- Верно-верно, ты был когда-то всего лишь убогим Джекки Инеем, лишь одним из сонма спутников Зимней Королевы. - Он опять по-птичьи склонил голову. - А как ты превратился в сидхе, Холод? Почему набрал силу, когда другие ее теряли?
- В меня верили люди. Я Джек Иней, я Дед Мороз. Обо мне есть сотни поговорок, обо мне пишут сказки, дети смотрят в зимние окна и думают, что я разрисовал их узорами. - Холод шагнул к коленопреклоненному карлику. - А о тебе что говорят человеческие дети, Фар Дарриг? Хорошо, если на самом дне человеческой памяти шевельнется мысль о вас, забытых.
Фар Дарриг окатил его взглядом, полным такой ненависти, что стало по-настоящему страшно.
- Они помнят нас, Джекки, помнят! Мы живем в их памяти, в их душах. Они наше творение - они такие, какими их сделали мы.
- Ложь тебе не поможет, Фар Дарриг, - сказал Дойл.
- Это не ложь, Мрак. Пойди в любой кинотеатр и посмотри любой боевик - ты убедишься. Их убийцы-маньяки, их войны, их новости, в которых смакуют, как отец убил всю семью, лишь бы не говорить им, что потерял работу, или как женщина утопила своих детей, чтобы уйти к новому любовнику! Ой нет, Мрак, люди нас помнят. Это наши голоса звучат в потемках их душ; все живо, что мы насадили. Красные Колпаки принесли им войну, а мы - страдание и пытку. Они наши истинные дети, Мрак, не заблуждайся.
- А мы принесли им музыку, поэзию, живопись и красоту, - сказал Дойл.
- Вы- Неблагие. Убийства вы им тоже принесли.
- Да, тоже. И вы ненавидите нас за то, что мы дали людям не только страх, кровь и смерть. Ни один Красный Колпак и ни один Фар Дарриг ничего не написал, не нарисовал, неизобрел и не придумал. Вы не способны творить, Фар Дарриг, вы только разрушаете.
Он кивнул.
- Я много веков, больше веков, чем можно представить, провел за изучением урока, который вы нам преподали, Мрак.
- И чему же ты научился? - спросила я тихо, не слишком уверенная, что хочу услышать ответ.
- Что люди живые. Что они созданы не только нам на потеху, что они настоящий народ. - Он посмотрел в глаза Дойлу. - Но Фар Дарриги прожили достаточно долго, чтобы увидеть, как пали могучие - как прежде пали мы. Мы видели, как тает сила и слава сидхе, и радовались - все те немногие, кто дожил.
- И все же ты пришел и преклонил колено перед нами, - парировал Дойл.
Фар Дарриг покачал головой:
- Я преклонил колено перед царицей слуа, а не перед сидхе - Неблагой или Благой, все равно. Я преклонил колено перед царицей Мередит, а если б здесь стоял царь Шолто, поклонился бы и ему. Он верен другой своей стороне.
- Щупальца Шолто теперь лишь татуировка - пока он их не призовет. Внешне он столь же сидхе, как любой из нас, - сказал Дойл.
- Ха, а я что, не применю гламора, если мне приглянулась хорошенькая девица?
- Закон запрещает использовать магические средства, чтобы обманом завлекать кого-либо в постель, - сказала О'Брайан.
Я вздрогнула - я не заметила, что полицейские снова вернулись и слышат нас.
Фар Дарриг смерил ее взглядом.
- А вы, полицейская, не намажетесь, идя на свидание? Не наденете красивое платье?
Она промолчала.
- Никакая косметика не скроет этого. - Он показал на собственное лицо. - Никакой костюм не скроет особенностей моего тела. Мне может помочь магия и только магия. Я бы мог вам показать, каково это - когда люди считают тебя уродом.
- Ты не причинишь ей вреда, - запретил Дойл.
- Ах, великие сидхе приказывают, а мы все повинуемся.
- Ты ничему не научился, Фар Дарриг, - сказал Дойл.
- Ты только что угрожал О'Брайан изуродовать ее с помощью магии, поняла я.
- Нет-нет, вся моя магия - один только гламор; чтобы изуродовать, надо нечто посерьезнее.
