- Это, наверное, не точно, - Король попытала спасти свой авторитет: он-то ничего про космос не знал. Но Иван и не думал задаваться.
- Болтали там… Заморский говорил. Он интересно травит. А может, и неправда. Говорит, что таких городов, как Москва, на Марсе нет, а то ночью огни бы были видны. Люди на Марсе еще не очень развиты культурно.
Иван смачно плюнул на дорогу. Эта его привычка не нравилась Королю, уж сколько выговаривал ему - без толку. В детстве Король в Главном Городе видел в зоопарке верблюда, тот тоже плевался. Но удивительно, в присутствии Лилиан Иван никогда не плевался… В чем тут дело? Затем они погнались за вороной. Она неожиданно возникла посреди дороги почти перед их носом, ничуть не боясь, подпустила довольно близко, потом - кра-акс! - и отлетела на сугроб. Король швырнул в нее комком снега - мимо, ворона даже не шелохнулась. Король крикнул Ивану, что это, наверное, Франц, снова швырнул и опять не попал. Тогда стали вдвоем за вороной гоняться, даже вспотели. Вдруг позади раздался лошадиный храп - их догнали сани, в которых сидели два мужика в полушубках домашнего покроя. Один с роскошной белой бородой.
Ворона улетела, путешественники посторонились, не решаясь попроситься в пассажиры, хотя длинные торцы полозьев словно манили. Бородатый сам крикнул весело:
- Не бойсь! Цепляйсь!
Ребята дружно вскочили на полозья и вцепились руками за верх спинки сиденья. Словно желая доказать, что вороная лошаденка еще молодец, безбородый мужик съездил ей по крупу вожжами, лошаденка рванулась.
Бородатому - как же иначе! - необходимо совать нос в чужие дела: куда едут да откуда? Ах, работу ищут, ах, в деревню Розвальни? Мужики веселые, пахло от них чем-то знакомым: эфир. Так от Манчи однажды несло, когда тот съездил в город, а на Сааре все потом его обнюхивали и ругали.
- Поехали с нами, - орал бородатый громко, - поехали в Тыллусте! И там работы достаточно! Эге! А сколько берете? А что умеете? Хе-хее! Эго-гоо!
Бородатый хохотал без всякой причины. Потом спросил:
- А знаете, кто я такой? - И сам себе ответил: - Я есть Лоцман Счастья! Я - Ветер. Меня все знают, я никого не боюсь. Я всем друг, всему честному люду. Я организатор семейной жизни. Подрастете - поженю и вас как миленьких, и на хорошеньких девушках! Эге-ого!
Конечно, юные путешественники не знали, что этот Бородач носится по всей Островной Земле, что в бесчисленных его карманах множество фотографий женщин и девушек, мужчин и парней, схемы хуторов с перечислением скота и другого имущества, записные книжки, в них адреса потенциальных женихов и невест. Многим помог он организовать семейную жизнь, этот Ветер, много соединил пар.
Работа Ветра - создавать семейное счастье. За его работу и ему платили натурой, теми же продуктами, как и работягам на полозьях у него за спиною, но бывало, что и деньгами, а бывало, и живыми поросятами.
Теперь лошаденка тащилась с ленцой. Безбородый мужик грозил ей вожжами, и лошаденка, чуть повернув голову, косила глазом, как бы определяя: серьезно он или просто машет. Друзьям в другую сторону, но веселость бородатого Ветра пришлась им по душе. Бородач запел, его голос тоже напоминал завывание штормового ветра, тем более что слова в песне не улавливались: ый-ый, эх-ха-ха, уй-уй, их-их-хы…
- А что… в Розвальни? Откуда же ты, с какого поместья? - прервав свое завывание, поинтересовался Ветер, - я там всех знаю.
Король объяснил, что, вообще-то, он не из Розвальни, а из Звенинога, это рядом. Он назвал и Сааре, но не стал уточнять своего происхождения, - не всем доступно понять.
- И в Звенинога всех знаю! - заявил Ветер гордо. Безбородый подтвердил, что Ветер всех везде знает, на то и Ветер.
