Он остановился перед Алфредом, изучая его лицо. Алфред промолчал. Ну не кретин ли? Видит, что человек пришел с улицы насквозь мокрый и спрашивает: "А что, дождь идет?" Можно подумать, что человек сам себя облил из ведра… Не станет же Алфред сам себе морду разбивать.
- Пока здесь содержат, - размышлял злоглазый вслух, - еще куда ни шло. Здесь еще ничего. А уведут куда-нибудь…
То и дело он вскакивал на нары, бегал по ним, благо потолок высоко, подходил к окну, изучал решетки, бил по стенке кулаками и цедил сквозь зубы:
- Должен же… Должен же, черт возьми, найтись какой-нибудь выход! Ну, сволочи! Ну, красноперые петухи! Дай только отсюда выбраться!
Алфред ни о чем его не расспрашивал. Зачем? Какое ему дело, и станет ли легче лично ему, если он узнает, за что этого сюда запрятали? Злоглазый представился сам:
- Рууди, - сказал он. - Рудольф, - и посмотрел на Алфреда злобным взглядом.
Алфред назвался. Вот и познакомились. Алфред не сказал бы, что Рууди внушал к себе симпатию: очень зло ругался, цинично. Алфред ненавидел цинизм. И попусту ругаться тоже не любил. Да и кто гарантирует, что он действительно Рудольф?
В замке загремели ключами. Дежурный встал к цвери и крикнул:
- Ильп?
- Я, - откликнулся Рууди.
- Выходи! - дежурный захлопнул за ним дверь. К вечеру Рууди вернули в камеру. Он продолжал беготню, но молчал.
Ночь Алфред провел скверно. Рууди же, как ни странно, спал как дома. Он был в пальто. Закутавшись в него, спать конечно же удобнее. Алфред же, когда натягивал полушубок больше на голову, констатировал, что мерзнут ноги и задница. Думалось и про Вальве: что делает, будет ли она его разыскивать? Утром дали по куску хлеба и кружку с кипятком! Вскоре опять загремел замок. Дверь открыл уже другой дежурный:
- Рихард! Выходи…
В коридоре ждал конвоир. Алфреда повели в знакомый особняк. На этот раз с ним разговаривали только с помощью переводчика. Эту роль выполнял тот же Скелет, который вчера кулаками внушал Алфреду степень серьезности их взаимоотношений.
- Мы вас отпустим, - переводил скороговорку офицера Скелет, - ваши дела знаем. Известно, что в самообороне вы никого не убивали, - ваше счастье. Наверно, просто повезло?
Потом предложили:
- Говорят, вы хорошо водите машину… Дадим "мерседес". Поездите немного, попривыкнете к ней, там посмотрим.
Скелет повел Алфреда во двор соседнего дома. Здесь в частном гараже стоял черный "мерседес".
Все складывалось неожиданно благополучно, даже не верилось.
Земляника находилась в доме на Малой Гавани, только что ушел отсюда встревоженный Король, и Земляника, ей-Богу, сидела за кухонным столом и раскладывала карты: бубновая шестерка, крестовая десятка и червовый туз с острым концом сердечка вниз - перемена места жительства. И то! Что же еще остается?
Алфреда она встретила так бурно и восторженно, словно он вернулся из Сибири.
Спустя несколько дней за Алфредом пришел знакомец, передал приглашение в коричневый особняк.
- Как машина? - встретил его любезно Скелет. - Значит, так, чтобы было понятно, можешь работать. - Эта личность держалась с Алфредом на "ты", ведь у их уже состоялся церемониал братства, - но поскольку машина наша, то работать на ней, естественно, означает работать на нас. Чем мы хуже немцев? Мы сквозь пальцы смотрим на твою службу у них… в ответ на такую же службу у нас. Мы не станем требовать, чтобы ты арестовывал своих родственников, но ты должен выявлять врагов Советской власти. Побольше данных. Главное: кто, где, когда? Больше сведений. Если их нет, обойдемся без них - нужны списки. Мотивированные списки. Официально ты - наш шофер. Это задание руководства. Поездишь по Острову… присмотришься. Обо всем будешь докладывать мне.
Алфред молчал. Молчание - знак согласия? Не всегда, иногда оно золото.
На этом аудиенция в коричневом особняке закончилась. Алфред сел в "мерседес" и газанул.
Глава IV
Когда Алфред поднимался к желтой двери, ноги Люксембургского Короля уже несли его опять в сторону Кривой улицы, легко и привычно повернули во двор, в ателье Калитко. В этот час обычно все собирались. А если нет, значит, Жора нажрался гехатипата, валялся трупом, и в доме царил могучий храп. Могло быть и иначе: Жора валяется трупом, а Заморский в это время возится у своей "Истерии". Ирина в такие дни здесь бывать не хотела, следовательно, не приходил тогда и Пограничник. Все в этом кругу каким-то образом были зависимы друг от друга. Единственно Жора был зависим только от гехатипата.
В городе продолжалась жизнь. Портреты одних "великих" вождей в очередной раз заменяли другими… тоже "великими", но бронзовый солдат с саблей, еще недавно стоявший перед магазином игрушек, исчез опять. На его место, тоже как-то незаметно, установили огромный, в два квадратных метра, портрет человека с черными усами в военной форме без погон, в сапогах, в вытянутой руке он картинно держал трубку, на лице - выражение мудрой доброты. Рядом сколотили Доску почета с десятком портретов малоизвестных людей, работающих на городской бойне, на паркетном заводе или в небольшом автохозяйстве, просто чиновников. О них знали, что работают они как все, не хуже - не лучше, но добросовестно, как привыкли, даже при немцах и даже еще раньше, то есть еще тогда, когда труд не считали исключительным почетом, так что этим людям и самим не ясно было, за что им такой позор - на всеобщее обозрение рядом со Сталиным…
Когда Его Величество обнаружил, что опять не стало любимого бронзового солдата, то не очень огорчился: он не сомневался, что когда-нибудь его снова установят, как уже бывало. Король догадался, что в политике так заведено: одни ломают, другие восстанавливают. Взрослые же опасались, что, как ночью бесследно исчез бронзовый солдат, могут опять исчезать и живые люди. Но пока никто не исчез. Заморский сказал Калитко:
- Пока спокойно. Чтоб не вспугнуть. Штиль… перед бурей. Ждут, чтобы народ успокоился, осмелел, перестал прятаться.
Король влетел на веранду и сразу увидел на вешалке старую шубу Заморского рядом с зимним пальто Ирины. Жора называл Заморского Заморским. Пограничник с Ириной обращались к Заморскому "Веньямин Оскарович". Иван не обращался никак, вернее, как ко всем; он всегда прямо требовал то, что ему от кого-нибудь нужно, с той лишь разницей, что женщинам говорил "дайте", мужчинам - "дай".
Заморский, конечно, рисовал "Истерию". Ирина сидела у патефона и следила за его работой. Король не сомневался, что скоро появится Гриша-Пограничник. Ивана не было, Калитко - тоже. Король поздоровался: "Страствуйте". Первое время он приветствовал всех, говоря по-эстонски "тэре". Затем стал здороваться с учетом национальности - людям приятно все-таки и не так уж это трудно. Однажды Иван рассказал, будто у Заморского якобы предки при царе имели в Эстонии собственное имение. Иван узнал об этом, конечно, из разговоров взрослых, а Заморского Иван Родионович за глаза называл помещиком и объяснил Королю, что это значит.
Ирина вежливо ответила на приветствие Короля. Заморский относился к Королю, будто он - картина Калитко: рассматривал бесцеремонно. Это все-таки невежливо так пялиться на королевскую особу, прищурив один глаз, причем губами производя мерзкие звуки: взп-взп-взп. Сколько ни пробовал, сколько ни тренировался, Королю не удавалось воспроизвести этот звук.
- Вы чем-то возбуждены? - констатировал Заморский. - Что интересного видели в мире?
Нет, что ни говори, а обращение на достойном уровне! Веньямин Оскарович держался со всеми исключительно корректно, говорил "вы" и малым и взрослым. Король не совсем понял сути вопроса, не нашелся сказать ничего другого, как:
- Я в городе Сталина смотрел и Доску почета… Там все фотографии дождем размыло… - Ирина хохотнула. Заморский сделал "взп"… - Там еще написано на красной ткани: "Вся страна занята социалистическим соревнованием в честь Великого Октября".
Королю, честно говоря, было неясно: почему Октябрь велик, а декабрь - не велик?
- Сталин не скоро размоется, - монотонно заметил Заморский и снова завзыпкал.
- Веньямин Оскарович, - сказала Ирина, - я все хочу вас спросить, а что означает ваша картина?
- Это есть суть мироздания, - произнес художник поучительно, - наверху боги, внизу люди и скот.
- Как это непонятно, - задумчиво промолвил Ирина. - А как вы понимаете Бога? - поинтересовалась. - Вы сами-то веруете?
- Ого! - Заморский удивился. - Бог? Бог есть пространство, - заключил он уверенно. - Не то что верю, - я знаю, что оно есть. Пространство до того непознаваемо, - объяснял он авторитетно, - что непонятно. Бог - это и все и ничего. Понятно?
- Вряд ли. Значит, вот эти… боги? - Ирина показала пальцем на чудищ, по мнению Короля, с человеческими вроде бы лицами, но и не лица это были, отвратительные искривленные рожи. - А что они делают? Дерутся?
- У них война, видишь ли…
- У богов война? - удивилась Ирина.
- Это античные боги, - уточнил Заморский, - до Яхве.
- А этот… Иегова - мирный? Ни с кем не воюет?
- Ну как же! - засмеялся гулким баритоном художник. - Тот, собственно, все время ведет борьбу с чертом.
Тут Королю вспомнилась история образования Брюкваозера. Он, как умел, подбирая слова, тоже поинтересовался тоненьким голоском:
- А кто делал черта?
Заморского столь сверхсерьезный вопрос даже не удивил, в конце концов, всякая клетка живой материи участвует в эволюции жизни. Немного подумав, он серьезно констатировал, что вроде сам Бог и создал черта.
- Странно и непонятно! - удивились Ирина с Королем дружно. - Зачем же делать ненужные дела? Сам создал, - хохотала Ирина, - и сам с ним воюет, победить не может. А нас, грешных, упрекают, что не в состоянии воспитывать наших детей?
Взглянув на нее чуть подольше, Заморский спросил:
- Значит, есть детки?
- Трудно ж не иметь, - вздохнула женщина будто с сожалением.
Послышались чьи-то шаги, кто-то вошел на веранду, гремело ведро, из него зачерпнули воды, вероятно, попить, открылась дверь - вошел Иван и еще в дверях заявил, что у него ботинок валяет дурака.
Он всегда так выражался: "дурака валяет". И смешил этим Его Величество. Но ботинок и в самом деле "валял дурака": разорвался шов на заднике. Король лично считал это пустяком. Другое дело, если бы подошва стала "улыбаться", - пришлось бы повозиться. Ему приходилось ассистировать иногда Алфреду на хуторе Сааре, когда тот проводил операцию с какой-нибудь обувью, которой вздумалось валять дурака. Конечно, не королевское дело - чинить ботинки всяким Иванам, с другой же стороны, приятно быть чем-то похожим на Алфреда.
А между прочим, в данное время именно Иванова куртка на Короле, в то время, когда на Иване жакет его Величества, полученный от одной крестьянки из деревни Спинагора в уплату за поколотые им в ее хозяйстве дрова. Они часто менялись одеждой, носили кому что под руку подвернулось. Таким образом, починить ботинок Ивану означало чинить его одновременно и себе. Кладовка же в доме Калитко являлась хранилищем не одних холстов и красок - нашлись и шило, и мыло, и крючки да иглы. Примерно в то время, когда Алфред рассказывал о своих приключениях Землянике, Король чинил общий с Иваном ботинок, после чего они отправились в очередной раз изучать старый родовой замок Его Величества.
Они знали: поживиться там уже нечем, в замковой церкви не ждали их больше подарки от германской интендантской службы, но еще представляли интерес всевозможные тайны; ребята не переставали надеяться обнаружить какой-нибудь тайный ход.
Ивану повезло с Королем в том смысле, что стал он на все вокруг смотреть как бы глазами последнего, а это очень важно: умение пришедшему увидеть страну глазами местного жителя поможет полюбить ее и понимать, как свою. Нравилось ли Маленькому Ивану смотреть на Островную Землю глазами Короля Люксембурга?
Вообще-то, Маленький Иван был нрава практического и нехитрого. Обычно на какие-нибудь нюансы природы он особого внимания не обращал: солнце - везде солнце, а травка и должна быть зеленой, так что утверждать, будто она может быть еще и синей, и даже, простите, фиолетовой! - ерунда.
Но Король, переставший внушать другому истину с помощью затрещин да зуботычин, терпеливо разъяснял, что в зависимости от расположения солнца в небе и времени дня оно по-разному освещает природу, меняя окраску всего живого и мертвого, и Маленький Иван постепенно стал соглашаться вовсе не из желания оказать другу любезность: он увидел, что все мире может быть совершенно не таким, каким он привык себе представлять или каким ему что-то когда-то называли. Вскоре он согласился с тем, что есть и самом деле трава фиолетового цвета и синего тоже.
Но все-таки Иван относился к действительности более реалистично, хотя романтические чувства и ему не были чужды. Доказал он это, когда они своим обычным ходом, то есть бегом, направлялись к парку: он сунул Королю небольшую фотографию, с которой на Его Величество смотрели серьезные, внимательные глаза… Марви! Король от неожиданности приостановился:
- Откуда?! - Его Величество, возможно, покраснел: значит, Иван знал…
- А-эх! - отреагировал маленький русский на вопрос, не нуждающийся, по его мнению, в уточнении.
Маленького эстонца одно время подобный пренебрежительный ответ раздражал, продолжение разговора могло стать малосодержательным. Теперь с этим покончено, дети ведь не политики, развиваются, а в данном случае проявление какого-либо неудовольствия относительно подобного "а-эх!" было бы сверхнеблагодарностью.
К тому же Иван немного раскрылся:
- Лилиан свой школьный альбом показывала.
Король смутился, растерялся, не зная, как быть: надо ли скрыть свою откровенную радость? Он живо спрятал фотокарточку в нагрудный карман рубашки под курточкой, под свитером, как раз над сердцем. Определить свое дальнейшее поведение он так и не успел: навстречу шли трое…
Один из них Комсюк, другой - Свен, бывший вассал Его Величества, третьего они не знали. Встречные прошли мимо, как будто поздоровались, во всяком случае, Король снисходительно кивнул Свену. Тот сильно вытянулся за последнее время, словно стремился догнать в росте своего нового повелителя, Комсюка, который ростом с Ингвара. Однако… какая дерзость! Свен не ответил на кивок Короля. Раньше согнулся бы, чтобы языком пыль лизнуть ради милости Его Величества. Теперь же крикнул, удаляясь:
- Все еще с этим русским шатаешься!
Иван то ли понял ситуацию, то ли нет, у Короля же сильно зачесались кулаки. Друзья продолжали свой бег, но Король прикинул, что сам он дружит с комсомольцем, а осуждает Короля за его дружбу с русским мальчиком.
Он не вполне разбирался в значении слова "интуиция", которую взрослые называют шестым или седьмым чувством, но оно подсказало Королю: быть Свену побитым. Он вообще-то и раньше отмечал, что Свен стал избегать Его Величество и думал, что родители не разрешали ему общаться с Королем из-за Алфреда. Король даже не обижался, он понимал - время сложное. Теперь же - вот так фокус! - его упрекают за дружбу с маленьким русским… Лилиан Вагнер - немка, и отец ее немец, и дед был немец, но с ней дружить не считается зазорным. Почему же иначе надо относиться к Маленькому Ивану?
Однако вперед! К тайным ходам! Да, конечно, Королю не было известно о существовании тайных ходов в замке - не знал он таковых: тайные ходы потому и тайные, что про них никто не знает. Но в душе он не сомневался, что должны они быть: если бы их не было в природе, чего ради тогда уже столько раз при всех властях раскапывали землю вокруг и около замковых стен? Приезжали люди даже из Главного Города. Да все рыли-перерыли! И внутри тоже, и в подвалах, и на дне пещеры львов, в колодцах смерти - везде. Значит, искали что-то. Оно и понятно: где замки - там и тайны.
Король рассказывал Ивану про тайные ходы в Нарве, которые открыли воры. Войдя в ход на одном краю города, они шли по нему и на другом краю вышли в кладовые погреба торговца овощами. Тот в своем саду в старом, полуразвалившемся подвале построил овощехранилище, отгородив кирпичной кладкой завалившуюся часть подземелья. Оказалось, что под городом - древние военные секретные сооружения, еще сохранившиеся со времен русско-шведской войны.
Но ведь и на Острове шведский гарнизон стоял. Королю о том известно достоверно. Королей не принято расспрашивать, откуда и что они знают, когда утверждают, что знают, им положено верить. Итак, в замке тоже стояли шведы. Следовательно, тайные ходы здесь должны быть. Нашли же замурованного рыцаря. Совершенно ясно, что замков с замурованными рыцарями не проектируют.
Как человека практичного, Ивана тайные ходы интересовали, насчет же замурованного рыцаря его подмывало сказать: "Врешь, наверно". Вместо этого спросил:
- За что живого-то?
- За шашни! - объяснил Король. - С одной красоткой снюхался, но жениху красотки стало об этом известно, и ему такое не понравилось…
Текст данного диалога, мягко говоря, несколько не аристократичен, но что поделаешь: с кем поведешься - от того и наберешься. Кое-какие обороты речи Король от Ивана позаимствовал.
Надо сказать, и Королю повезло с Иваном: без аудитории ему нельзя. Королям необходимо доказывать ежечасно свою королевскую значительность, но она даже у самых незначительных королей заключается в демонстрации их ума или, если его нет, - знаний, или, если и их нет, - таланта, во всяком случае, чего-нибудь, что, им кажется, у них имеется. У Люксембургского Короля наблюдались все перечисленные качества, необходимо было только обеспечить себя аудиторией, ибо, если некому продемонстрировать свои дарования, для чего же они нужны? Иван оказался благодарной аудиторией. Люди Тори, в том числе и Лилиан, тоже весьма охотно внимали речам Его Величества, но Иван, пожалуй, один заменял их всех. Он даже иногда был требовательным, если, случалось Король не до конца что-нибудь рассказывал, как это было с историей про дочь Лембиту - древнего короля эстов - Синисилмне… Так ее звали. Означает это "Синеглазая".
Они в тот день втроем бродили, как иногда случалось, в окрестностях Журавлей, делали круги в парке вокруг замка, и Лилиан, вспоминая, как они когда-то гоняли мяч на лугу за рекой Тори, как бегали по камням за старой больницей, где часто Король пересказывал прочитанное в книгах, услышанное от хуторян о далеком прошлом, стала просить, чтобы Его Величество о чем-нибудь рассказал. Король начал рассказывать "достоверную" историю из прошлого его родной республики. Когда Маленькому Ивану что-то было непонятно, Король делал перерыв, и они для него все разбирали.
Рассказывал Король о том, что в городе Петсери расположен древнейший мужской монастырь с подземными ходами, и уверял, будто вычитал об этом у старого эстонского писателя Крестолеса. Вели те ходы к древним захоронениям и богатствам, которые несчетное количество раз пытались добыть всевозможные завоеватели, но никому это не удавалось. И шведы искали, и рыцари, и польские паны, литовские и русские князья, а все бесполезно. Ходы в подземелье вырыты в твердом золотистом песке, а в них, в песчаных ложах, покойнички засохшие лежат, не портятся. Как их уложили, так и лежат, только высыхают сильно. А там, где ходы выходят к изумрудному подземному озеру, - здесь и клады с сокровищами.