- Не снимай с них проклятия, Мередит. Они станут настоящей напастью для смертных.
- Объясните мне точно, в чем состояло проклятие.
- Я объясню, но в машине, - сказал Дойл и шагнул вперед, загораживая меня. - Фар Дарриг, после стольких лет мы могли бы пожалеть тебя, но ты всего несколькими словами, сказанными смертной женщине, показал, насколько ты опасен и сколько злобы сохранил. Тебе нельзя возвращать силу.
Фар Дарриг протянул ко мне руки из-за ног Дойла:
- Дай мне только имя, царица, умоляю. Дай мне имя, и я снова обрету жизнь.
- Не надо, Мередит, пока ты не поймешь, кем они были и кем могут стать снова.
- Нас осталась горстка в целом мире, Мрак! - Он готов был перейти на крик. - Что за вред мы можем причинить?
- А если бы тебе не нужно было, чтобы Мередит сняла с вас проклятие, не нужно было бы ее желание это сделать, добрая воля королевы волшебной страны, что бы ты сделал сегодня ночью с выбранной тобой смертной женщиной, Фар Дарриг?
Глаза Фар Даррига полыхнули такой ненавистью, что я попятилась дальше за Дойла, а Холод шагнул вперед, и я снова видела Фар Даррига только в просвет между их телами, как при нашей первой встрече. Он смотрел на меня в этот просвет, и мне становилось по-настоящему страшно.
Он поднялся на ноги с некоторым трудом, словно у него колени затекли от долгого стояния на тротуаре.
- Не обязательно со смертной, Мрак. Или ты забыл, что когда-то мы в магии были соперниками вам, и сидхе грозила не меньшая опасность, чем людям?
- Нет, не забыл. - В голосе Дойла звучала ярость. Такого тона я у него еще не слышала - кажется, там было еще и что-то личное.
- Нигде не сказано, как мы должны получить от королевы наши имена, - ухмыльнулся Фар Дарриг. - Я попросил добром, но могу и по-другому. Она мне с радостью даст имя, спасая себя и своих детей. И ты ей это разрешишь.
Стражи шагнули тесней друг к другу, и Фар Дарриг стал мне не виден.
- Даже не подходи к ней, Фар Дарриг, или умрешь на месте. А если мы унюхаем твою работу в преступлениях против людей, тебе не придется больше оплакивать утраченное величие - потому что покойники не плачут.
- Ха, и как же ты отличишь работу Фар Даррига от работы людей, пропитавшихся нашим духом? В новостях не музыку с поэзией показывают, Мрак.
- Поехали, - прервал разговор Дойл.
Мы попрощались с Райтом и О'Брайан и сели в машину. Я завела мотор, но не тронулась с места, пока наши провожатые не влились в полицейскую толчею у магазина. Наверное, мы все трое не хотели оставлять О'Брайан в непосредственной близости от Фар Даррига.
Зато из "Фаэля" вышла Алиса в своем готском прикиде, подошла к Фар Дарригу и обняла его, а он обнял ее. Они пошли обратно, взявшись за руки, но он глянул на нас через плечо, когда я включила передачу. Взгляд был откровенно вызывающий - "помешай мне, если сможешь". Они скрылись за дверью, я аккуратно встроилась в поток машин на улице и только потом спросила:
- Что это было?
- Не хочу объяснять, пока еду в машине, - сказал Дойл, успевший вцепиться в дверцу и приборную доску. - О Фар Дарригах не говорят, когда испытывают страх. Иначе призовешь их и дашь им власть над собой.
Я ничего не смогла ему возразить - я помнила время, когда была уверена, что Мрак Королевы чувств не испытывает вообще, а уж страха в особенности. Я успела узнать, что Дойл наделен теми же эмоциями, что и все. Он нечасто признавался вслух в своих слабостях, но сейчас привел тот единственный аргумент, который не дал мне допросить его по дороге на пляж.
Я позвонила по блютузу домой и в пляжный домик, где нас давно ждали, сообщила всем, что с нами все в порядке и пострадали только папарацци. Случается, что закон кармы срабатывает без промедления.
