друг друга знают, но это не так. Сюда приезжают люди из больших городов. Я сама приехала работать сюда из города. Многие переселились к нам жить из Пенсаколы и даже из Мобила. Они живут здесь, потому что Пачула - тихое и спокойное место, и каждый день ездят на работу в большие города. И мы учим детей осторожности, они усваивают ее на уроках. Поэтому я, хоть убейте, не понимаю, почему Джоанна села в эту машину.
- Я тоже этого не понимаю, - кивнул Кауэрт.
- Так спросите это у убийцы! Спросите у Роберта Эрла Фергюсона! - воскликнула Эмми Каплан с таким жаром, что журналист удивленно уставился на нее. Женщина смутилась. - Простите, я не хотела на вас кричать. На самом деле мы все считаем, что это наша вина. Так думают все учителя. А что было с другими детьми! Вы представить себе этого не можете! Дети боялись ходить в школу. Они были так напуганы, что не слушали на уроках. Они не спали по ночам. А если и засыпали, им снились кошмары. Они капризничали, писали в постель, плакали, ссорились с родителями. Шалуны стали невыносимыми, замкнутые дети перестали разговаривать. Не узнать было даже самых послушных детей. Мы устраивали педсовет за педсоветом, даже пригласили психологов из университета, чтобы они помогли детям. Это было ужасно. И так теперь, наверное, будет всегда, - испуганно озираясь по сторонам, продолжала молодая женщина. - Такое впечатление, словно в тот день что-то надломилось. Что-то такое, что, наверное, уже не поправить никогда. - Помолчав, Эмми Каплан спросила: - Я вам помогла?
- Конечно. А можно мне будет задать вам еще несколько вопросов после того, как я поговорю с другими людьми, например с полицейскими?
- Хорошо. Вы знаете, где меня найти.
- Скажите мне напоследок, - улыбнувшись, попросил молодую учительницу Кауэрт, - о чем вы подумали несколько минут назад, когда мы говорили о фотографиях машины.
- Ни о чем, - нахмурилась Эмми Каплан.
- Не может быть, - проговорил журналист, не спуская с нее глаз.
- Ну ладно… Когда полицейские показали мне фотографию машины, они сказали, что уже поймали убийцу. Что он во всем признался и все такое. Они сказали, что это простая формальность. Я должна была просто опознать машину. Я поняла, насколько это было действительно важно, только гораздо позже, перед самым судом. И мысль об этом с тех пор не дает мне покоя. А они просто показали мне фотографии и спросили: "Это машина убийцы, да?" А я посмотрела на них и ответила: "Да". Не знаю, но потом, когда я все поняла, мне не очень понравилось то, как они это сделали.
Кауэрт промолчал, но подумал, что это нравится ему еще меньше, чем ей.
Статья в газете - результат впечатлений, произведенных чужими словами, чьим-то выражением лица, чьей-то одеждой. В ней репортер выражает свои наблюдения, впечатления от услышанного и увиденного им, опираясь на факты и на существенные подробности. Кауэрт понимал, что материала у него еще недостаточно, и весь день просидел в библиотеке за вырезками из газеты "Пенсакола ньюс". Они помогли ему понять, какое невероятное возбуждение охватило всю Пачулу, когда мать пропавшей девочки позвонила в полицию и сообщила, что ее дочь не вернулась домой из школы. Заволновался весь городок. Где-нибудь в Майами полицейские ответили бы матери, что поиски начнутся только по истечении суток. В полиции большого города решили бы, что девочка сама сбежала от побоев или грязных приставаний отчима или убежала с каким-нибудь мальчиком, поджидавшим ее после школы в новехоньком блестящем черном "понтиаке-файрберде".
В Пачуле было все не так. Местная полиция немедленно бросилась прочесывать улицы в поисках девочки. Полицейские с мегафонами осмотрели даже заброшенные старые дороги вокруг городка и долго искали пропавшую. Посильную помощь оказали и пожарные. Их душераздирающие сирены выли на протяжении всего тихого майского вечера. В соседних городках и на фермах зазвонили телефоны. Тревожная новость стала распространяться с ужасающей быстротой по всем улицам и переулкам. Родители других детей разбились на группы и тоже стали искать пропавшую Джоанну Шрайвер. К поискам подключились скауты. Началась долгая летняя ночь, но казалось, что все жители Пачулы не спят и разыскивают девочку.
Читая газеты, Кауэрт с грустью подумал, что к этому моменту Джоанны уже не было в живых. На самом деле ее можно было считать погибшей с того самого момента, когда она села в чужую машину.
Ночью поиски продолжались при свете фонарей и прожектора полицейского вертолета, прилетевшего из самой Пенсаколы. Его двигатель рокотал в небе над Пачулой далеко за полночь. С первыми лучами солнца привели ищеек, и территория поиска расширилась. К полудню Пачула напоминала место дислокации армии, готовящейся выступить в поход. Все это снимало прибывшее телевидение и записывали прилетевшие журналисты.
Ближе к вечеру тело девочки было обнаружено двумя пожарными, прочесывавшими край болота. В высоких болотных сапогах они брели по грязи, отмахивались от назойливых комаров и звали девочку по имени. Вот тогда-то один из них и заметил в последних лучах заходящего солнца прядь светлых волос, едва видневшуюся в мутной болотной воде.
Кауэрт мог представить, в какую ярость пришли обитатели Пачулы, когда из болота был извлечен изуродованный труп девочки. Любому, на кого могло пасть подозрение в ее убийстве, пришлось бы несладко. Кроме того, двоим детективам из Пачулы наверняка не давали ни секунды покоя, требуя немедленно найти убийцу. Скорее всего, на них оказывали невероятное давление.
Гамильтон Бернс, невысокий, упитанный седовласый мужчина, как и большинство жителей Пачулы, говорил с характерным южным акцентом. Была уже вторая половина дня, и, предложив Мэтью Кауэрту сесть в необъятное красное кожаное кресло, адвокат пробормотал, что "солнце уже поднялось над нок-реей", и плеснул себе в стакан бурбона из бутылки, извлеченной им с ловкостью фокусника из ящика письменного стола. Кауэрт молча отказался от предложенной выпивки, и Бернс направился в угол своего маленького офиса, где стоял, заваленный кипами документов, несоразмерно большой холодильник. При ходьбе Бернс хромал. Оглядевшись по сторонам, репортер не увидел ничего, кроме бесконечных полок с юридической литературой. Впрочем, среди полок кое-как примостились несколько дипломов и грамот в рамках от местного отделения "Рыцарей Колумба" и фотографий Гамильтона Бернса, где тот улыбался, стоя под ручку с губернатором штата и другими политиками.
Отхлебнув из стакана, адвокат повернулся в Кауэрту, откинулся на спинку кресла и сказал:
- Значит, вы по поводу Роберта Эрла Фергюсона? Что же мне вам рассказать? По-моему, его ходатайство о повторном судебном разбирательстве должны удовлетворить. Ведь теперь Фергюсоном занимается этот пройдоха Рой Блэк.
- На каком основании?
- На основании его признания, а точнее, на основании того, что нормальный судья не должен был принимать такое признание к рассмотрению.
- Об этом мы еще поговорим. Но сначала расскажите мне о том, как случилось, что это дело поручили именно вам.
- Меня назначил суд. Судья вызвал меня и попросил заняться этим делом. Дело в том, что их штатный государственный защитник, как всегда, оказался перегружен работой. Кроме того, он, наверное, и не решился бы защищать Фергюсона. Тут этого парня, знаете ли, были готовы разорвать на куски.
- А вы все-таки решились?
- Судье трудно отказать. Он в известном смысле мой крупнейший работодатель. Пришлось рискнуть.
- И выставить потом суду счет на двадцать тысяч долларов?
- Видите ли, защищать убийцу - хлопотное дело.
- И - по таксе сто долларов в час - довольно прибыльное.