Некоторые родители протестовали, но Аарон объяснил, что это важно для духовного роста и мы должны дорожить своими душами, а не земными привязанностями. Я помню, как неловко и неприятно мне было. Опасаясь, что иначе детям не достичь духовного просветления и гармонии, родители в итоге согласились.
Как-то утром Аарон собрал нас после завтрака. Мы к тому моменту жили в коммуне уже несколько месяцев. В воздухе еще пахло кофе, горячим хлебом, мятой и фруктами, но я так ничего и не поела. Меня расстроила мать. Я спросила, можно ли мне повидать старых друзей, а она рассеянно улыбнулась и сказала:
- У нас теперь новые друзья. Радуйся им.
Аарон сообщил, что даже в такой большой группе легко отдалиться друг от друга, поэтому мы должны делиться друг с другом всеми переживаниями. Он попросил нас написать письма и признаться в них во всех своих ошибках и дурных мыслях, как бы стыдно нам ни было. Он сказал, что это будет важное исследование, в ходе которого мы многое о себе поймем. Потом мы должны были прочесть их вслух, чтобы окончательно сблизиться.
Когда мы запротестовали, он прервал нас:
- Это единственный способ очиститься от прошлого. Если вы не готовы к такому шагу, вам здесь не место.
Все притихли. Никому не хотелось уходить.
Наконец Аарон показал пальцем на юношу, который ухаживал за лошадьми, и сказал:
- Билли, я вижу, что ты готов.
Билли вышел вперед и, краснея, признался, что в юности имел сексуальные отношения с кузеном и до сих пор иногда фантазирует о мужчинах. Мы, оторопев, слушали его бубнеж и напряженно ждали, как отреагирует Аарон. Когда он обнял Билли, мы все облегченно выдохнули. Один за другим люди признавались в своих пороках, и Аарон хвалил их всех. Это было непросто. Одни плакали или просто молчали, опустив голову. Другие так и стояли, вытаращив глаза.
Потом пришла моя очередь.
Я призналась, что тайком кормила животных и плохо думала о других членах коммуны. Мои руки задрожали, и я разрыдалась так горько, что не смогла дочитать свое письмо. Аарон выхватил его у меня из рук и прочел до конца, после чего вернул мне.
- Ты не закончила.
- Я не могу. Пожалуйста. Я не хочу!
Я умоляюще заглянула ему в глаза, но он был совершенно спокоен - лицо его выражало только разочарование.
- Так тебе не хочется быть такой же, как остальные? Все открылись друг другу, а ты хочешь нарушить нашу гармонию.
Меня окружали сердитые люди. Хайди с испуганным видом обняла свой живот. Дрожащим голосом я прочла последнее признание:
- Я люблю маму, но иногда все-таки ненавижу ее. Мне бы хотелось, чтобы она была такой же, как другие мамы. Чтобы она была нормальной.
Я нашла в толпе мамино лицо. В ее синих глазах стояли слезы. Я поймала ее взгляд, обливаясь слезами и мысленно крича: "Прости, я не хотела, я просто рассердилась!"
Она отвернулась.
К шестому месяцу в коммуне я почти полностью ушла в себя и перестала с кем-либо разговаривать. Все время я проводила с животными и мечтала сбежать отсюда. Возможно, я даже сбежала бы, если бы не Ива, прелестная девушка с оленьими глазами и длинными волосами цвета карамели. Она пришла к нам в июне, у нее был хриплый смех, и она много рассказывала мне о местах, куда ездила автостопом, о людях, с которыми знакомилась. Она подарила мне бусы и смеялась над моей застенчивостью. В тот день на ней были линялые клешеные джинсы и мужская кожаная куртка с бахромой. На пальце босой ноги сверкало колечко. Я еще не знала, суждено ли мне стать красавицей, но была уверена, что хочу быть похожей на нее. Хочу быть свободной.
Глава 6
Начитавшись о "Реке жизни", утром я проснулась совершенно разбитой. Есть не хотелось, но я все же заставила себя сжевать кекс по пути в больницу и купила чаю в соседней кофейне. Перед началом обхода я поговорила с медсестрами. Мишель рассказала, что после ухода Даниэля Хизер вернулась в постель и сразу же уснула - ее еле уговорили принять душ и позавтракать. После завтрака она вернулась к себе в палату и снова заснула. На все вопросы она отвечала односложно и по-прежнему пребывала в оцепенении. В том, что она вновь ушла в себя после нашей первой беседы, не было ничего удивительного: у пациентов настроение меняется постоянно. Войдя в палату Хизер, я застала ее в той же позе, что и накануне, - она свернулась в клубок и отвернулась к стене.
- Хизер, давайте ненадолго выйдем. Мне надо с вами поговорить.
Конечно, можно беседовать с пациентами и в палате - вчера утром так и было. Но мы по мере сил побуждаем их двигаться.
Она затрясла головой и что-то пробормотала.
- Знаю, вы устали, поэтому это ненадолго, - ласково сказала я. - А потом можете вернуться в постель и вздремнуть.
Когда люди поступают к нам, мы в первую очередь стремимся удовлетворить их базовые потребности: обычно они все время хотят спать, но мы следим за тем, чтобы они пили воду, ели и принимали душ. Когда они немного приходят в себя, можно приступать к плану лечения. Сейчас мне просто хотелось оценить ее состояние.
Наконец Хизер медленно сползла с кровати. Она не стала надевать халат, который принес Даниэль, и поплелась за мной, опустив голову. Волосы свисали ей на лицо.
Начала я с простых вопросов.
- Как вы спали?
- Я устала.
Это было видно: тело ее обмякло в кресле, голова клонилась к плечу.
- Скоро вы вернетесь в постель. А после обеда можно будет выйти из палаты и немного посмотреть телевизор. Как вам такая идея?
Она промолчала.
Я задала еще несколько вопросов. Как вы себя чувствуете? Вас еще преследуют тяжелые мысли? Вам что-нибудь нужно? Ответы были односложные: нормально, да, Даниэль.
- Он наверняка придет после обеда, - сказала я.
- Можно я вернусь к себе?
На этом я решила закончить сессию и отвела ее обратно в палату. Пока что Хизер была в слишком тяжелом состоянии, поэтому обсуждение плана лечения следовало отложить на несколько дней. Тогда же надо будет увеличить дозу антидепрессантов, если у нее не проявятся побочные эффекты.
Следующие два дня Хизер оставалась все в том же состоянии. Медсестры докладывали, что она по-прежнему много спит и мало ест. Какие-то признаки оживления она проявляла только при виде Даниэля - обычно они сидели, обнявшись, и смотрели телевизор. Пробыв в больнице три дня, она немного пришла в себя, и наблюдение за ней ослабили, однако не сняли. На пятый день мы увеличили дозу эффексора, и через неделю она наконец начала разговаривать.
- Как ваши дела? - спросила я.
Она все также машинально дергала свои бинты, но глаза ее словно просветлели, и теперь она сидела прямо.
- Лучше, наверное. Хотя все еще чувствую усталость.
- Когда у вас будет больше сил, можно будет попробовать походить на наши занятия. У нас есть группы по рисованию, рукоделию, техникам расслабления, курсы по безопасности жизнедеятельности.
Она рассмеялась - тихо и слабо, но это был первый раз за неделю.
- Похоже на "Реку жизни".
- Вы там участвовали в групповых программах? - спросила я, стараясь, чтобы голос мой звучал спокойно. Я надеялась, что в отсутствие Даниэля она расскажет о центре что-нибудь еще.
- Аарон не верит в лекарства. Поэтому я и прекратила принимать таблетки. Он говорил, что я сама могу вылечиться, надо только прочистить меридианы.
Это меня не удивило. Он никогда не доверял таблеткам и даже на заре становления коммуны не позволял нам обращаться к врачам. Удивительно, что никто не умер.
- Там были занятия по достижению счастья. Нам говорили, что каждый может исцелить себя одной силой мысли. У меня, правда, не получилось, - добавила она со смешком.
- Депрессия - это болезнь, точно такая же, как диабет и любая другая. Даже если вам стало лучше, нельзя прекращать прием лекарств. Давайте обсудим, чем можно помочь себе. Что вам помогало в прошлом? Спорт, любимый фильм, книги?
Она пожала плечами и подергала свой бинт.
- Я занималась йогой.
- Может быть, вам продолжить? Два раза в неделю у нас проходят групповые занятия по йоге.
Но Хизер была погружена в свои мысли и продолжила:
- Там все и началось. Я познакомилась на йоге с одной женщиной, и она рассказала, что едет медитировать в этот центр. Сказала, что уже была там, и это было лучшее время в ее жизни. Мне хотелось стать счастливее… И к чему это привело? - Она снова сникла, силы явно ее покинули. - Зачем вообще об этом говорить? Уже ничего не изменишь.
Мне хотелось расспросить ее о центре. Что происходило на этих программах? Сколько человек живет там сейчас? Но речь шла не обо мне, и я решительно отодвинула эти вопросы в сторону.
- Вы можете научиться останавливаться, когда чувствуете, что тяжелые мысли начинают поглощать вас. Если вы чувствуете приступ депрессии, попытайтесь понять, о чем вы сейчас думали. Когда вы распознаете триггер, то сможете заменить его на другую, позитивную мысль. Не хотите попробовать сейчас?
Она смотрела на свои колени.
- Они тоже говорили, что помогут. В первый раз я чувствовала себя счастливой. Все были такие милые, мне без конца говорили комплименты, меня слушали - как будто им важно было мое мнение.
То, что описывала Хизер, напоминало "атаку любовью" - прием, к которому прибегают в подобных организациях и даже при продажах чего-либо. Люди дают вам то, в чем, по их мнению, вы нуждаетесь: поддержку, похвалу, одобрение. Это должно заставить вас проникнуться к ним теплыми чувствами. Мне вспомнилось, как Аарон велел нам быть особенно ласковыми с новичками и всем своим видом демонстрировать, как хорошо нам тут живется.
Ее глаза наполнились слезами.
- Почему, почему я уехала, как я могла?
Я сделала паузу, ожидая, что она сама найдет ответ на этот вопрос, но она только уставилась в пол.
- Вы не хотели, чтобы вашего ребенка растили другие люди, и это совершенно естественно, - сказала я. - Скажите, а какие еще мысли вас преследуют?
Она вытерла нос рукавом.
- Я не хотела рассказывать об этом Даниэлю. - Она судорожно втянула воздух. - Он очень за меня переживает.
- Мы не расскажем Даниэлю ничего, что вы захотите оставить в тайне. Но со мной вы можете поделиться чем угодно.
На ее лицо набежала тень.
- У нас были такие упражнения в группе… На вторую неделю мне дали в партнеры Даниэля, так мы и познакомились. Нас свел Аарон - сказал, что наши энергии очень хорошо сочетаются.
- Какие упражнения?
- Надо было признаваться во всяких вещах. - Она изменила позу и потянула бинт на запястье, словно он внезапно стал ей мешать. - Не хочу об этом говорить.
Услышав слово "признаваться", я напряглась. Мне хотелось поподробнее расспросить Хизер об этих упражнениях: не было ли в них общего с той церемонией признаний, в которой когда-то пришлось участвовать мне? Может, здесь крылся ключ к моей амнезии? Я колебалась: с одной стороны, Хизер явно не готова разговаривать об этом, с другой - она единственная, кто может помочь мне восстановить события. Пока я размышляла, она заговорила снова:
- Они сказали, что мне можно помочь, что все мои проблемы - в голове. Поэтому через пару недель я продала все, что у меня было, переехала в "Реку жизни" и пошла работать в магазин.
"Интересно, что это был за магазин, - подумала я, - и в коммуне ли он находился?"