Глава 14
Пляжный домик Мэви Рид нависал над океаном, наполовину опираясь на утес, и наполовину - на сваи из дерева и бетона, рассчитанные на землетрясения, оползни, цунами и что там еще приготовил для него климат Южной Калифорнии. Дом стоял в огороженном поселке, с будкой и охранником на въезде. У этой будки мы и простились с прессой - потому что нас нашли, разумеется. Это чуть ли не волшебство - как они нас находят, где бы мы ни были. Чутье у них собачье. Их не так уж много было на узкой петляющей дороге, но хватило, чтобы создать разочарованную толпу у ворот.
На воротах стоял Эрни - пожилой афроамериканец, в прошлом военный. Со службы он ушел после ранения - какого именно, он никогда не рассказывал, а я достаточно знаю о приличиях в мире людей, чтобы не спрашивать. Эрни нахмурился, глядя на паркующиеся в отдалении машины.
- Позвоню в полицию, пусть зарегистрируют нарушение границ частного владения.
- Они не сунутся за ворота, пока ты здесь, Эрни, - сказала я.
Он улыбнулся:
- Благодарю, принцесса. Я стараюсь.
Он приподнял воображаемую шляпу и отсалютовал Дойлу и Холоду. Они кивнули в ответ и мы поехали дальше. Не будь здесь ограды, мы достались бы на растерзание репортерам - вряд ли мне это понравилось бы, помня о выдавленных стеклах в магазинчике Матильды. Приятно было бы думать, что после этого несчастья папарацци от нас отвяжутся, но на деле их интерес скорее обострится. Парадоксально, но так и будет, чувствую.
В машине зазвонил телефон. Дойл вздрогнул, а я сказала в воздух у микрофона:
- Алло.
- Мерри, вы далеко? - спросил Рис.
- Почти на месте, - сказала я.
Он засмеялся - звук из-за блютуза казался жестяным.
- Это хорошо, а то наш повар боится, что все остынет.
- Гален? - спросила я.
- А кто же. Он еще с плиты ничего не снимал. Но пусть лучше дергается из-за еды, чем из-за тебя. Баринтус сказал, у тебя голос был взволнованный, когда ты звонила. Как ты там?
- Нормально, только устала.
- Мы уже почти у поворота к дому, - громко сказал Дойл.
- По блютузу слышно только водителя, - не в первый раз напомнила я ему.
- А почему не всех, кто сидит спереди?
- Что ты сказала, Мерри? - спросил Рис.
- Это Дойл сказал. - В сторону, тише, я сказала: - Не знаю.
- Что не знаешь? - спросил Рис.
- Прости, не привыкла к блютузу. Мы почти доехали, Рис.
На старом столбе у дороги сидел громадный черный ворон. Завидев нас, он каркнул и расправил крылья.
- Катбодуа тоже скажи, что у нас всё о'кей.
- Там что, кто-то из ее питомцев?
- Да.
Ворон взлетел, описывая круги над машиной.
- Значит, она о вас знает больше, чем я, - разочарованно заметил Рис.
- С тобой все хорошо? У тебя голос усталый.
- Все нормально. Как и у тебя. - Он опять засмеялся, потом сказал: - Но я сам сюда только что добрался. Простое дело, на которое меня отрядил Джереми, оказалось не таким уж простым.
- Расскажешь за обедом?
- Рад буду с тобой посоветоваться, но за обедом, думаю, найдем другую тему.
- Что ты имеешь в виду?
Холод наклонился вперед, насколько позволял ремень безопасности, и спросил:
- Случилось что-то еще? Рис как будто встревожен.
- Что-то случилось, пока нас не было? - спросила я, выглядывая поворот к дому. Света стало меньше - сумерки еще не начались, но внимания требовалось больше, иначе я нужную дорожку пропущу.
- Ничего нового, Мерри. Клянусь.
В поворот я вошла круто - Дойл так вцепился в дверцу, что она затрещала. Ему хватит силы вырвать ее с корнем, так что я лишь понадеялась, что вмятин на ней не останется.
Мы поднялись на вершину холма и съехали к обрыву.
- Я подъезжаю к дому. Скоро увидимся.
- Ждем.