- Сааре… Ого! Манчи тебе кто? Родственник… Н-да. Ох знаю я этого шельмеца. Слышь, - обратился к безбородому, - дружки эти… с Манчи… на весь Остров трюкачи. Там этот… Эйнар. Поспорил, что слопает сразу пятьдесят раков, если заплатят ему десять крон. Если же нет - с него ничего. Съел только двадцать семь… Говорит: поел малость, ну и хватит! А те дураки, считай, закуски лишились. Эго-ха-а! В другой раз подходит Манчи в городе к деревенскому и просит подержать за конец веревки: он измерение проводит… ширины мостовой. С другим концом веревки переходит улицу, здесь другого дурака попросил держать за конец, а сам исчез… Эти олухи стоят, ждут и даже не сообразили, что "землемер" одурачил их. Эге-хоо! А на Сааре черный петух еще жив или сварили?
Король откровенно признался: сколько себя помнит, на Сааре никогда не было черного петуха. Черный ворон - да, жил на раките у колодца, а петуха… В это время мимо промчался "мерседес". Сперва они услышали шум мотора, затем увидели тупое рыло приближавшейся машины. Она поравнялась и, обдав их гарью, пропала за поворотом. За рулем сидел Алфред, и "мерседес" помчался к сельскому Совету в Пихтла за метриками Хуго.
Эдгар прислал на Остров телеграмму из далекого, уже не осажденного Ленинграда. Поступила она в военную комендатуру Журавлей. Содержание примерно такое: военный парикмахер просит известить его брата Алфреда Рихарда по улице Малой Гавани, что необходимо к такому-то числу доставить на пограничный пропускной пункт в Сухое Место метрику освобожденного из военного плена за канистру спирта (такого уточнения в телеграмме не было) Хуго Рихарда для удостоверения погранслужбой рождения и права проживания Хуго на Островной Земле.
В то время въезд на Остров для эстонцев был закрыт, зато в изобилии прибывало русских, а почему так - оставалось загадкой даже начальнику пограничного гарнизона. Нет необходимости уточнять, как удалось военной комендатуре отыскать Алфреда, хотя нетрудно предположить, что в этом помогли и люди из коричневого дома.
Надо сказать, людям в этом славном коттедже именно в это самое время прибавилось дел из-за того сердитого злоглазого Рудольфа, с которым Алфред, "посчастливилось" познакомиться в старой конюшне, ставшей временно тюрьмой. Рудольф, оказывается, ухитрился сбежать из тюрьмы, поскольку ему не понравилось жить в конюшне: ему повезло при посещении уборной проломить череп охраннику.
Горожане судачили о происшествии, но никто ничего толком не знал. Не знали достоверно и того, за что был арестован Рудольф. Говорили, что похитил он корову со сборного пункта в деревне Пологая Гора, куда крестьяне пригоняли скотину для сдачи в качестве продналога в живом весе; здесь корова взвешивались, крестьянам выдавалась квитанция, потом скот гнали в Журавли. Случалось, на рогатую колонну ночью в лесной местности нападали разбойники с криками и стрельбой, и нескольких коровушек государству не доставалось. Говорили, что, устроившись мастером на стройку железной дороги оборонного значения, Ильп продал на сторону грузовик шпал. Говорили, что служил он страховым агентом и присвоил казенные деньги. Говорили, что, будучи необузданного нрава, в драке убил человека. И еще много чего говорили о Рууди. Ясно же было только, что сам по себе этот человек национальным героем не являлся - бандит, каких в мире сколько утодно!
То что убил он охранника, знали точно, об этом говорили по всему городу, но убийство какого-то рядового милиционера - не тема для долгих разговоров в такое время, когда Павловский варил людей живыми, когда немцы стреляли и вешали тысячами, сжигали… одним милиционером островитян уже не удивишь… Как бы для того, чтобы не стало людям скучно, чтобы прибавить разговоров, Рудольф сразу же в деревне Кишмялягушки убил еще троих - мужа жену и ребенка. Говорили, что был он там не один, говорили, что убитые якобы в сорок первом писали в НКВД доносы на односельчан; говорили, будто Рудольф объявил коммунизму тотальную войну; говорили…
Опять говорили! Но служителям из коричневого дома пока не о чем доложить начальству: Рудольфа не поймали, его необходимо усиленно ловить. А что, собственно, им еще делать, как не искать?
Снег под полозьями скрипел, лошаденка помахивала хвостом в такт своего размеренного шага. Безбородый заговорил о войне, что идет она к концу, недолго уже осталось и, значит, присутствующие на острове русские войска пойдут, наверно, домой, к себе в Россию, и надо будет думать о том, как организовать дело в деревне, на хуторе. Он размышлял о сельских Советах: останутся ли или опять сделают волостные правления, как было раньше. Лоцман Ветер возражал ему, сказал, что рано о том голову ломать - еще война идет, еще неизвестно, когда она кончится, а посему надо будет смириться с теперешними порядками, какие бы они ни были, даже если бестолковые, потому что чужие порядки, кто бы их ни установил, редко бывают толковыми для коренных жителей. Но весна на носу, надо возделывать поля.
Ветер пустился рассуждать о земледельческих проблемах, высказал по части агрономии научное соображение:
- Если бы в Стране у Моря сумели привести в должный порядок все луга и болота, превратили их почву в зерноносную, то она могла свободно прокормить население в пять миллионов человек.
Лошаденка, между прочим, как-то незаметно повернула вправо, наверное не без согласия безбородого, и повела их через молодую сосновую поросль, Король не ориентировался в местности, а Ветер опять завыл, зашумел, то есть запел, забавляя лесных жителей и себя время от времени шутками собственного сочинения; эхо повторяло его безудержное эге-ге-го-го-ах-ах. Маленькие пассажиры, к радости бородатого, не разучились еще смеяться, но безбородого все это не касалось… Его привлекал лошадиный хвост. Он спросил у бородатого:
- Что ты того… развеселился прямо?
Ветер сказал:
- Я просто весел, чтобы было хорошее настроение. Нельзя, чтобы у Лоцмана Счастья было плохое настроение.
Безбородый сказал:
- Ах соо?
- Ах соо! Ах соо! - вскричал Ветер. - Что тут "ах соо", когда вопрос смеха в мире таков, что уже нет совсем никакого смеха. Кас нии? - Он обернулся к хохотавшим сзади пассажирам. Иван выдохнул ему в бороду тучку табачного дыма и согласился:
- Не-е! - что означало пальцем попасть в небо.
Но Ветер обрадовался, что его поняли, и начал заканчивать свою мысль.
- Своего смеха не стало, все завезенный, импортный, и тоже тоска, а не смех. Русские боятся смеяться - Сталин накажет, немцы также боятся - Гитлер накажет; остался смех американский, еще французский, можно гнать анекдоты про графов да баронесс, юмор стал не юмористичен, повторяется и не остроумен. Устали шутники выжимать из себя шутки. Как спасать смех? Есть только один способ, - ответил он сам себе с помощью эха, - надо стать серьезным. Надо перестать шутить. Когда будем серьезными, может, тогда наконец-то будет смешно.
Лошаденка вытащила сани на пересекавшую их путь дорогу, и Король увидел, что оказались они недалеко от знакомого кладбища. Оно открылось им, когда миновали чащу гигантского можжевельника. Это место Король узнал: он здесь бывал с Ангелочком, они сюда приходили прямиком через Смолоспусков лес. И он знал, что на здешнем кладбище похоронены все из семьи Рихардов. Непонятная тоска завладела Королем, не хотелось больше в Тыллусте. Он сказал Ивану и мужикам в санях:
- А мы здесь пойдем, - показал на начинавшуюся сразу от ворот Святого кладбища узенькую санную дорогу, ведущую в сторону Смолоспускового леса.
Безбородый приостановил лошаденку - "тпр-у-у", хотя в этом не было нужды: пассажиры уже махали им издали. Ветер крикнул им вдогонку:
- Чтоб вас волки не съели! Эге-ге-ого-ахаа!
Побежали друзья по лесной дорожке, сохранившейся в это время года благодаря лесным сеновалам. Волков не боялись, на острове волки не водились. Другие лесные жители не опасны, эти сами осторожно относятся к человеку. Даже тени… Они тоже, по словам Калитко, не всем и не всегда показываются, прячутся. Но тени, конечно, были; времени могло быть около полудня, значит, тени должны быть небольшими, не очень еще "старыми". А Тень Совы и Тень Лисы? Они здесь наверняка поджидали.
Через Смолоспуск до Звенинога недалеко: километра четыре. Летом в здешнем лесу вдоволь черники - ложись и ешь. Королю помнилось, как ходил с Ангелочком по саарескому сенокосу, с Элмаром Нукиским и с другими звениноговскими ребятами собирал землянику - какое очарование! И теперешняя бело-зеленая красота его очаровала. Он еще не мог понять, что пока он ростом ближе к земле, ее естественная красота более заметна, чем будет потом, когда он вырастет.
Шагали они весело, болтая о том о сем, им и в голову не приходило, что в лесу не только мирные зайцы, не только тени, но где-нибудь может поджидать и опасность. Король рассказал Ивану про английского Джона, укравшего королевскую корону. Тогда, в давние годы, корона хранилась в специальной башне в особой комнате. Джон заморочил голову дочери хранителя, вошел в доверие к ее отцу и стащил корону. А когда он с ней бежал, пряча ее под полой, за ним погнались жители Лондона и кричали: "Держите вора!" Но впереди всех бежал сам Джон и тоже кричал: "Держите вора!" Его бы не поймали, если бы он не уронил корону. Соврал он потом королю, что состоит в банде, которая задалась целью убить монарха, и обещал, если его помилуют, назначат лордом и дадут в жены красивую дочь охранника королевской короны, сделает все, что в его силах, чтобы сохранить жизнь королю. Тот, разиня, поверил и сказал Джону: "Смотри у меня!" Велел отпустить Джона и поженить на дочери сторожа. Так и устроился Джон работать при дворе…
Эхо не поддержало звонкого смеха Ивана, вероятно, потому, что находились они в густом лесу: эхо обожает свободное пространство, для его существования необходима разреженная сфера, как жабе - вода, птице - воздух, дождевому червяку - земля. А вороне и в густом лесу жить привольно. Может, это была та же ворона, которая дразнила их давеча на дороге? Она таки действительно вела себя нагло, и ребята пустились ее гонять, бросая в нее снегом, сучьями деревьев, сосновыми шишками. Однако ворона их не боялась, лишь каркала, будто смеялась.
Вдруг они заметили небольшое низенькое строение, стоявшее недалеко от дорожки. Жилой дом? Он был едва виден в ельнике, смотрелся странно, словно с новогодней открытки. Крестьянское жилище под соломенной крышей, покрытой толстой белой периной из снега. С дороги был виден один его конец с маленьким окошечком.
Король не мог припомнить, видел ли этот дом раньше, когда приходил в здешний лес с Ангелочком. Ребята стали присматриваться к дому: может, здесь для них работенка найдется? Тут же сообразили: дом нежилой. Нет следов к калитке, лишь сугробы, окошечко без занавески, труба не дымит, хотя на дворе все-таки зима… Но главное - не видно собаки! А чтобы в лесном хозяйстве не было собаки…
- Посмотрим? - предложил Иван. Стали утрамбовывать снег, чтобы пройти к калитке. Скоро они стояли на крыльце, которое тоже следовало очищать от снега, иначе не открыть дверь. Но дверь не открывалась. На замке? Нет. Она потому не открывалась, что ее надо было не толкать, а тянуть.
Друзья очутились в грязной кухне, полной барахла, пыли и паутины, но кухня как кухня: плита, большая печь, здесь же дверь в комнату с маленький окном в сторону калитки. А калитки как таковой, в сущности, не оказалось, только два столбика, на одном ржавые петли.
В комнате скудная деревянная мебель-самоделка не такая, естественно, какую изготовлял Алфред: из простых досок сколоченный шкаф без двери, грубо приколоченная полка к стене, из таких же досок стол посредине комнаты, скамеечки да две треногие табуретки, каковые мастерили во многих деревнях. Было здесь и что-то похожее на кровать - тоже из досок, без матраца, разумеется. Какие-то сундуки - пустые если не считать паутины в них, еще одно сооружение, похожее на комод, но без ящиков. Стены оклеены не обоями, как полагается в приличных домах, а газетами времен детства Люксембургского Короля.
- Ничего, - заключил Иван, осмотрев комнату, - жить вполне можно.
Обследовали коровник, а из коровника небольшая дверца вела в одно место, куда, безусловно, всем воспитанным людям ходить - не миновать, как уже заведено в природе. Во дворе из пристроек уцелел небольшой амбарчик, сложенный из никудышных бревен. Колодезный сруб в приличном состоянии, к тому же колодец прикрыт люком. Отодвинули люк, заглянули… - воды немного.
- Вода будет, - объявил Король уверенно.
- Откуда? - засомневался Иван.
- Снег растает, и в колодце воды прибавится.
Еще Ангелочек ему когда-то объясняла: куда же воде идти, если не в колодец?
- Вишь, хлама сколько оставлено, - промолвил Иван задумчиво, - можно и печку затопить. Интересно…
Король, подумав, согласился: в самом деле интересно, словно это их дом, словно собственную печь затопят.
Затопили.
Впервые оценил Король полезность того, что Иван курил: иначе где бы взять огня? У Ивана же даже бензиновая зажигалка. Печь, конечно, дымила кошмарно: давно не топлена. Весь дом словно туманом наполнился, ничего не стало видно, щипало глаза, а Иван изволил отметить, что, мол, стало темно, как у негра… Впрочем, не все тонкости марсианской речи оказались доступны Люксембургскому Королю.
Поднимались из коровника на чердак по скользкой от сырости приставной лестнице, здесь мокрая, ни на что не пригодная солома. Необходимо же что-то постелить на пол за печкой. Печная стена по мере того, как уходил дым, все больше нагревалась. Но ведь кругом лес! Тут же за амбаром наломали еловых веток, которые и постелили у печи, даже устроили из перевернутой скамейки что-то похожее на подголовник и с удовольствием расположились отдыхать, сожалея, что нечем подкрепиться: в собственном доме и поесть было бы приятно, впрочем… поесть везде приятно.
Первоначальный их план предполагал к вечеру успеть на Ару и там переночевать, но теперь в собственном доме стало необычайно хорошо; Иван сосал трубку - как же иначе! - и потребовал от Короля:
- Трави чё-нибудь.
Язык их общения формировался как-то странно: своеобразное эсперанто из смеси русских, эстонских и даже немецких слов благодаря пребыванию в стране освободителей из немцев. Бывало, каждый объяснялся на своем языке - как ни странно, понятном обоим.
- Почему всегда я? - возмутился Король справедливо. - Сам трави.
- А ты про барона и колдуна не досказал, - упрекнул Иван, - про жабу, и еще крыса висела…
Что ж, Король признал правоту Ивана, только разве это теперь мыслимо вспомнить, на каком месте он тогда остановился!
- На мухе, - услужливо подсказал Иван и поправил себя: - Нет, на жуке… то есть на пауке, ты его ловил… или на жуке?
- Сам ты жук! - буркнул Король добродушно и засмеялся звонко. Иван тоже весело залился смехом, и, если бы кто заглянул в окно, увидел бы забавную картину: сидят на полу два заморыша, один с трубкой во рту, и хохочут, заливаются. Но как! Глядя на их лица, вслушиваясь в этот смех, увидишь, что и ели, и сосны, и колодезный журавль, и весь этот старый дом - вся природа смеется. Такова сила хорошего человеческого смеха, рожденного чистосердечным нравом, И что там болтал этот Ветер, будто не стало в мире смеха?!
С трудом припомнил Его Величество историю, которую надо было все-таки продолжать с того места где Тууле Кохинь варил колдовское варево, а крыса, подвешенная за хвост над котлом, сдохла, потому что другого выхода у нее просто не было.