- Мне хотелось добиться успеха хоть в чем-нибудь. - Прежде чем продолжить, Хизер помолчала. - Перед тем как приехать в центр, Даниэль был на Гаити - помогал справиться с последствиями землетрясения, а до этого жил в Америке. Он столько всего в жизни достиг! Я не достигла ничего, только все бросала - школы, работы… Дедушка с бабушкой оставили мне деньги, а родители всегда мне все покупали, поэтому финансовая сторона меня никогда не волновала. Но работать в магазине мне понравилось. У меня хорошо получалось оформлять витрины. - Она принялась выдергивать нитки из бинта. - Когда мы уехали оттуда, мне не удалось найти работу из-за беременности, поэтому Даниэлю пришлось искать подработку. Я подолгу была одна.
- Как вы себя тогда чувствовали?
- Ужасно. - Она поерзала в кресле. - Время тянулось бесконечно. Я все время смотрела телевизор, но чувствовала себя такой усталой, что постоянно засыпала. Даже ужин приготовить не могла, только продукты портила. - На глазах у нее выступили слезы. - Ему нужна жена, которая будет о нем заботиться. Посмотрите на меня, кому я такая нужна. - Она вытянула забинтованные руки перед собой.
- Скажите, в последние дни вам хотелось причинить себе боль?
- Я все время слышу голос. - Она заколебалась. - Не чей-то посторонний, мой. Он говорит, что мне надо умереть… - Она осеклась и зажала рот рукой.
- Это естественно. Понимаю, как вам сложно говорить об этом, но я покажу вам, как справляться с такими мыслями, не причиняя себе вреда.
Она глубоко вздохнула.
- Я ругаю себя.
- Каким образом?
- Тупая тварь, ненавижу тебя, вечно ты все портишь, уродливое, бессмысленное дерьмо! - оскалившись, выпалила она громче обычного, после чего снова заговорила нормальным голосом. - Тогда мне хочется схватить нож и резать, резать, резать себя.
- А чей это голос? - Мне пришло в голову, что она может испытывать диссоциацию.
- Не знаю. Мой, наверное. Скорее бы все закончилось.
- Если все закончится, ничего хорошего тоже больше не произойдет. Пути назад уже не будет. - Я смотрела ей прямо в глаза. - Смерть - это окончательное решение. Ваши родители и муж, возможно, никогда не оправятся от этого удара.
- Зато им больше не придется обо мне беспокоиться. И папа не будет разочаровываться…
Не это ли привело ее в центр? Общество людей, готовых давать неограниченную поддержку и принятие, должно было показаться очень заманчивым. Хизер продолжала искать одобрения какого-нибудь авторитета.
- Вы можете вспомнить еще какой-нибудь период в жизни, когда у вас была депрессия?
- Когда я в прошлый раз пыталась покончить с собой, - бесцветным голосом ответила она.
- Если бы та попытка удалась, вы бы не встретили Даниэля, верно?
- Правда…
Во взгляде ее зажегся огонек интереса. Мои слова нашли отклик.
- Вспомните об этом в следующий раз, когда вам станет плохо. В жизни порой случаются чудеса. А что помогало вам раньше?
- Иногда мне хотелось покончить с собой, но я вспоминала, как сердился отец в первый раз, и это меня удерживало.
- А вам не кажется, что он мог сердиться потому, что боялся вас потерять?
- Ему на меня плевать. В следующий раз я попыталась специально, чтобы рассердить его. Чтобы он увидел, как мне плохо.
Она покачала головой. Это был печальный рассказ, но все же я была рада видеть, что к ней возвращается самокритичность.
- Вы, наверное, думаете, что я дура, - добавила она.
- Нет ничего глупого в том, чтобы добиваться любви своего отца. Но причинять себе боль - это не лучший способ.
- Ну, это в любом случае ничего не изменило. Они вернулись из путешествия, и папа отправил меня к психологу, а потом они дали мне денег и снова уехали. Он юрист, и все его обожают. - Ее губы скривились. - Но он никогда не проводил со мной время. Мама тоже. В детстве мне все завидовали, потому что мы богатые, но мне постоянно было так одиноко!
- Это должно было быть очень сложно. Одиночество только усугубляет депрессию, поэтому нам придется поработать над методами ее преодоления, хорошо?
- Но она же все равно вернется.
- Кто?
- Депрессия. Я так от нее устала.
Она взглянула мне в глаза, и от ее взгляда пахнýло такой болью и безнадежностью, что у меня перехватило дыхание.
- Может быть, меня нельзя вылечить. Я пробовала все - антидепрессанты, йогу, психотерапию. Думала, что в центре мне помогут, но стало только хуже. Наверное, мне уже нельзя помочь.
- Вам можно помочь. Депрессия вернулась, потому что вы перестали принимать таблетки и понесли тяжелую потерю. Это очень сложная ситуация.
- Аарон говорит, что мы сами создаем свою боль и нельзя впадать в зависимость от таблеток. Можно приучить тело не нуждаться в них.
Я заставила себя глубоко вздохнуть, прежде чем заговорила.
- Многие нуждаются в лекарствах, чтобы справиться с депрессией. Нет ничего постыдного в том, чтобы нуждаться в помощи. Это тяжелая болезнь, но вы можете с ней справиться - так же, как и с любой другой.
- Но я совсем не такая сильная. Аарон говорил, что если мы не будем есть и спать перед молитвами, то приблизимся к самопознанию, но мне просто становилось плохо.
- И сколько времени вы проводили без еды и сна?
- Иногда по нескольку дней. Не знаю, все словно в какой-то дымке. Они часами разговаривали с нами о центре, о своих убеждениях, о том, как можно изменить наши жизни.
Похоже, они использовали те же методики, что применяются в сектах для ломки новичков. В университете я писала работы о сектах и изучала особо деструктивные. Отнюдь не все возглавляли вооруженные параноики - самые опасные выступали под знаменем самопознания. Я еще многого не знала о центре, но, судя по всему, Аарон зашел очень далеко.
- А в ваш первый визит в центр все было так же?
Она покачала головой.
- Нет, там все было посвящено тому, чтобы замедлить свою жизнь. Очень успокаивающе. Я бродила по лагерю, и все улыбались или медитировали. Там было так тихо, и никто не переживал из-за машин, мобильников, фильмов, одежды, статуса. Мы ели здоровую еду, дышали свежим воздухом и старались выключить шум в голове.
- А когда вы начали участвовать в песнопениях?
- После пятого приезда я попросила разрешить мне остаться. Надо было доказать свою верность.
Она вдруг напряглась и потерла руки, словно замерзла.
- И вы перестали есть и спать?
Я начала понимать, что у центра было две личины - для окружающего мира это был тихий приют, но для его постоянных жителей дело обстояло несколько сложнее.
Она кивнула и начала грызть ногти, словно нервничая, что слишком много сказала.
- Да, все в таком роде.
- Хизер, ваше депрессивное состояние абсолютно естественно. У вас упал сахар в крови, а усталость только ухудшила положение.
Необходимо было, чтобы Хизер осознала, что ею манипулировали, - это помогло бы ей вырваться из замкнутого круга самообвинений. Она сказала, что после ухода из центра Даниэлю пришлось искать подработку, - интересно, что же случилось с наследством от бабушки и дедушки?
- Скажите, вас просили пожертвовать деньги в центр?
Она выглядела еще более встревоженной - взгляд ее метался по комнате, дыхание стало частым и прерывистым.
- Мне нельзя о них говорить. Я обещала Даниэлю, что ничего не буду рассказывать.
Значит, просили, и судя по реакции Хизер, она это сделала. Интересно, как Даниэль согласился уехать? Он явно хотел остаться, а судя по поведению Хизер, она склонна во всем соглашаться с мужем. Либо он уступил, чтобы порадовать ее, либо в глубине души уже начал сомневаться в происходящем.
Она молчала, и я продолжила:
- Вас не устраивала политика центра в том, что касалось воспитания детей. Скажите, с чем еще вы не были согласны?
Она бросила на меня беспокойный взгляд и пожала плечами.
- Что-то было… они просто все делали по-другому. Но многим так было лучше.