Он положил трубку и я сосредоточилась на дороге, которая вилась по обрыву. Она не мне одной не нравилась - за черными очками было плохо видно, но кажется, Дойл зажмурился, чтобы не видеть маневров нашего внедорожника.
Фонари уже горели, и самый низкорослый из моих стражей прохаживался перед домом в развевающемся под океанским бризом белом плаще. Рис единственный из моих стражей получил индивидуальную лицензию частного детектива. Старый поклонник фильм-нуар, он обожал одеваться в плащ и Широкополую шляпу, когда работал под прикрытием. Шляпа и плащ обычно были белые или кремовые - в тон волосам, которые сейчас развевались на ветру вместе с плащом. Волосы, между прочим, растрепались точно так же, как у меня утром.
- А у Риса волосы перепутываются на ветру, - сказала я удивленно.
- Да, - подтвердил Холод.
- Потому он и отпускает их только до пояса?
- Наверное, - сказал он.
- А почему у него волосы запутываются, а у тебя нет?
- У Дойла тоже нет. Ему просто нравится заплетать их в косу.
- Вопрос остается. Так почему?
Я подъехала к машине Риса. Он пошел к нам, улыбаясь, но я его достаточно хорошо знала, чтобы разглядеть беспокойство. Сегодня он надел белую повязку на глаз - он ее носит на встречи с клиентами и вообще на выходы в свет. Большинство людей и некоторые фейри чувствуют неловкость, глядя на шрамы на месте его правого глаза. Дома, без посторонних, он себя повязкой не утруждал.
- Мы не знаем, почему у кого-то из нас волосы не запутываются на ветру, - сказал Холод. - Просто так получается.
Под этот невразумительный ответ Рис оказался у моей дверцы. Я отперла замок, чтобы он помог мне выйти из машины, но я заметила, что от тревоги три синих кольца в его глазу - васильково-синий, небесно-голубой и блекло-зимний - медленно вращались, как ленивый смерч. А значит, его магия готова была вспыхнуть, что требует обычно либо сильных эмоций, либо концентрации. О чем он так тревожился? Переволновался за меня - или виновато дело, над которым он работал в агентстве Грея? Я даже не помнила, что там за дело, вроде бы что-то насчет диверсии с использованием магии в какой-то корпорации.
Рис открыл дверцу, я машинально протянула ему руку. Он поднес ее к губам и поцеловал пальцы - так, что у меня по коже пробежала дрожь. Значит, он из-за меня беспокоился, не из-за работы. Интересно, насколько хуже все выглядело в новостях по Телевидению, чем изнутри - нам-то все казалось не так уж страшно.
Он обнял меня и так прижал к себе, что я вспомнила, насколько он на самом деле силен. Руки у него слегка подрагивали; я попыталась отклониться, заглянуть ему в глаза, но он так меня стиснул, что не оставил мне выбора - только обнимать его. Я расслабилась, отдалась чувству его тела сквозь слои одежды. Прикосновение к обнаженной коже было бы как поцелуй, от него по мне будто разряд тока пробежал бы, но даже через одежду я слышала его пульс и гул его магии - прокатывавшийся по мне от щек до бедер мурлыканием хорошо отлаженного мотора. Я погрузилась в это ощущение, провалилась в силу его рук, в мускулистую твердость его тела, и на миг позволила себе забыть все, что было раньше, и все, что я видела сегодня. Все это ушло прочь, убежало от сильного мужчины, который сжимал меня в объятиях.
Я представила, будто он обнажен и обнимает меня, и я отдаюсь пронизывающему ощущению его рокочущей магии. От этой картинки я невольно плотнее прижалась к нему бедрами и почувствовала немедленную реакцию его тела.
Он сам разомкнул объятия, позволяя мне заглянуть ему в лицо. Он улыбался, не отпуская меня.
- Ну, если у тебя на уме секс, то вряд ли ты сильно пострадала, - ухмыльнулся он.
Я улыбнулась тоже:
- Мне уже лучше.
