Это был большой, почти в натуральную величину, фотографический портрет головы в вишневой велюровой рамке. На нем была запечатлена женщина немолодая, далеко уже не девочка. Резко очерченный язвительный рот. В уголках глаз предугадывались первые морщинки. Не красавица. Темные волосы, собранные на затылке.
Берта поднялась со стула и отступила в сторону, слегка приподняв лампу и направив поток света на стену.
- Вот это - Джулия. Это - моя сестра. Вот она. Перед вами. У вас перед глазами. Я этот портрет года два или три тому назад заказала.
Она едва разобрала его шепот:
- Тогда я… не на ней женился.
Она поспешно поставила лампу на стол и, разглядев при свете его лицо, воскликнула:
- Мистер Дюран! - Она сделала движение в его сторону, чтобы поддержать его. - Вам нехорошо?
Он остановил ее слабым движением руки. Его собственное тяжелое дыхание отдавалось шумом у него в ушах. Нащупав стул, с которого поднялся, он, полуобернувшись, вцепился в подлокотники и, продолжая держаться за них, не без труда сел.
Он протянул вперед руку, и, пока к нему не вернулся дар речи, безмолвно водил в воздухе указательным пальцем, не в силах прокомментировать этот жест.
- Это та женщина, чью фотографию мне прислали отсюда. Но это не та женщина, на которой я женился в Новом Орлеане двадцатого мая.
Ее собственный страх, отпечатавшийся у нее на лице, отступил, померк перед тем зрелищем, которое, по-видимому, представлял он.
- Давайте я принесу вам вина, - поспешно предложила она.
Он в знак протеста поднял ладонь. Расстегнул воротничок.
- Я принесу вам вина, - растерянно повторила она.
- Нет, я в порядке. Не тратьте времени.
- Вы мне можете показать фотографию или портрет той, другой? - спросила она после минутной паузы.
- У меня ничего нет, ничего абсолютно. Даже свадебной фотографии - она все откладывала на потом, а в результате мы так и не сфотографировались. Теперь мне приходит на ум, что эта оплошность была намеренной. - Он вяло улыбнулся. - Могу вам описать ее, если хотите. Для этого мне не нужно фотографии. Блондинка, невысокого роста. Значительно… я хотел сказать, несколько моложе вашей сестры. - Тут он замолчал, сообразив, что продолжать нет никакого смысла.
- Но как же Джулия? - взволнованно спросила она, будто он мог дать ей ответ. - Где же тогда Джулия? Что с ней сталось? - Она в отчаянии положила руки на стол ладонями книзу и, опершись на них, наклонилась вперед. - Я посадила ее на тот пароход.
- Пароход я встретил. Он пришел без нее. Ее там не было.
- Это точно? Вы уверены? - В ее глазах вопросительно блестели слезы.
- Я своими глазами видел, как пассажиры сходили на берег. Я их всех просмотрел. Ее среди них не было.
Она откинулась на спинку стула. Прижав ребро ладони ко лбу, она на некоторое время задержала руку в этом положении. Заплакать она не заплакала, но рот ее несколько раз судорожно дернулся.
Они были поставлены перед фактом. Он зримо возник перед ними, и от него нельзя было ни убежать, ни отмахнуться. Они подошли к нему вплотную. Вопрос был только в том, кто первый облечет его в слова.
Это сделала она.
- С ней разделались, - произнесла она хриплым шепотом, бессильно уронив руку. - Она встретила на пароходе свою смерть. - Она содрогнулась, словно в комнату, минуя окна и двери, коварно проник некий злой дух. - Но как, от чьих рук? - Она снова содрогнулась, как будто ее трясла лихорадка. - Это произошло между средой, когда я с ней вечером попрощалась…
Она медленно опустила голову, как будто в подтверждение своих слов. Убедившись наконец в худшем и осознав, что же на самом деле произошло. Он закончил за нее:
- И пятницей, когда я пришел на пристань, чтобы ее встретить.
Глава 28
Когда он на следующий день рано утром подъехал, как было условлено накануне, к дому Берты Рассел, она ждала его в дверях, одетая в черные траурные перчатки, пальто и шляпу без единого вкрапления какого-либо другого цвета. Какое бы мучительное горе ни терзало ее минувшей ночью, теперь она совладала с ним, и следов от ночных переживаний почти не осталось. Ее застывшее, каменное лицо демонстрировало стойкость и силу духа, несмотря на сероватую бледность и темные круги под глазами, говорившие о бессонной ночи. Это было лицо женщины, готовой свершить возмездие - возмездие столь же беспощадное, сколь беспощадны были причиненные ей страдания, чего бы ей это ни стоило.
- Вы позавтракали? - спросила она, когда он высадился из экипажа и подошел к ней.
- Мне не хотелось, - коротко ответил он.
Засим она закрыла дверь и проследовала под руку с ним в экипаж; впечатление у него создалось такое, что, будь в том необходимость, она бы не поскупилась на еду, но ей было бы жаль потраченного времени.
- У вас есть кто-нибудь на примете? - спросил он, когда экипаж тронулся с места. Адрес, который она сообщила извозчику, был ему, естественно, незнаком.
- Вчера вечером, после вашего визита, я навела справки. Мне рекомендовали одного человека. О нем хорошо отзываются.
Их повезли в центр города, в оживленный деловой район. Они представляли собой странную пару, молчаливо сидя друг рядом с другом, прямые и неподвижные, не проронив ни единого слова. Наконец они остановились перед уродливым зданием из крупного красного кирпича, прорезанного четырьмя рядами бесчисленных окон с закругленным верхом и поэтому напоминавших пчелиные соты. Настоящий улей с многочисленными частными конторами. Судя по внешнему виду здания, его обитатели не принадлежали к высшим слоям общества.
Дюран расплатился с извозчиком и препроводил ее внутрь. Их тут же окутал застоявшийся промозглый воздух; здесь было гораздо прохладнее, чем на улице, к тому же значительно темнее, и полукруглые газовые лампы, развешанные по стенам коридоров через редкие промежутки, ничуть не спасали положения.
Она подошла к вывешенной на стене схеме-указателю, но, разглядывая ее, не водила по ней пальцем, поэтому он даже не уловил, что за имя она искала.
Лифта в здании не было, и им пришлось подниматься пешком. После того как он проследовал за ней вверх по лестнице, сначала на первый этаж, затем на второй, затем на третий, у него создалось впечатление, что для того, чтобы достичь цели, ей по силам взобраться на любую гору, хоть на Эверест. Как она ему сообщила, их предки были выходцами из Голландии. Ему никогда не приходилось сталкиваться с таким несокрушимым молчаливым упорством, которое выражалось в каждом ее собранном движении. В этой бесстрастной целеустремленности было больше напора, чем у любой пылкой креолки с юга. Он не мог не проникнуться к ней восхищением и на какой-то момент не мог не задаться мыслью, что за жена вышла бы из ее сестры, Джулии.
На третьей лестничной площадке они свернули в бесконечные глубины коридора, освещенного еще хуже, чем нижний, лампами, развешанными на разных уровнях - одни повыше, другие пониже.
- Обстановка не свидетельствует о том, что дела здесь процветают, как вы считаете? - не подумав, мимоходом заметил он.
- Она свидетельствует о честности, - отрезала она в ответ, - а это то, чего я ищу.
Он пожалел о своем замечании.
Она остановилась перед предпоследней дверью.
На щите из дутого стекла, вставленного в верхнюю часть двери, в виде двух полукруглых арок было написано:
ВАЛЬТЕР ДАУНЗ
Частный детектив
Дюран постучал, и им ответили глубоким грудным баритоном: "Войдите". Он открыл дверь, сделал шаг в сторону, пропуская Берту Рассел, и вошел вслед за ней.
Внутри было светлее, благодаря большому окну. Единственная комната выглядела еще менее презентабельно, чем можно было бы рассчитывать, судя по общему виду здания. Большой, но изрядно обшарпанный письменный стол разделял ее на две части: одну - для владельца, другую - для посетителей, всех возможных посетителей. Для них здесь стояли два стула, один - из плетеного тростника - представлял собой довольно жалкое зрелище. На другой же стороне находился маленький железный сейф с проржавевшими углами и приоткрытой дверцей. Что было, по-видимому, не случайно, поскольку из-за выдающихся вперед полок и наваленных на них грудами неразобранных бумаг закрыть ее было невозможно.
Человеку, сидевшему посреди этой неуютной берлоги, было лет сорок с небольшим, года на два-три больше, чем Дюрану. Его пышная песчаная шевелюра только начинала редеть, и две небольшие залысины под висками даже облагораживали его и делали похожим на льва. В отличие от большинства людей своего возраста, он не оставил у себя на лице никакой растительности и гладко выбрил даже верхнюю губу. Как ни странно, это не только не прибавляло ему молодости, но, напротив, обнажая глубокие складки на лице, в особенности вокруг рта, придавало ему более зрелый вид. Его голубые глаза на первый взгляд казались добрыми и человечными. Но в глубине их время от времени вспыхивала крошечная искорка, по которой угадывался фанатизм. Во всяком случае, более непоколебимого взгляда Дюрану еще видеть не приходилось. Такого самоуверенного и внимательного, как у судьи.
- Вы - мистер Даунз? - услышал он голос Берты.
- Да, мадам, - прорычал тот в ответ.
В его поведении не было ничего заискивающего. Казалось, он умышленно сдерживал себя, стараясь не проявлять излишней любезности и удостовериться сначала, что клиенты ему подходят, а не наоборот.
Так Дюран впервые встретился с Вальтером Даунзом. На протяжении нашего жизненного пути его пересекает множество других людей, и девяносто девять из сотни не оставляют в нашей жизни и следа, не больше воспоминаний, чем мимолетное дуновение ветерка. Но сотая по счету встреча может перевернуть нашу жизнь, как ураган, смести ее с привычного пути, после чего она потечет уже в совершенно другом направлении.
- Вон стул, мадам. - Он не поднялся со своего места.
Она присела. Дюран же остался стоять, изредка меняя плечо, которым он подпирал стену, чтобы дать отдохнуть ногам.
- Меня зовут Берта Рассел, а это - мистер Луи Дюран.
Детектив приветствовал Дюрана отрывистым кивком.
- Мы пришли к вам по делу, касающемуся нас обоих.
- Кто же из вас, в таком случае, будет говорить?
- Расскажите вы обо всем, мистер Дюран. Так, по-моему, будет проще.
Дюран минуту-другую собирался с мыслями, глядя на пол, как будто там были написаны нужные ему слова. Но Даунз, развернувшийся теперь так, чтобы смотреть только на него, не отрывал пристального взгляда, не проявляя видимых признаков нетерпения.
Из-за того, что он уже несколько раз повторял свою историю, она показалась ему очень старой. Он заговорил тихим голосом, совершенно лишенным эмоций:
- Я вел переписку с сестрой этой дамы, находившейся здесь, из Нового Орлеана. Я сделал ей предложение о замужестве, она приняла его. Восемнадцатого мая прошлого года она отплыла отсюда на встречу со мной. Сестра ее проводила. Но она не приехала. Когда пароход прибыл в Новый Орлеан, с него сошла совершенно другая женщина, сумевшая убедить меня, что она - сестра мисс Рассел, несмотря на различие во внешности, и мы поженились. Она украла у меня пятьдесят тысяч долларов, а затем исчезла. В местной полиции мне сообщили, что они ничего не могут сделать ввиду отсутствия доказательств того, что женщину, которой я первоначально сделал предложение, устранили. Подлог и кража законом не наказуемы.
Даунз произнес всего лишь три слова:
- И вы хотите…
- Мы хотим, чтобы вы раздобыли доказательства того, что было совершено преступление. То самое преступление, о котором известно нам обоим. Мы хотим, чтобы вы выследили и задержали женщину, которая была главной его участницей. - Он сделал глубокий вдох. - Мы хотим, чтобы она понесла наказание.
Даунз сдержанно кивнул в ответ. Он выглядел задумчивым.
Они ждали. Он молчал так долго, что у Дюрана в результате сложилось впечатление, будто Даунз забыл об их присутствии. Он кашлянул, чтобы напомнить о себе.
- Вы возьметесь за это дело?
- Я за него уже взялся, - ответил Даунз, нетерпеливо махнув рукой, словно говоря: не мешайте мне.
Дюран и Берта Рассел переглянулись.
- Вы еще не кончили говорить, а я уже решил взяться за него, - продолжал он. - Дело это из тех, что мне нравятся. Вы оба - люди честные. В отношении вас, сэр, - он вдруг поднял глаза на Дюрана, - я могу это предположить. Только честный человек мог оказаться таким болваном, как вы.
Дюран вспыхнул, но ничего не сказал.
- Да я и сам дурак. У меня до того, как вы сегодня пришли, целую неделю не было ни одного клиента. Но если бы мне ваше дело не понравилось, я бы все равно за него не взялся.
Что-то в нем заставило Дюрана поверить этим словам.
- Не могу пообещать вам, что я успешно разрешу его. Могу обещать лишь одно: пока я не разберусь в нем, я его не брошу.
Дюран потянулся за бумажником:
- Если вы будете любезны назвать мне обычную…
- Заплатите мне, сколько сочтете нужным, включая мои расходы, - с почти безразличным видом сказал Даунз. - Когда они превысят полученную сумму, если такое случится, я дам вам знать.
- Минуточку. - Берта Рассел, отстранив Дюрана, достала свой кошелек.
- Нет, пожалуйста… прошу вас… это моя обязанность, - запротестовал он.
- Здесь не место расшаркиваться! - ожесточенно возразила она. - Она была моей сестрой. Я имею право разделить с вами расходы. Вы не можете меня его лишить. Я этого требую.
Даунз переводил взгляд с одного на другого и обратно.
- Вижу, что не ошибся, - пробормотал он. - Дело подходящее.
Он взял номер утренней газеты, сначала, тряхнув, расправил ее во всю ширину, а потом снова сложил до узкого столбика. Это была колонка коммерческих объявлений; он пробежал по ней глазами, ведя сверху вниз пальцем.
- Тот пароход, что отплыл отсюда… - заговорил он, - как он назывался?
- "Новый Орлеан", - в один голос ответили Дюран и Берта Рассел.
- По случайному совпадению, - продолжал он, - он снова здесь и отправляется в очередной рейс. Завтра утром, в девять часов. - Он отложил газету. - Вы собираетесь задержаться здесь, мистер Дюран?
- Я передал это дело в ваши руки, а сам немедленно возвращаюсь в Новый Орлеан, - ответил тот. И, поджав губы, добавил: - Мне нужно заниматься делами.
- Замечательно, - кивнул Даунз и, поднявшись, потянулся за шляпой. - Тогда мы поедем вместе, я прямо сейчас отправлюсь на пристань за билетом. Начнем с того, что проследуем по ее пути, сядем на тот же пароход, на котором ехала она, с тем же капитаном и тем же экипажем. Может, найдется кто-нибудь, кто что-нибудь видел и что-нибудь помнит. Кто-нибудь должен найтись.
Глава 29
Каюты на "Новом Орлеане" были маленькие, немногим лучше, чем расставленные на полках в магазине коробки с обувью. Та, в которой они разместились, казалась еще меньше остальных, возможно потому, что они находились в ней вдвоем одновременно. Даже, раскладывая и развешивая свои вещи, они должны были, чтобы не столкнуться, постоянно уворачиваться друг от друга и прижиматься к стенкам.
В иллюминаторе, в неярком свете проглядывались две грязные полосы: нижняя - серая, верхняя - желтовато-бурая; гладь Миссисипи и ее берег.
- Я окажу любую посильную помощь, - предложил Дюран. - Скажите только, что нужно делать и как.
- Пассажиры, конечно, на этот раз будут уже другие, - ответил Даунз. - Нам нужны те, кто управляет пароходом и обслуживает его. Поделим их между нами, всех, начиная с капитана и кончая грузчиками. И если мы ничего не выясним, то мы будем не в худшем положении, чем сейчас. А если мы что бы то ни было обнаружим, то, считайте, нам крупно повезло. Так что не расстраивайтесь. Расследование может занять не один месяц и не один год, а мы только еще в самом начале.
- А что же вы - мы - будем пытаться выяснить?
- Мы попытаемся найти свидетеля, который видел их обеих вместе; это не означает обязательно рука об руку; настоящую Джулию и мнимую. Их должны были видеть живыми и здоровыми во время одного и того же рейса в одно и то же время. Поскольку сестра может засвидетельствовать, что настоящая отплыла этим пароходом, а вы - что мнимая на нем приехала. Я пытаюсь методом исключения выяснить, когда в последний раз видели настоящую и в первый - мнимую. Я соотнесу полученную информацию с местоположением, - он махнул рукой в сторону берега, - и получу, достаточно приближенно, время, в которое это произошло, штат, под чью юрисдикцию подпадает случившееся, и территорию, на которой мне следует искать доказательства, если таковые вообще имеются.
Дюран не спросил его, какие доказательства он имеет в виду. Возможно, ответом ему послужил пробежавший по спине холодок.
Капитана звали Флетчер. Речь давалась ему с трудом; он был из тех, кто сначала думает, а затем говорит, чтобы не было ни малейшего повода сожалеть о своих словах. Судя по движениям его руки, для того чтобы освежить память, ему нужно было порыться в роскошной черной бороде.
- Да, - ответил он, выдержав долгую паузу после того, как выслушал исчерпывающее описание Дюрана. - Да, я припоминаю одну малышку, как раз такую, как вы описываете. Мы шли навстречу друг другу по палубе, и ветер как раз приподнял ей юбку. Она прижала ее обеими руками книзу, но на мгновение… - Он осекся, но в глазах его при этом воспоминании появилось мечтательное выражение. - Поравнявшись с ней, я отдал ей честь. Она опустила глаза и на меня не посмотрела… - он усмехнулся в усы, - но, проходя мимо, она улыбнулась, наверняка мне, потому что больше некому было.
- А теперь посмотрите на эту фотографию, - сказал Дюран.
Он протянул ему маленькую фотографию Джулии, которую дала им Берта, очень похожую на ту, что когда-то получил от нее сам.
Капитан долго, но без особого удовольствия ее разглядывал, а затем еще дольше размышлял.
- Нет, - наконец промолвил он. - Нет, эту старую де… эту женщину я никогда не видел. - Он вернул фотографию, словно рад был от нее избавиться.
- Вы уверены?
Капитан не стал больше напрягать свою память.
- Мы за каждый рейс перевозим столько народу, сэр, нельзя ожидать, чтобы я всех помнил. Я всего лишь простой смертный.
- Люди - странные существа, - делился позже Даунз своими наблюдениями, - они видят не глазами, а биением сердца. Ту, чье описание я дал ему устно, причем с чужих слов, он вспомнил мгновенно и, наверное, будет помнить до конца своих дней. А ту, чья фотография была у него перед глазами, он вообще не мог припомнить!
Дюран нажал на кнопку в их каюте, и по прошествии некоторого времени в нее неторопливой шаркающей походкой вошел стюард.
- Я не вас хотел видеть, - сказал ему Дюран. - Кто обслуживает дам?
Еще через какое-то время появилась стюардесса. Он дал ей монету.
- Я хочу вас кое о чем спросить. Постарайтесь вспомнить, случалось ли вам утром явиться в дамскую каюту и увидеть, что койка не разобрана, что там никто не ночевал?
Она с готовностью кивнула: