Место боя - подземелье Бабы-яги. Кто знает, вполне возможны и жертвы, и ею может стать Хашимджан. И уйдет он из жизни с пулей в сердце, не успев сказать последнее "прости!" своей любимой бабушке… Я с трудом сдерживаю разыгравшееся воображение и, проклиная свою совсем еще детскую физиономию, стараюсь придать ей подобающее выражение суровой мужественности…
Мы собрались на последнее оперативное совещание. Вот они - все участники операции "По следам Желтого Дива": я, то есть сержант Хашимджан Кузыев, мой непосредственный начальник, то бишь Салимджан-ака Атаджанов, полковник Али Усманов и энергичный начальник уголовного розыска товарищ Халиков. Все мы озабочены тем, как без особых инцидентов изолировать преступников; поэтому должны разработать тщательнейший план операции и не позже одиннадцати часов представить его в горотдел милиции на утверждение. А время, как известно, не ждет, надо торопиться. И вдруг - надо же! - откуда-то с улицы доносится крик:
- Ха-а-ши-и-им! Хо-о, Ха-аши-и-им!
Я подскочил на месте: так ведь это голос бабушки! Сердце мое затрепыхалось - а вдруг что случилось?
- Ха-а-ши-и-им!
Да, точно, бабушкин голос. Я его узнаю среди тысячи других. Так кричать может только она. Бывало, если я куда-нибудь запропащусь или заиграюсь допоздна, она забиралась на крышу, прикладывала руки ко рту рупором и звала меня точно так же: одновременно ласково и с обещанием взбучки.
Но сейчас-то?! Я за сотни километров от родного кишлака и, поди заберись она хоть на крышу колхозного правления, я бы все равно ничегошеньки не услышал. Фу ты, мне, верно, померещилось. Бывает ведь так, когда человек очень соскучитея, ему видятся и слышатся все те, по ком он тоскует…
- Ха-а-ши-и-им! - повторилось еще раз, громче и требовательнее.
- Бабуля моя! - вскочил я с места и выбежал из кабинета.
Так и есть, бабушка взобралась на скамью у входа, во все горло выкликает мое имя. Длинное платье опоясано белым платком, на голове темная шаль, в руке сучковатый посох, который она всегда берет с собой в дальнюю дорогу. Молоденький милиционер пытался ссадить бабушку с ее пьедестала: "Бабушка, нельзя здесь так орать, вы ведь находитесь у храма охраны общественного порядка!" На что та отвечала: "Отойди, не мешай! У нас все места общественные! Где хочу, там и кричу!" Затем опять затянула:
- Ха-аши-и-им!
- Бабушка!
- Хашим! Жеребеночек мой!
И пошло, и пошло, сами понимаете: объятия, поцелуи, всхлипы, похлопывания по плечу, опять объятия, опять поцелуи…
- Жив, мой жеребеночек?
- Жив, бабуля!
- Дай-ка обнимемся еще разок, свет моих очей. Ты почему это письма не пишешь домой?
- Служба, бабушка, времени совсем не хватает.
- Ах, чтоб пропала она, твоя служба! Изволновалась я вся! Иди теперь, поздоровайся с папой.
Обрадованный, я и не заметил отца. Стоит в сторонке - в пальто с бобровым воротником, на ногах кирзовые сапоги, на голове - шапка-ушанка. Пальто такое длиннющее, что полы волочатся по земле, как у иных городских модниц. Но не думаю, что пальто такое он приобрел в погоне за модой: купил первое, что попалось на глаза, вот и все. С плеча папы свисал тяжелый до отказа набитый хурджин. Он даже не догадался опустить его на землю, вовсю смотрел на меня. Глаза его влажны.
- Папа!
Он не спеша опустил хурджин на землю, сдержанно обнял меня, словно стесняясь. "Папочка", - пробормотал я, прижавшись к нему. Мне было почему-то жаль отца. Нелегко ему, бедняге, приходится: мама с бабушкой вздохнуть не дают, целыми днями в поле пропадает, а выдастся свободный часок - и тогда не отдыхает, все что-то мастерит, лишь бы руки были заняты!
- Смотри, как ты вырос, а?! Настоящий джигит! - сказал отец, вытирая ладонью глаза.
- Мама как, жива-здорова?
- А что ей сделается? Жива!
- А Доно, Айшахон?
- Бегают все…
- А Закир? Как у него дела?
- Неплохо, работает. Его наградили медалью. Сейчас на пальто носит.
- Ну и Закир!
Обмен информацией прервала бабушка.
- Кузы, хватит лизаться, поднимай хурджин да пошли, - скомандовала она.
- Товарищ Кузыев!
Я обернулся. У подъезда стоял Али Усманов. Я направился к нему.
- Хашим! - строгим окриком остановила меня бабушка. - Иди сюда.
- Товарищ Кузыев! - с некоторым раздражением опять позвал Али Усманов. Я невольно подтянулся, снова шагнул в его сторону. Но не тут-то было.
- Сейчас же вернись назад! - не менее строгим, чем полковник, голосом приказала бабушка и грозно стукнула своим сучковатым посохом об асфальт.
Вот так минут пять метался я, как олух, не зная, куда идти: послушаешь одного - другой рассердится, угодишь другому - первый обидится. Хорошо хоть полковник ушел и через минуту у выхода появился Салимджан-ака.
- Э-э, гости к нам пожаловали, да какие дорогие гости!
Он первым поздоровался с папой, который оказался на его пути, хотел было подойти к бабушке, но, видно, вовремя вспомнил, что я представил ее однажды колдуньей, осадил назад. А бабушка - что и говорить! - и не собиралась с ним обниматься-миловаться, о добром здоровье справляться. Она прицелилась указательным пальцем вытянутой руки в грудь полковника и немедленно пошла в атаку.
- По-моему, это и есть твой приемный папочка?!
Салимджан-ака опешил.
- Здравствуйте, уважаемая! - пробормотал он сконфуженно. - Милости просим… Однако подождите немного, мы советовались тут с Хашимджаном и надо бы…
- Знаем мы эти совещания! - взорвалась бабушка. - Хашим больше у вас не работает. Увезу его в кишлак. Он и дома может быть прекрасным парикмахером.
- Но послушайте, бабушка…
- Хашим, сдай эту их фуражку и точка! - И чтобы яснее обозначить этот знак препинания, бабушка снова стукнула палкой об землю.
Ну, значит все. Теперь и не вздумай кто перечить моей бабуле - хоть полковник, хоть генерал - знай, будет долбить посохом землю и стоять на своем.
- Вот ты скажи мне, начальник, - продолжала наступать меж тем бабушка. - Сколько уже Хашим у вас работает, а вы ему даже завалящего леворвера не выдали; почему а? Только и знаете, что заставляете его брить ваши бороды да стричь волосы!
- Да о чем вы говорите, почтенная?..
- Не я говорю, весь кишлак говорит. Куда ни пойдешь, одно и слышишь: "Внук Бибирабии в городе не нашел себе работы получше, чем идти парикмахером в милицию!" Стыдно, стыдно издеваться над мальчиком.
- Но ведь это неправда! - вскричал полковник.
- Вы мне мозги не крутите! - закричала бабушка, точно разговаривала с папой. - Если неправда, то почему не доверили ему один несчастный леворвер? Бедненький мой внучек приехал домой, как в воду опушенный, ни леворвера, ни свистка, ни даже кобуры! Не могу войти в дом, где собрались хотя бы две женщины! "Ой, соседушка, Хашим-то, верно, опять надул вас, он, наверное, нигде-то не работает, бездельничает в городе, а вам говорит, что служит в милиции. Не то разве был бы он без леворвера?" Извели совсем, бесстыжие…
Я уж вроде вам говорил, как умеет смеяться Салимджан-ака. Вот и сейчас от его хохота задребезжали стекла во всех окнах райотдела. И пока он смеялся, бабушка наблюдала за ним с отвисшей челюстью. "Все. Дело мое конченое. Оперативное совещание могут проводить без меня", - подумал я невесело. Эх, бабушка, бабушка! В детстве все за уши дергала, боясь, что я не стану человеком (вон какой лопоухий стал из-за этого!), а теперь, именно теперь, когда я вроде стал человеком, заявилась сюда со своим посохом и хочет все испортить!
Салимджан-ака, конечно, быстренько раскусил в чем дело, попросил нас подождать, убежал в райотдел, а через минуту выскочил обратно. Видно, отменил совещание.
- А теперь, дорогие гости, поедем ко мне домой, - объявил он твердо. - Что же разговаривать посреди улицы! Сейчас подойдет машина. Дайте сюда хурджин, Кузыбай, так, кажется, вас зовут?
- Да, - признался папа, но хурджин, отдавать не стал.
Через минуту к нам подлетела черная сверкающая "Волга", мы сели в нее и отправились. На душе у меня было так муторно, что я не особенно прислушивался к беседе. Между тем, она приняла интересный оборот.
- Скажу я вам, Кузыбай-ака, замечательного сына вы вырастили, - осторожненько начал разговор Салимджан-ака.
- Кхм, да уж и не знаю… - кашлянул пала в кулак, искоса взглянув на бабушку, точно испрашивая совета, соглашаться или не соглашаться.
- Будь он неладен, этот замечательный-то, - тотчас подхватила бабушка, не замечая или не желая замечать папиного взгляда. - Знаю я его, шельму! Но вы не всему верьте, что он говорит: наполовину-то он наверняка привирает…
- Нет, сейчас вашему Хашимджану завидуют все! - продолжал полковник гнуть свое. - Он, конечно, и созорничать любит, и пошутить, но дело свое знает туго…
И пошло, и пошло, в жизни никто меня так не хвалил! Мне стало так приятно, что чуть не уснул блаженным сном на бабушкином плече. И всех успехов, оказывается, я достигаю потому, что неуклонно выполняю все заветы и мудрые советы моей дорогой бабушки. У Хашимджана, по словам полковника, нынче такой авторитет, что без него не решились закончить государственной важности совещание.
- Вот, говорила же я тебе! - вдруг обернулась бабушка к отцу. - Говорила тебе, что не нужно слушать болтовни этой сопливой Хаджар!
- Но вы же сами подняли весь этот шум, - робко вставил папа.
- А что было делать, захотелось мне повидать моего недотепу, - сказала бабушка дрогнувшим голосом, повернулась и чмокнула меня в лоб. - Гляди, Кузы, какой красавец-парень вырос, а? Сынок, Салимджаном вроде тебя звали… скажи, сынок, и вправду, он не парикмахером у вас?
- Хашимджан сейчас выполняет задание большой государственной важности, - веско ответил полковник.
- Слава богу, дожила я до дня, когда про Хашима сказали доброе слово.
- А как вы думали?! Мой сын! - попытался папа слегка возгордиться, но бабушка тут же цыкнула на него и он притих.
Тем не менее бабушка, кажется, постепенно успокаивалась. Поверила, что я тут не бездельничаю и даже не цирюльничаю.
- Вот вернусь в кишлак, бог даст, припеку язычок сопливой Хаджар! - пообещала она, окончательно остывая. Потом просительно глянула на Салимджана-ака:
- Но, сынок, очень прошу вас, если случится, что Хашим поедет в родной кишлак, то вы уж его без леворвера не отпускайте.
- Будет сделано, бабушка! - шутливо козырнул полковник. - Велю не один, а два револьвера прицепить! И обязательно - свисток!
- Ну а я уж стану за всех вас молиться! - пообещала бабушка.
Дома, едва Салимджан-ака направился было к кухне, бабушка остановила его.
- Не надо, сынок, беспокоиться. Чайник чаю мы уж как-нибудь сами вскипятим. А вы сейчас же езжайте на службу, ведь у вас полно важных дел, и как бы Хашиму не попало из-за меня, старой.
Когда уходили, она остановила меня у двери.
- Хашим, это твоя машина? - спросила шепотом.
- Моя персональная, - прихвастнул я на всякий случай.
- Приезжай на ней в кишлак. Пусть увидит сопливая Хаджар.
- Слушаюсь, бабушка.
Советчик директора
Поскольку некоторые стороны нашего дела абсолютно секретны, я вынужден умолчать о подробностях совещания, плана захвата преступников, обысках, а также не стану называть имена участников оперативных групп. Могу лишь сказать, что ответственность за руководство операцией взял на себя полковник Али Усманов. Ну, а если вам очень хочется, могу раскрыть еще одну деталь: старшим группы захвата назначили некоего сержанта, думаю, догадались, кого именно. Кроме того мне поручили сколотить вспомогательный отряд из общественников, дружинников-спортсменов и так далее. Часам к трем я справился с этим заданием. Из пенсионеров в отряд вошли Муслим-бобо и Мерган-ата, прославленный стрелок времен борьбы с басмачеством, братья-близнецы боксеры Хасан и Хусан, участковый милиционер Сурат-ака; в общем, я подобрал людей что надо: если потребуется, тигра голыми руками возьмут. Я не стал говорить, для чего собрал их, предупредил только, что необходимо в двадцать ноль-ноль собраться в отделении и быть в готовности.
В моем распоряжении еще семь часов времени. Я мог бы, конечно, поехать домой, всласть наговориться с папой и бабушкой, и если они привезли толченой джугары (а они непременно привезли ее), то поел бы гуджи, хорошенько сдобрив ее катыком и красным перчиком. Но меня не отпускало беспокойство. А что если вдруг, именно тогда, когда расставлены все сети, Адыл-хитрец сделает очередной финт и навострит лыжи? Говорила же Шарифа, что у него где-то есть свой человек; а вдруг этот тип знает про наши планы? Нет, как ни хочется встретиться с близкими - дело прежде всего: я ни за что не должен выпускать его из поля зрения, я должен следовать за ним как тень.
- Как ты думаешь, шапочка моя? - обратился я к своей советчице.
- Ты решил верно, Хашимджан, - одобрительно отозвалась она, и я со спокойной совестью отправился в кафе "Одно удовольствие". Здесь, как всегда, было многолюдно; хвост очереди торчал на улице, столы заняты, некоторые посетители едят стоя, кое-как пристроив посуду на подоконнике.
В шесть часов мы с директором отправились в неизвестном мне направлении. Это обстоятельство само по себе не очень-то беспокоило меня. Главное - не отстать от милого своего спутника, слышать каждое его слово и наблюдать каждый шаг.
Мы подъехали к запущенному дому, над подъездом которого висела вывеска с облупившейся краской: "Юридическая консультация". Нас встретил такой же ширококостный, как Адыл Аббасов, грузный человек с плоским лицом, лоб его был испещрен сетью мелких морщин, точно кожа старых, негодных ичигов.
- О-о, Адылджан, каким ветром вас занесло в нашу контору?! - Человек вскочил с места с завидный для его нездорового вида и солидного возраста проворством.
- Люблю почаще видеться с друзьями, - ответил Аббасов, пожимая руку приятеля. - Муку привезли вчера?
- Целых три мешка, Адылджан, три мешка! Доброта ваша не знает границ.
- Для друзей я готов и жизнью пожертвовать, почтенный Шакирджан.
- Пусть продлятся дни вашей драгоценной жизни. Ну, ну, я чувствую - вы здесь неспроста. Так давайте к делу!
Итак, из этой беседы мне удалось установить, что юрисконсульта зовут Шакиром и что он и есть тот самый законник, по советам которого и творит все свои махинации Адыл Аббасов. Выходит, Салимджан-ака не ошибался, когда говорил, что у этого лиса Адыла есть какой-то сведущий в правовых делах дружок.
- Вот это небольшой подарок от меня вашей жене, - Адыл Аббасов достал из кармана золотое кольцо с изумрудом. Законник Шакир подскочил на месте, глаза его алчно заблестели.
- О-о, стоит ли, вы ставите меня в неудобное положение! - с этими словами он выхватил кольцо из рук Аббасова и поспешно спрятал в карман, боясь, что приятель вдруг возьмет да раздумает ставить его в неудобное положение.
- Ох, щедры вы, щедры, Адылджан.
Но Аббасов уже не слушал его. Он раскрыл портфель, покопался среди бумаг и вынул знакомое мне прощальное письмо Шарифы.
- Вот посмотрите, какую еще добрую весть я вам принес.
"Законник" молча пробежал глазами письмо, расстегнул ворот рубашки, просипел вмиг охрипшим голосом:
- Поздравляю, поздравляю… Это точно, что она отдала концы?
- Точно.
- Выходит, дни полковника тоже сочтены?
- Будем надеяться!
- Вот-вот! - радостно хихикнул Шакир. - Вначале его выгонят с работы, а там и в тюрьму загремит. Видите, Адылджан, вы не прогадали, следуя моим советам. Письмо она писала собственноручно?
- Сама писала, конечно.
- Во всем остальном можете положиться на меня. Сегодня же вечером напишу заявление в Министерство. Задам ряд вопросиков. До каких пор, дескать, будет гулять на свободе взяточник Салим Ата-джанов, который к тому же втоптал в грявь честь женщины? Заявление, конечно, будет написано "от имени трудящихся…"
- Хорошо. Мясо вам нужно? Баранина. Вчера только получили.
- О, ну зачем… Хотя, впрочем, свежая баранина…
- Завтра привезут. Прощайте, я поехал,
- Будьте здоровы, мой щедрый друг. - И Шакир-"законник" подобострастно проводил своего шефа до дверей.
Потом мы еще помотались по городу по кое-каким незначительным делам Аббасова, в девятом часу вечера я расстался с ним и помчался в райотдел за своей группой.
Страшная ночь
- Как настроение, Хашимджан? Боишься?
- Есть немного.
- Не робей, сынок. Ты прикинь, какая сила за тобой. Я не только о милиции говорю.
- Понимаю.
- Анашу не забыл?
- Нет, взял.
- Главное, не горячись.
- Ладно.
- Строго следуй нашему плану.
- Есть.
- Доброго пути, сынок.
Жаль, конечно, что Салимджан-ака не смог поехать с нами, но посудите: если у меня всего лишь одно дело группы Аббасова, то у полковника таких - десяток. В эту ночь он тоже не будет спать - все нити операции сходятся у него в кабинете.
Наконец мы расселись в крытой машине и тронулись в путь. Лишь тогда я разъяснил группе ее задачу, не скрыл, что операция сложная и опасная - потому и выбирали добровольцев, призвал всех быть предельно осторожными и собранными.
- Этих паразитов давно следовало изолировать от порядочных людей, - с ненавистью проговорил пенсионер Муслим-бобо.
- Слава богу, что сегодня мы подрубим сорное дерево на корню, - поддержал старого друга Мерган-ата.
- Вы сказали, сколько их всего человек? - спросил опытный Сурат-ака, прищурившись. - Да, трудновато будет…
- Ничего, - поиграл мускулами боксер Хасан. - Справимся.
- Двоих я беру на себя, - пообещал его брат Хусан.
"Спешились" мы недалеко от памятных вам мусорных горок. Дул холодный, пронизывающий ветер, гнал по небу черные лохматые тучи. Темно - хоть глаз выколи. И как нарочно, ручей полон воды, куда не преминули угодить пенсионеры Муслим-бобо и дедушка Мерган.
- Чепуха, обойдется, - сказал шепотом Мерган-ата. - Бывало хуже, когда, например, дрались с басмачами.
- Погодите, у меня галошу унесло водой! Старуха задаст мне теперь перцу! - Муслим-бобо, не удержавшись, засмеялся, притом довольно громко.
- Тише! - просипел Сурат-ака.
Пронесло: кругом по-прежнему было тихо, слышался лишь неистовый свист ветра. Короткими перебежками, хоронясь за кусты и кучи мусора, мы добежали до глинобитных стен и, как было заранее условлено, окружили двор. Теперь мне следовало проникнуть внутрь, выяснить обстановку и дать команду своему отряду.
Одним прыжком я одолел дувал. Двор погружен в глухую тишину, темно, как в могиле, только из дымохода нет-нет да вылетают слабые искры, которые тут же гаснут в сырой мгле. Дверь в дом заперта, на окнах плотные занавески. Как же проникнуть в дом? Не попросишь же старуху-ягу открыть дверь и пропустить в притон? Что же делать?
Вы знаете, парень я хваткий и смышленый, через минуту уже знал, как действовать. И тут, конечно, мне здорово помог мой артистический опыт (помните, мальчишкой я работал в детском театре и изображал разных животных?).