До войны в Европе существовало одиннадцать официально учтенных историками королей и один, ими не учтенный, то есть Король Люксембургский. Теперь война подходила к концу и королей сильно поубавилось. Король же Люксембургский ушел, можно сказать, в народ.
Хотя… Уйти-то в народ он ушел, но что его там ждало? Какие напасти стерегли в будущем? Что ждало их всех? Может, не стоило так уж ринуться, сломя голову, в массы? Если ты король, постарайся оставаться им до последнего, ибо в жизни так заведено: если ты хищник - рви, кромсай, жри без жалости; если же ты столяр - строгай, пили и делай свое дело на совесть; если же ты нищий - проси милостыню, иногда могут и дать, ибо не бывает добра, когда переходишь из одного качества в другое, как, собственно, и случилось с Алфредом. Но Его Величеству, если судить трезво, не из чего было выбирать, а его собственное качество еще не было ему известно. Потому что будущее оказалось затерянным в тумане, да и не только его одного.
Глава XV
В ночь после похорон Алфреда через лес Смолоспуска пробивались к Святому кладбищу трое мужчин и женщина. Они тихо переговаривались явно нетрезвыми голосами.
С другой стороны к нему шли еще трое мужчин, не отвлекаясь на разговоры. И они то и дело прикладывались к дорожной фляге. Кладбище не являлось их целью, оно не было для них местом встречи, конечная цель и у тех и у других располагалась далеко за кладбищем: первая группа во главе с Терезой должна была, миновав его, продолжать свой путь в Тыллусте, а зачем им туда понадобилось, об этом лучше и не гадать; другая же группа, во главе с Сула, встретив в Тыллусте нелицеприятных субъектов, то есть пограничников, решив из-за них немного изменить маршрут следования, добиралась теперь тоже через Смолоспусковый лес, чтобы выбраться на Сухоместовое шоссе, намереваясь по нему двигаться дальше к намеченной цели - в Сухое Место, чтобы оттуда перейти по льду пролив; одним словом, эти люди стремились на Большую землю. И той и другой группе не миновать было одинокого Дома Вороны, мимо которого пролегала единственная дорога в это время, тоже местами уже затопленная весенним половодьем.
Было уже за полночь, когда группа Терезы подоспела к Дому Вороны. Кто-то из них стал прикуривать от зажигалки именно в тот момент, когда они поравнялись с деревянной вороной на столбе. Увидев ее саркастическую ухмылку, подошедшие обратили внимание и на дом; они начали соображать, что это за дом, чья собственность, и кто-то знал, что дом ничейный, что раньше в нем жили какие-то бедняки, сочувствующие, по слухам, красным; даже было известно, будто в немецкое время здесь скрывались от власти люди, за что их, кажется, отсюда и выселили куда-то… В таком случае, решили они еще, чего он тут стоит, этот дом, словно памятник этим негодяям? Поджечь его! К тому же темно, совсем не видна дорога под ногами и сколько им еще эту мокроту месить?!
Женщина известила, что осталось уже немного до кладбища, но чтобы не было темно - она вмиг все организует, осветит им дорогу аж до самого кладбища, и будет светло, как днем. Она подбежала к крыльцу и крикнула:
- Киньте спички! Освещу - светлее не бывает.
- Брось, Тереза, дурака валять! - сказал кто-то.
Еще сказали, что их ждут более стоящие дела, но кто-то уже бросил ей спички, и она разожгла подобранную сухую сосновую ветку и уже, приподнявшись на цыпочках, подержала ее, горящую, некоторое время под стрехой, соломенные торцы сразу взялись, огонь весело разбежался, забираясь все выше, захватывая чердак.
- О-ля-ля! - восторженно вскричала Тереза, мужчины одобрительно гоготали, достали фляги, пустили по кругу. Они, собственно, никого не боялись, хотя для них время было опасное. Но здесь… Это место в стороне, лесное, да и ночь глубокая на дворе. А Тереза, удалая душа, хлопала в ладоши, глядя, как огонь разгорался все сильнее. Она чувствовала себя в своей стихии, ее переполняло это чувство, - она живет!
В Розвальнях на хуторе Ореха у нее старая мать, хотя не то чтобы очень старая, но вся ее жизнь - корова и поросята, куры и гуси… Отца унесла в могилу тяжелая крестьянская работа. У Терезы же никогда не лежала душа к крестьянскому быту: размеренная, тихая жизнь на земле в кустах орешника да можжевельника, ничего никогда не случается, и сколько она себя помнила - все тот же перезвон коровьих колокольчиков на пастбище, а в мире в это время столько происходило интересного, которое ей лишь изредка удавалось увидеть в кино, когда находила время выбраться в город. А любовь!..
Это, конечно, главное. Этого она хотела, чтобы было не хуже, чем как в кино. Был у нее один… романтик, она ему верила, как Богу, - ушел, паразит, к другой. Тереза в благодарность организовала ему пьянку и отравила грибами. Умер этот предатель в городской больнице. Ее не подозревали. Жестоко? Она считала так: неверно судачат бабы, будто виновата сама женщина, если муж или любовник уходит к другой во всяком случае, с нею-то было не так: она его отравила в утверждении, что не лазь, не хватай того, чем дорожить не собираешься, не бери чужое, чтобы лишь пользоваться, а затем бросить. Она - не вещь! Коровы и колокольчики, кусты разные, навоз - пусть это ее окружение, не она это себе выбирала, но во всем этом живет она - человек, с ее живою душою. Единственно, чего она боялась тогда, что он ей во сне станет являться, - нет же, даже во сне, подлец, не показывался.
Потом, с Рууди, когда убивали, она уже думала так: не явился один - не появятся и другие. Но теперь она решила проследить, чтобы Рууди оказался у нее… последним. А ведь тоже вертлявый тип, хотя в смелости ему не откажешь. Пока что она ему нужна, у него достаточно злости, твердости же не всегда хватает. Она его знала еще с детства, но раньше он как-то не привлекал. Когда же он сбежал из тюрьмы… Теперь они крепко связаны делами, уже многое стряслось с тех пор, теперь суждено им быть вместе до конца… любого конца.
Они еще постояли, позубоскалили в адрес тех, кто строил этот дом, полюбовались зрелищем, и действительно, стало светло от высоко поднимающихся языков пламени; лес как будто пробудился, загомонили первыми вороны, как всегда, когда где-нибудь в природе запахнет несчастьем. Затем Рууди объявил, что надо уходить: вдруг этот костер все-таки привлечет любопытных, ведь ночь, и зарево видно далеко. Поблескивая сталью оружия на ремнях, они продолжили свой путь.
Однажды в ателье Калитко на рисунке в альбоме Король увидел этот пожар, да, именно этот… Если бы он здесь присутствовал, наверно узнал бы изображенный на рисунке горящий дом в ночи, клубы черного дыма, сливающиеся с чернотой пространства над лесом. Главное, он бы узнал ворону на столбе, он бы узнал эту хищную, даже не птичью, а сатанинскую сущность как бы торжествующей при освещении отблесков пожара. Кто бы мог подумать!
Сула с товарищами, бывшими рядовыми из его батальона самообороны, в это время уже проходили мимо кладбища. Они молча шествовали гуськом, стараясь не сойти с дороги, чтобы не провалиться в глубоком, мокром снегу. Каждый предавался своим думам. Сула сожалел, что нет с ним Алфреда, он часто подумывал о судьбе Алфреда и закончил про себя, что глупо с ним все получилось, без пользы для общего дела погибает человек: Сула не мог знать, что его коллегу по службе в самообороне уже похоронили тут же на кладбище, которое они только что миновали.
Вообще-то он не считал Алфреда образцовым солдатом - не тот уклад психики; по мнению Сула, Алфред абсолютно цивильная личность. Несмотря на такое обстоятельство, его тянуло к этому музыканту, он инстинктивно ощущал естественность и человечность Алфреда, даже как будто его некоторое моральное превосходство. Сула хотелось, чтобы его идеи и планы разделял и Алфред, не потому, что он сам в себе сомневался, в правильности своего пути, - нет, конечно, ибо он, Сула, знал, чего хотела его душа. А чего она хотела, душа-то? Она хотела, чтобы вернулось все, что было в его детстве, все отнятое чужими, чтобы, как раньше, следить в мировом искусстве или, скажем, в спорте за достижениями эстонских людей, а не… советских без роду и племени, но Алфред, его существование рядом, его участие в деле придало бы уверенности в успехе, ибо Алфред, и это сознавал Сула, человек исключительно осмотрительный.
Сула был родом именно с этой самой земли Мулги, где якобы жить хорошо, как напевал когда-то саареский Юхан. Когда в освободительной войне погиб отец, Сула было тринадцать. Память об отце и стала для него путеводной звездой. Мать потом вышла за пьяницу, неплохого душою человека, но что от этого проку, когда жить им было тяжело. Но так они вместе, обнявшись, все-таки шагали к смерти: сперва умерла мать, потом и пьяница. Остался Сула один, работал поденщиком у богатых хуторян, потом поступил на работу в полицию бороться с бесконечными драками, поножовщиной, пьяницами, но не понравилось, надоело - перешел в "Союз защиты Родины", здесь дослужился до фельдфебеля.
Он всегда гордился лучшими людьми своей республики, это были и Керес, и Палусалу, и боксер Раадик. Он перечитывал книги Крейцвальда и Таммсааре и был счастлив, что родился именно в стране у Моря. В тридцать девятом он ушел в лес - это естественно; из леса наблюдал за арестами, вывозом народа и конечно же стрелял… когда возникала необходимость. Пришли немцы. Он их признал как цивилизованный народ, а из двух зол выбирают меньшее. Поступил в самооборону по тем же соображениям, что были у Алфреда, надеялся с помощью немцев избавить страну от коммунистов, чтобы с Божьей помощью, вернее, с помощью других цивилизаций, Англии, например, или Америки, затем и от фашистов. Такая уж доля малых народов - надеяться на помощь одних, чтобы избавиться от помощников других… Он устал уже, но не видно конца всем его разочарованиям.
Спутники Сула, похоже, были не из разговорчивых, по их решительным лицам можно лишь сказать: это люди, знающие, что хотят, во всяком случае, в намерении дойти до Большой Земли в леса они тверды. Они считали скорейшей необходимостью создание в лесах своего освободительного войска: конечно, кто же сомневается в том, что русские будут называть их бандитами, как их собственных партизан в свое время называли немцы, ну да не в названии дело, и когда это было, чтобы приверженцы одних идей относились с уважением к приверженцам других Сейчас на материке уже идет война лесная, но, судя по всему услышанному, не очень-то организованно, выступали небольшими группами, а то и в одиночку. Но все же они сила, с которой противник обязан считаться. К сожалению, на Острове трудно сколачивать бойцов, здешний народ на неурожайных землях всегда жил беднее, потому и к социалистическим идеям относился более сочувственно.
Думая об Алфреде, Сула вспомнил этот несчастный случай с Сесси - его сестрой. Обидно, что так вышло. Нет, он не считал себя виноватым, разве знал он ее в лицо? Ему только потом кто-то из рядовых подсказал, что одна из растрелянных… Он тогда в обморок не упал: война есть война и нечего в это соваться кому не лень, тем более детям. А он солдат, и тогда он выполнял приказ. Ведь и Алфред, выполняя воинский долг, арестовал не кого-то, а собственную мать! Что же он хочет от него?! Но как в мире все переплетено!..
- Что-то горит, - произнес один из самообороновцев. Сула и сам увидел вдруг впереди яркие вспышки света, встречный ветер доносил едкие запахи гари, даже слышался треск, характерный при пожаре. Очевидно, лесной сеновал или…
В темноте на дороге из-за поворота показались силуэты людей на фоне слабого света пожара. Кто такие? Сула с товарищами сунулись в карманы…
- Кэс те олете? - крикнули одновременно с обеих сторон и, словно сговорившись, ответили одновременно:
- Инимезедь!
Несмотря на то что ответы подтвердили родственность их природы, ни те, ни другие не проявили радости по такому случаю. Надо же! Человеческий род существовал на земле сотни тысяч лет до Иисуса Христа, оставалось дожить до конца двадцатого столетия, а доверять друг другу "люди" до сих пор так и не научились.
После нескольких уточняющих вопросов, задаваемых и теми и другими, "люди" стали наконец осторожно друг к другу приближаться. Скоро тени одних достигли ног других, тогда они остановились, чтобы рассмотреть себя получше.
Где-то вдали каркали вороны. А люди стояли, готовые в любой миг убивать. Но разве допустимо, чтобы занимались этим кому не лень; что они все лезут не в свое дело! Право на убийство - принадлежность большой политики государственного масштаба, тут грамотные люди знают, кого и сколько надо укокошить… Так нет же, людям и кустарным способом, в одиночку, охота убивать, - сколько доступно, сколько возможно.
Но вот Тереза узнала Сула, ведь он был при немцах даже более видным человеком, чем ему хотелось: и он так же, как и Алфред, ходил рядом со строем самообороновцев и тоже командовал "запевай"! Случалось Терезе видеть его на улицах Журавлей. Ну а Сула тоже про нее и Рууди конечно же был наслышан. Ведь слава!.. Выходит, все свои?
- Так-то оно так, да не совсем, - определил Сула осторожно, - у нас как будто разные дела…
- Почему же разные, - не доходило до Рууди, - если все мы красных бьем?
- Но и не красных тоже, - отметил Сула, намекая на сущность обыкновенного разбоя славных дел Рууди.
Кому-то из сопровождавших Рууди не понравилось сказанное, он с гневом в нетрезвом голосе и даже вызывающе поинтересовался, какое у Сула право выяснять, кого и за что они наказывают (он так и выразился: "наказывают"), кто сам-то он? Сула хоть и был довольно пылкого нрава, тем не менее он не хотел с ними ссоры, потому предложил:
- Так и быть, присоединяйтесь, вместе отправимся на Большую Землю. Море еще держит, перейти вполне можно. К тому же что нам в такое время делить, перед красными мы так или иначе на одинаковом счету.
Он сказал так, даже не вдумываясь в смысл, который получился неудачным; что вообще-то они все-таки неодинаковы, следовательно, кто-то лучше, а кто-то хуже. Но кто хуже?.. Да, конечно, лучше бы Сула так не говорил. К тому же и Тереза почувствовала опасность для себя лично: если они пойдут на Большую Землю, там она может потерять свою власть над Рууди, там мужчины собираются создать лесное войско, но в этом деле она одна среди многих, командиров много найдется, здесь же командирствует она. Ведь Рууди… Он и раньше заикался, чтобы еще поискать людей в группу, - от трусости у него такие мысли: среди большего количества людей он чувствовал бы себя смелее, ибо ответственность делили бы поровну. Она его всегда отговаривала: чем их меньше, тем проще маневрировать. К тому же на острове немало швали, действующей под маркой Рууди, - и хорошо, пусть, это создает представление о его неуловимости и грозности, словно он вездесущий. А тут, судя по словам Сула, их считают даже не очень-то достойными.
- Значит, - ввязалась Тереза, - мы равные только в глазах красных… А вы, значит, лучше нас. Вы - борцы за свободу, а мы… Кто мы? Выходит, вы нам милостыню бросаете…
В образовавшейся тишине послышался треск пожара и вороны выражали свое возмущение происходящим. Тереза прикинула: в сравнении с ними, эти трое вооружены худо, в ее распоряжении не только карманные пушки, а все-таки автоматы.
О телепатии в мире говорят давно, но есть она или нет? Здесь же, возможно, кто-то подумал одинаково с Терезой или это была случайность, но раздался выстрел, и один из товарищей Сула, схватившись за живот, повалился на дорогу.
Это уж слишком! Не успел пристреленный коснуться дороги, а Сула осмыслить ситуацию, но он уже стрелял, и один из сообщников Рууди тоже свалился. Сам же он, мгновенно отпрянув в сторону, пустился бежать в том направлении, откуда они только что пришли, за ним мчался второй из его самообороновцев, отстреливаясь на бегу. Тереза, Рууди с третьим мужчиной, прилично отстав, поливая из автоматов, замыкали "кавалькаду". Скоро им удалось подстрелить товарища Сула. Сула мчался изо всех сил. Худой и легкий, он бегал хорошо, к тому же был трезвее догонявших. Но не эти достоинства его спасли, а именно то, что одному русскому пограничнику захотелось пи́сать…
Пограничники ехали из Тыллусте, то есть оттуда, откуда еще не так много времени назад, встретившись с ними, ушли Сула с товарищами, куда, в свою очередь, зачем-то направлялись Тереза и Рууди со своими. Пограничники ездили в Тыллусте по сигналу местного жителя. Из города на двух трофейных виллисах выехали на облаву лейтенант и семеро бойцов.
Вообще-то дело пограничников - охранять границу. Но в местном отделении МГБ не хватало сотрудников, да и в штабе истребительного батальона не всегда присутствовало нужное количество людей. Вот и позаимствовали, как уже было не раз, у пограничников. В качестве проводника с ними ездил уже знакомый сотрудник МГБ - Скелет.
Скелет не случайно попал в проводники: он всегда находился под рукой. С некоторых пор служба в МГБ стала смыслом его жизни. Родители его не имели сил победить в борьбе с камнями на своих небольших полях, ему тоже пришлось из-за этого несладко: нанимался в поденщики на богатые хутора. Случались обиды, бывали и побои. В детском возрасте случившееся надолго омрачает жизнь.
Русским, пропагандирующим социализм, он поверил, тем более что открывалась возможность поступить на казенную работу с перспективой выслужиться. Что избивал иногда то одного, то другого - что ж, и его избивали! И это естественно: человек, который при одном режиме унижен, при другом старается возвыситься. Потому-то он всяких разных бандитов или "лесных братьев" ненавидел. У некоторых из них, Скелет об этом слышал, имеется мечта: как встретятся в Германии союзные войска - войне не конец, а начало новой, между союзниками теперь: танки англичан и американцев пойдут вперед, не останавливаясь, и конец Советам: они немцами вымотаны - зажмут легко. Скелет знал: есть у многих такая надежда. Он верил тому, что режим, простоявший двадцать семь лет, - простоит нерушимо и дальше. Так он думал о Советском государстве, которому решил посвятить свои устремления. Если всякий человек имеет право на свою правду, то и он, Скелет, тоже.
Итак, не найдя в Тыллусте разыскиваемых, пограничники возвращались в город, разместившись по нескольку человек в каждой машине.
Уже почти доехали до Святой церкви, когда молодому пограничнику из первой машины понадобилось облегчиться. Остановилась и вторая. Говорят, смех и зевота заразительны… Не только они. Скоро на краю дороги, построившись в ряд лицом к северу, солдаты "расписывали" снег кто как умел. Тут-то и увидели они вдали за лесом зарево, затем услышали стрельбу. Живо уселись они по машинам и помчались. Скелет, знавший местность, показывал дорогу. Подъехали к кладбищу - дальше стало невозможно, машины вязли в снежной каше. Отправились пешком и быстро убедились: от дороги отходить неразумно, тут же приходилось барахтаться в мокром и глубоком снегу.
Бежавший изо всех сил Сула заметил пограничников раньше, он отпрянул с дороги, кувырнулся в снег, провалился в него и остался лежать неподвижно. Пограничники прошли мимо него, привлекаемые выстрелами впереди: стреляя наугад, чтобы попасть в Сула, дали знать о себе люди Рууди. Они заметили пограничников, когда лейтенант крикнул им по-русски:
- Стой! Стоять! Руки вверх! - хотя сам лег и остальные пограничники за ним.