Со стороны дома прозвучал голос Хафвин. Мы повернулись - она стояла у двери, тонкая и высокая, с толстой светлой косой, перекинутой через плечо. Идеальный образец. Благой сидхе - ростом всего на дюйм меньше шести футов, с женственной, при всей ее худобе, фигурой и глазами цвета весеннего неба. Именно такой я в детстве мечтала вырасти, а не такой, как получилась - миниатюрной, с очень уж человеческими округлостями. Глаза, волосы и кожа у меня как у сидхе, зато остальным мне с ними не равняться. Мне это хорошо объяснили - и в одном дворе, и в другом. Хафвин к числу объясняющих не относилась - она никогда не была жестока со мной в те времена, когда я называлась всего лишь Мередит, дочь Эссуса, и никакой трон мне не светил. Если честно, я ее и не видела-то толком, она была лишь одной из многих стражниц; моего кузена Кела.
Теперь, в объятиях Риса, с Дойлом и Холодом за спиной, я не завидовала никому и ничему. Зачем мне мечтать о чьей-то внешности, если я и без того любима?
На Хафвин было белое открытое платье, очень простое, чуть ли не похожее на чехол, который надевают под нарядное платье, но незатейливое одеяние не могло скрыть ее красоты. Глядя на красоту сидхе, я понимаю, почему нас обожествляли в прошлом. Не только в магии дело; люди обожествляют красоту - или наоборот, стремятся ее опорочить.
Хафвин присела в реверансе. Я борюсь с этой дворцовой привычкой, но за века она въелась стражницам в кровь.
- Не нужен ли вам целитель, моя госпожа?
- Нет, я не пострадала, - сказала я.
Хафвин принадлежит к немногим оставшимся истинным целителям. Она умеет лечить наложением рук - под ее прикосновением закрываются раны и проходят болезни. За пределами волшебной страны ее силы уменьшились, но так происходит со многими нашими способностями.
- Слава Богине, - сказала она, тронув меня за руку, обнимавшую Риса. Чем дольше мы были вдали от верховных дворов фейри, тем проще стражи начинали относиться к прикосновениям. Искать утешения в объятиях и прочих дружеских прикосновениях считалось низкой привычкой, подобающей только малым фейри. Сидхе должны быть выше таких глупостей. Вот только я никогда не считала глупостью обнять друга; мне нравится, когда кто-то близкий находит во мне опору или наоборот - дарит мне утешение и тепло.
Хафвин коснулась меня лишь на секунду. Королева Воздуха и Тьмы, моя тетушка, либо посмеялась бы над ее детской слабостью, либо извратила и опошлила значение этого жеста доброты. На всех слабостях нужно сыграть, всякую доброту извести под корень.
Навстречу нам, не сняв передника, вышел Гален. Передник, впрочем, был белоснежный и вполне подошел бы для телевизионного кулинарного шоу. Дома на кухне у него был прозрачный фартук, который он носил на голое тело - он знал, какой эффект это на меня производит. Но сейчас Гален переживал страстный роман с кулинарным каналом и потому завел несколько более практичных фартуков. Под фартуком на нем была темно-зеленая майка и шорты цвета хаки. Цвет майки подчеркивал зеленоватый оттенок его кожи и коротко стриженных волос. Единственной уступкой моде Неблагого двора на длинные волосы была тонкая косичка, спускавшаяся до колен. Из всех сидхе, которых я знаю, он один по собственной воле стригся так коротко.
Рис меня отпустил, чтобы не мешать моему тесному контакту с шестью футами стройной Галеновской красоты. Гален сгреб меня в охапку и я вдруг оказалась в воздухе. В его зеленых глазах плескалась тревога.
- Мы включили телевизор всего несколько минут назад. Такая лавина стекла! Ты могла серьезно пострадать.
Я провела пальцами по его лицу, разглаживая тревожные складки, которые никогда не станут морщинами. Сидхе взрослеют, но не старятся. Но так всегда у бессмертных, верно?
Он наклонился навстречу моим губам; мы поцеловались - в его поцелуе была магия, как в объятиях Риса, но если магия Риса гудела как электромотор, то энергия Галена ласкала мне кожу весенним ветерком. Его поцелуй наполнил меня ароматом цветов и первым весенним теплом, что приходит, когда снег едва стаял и вновь пробуждается земля. Сама весна пролилась на меня в этом поцелуе. Когда мы оторвались друг от друга, я едва сумела восстановить дыхание, глядя на Галена ошалевшими глазами.
Он смутился: