За Королем вскоре пришли. Два милиционера повели его в ту уже известную "тюрьму", втолкнули в ту же самую камеру, в которой однажды Алфред познакомился с пресловутым Рууди. Не успел он здесь осмотреться, открылась дверь, и дежурный милиционер протянул ему примерно четверть буханки городского черного хлеба, на хлебе поперек валялась не слишком упитанная селедка. Король Люксембургский очутился в заключении.
Грустную ночку провел здесь Его Величество. Хотелось пожаловаться кому-нибудь на несправедливость жизни. Но и чувство собственной вины не давало покоя: он не сомневался, что его заточили за аккордеон. Потом его мысли перешли к другим сложным думам о жизни, в частности к Марви, а от нее - к Энде, к "сложным" потому, что здесь его чувства раздвоились. Однако его душевная мятежность не помешала настроиться на обычный, свойственный ему романтичный лад, и уже он Ринальдо Ринальдини, но… Ринальдини не однажды бежал из тюрьмы, а он, Король?
Посмотрев на решетки, на дверь, обитую железом, он понимал: не выбраться. Вспомнилась Ангелочек: наверно, так же была в одиночестве в своей камере? Из коридора доносились звуки, хлопали-гремели двери, раздавались голоса людей, какая-то жизнь его окружала. Но он был один со своим несчастьем и селедкой, так что ничего более не оставалось, как съесть ее. Он сидел на нарах, грыз селедку и гадал: вернулся Иван в их Дом Вороны в лесу Смолоспуска? Или… Ему представилось, как Иван сидит у Лилиан и делает уроки… От Ивана его мысли перескочили в нагрудный карман рубашки под свитером: фото Марви все еще не исправлено, ухо не приклеено. Но как бы с нею ни образовалось в дальнейшем, хорошо, что в тяжелую минуту она с ним. Все-таки не так одиноко. С думами о Марви и Энде он уснул.
Самый сладкий сон, это все знают, бывает под утро. Мудрые люди объясняют это просто: к утру съеденную вечером селедку желудок уже обработал, Даже кишечник, куда селедка затем попала, препроводил ее до того места, где она, навеки успокоенная, ждет своего последнего назначения; в связи с этим, поскольку организму теперь делать более нечего, он тоже успокоится, давая возможность расслабиться каждой клетке в человеческой жизненной механике, отчего и спит он в это время наиболее спокойно. Именно в тот самый сладкий сон открылась со скрипом дверь и в камеру вошли люди.
Король проснулся и увидел, что за окном уже светло. В камере стоял человек в кожаном пальто и дежурный милиционер. Человеком в кожаном пальто казался Рииз.
- Где твой Алфред? - спросил Рииз прямо, и не сказать, что вопрос прозвучал вежливо. Король ответил, что не знает, и говорил правду. Такая правда Риизу была не нужна, она ему не нравилась, потому-то он и объявил сердито:
- Ты врешь? Что ж, не хочешь сказать правду, пойдешь туда, откуда не возвращаются.
Обозвав Короля негодяем и мерзавцем, он вышел. Дежурный захлопнул дверь.
Королю подумалось, что происходящее ему только что снилось, настолько показалось оно нереальным. Затем ему дали возможность избавиться от дожидавшейся последнего назначения селедки. Едва он это сделал, за ним пришел так называемый боец истребительного батальона и повел Короля в штаб. Здесь опять поставили в угол, где он ждал появления того, с кем уже раньше в этом доме "познакомился", - Скелета. Тот пришел, обыскал Короля, нашел фотографию Марви и, внимательно взглянув на побледневшего пленника, глумливо рассмеялся:
- Это кто? - показал всем присутствующим фото. - Это твоя любовь? По-твоему, она красива? С одним ухом к тому же…
В большой комнате, как и тогда, кроме дежурного, несколько бездельников играли в карты и всем было чертовски весело: они хохотали и тянулись к фотографии, рассматривая святыню Короля. Так же как и тогда, вошла женщина, та самая, совавшая Королю в карманы яблоки, которым он гордо дал упасть на пол. Теперь она подошла к тем, кто разглядывал фото Марви, тоже взглянула, потом на Короля, выхватила у мужчин фото и протянула владельцу.
- Твое? Спрячь. А вы!.. - обратилась к мужчинам. - У вас разве нет чьей-нибудь фотографии у сердца? Или нет сердца?
Мужчины еще смеялись, но уже смущенно, вообще-то они сердце имели, хотя фото в кармане вряд ли носили. Но ведь у некоторых из них уже дети бегали. А сердца-то все-таки были, потому и смех их звучал как-то принужденно. И долговязый Скелет поспешил увести Короля.
- Пошли, пошли, рассмешил тут всех.
Они вышли из штаба и направились к коричневому дому, тому самому пресловутому в понимании бесконечно освобождаемого народа с вывеской "МГБ", называемый, однако, населением по-старому - "НКВД", и действительно, большая ли разница от замены вывески?
Скелет оставил Короля в коридоре, у двери какого-то кабинета. Прошли двое в шинелях, вошли туда. Затем пригласили и Короля.
Из военных один офицер, русский, другой - эстонец, ему переводил. Опять спросили, где Алфред. Король ответил, что не знает, потому что Алфред - сам по себе, а он, Король, - сам по себе. Так и живут.
Почему? Да потому, что Йентс - бледная немочь, мамин сыночек и ему никакой не брат, а землянику он любит лесную.
Где же тогда живет Король?
Что за вопрос? Во дворце, разумеется, в собственном. Однако Король не захотел сказать про свой дом в лесу Смолоспуска, потому правдоподобно соврал, что живет:
- На Сааре.
- А кто сейчас еще проживает на Сааре? - спросили у него, и он перечислил всех, включая Вилку.
Офицер с переводчиком переговорили на марсианском языке, переводчик стал надевать шинель. Русский, тоже одеваясь, сказал Королю:
- Что ж, поедем на Сааре.
Когда они вышли из коричневого дома, у подъезда стоял тот самый черный "мерседес", за рулем сидел мрачного вида дядя. Если всю зиму преобладали сильные снегопады, сейчас моросил мелкий дождь вперемешку с редкими снежными хлопьями. Поначалу ехали молча. Королю вспомнилось, как удалось ему впервые прокатиться на легковушке - когда в немецкое время арестовали Ангелочка; тогда в машине все говорили по-немецки. В немецком Король не был силен, по-русски же уже понимал: говорили про Рууди и его Терезу, где-то кого-то убили, кого-то ограбили, что особенно, мол, свирепствует Тереза.
- Интересно бы посмотреть, что она из себя представляет, - заметил водитель. Русский капитан сказал ему, что пусть попробует назначить ей свидание, раз такой любопытный.
Всем стало смешно. Королю не представлялось, что возможно идти на свидание с Терезой-убийцей, ведь на свидание ходят, чтобы целоваться, а разве можно целоваться… с Терезой! Переводчик спросил Короля:
- Ты случайно незнаком с этой дамой?
До чего нетактичен может быть иной переводчик!
- У меня своя есть, - ответил Его Величество с достоинством.
Все дружно расхохотались, причем вполне доброжелательно.
Войдя во двор Сааре, Королю показалось странным, что их не встречает Вилка. Вышла из дома Манчита с сильно округлившимся животом. Увидев среди пришедших Короля, засмеялась, потом поздоровалась и умолкла, уставилась на чужих, разинув в удивлении рот. Вероятно, ей вспомнилось, как однажды приходили сюда на хутор немцы. Вышел Манчи. Переводчик обратился к нему:
- Принимай гостей, хозяин, поговорить надо.
Манчи пригласил всех в дом. Уселись вокруг большого семейного стола. Король вспомнил, как здесь однажды Хуго рассказывал о своих похождениях в России, а Манчита бесконечно восклицала: "Иссанд Юмаль!"
В доме было жарко натоплено, даже мухи ожили. В Звенинога и на Сааре мух всегда в изобилии, летом житья от них нет. Ухитряются и перезимовать. А стоит только натопить посильнее и поставить на столе еду, как тут же налетят - нахлебники! Теперь им фигу показали, этим мухам, на стол ничего не дали: на хуторе уже давно не было семейных трапез. Так что напрасно озирались мухи со стены, разинув рты, единственно и оставалось им, что щекотать в ярости носы присутствующим.
Хуго с Мелиндой дома не оказалось. Манчи объяснил, что Хуго все еще ходит разбирать железную дорогу оборонного значения, которую он, Манчи, уже заканчивает строить. Мелинда же в сельском Совете - секретарь ведь.
Юхан даже не выглянул из своей комнаты, где проводил все свои дни. На зов Манчи он вышел, не поздоровавшись, встал у двери комнаты, облокотись о косяк, потом уселся на пенек у плиты и начал ломать хворост, словно происходившее его не занимало. Скорее всего, так оно и было, он уже давно не свистел про землю Мулги.
Король озирался, высматривая что-то, и Манчита догадалась, кого он искал, и рассказала, что… Одним словом, Вилки не стало. Провожая на днях Манчи по Сухоместовому шоссе, она попала под машину. И надо же было такому случиться: одна-единственная машина проехала за весь день и одна-единственная собака на дороге стала ее жертвой.
Короля это сообщение потрясло. Он потерял близкого друга, можно даже сказать - воспитателя. Он был настолько подавлен, что русский капитан обратил внимание на перемену в его настроении и спросил у переводчика о причине.
- Собака у них сдохла.
Слово "сдохла" больно ударило по сердцу Короля. А капитан стал расспрашивать про Алфреда. Он не поверил, что никто не знает о месте его пребывания. Собственно, допросом это не выглядело, а как бы убеждением в надежде на нечто этакое сознательное. Капитан ссылался на семейную историю Рихардов.
- Вы посмотрите на самих себя! - восклицал словно попугай, переводчик, вторя капитану. - Сыновья служили в Красной Армии, проявляли отвагу: Манчи, Хуго, Эдгар. Есть награжденные… - Действительно, у Эдгара, как было известно, какие-то медали за брадобрейство на фронте имелись. - Мать немцами в тюрьме замучена (ведь у немцев в тюрьме могли быть только замученные), Сесси расстреляна гестаповцами. Только Алфред - заблудшая душа. Так мало ли что! С кем не бывает - образуется. Зачем скрываться!
Все согласились: да, правильно, конечно. Абсолютно все так и есть - верно. Словно в подтверждение дед с треском сломал толстую хворостину, а переводчик прихлопнул ладонью муху на столе. Но… Где Алфред, никто не знал. И это тоже было верно.
Махнув рукой (переводчик тоже махнул рукой), капитан встал из-за стола и вышел. Даже не попрощался. На него никто за это не обиделся. Также и на переводчика, который тоже ни с кем не попрощался. Что с него взять: он во всем повторяет начальство.
Короля они словно забыли взять с собой, уселись в машину и уехали. Означало ли это, что Его Величество свободен? Вероятно, так, что же другое?
Король остался на Сааре. Неуютно ему здесь, одиноко. Все живут парами, дед нелюдим. Вилки нет. Манчита предложила поесть, и он, конечно, согласился. Уже много времени прошло, как расстался с селедкой. Ему дали хлеба с маслом, молока. Короли к молоку относятся уважительно. Он ел и гадал: даст ли Манчита ему что-нибудь из еды с собой? Да, он решил идти в свое имение в лесу Смолоспуска, на хутор Вороны, а хлеба там мало осталось.
Его никто не удерживал, никого не интересовало, куда он намеревается идти. На Сааре уже давно не было принято расспрашивать, кто, откуда или куда, а к самостоятельности Его Величества привыкли. Манчита дала хлеба, предложила яиц, так ведь побьются…
Глава XIV
Эдгар и Аида таскали дрова в подвал своего недостроенного дома, им помогал верзила-мужик, привезший два воза. Собственно, это уже второй воз они перетаскивали, когда подошел санитар из больницы. Не сразу дошло до сознания Эдгара, о чем примчался сообщить санитар: он говорил, что в больнице все палаты переполнены, что больные валяются в коридорах, что и там уже негде ставить кровати и даже нет их…
Эдгар недоволен, что мешают разгружать дрова. Пока снег, надо быстрее завозить да и извозчик ждет. Он с нетерпением уставился на санитара: какие коридоры, какие кровати? Ему-то, Эдгару, зачем это? А санитар продолжал объяснять, что даже на лестничных площадках больные на носилках, на полу, поскольку с кроватями плохо. И вообще в больнице царит такой бардак, что не сказать какой! Потому-то и отнесли Алфреда в подвал, где каптерка, и он тоже лежит на носилках, но матрац у него был, простыня, подушка - тоже. Даже после операции - целых сорок минут длилась - его положили здесь же в подвале на носилки, потому что про послеоперационную палату в военное время и говорить не приходится. Ничего не поделаешь! В больнице совсем нет порядка и врачей приличных мало, все поудирали в Швецию или еще куда, так что теперь в Швеции хороших врачей пруд пруди, а здесь даже приличных санитаров не осталось…
Эдгар озадаченно уставился на пришедшего: как же быть? Пригласить этого болтуна в дом или пусть тут же на улице и расскажет обо всем? Эдгар отличался исключительной экономностью…
Аида тоже была экономна. Все же она сочла неудобным так вот стоять у воза с дровами и ждать, когда санитар закончит свой рассказ. А он и не думал заканчивать, он говорил о каком-то человеке, который умер, а родственники, естественно, забрали его, хотели в гроб уложить, но тот зашевелился, оказывается, не умер, и стал ругаться. Такая сволочь неблагодарная! Алфреда же, когда привезли, уложили рядом с ведьмой, которая варила дома снадобье для привораживания и совершенно случайно опрокинула котел на свою же задницу. Обварилась, конечно…
Эдгар пристально посмотрел на Аиду. Ему почудилось, что она готова предложить санитару чашку кофе, если этот пакостный напиток из смеси черт знает чего может называться кофе. Напитка, вообще-то, не жалко, но к нему ведь полагается еще что-нибудь предложить, а как все дорого - трудно достается! В магазинах - только по продовольственным карточкам!..
Санитар же рассказывал теперь уже о том, как Алфреду снилось, что китайцы… небольшие такие китайцы бесконечно маршировали по его груди, по животу, лазали через него в течение вечности, им почему-то необходимо было, всем китайцам, перелезть через Алфреда; он пробовал их сосчитать и насчитал, что через него прошагало пятьсот тысяч китайцев, но конца им не предвиделось; пока первые сотни тысяч китайцев успевали прошагать по Алфреду, у ожидавших своей очереди родились дети, их все прибавлялось, так маршировали бы они через Алфреда бесконечно, если бы… - санитар приумолк, вздохнул и закончил: - Если бы он не умер.
- Кто? - не дошло до Эдгара. - Китаец?
- Алфред же, - ответил санитар, - так что те китайцы, которые в очереди стояли, которые родились… Им и врачи никак помочь не могли, потому что не осталось приличных врачей, а началось заражение крови, по артерии пошло, и добралось до сердца. Относительно китайцев Алфред только и успел прошептать, что очень их много и они не успеют через него пройти…
- Если вы не против, - послышался в дверях низкий хриплый голос, - я пока занесу…
Мужик, привезший дрова, подошел незаметно, ему надоело торчать возле лошади, своих дел в городе у каждого достаточно, а ведь никто не считается со временем другого.
Эдгар засуетился: надо дрова заносить. Но оставлять Аиду с санитаром рискованно - еще вздумает угощать. Извозчик же не знает, куда нести дрова: он привык к сараям, а тут… в подвал. Санитар, однако, не выказывал, что близится конец его повествованию. Эдгар слушал его вполуха.
Наконец чертов санитар выговорился. Когда он ушел, Эдгар вернулся к возу. Аида взглянула на него укоризненно, но он велел ей идти смотреть, нужно ли носить дрова на кухню для плиты или там еще есть. Он понимал молчаливый упрек жены, но согласиться не мог; если Алфред умер, спешить некуда, покойника не украдут и сам он тоже не убежит. А хозяйство… Аида могла бы и сама, но надо скорее, чтобы мужик имел настроение привезти еще воз.
Потом Эдгар переоделся и отправился не спеша в больницу. Думал, пытался вспомнить брата в детстве, в наиболее яркие минуты их жизни на Саареа. Как-то нетепло отозвались в душе воспоминания, слишком они с братом разные. Все в семье Рихардов не очень близки друг другу. Вслух об этом лучше не признаваться, особенно при посторонних, хотя и у них… разве иначе? У Эдгара давно зародилось подозрение, что единство - везде в мире явление исключительно редкое. Он приписал это отступлению людей от веры: без Бога нет единства.
Вдруг он прибавил шагу: санитар как будто говорил о подозрительном сброде, пристроившемся в больнице в качестве санитаров, и обворовывают они больных и даже покойников, если на них хорошая одежда. Эдгар пошел быстрее: этот Алфред одежду в шкафах не берег, все на себя напяливал. А вдруг он там в хорошей одежде?..
В больнице действительно царил образцовый беспорядок, никто ничего не знал; было не понять, кто здесь кто - смесь разнообразного одеяния из белых халатов, гражданских костюмов, военных мундиров. Везде кровати, носилки с больными. Эдгара, как и объяснил санитар, направили в подвальный этаж, здесь тоже шныряли личности в грязных халатах поверх тельняшек, чубатые, с золотыми зубами, на руках татуировки.
- Кто ищет что? - пристал к Эдгару один такой с "солнцем", наколотым на руке. Учитывая "идеальное" произношение эстонских слов человека с "солнцем", Эдгар вежливо на столь же идеальном русской языке ответил, что ищет своего брата. Однако субъект настойчиво домогался ясности именно на эстонском:
- Что ищет кто здесь кого?
Догадавшись о смысле вопроса, Эдгар на этот раз по-эстонски объяснил, что является братом Алфреда Рихарда, которого всевышний призвал к себе.
- А, звал? - понял человек с "солнцем". И закончил свою мысль уже по-русски: - Пускай… Можно. Разрешается…
- Он скончался, он уже "там", - уточнял Эдгар терпеливо.
Человек с "солнцем" хмыкнул и привел Эдгара к каптерке. Слава Богу, хоть кладовщик оказался местным. Эдгару отдали одежду Алфреда, и выяснилось, что он верно догадался насчет нового костюма. Субъект с "солнцем" посмотрел на костюм с интересом, даже будто с удивлением спросил:
- В этом будете хоронить?
Эдгар смутился, растерялся, вспомнив рассказанное санитаром.
- Этот не подходит - серый. Надо черный.
Но где же Алфред?
- В погребе, - сказал человек с "солнцем".
- Они в помещении, что в конце подвала, - объяснил кладовщик и добавил: - Покойники.
Кладовщик вспомнил, что Алфреда только недавно искали люди из коричневого дома. А Алфред… Он сильно мучился, кричал, но к нему даже не подходили - все равно нечем было помочь из-за отсутствия лекарств.
В "погребе" покойники лежали рядами на полу. Эдгар узнал брата только благодаря отсутствию большого пальца на правой ноге. Лицо Алфреда наполовину залито кровью, наверное его рвало сукровицей перед кончиной; черная полоса от подбородка до левой стороны груди - след заражения крови.
Эдгар раздобыл ведро, воду, у кладовщика взял тряпку и вымыл лицо Алфреду. Потом отправился домой. Велел Аиде найти свою старую черную пару.
- Которая с замшевым воротником.
- Пиджак же весь в заплатках, - удивилась Аида.
- Кто их в гробу рассмотрит? - объяснил Эдгар разумно. - Хоронить полагается в черном.