- Так. Совсем. Раньше был, а теперь пропал. Раньше его слышали все, а теперь ни звука…
- Но я же слышу! - поразился Тимоша. - Я прекрасно тебя слышу.
- Этого не может быть, - ответила девочка. - Теперь меня никто не слышит. Я даже сама себя не слышу.
- А! - сказал Тимоша. - Вот мне тоже говорили: "Не может быть, не может быть…" А я, дурак, поверил… И теперь всё!..
- Что "всё"?
- Не летаю больше! Раньше летал, а теперь разучился.
- Как это ты летал? - спросила девочка.
- Это… Просто! Хочешь летать - и летишь… Делаешься лёгкий-лёгкий. Шагнул - и сразу вверх… а потом над крышами, над улицами… в синеву, простор и ветер… - попытался рассказать Тимоша, но понял, что рассказать невозможно. - Вот, - сказал он грустно. - Даже рассказать не могу. Ты поняла что-нибудь?
- Поняла, - спокойно ответила девочка. - Летать - это, наверное, как петь!
"Нет, - подумал Тимоша. - Я иногда пою с Иваном Карлычем, но это не то. Разве можно сравнить это с полётом!"
Они пошли с девочкой по аллее, вышли к набережной, где от реки поднимался белый осенний туман. Он наползал на гранитные берега, поднимался выше и плыл между чёрными влажными стволами деревьев, накрывал опавшие листья, повисал на ветвях кустов.
…Мальчик и девочка шли в тумане, как в облаке. Деревья осыпали их мелким, почти невидимым серебряным дождём. Листья плавно опускались на воду реки, и река несла их на свинцовых осенних волнах к морю, как маленькие разноцветные корабли.
- Раньше, когда я пела, надо мной загоралась широкая разноцветная радуга, а над ней было такое синее небо, и простор, и белые облака… А мне казалось, что я состою из одного голоса. И могу голосом доставать до звёзд.
"Ух ты! - подумал Тимоша. - Так я петь не умею".
- Похоже, я когда летел, у меня такое же было, - сказал он девочке.
- Конечно, похоже, - ответила она. - Потому что это - счастье. Вот моя бабушка, которая в деревне живёт, вышивает так и плетёт кружева… И у неё на кружевах - синева, простор и ветер… Она мне и сказала, что это - счастье… А испытать его способен только тот, кто умеет что-то делать лучше других, как никто до него не умел…
Девочка опустила голову.
- Этим летом бабушка собиралась сплести кружевную радугу. Я должна была ей петь, а она бы плела… Но теперь всё пропало.
- Что пропало? - спросил Тимоша.
- Я же сказала: голос пропал. Я пела, у нас в музыкальной школе на концерте. И у всех были такие радостные и добрые лица. И надо мной загорелась радуга. Но вдруг один мальчик вынул пластмассовую трубочку и плюнул в радугу… И она сразу погасла.
- Эх! - Тимоша сжал кулаки. - А я бы ему!..
- А что толку… - печально сказала девочка. - Радуги всё равно больше нет… - Она помолчала и добавила: - А этого мальчишку пожалеть надо.
- За что это? - хмыкнул Тимоша.
- Да ведь он же плеваться стал от скуки. А скучал потому, что ничего не видел и не слышал. Ведь радугу-то видели не все, кто сидел на концерте, а только те, кто музыку чувствует. А этот совсем, считай, калека - слепой да глухой… Вот он и плевался.
- Всё равно. Надо бы ему крепко наподдать. Не понимает, так учился бы, старался, а то ишь расплевался! - сказал Тимоша. - Жалеть его ещё! За что? За то, что он радугу погасил? У меня вот тоже был такой случай… - И Тимоша хотел рассказать девочке про Барабашкина, но подумал и не стал. Не мужское это дело - про неприятности рассказывать. - Ничего, - сказал он. - Я тут с одним физкультурником познакомился, и он обещал со мной заниматься. Вот я стану сильным - тогда посмотрим…
- А я, наверно, стану деревом, - сказала девочка.
- Как это? - не понял Тимоша.
- Мне теперь все говорят и в школе, и дома: "Ты как плакучая ива". Вот я и стану плакучей ивой. Деревья ведь тоже поют, хоть их и не слышно.
- Как это - не слышно? Очень даже слышно, - сказал Тимоша. - Один раз мы с Иваном Карлычем гуляли в лесу, и я слышал, как сосны пели старую морскую песню. А берёзы пели про деревню.
- А маленькие клёны, - сказала девочка, - маленькие клёны всегда хлопают листочками, как в ладоши.
- Угу! - подтвердил Тимоша. Хотя, честно говоря, он только что всё это выдумал, чтобы утешить девочку. На всякий случай он сейчас прислушался, но деревья, обступившие их со всех сторон, молчали…
- Они сейчас молчат, - сказала девочка, точно прочитав Тимошины мысли. - Они нас слушают.
- Знаешь что… - предложил Тимоша. - А давай, ты попробуешь спеть. Я услышу. Споёшь?
- Нет! - покачала головой девочка. - У меня ничего не получится. У нас в музыкальной школе сегодня вечером концерт. Я должна была петь… Но все уже знают, что у меня пропал голос…
- Постой! Мало ли что знают! А ты приди! И запоёшь!
- Запою, да никто не услышит…
- Я услышу! - заторопился Тимоша. - Я приду и сяду в зрительном зале, и у тебя всё обязательно получится!
- Ты один так думаешь. А зрительный зал большой. Все как засвистят! Зашикают… - сказала девочка печально. - Один человек не зритель…
- А я приду не один, - придумал Тимоша. - Я с друзьями приду! Они у меня знаешь какие музыкальные! Ого! Рекс один чего стоит! Так исполняет!.. А Иван Карлыч?! Да его пра-пра-пра-(и так далее) дедушке сам композитор Бетховен песню написал!
- Правда? - ахнула девочка.
- Правда! Ты иди на концерт, готовься, а я мигом за ними сбегаю!
- Спасибо тебе, - сказала девочка, - но только всё равно ничего не получится. Только я выйду на сцену, как мальчишки начнут смеяться.
- Да что же это такое! - возмутился Тимоша. - Что же ты раньше времени-то в плакучую иву превращаешься?!
Он схватил девочку за руку.
- Слушай, а как тебя зовут?
- Катя, - еле слышно ответила она.
- Ах ты, Катя, Катерина… - вдруг неожиданно для себя лихим голосом пропел Тимоша. - А меня - Тимофей. В переводе это означает "простодушный", но я бы о себе этого не сказал! Показывай, где твоя музыкальная. - Он потянул Катю за руку.
Вот они перебежали горбатый гранитный мост, помчались по короткой улице с разными старинными домами, где балконы поддерживали бородатые дядьки с такими же мощными бицепсами, как у Тимошиного знакомого физкультурника.
У дверей дома, похожего на пианино и на торт одновременно, где среди всякой лепнины и завитушек не сразу и разглядишь вывеску: "Детская музыкальная школа", они остановились.
- Ну! - сказал Тимоша. - Давай, лети! Готовься и не волнуйся. А я сейчас! Мы скоро придём. Всё будет хорошо. И мы все будем с тобой рядом.
Катя послушно открыла тяжёлую высоченную дверь и шагнула через порог.
- Только ты, пожалуйста… Пожалуйста… - прошептала вдруг девочка хрипловатым, совсем не колокольчиковым голосом и схватила Тимошину руку своей холодной и мокрой, словно утопающий соломинку… - Ты приходи! Начало в полвосьмого.
- Да, я совсем скоро, - ответил мальчик.
Глава предпоследняя
"Ну! Давай! Давай!"
- Ты что, воще? - набросился на Тимошу Чижик, когда мальчик ввалился в квартиру. - Ну ты даёшь! Этот, железный, от волнения почти что не тикает. А тот воще… у него сердце слабое.
В квартире густо пахло валерьянкой.
- Как мы тут переволновались! - звякнул Будильник. - Ты же пропал на несколько часов!..
- Он жив! Он жив! Наш мальчик! Жив - это главное! - сказал слабым голосом Иван Карлыч. Он стянул мокрое полотенце со лба и водрузил на нос пенсне.
- Простите меня, что я заставил вас волноваться, - сказал Тимоша.
- Мог бы и позвонить, - звякнул Будильник. - Есть такое изобретение - телефон называется. Не слыхал?
- Только об себе и думает! - бурчал Чижик. - А эти тут из-за него… Вот бы тебя за такое да в инкубатор!..
- Господи! Весь мокрый! Холодный, - причитал Иван Карлыч, стаскивая с Тимоши куртку. - Немедленно в постель! Горчичники к ногам! Две таблетки аспирина внутрь и компресс на шею! - скомандовал он прежним твёрдым голосом.
- Нет! - решительно сказал Тимоша, - Горло у меня не болит, ангина прошла. Сейчас нам лететь надо!
- Куда? - ахнул Иван Карлыч. - Ты же целый день ничего не ел! У нас молочный суп киснет…
- Нужно лететь, иначе случится беда…
- Какая беда? - забренчал Будильник.
- Что с тобой опять стряслось? - забеспокоился Сурок.
- Не со мной, а с одним человеком. С Катей. Я потом всё объясню. По дороге, - принялся рассказывать Тимоша, торопливо вытаскивая из шкафа новый костюм, белую парадную рубашку, коробку с ботинками. - Собирайтесь! Все собирайтесь! Мы должны успеть на концерт!
Иван Карлыч кинулся чистить зубы и примерять галстуки.
Рекс скрылся в своей клетке и так завозился там, что картинки с мотоциклами стали отклеиваться сами собой. Будильник схватил суконку и стал яростно надраивать звонок.
- Скорее! Скорее! - торопил Тимоша.
- О господи, какая спешка, - пыхтел Иван Карлыч, причёсываясь перед зеркалом.
- Во даём! Во даём! - приговаривал Чижик, в бешеном темпе меняя футболки с тиграми на футболки с каратистами и автомобилистами. Наконец он так запутался в цепях и цепочках, что Будильнику пришлось перекусывать их кусачками.
Когда они выкатились из лифта и прибежали на автобусную остановку, на циферблате Будильника было уже без четверти семь.
- Опаздываем! Опаздываем! - притоптывал от нетерпения Тимоша.
Чижик в волнении бегал по троллейбусным проводам.
Редкие машины проносились мимо них, обдавая водяной пылью и мокрым ветром, а ни троллейбуса, ни автобуса всё ещё не было.
И тут Тимоша опять услышал, как тогда, в парке, далёкую грустную мелодию колокольчиков.
- Опаздываем! Опаздываем! - застонал он.
- Мальчик мой! - Иван Карлыч решительно закрыл свой зонтик с гнутой бамбуковой ручкой. - Если от этого зависит судьба человека, тебе нужно лететь!
- Но я разучился! - простонал Тимоша.
- Что значит "разучился"? - сказал Будильник. - Разве можно, например, разучиться плавать или ездить на велосипеде, если ты уже однажды умел это делать?
- Ты попробуй! - закричал Чижик.
- Попробуй, мой мальчик! Ну же, - подбадривал его Иван Карлыч.
Печальные колокольчики вызванивали тревогу, и каждый звук отдавался болью в Тимошином сердце.
- Боюсь! - шептал мальчик. - Боюсь.
И тут рядом с Тимошей, никем не видимый, возник солдат. Шапка сбилась ему на ухо, ватник расстегнулся, и под ним была видна насквозь мокрая от пота гимнастёрка.
- Давай, милый! Пробуй!
Он подхватил Тимошу под мышки и побежал, бухая стопудовыми солдатскими ботинками.
- Давай, родной! Давай! Получится!
Натужившись, он перехватил мальчика под локти и рывком поднял над головой.
- Ну! Давай! Ещё чуть-чуть…
И вдруг Тимоша почувствовал, что неведомая сила, как тогда, утром, поднялась в нём и вытолкнула в небо. Стремительно и легко он взвился над домами, описал круг и спустился в ущелье улицы, где, задрав голову, стояли Будильник и Сурок. А дедушка-солдат, видимый только мальчику, раскинул руки, словно поддерживал его, Тимошу, в небе…
- Молодец! - услышал Тимоша. - Лети, мой мальчик. Это у тебя наследственное!
Тимоша помахал рукой и полетел к центру города. Чижик пристроился за ним, как самолёт-истребитель вслед за ведущим…
Иван Карлыч проводил Тимошу глазами.
- Полетел! - Он растроганно высморкался в большой платок с кружевами. - Какое счастье! Наш мальчик опять может летать!
- Я всегда, всегда в него верил! - победно звенел Будильник, когда они вернулись домой.
- Он у нас замечательный! - говорил Иван Карлыч. - По первому зову бросился на помощь.
- Да, вот только про нас забыл, - грустно вздохнул Будильник.
- Что же в этом ужасного? - сказал Иван Карлыч. - У него там новые друзья, его ровесники. Всё абсолютно естественно. Что ему делать со старым облезлым Сурком?..
- И старым Будильником, которого сделали из отходов машиностроения ещё в первую пятилетку! - подхватил ему в тон Будильник.
- Давай-ка лучше заварим чайку! - предложил Иван Карлыч. - Мне прислали замечательной степной травы душицы, положим её в чайник для запаха. Только я сначала приму валидол… Столько волнений сегодня!..
Но не успели они поставить чайник на газ - б-б-бах-х-х! ба-бах! Что-то заколотилось в стекло балконной двери.
Оба кинулись открывать дверь.
- Рекс! - оторопел Иван Карлыч. - Вернулся? Почему?
- Нипочему! - ответил Чижик, вытирая мокрые лапы о ковёр. - Нипочему, и всё! Они там будут музыку слушать, а вы тут одни… Лучше я с вами.
- Но там же будет концерт классической музыки! - заволновался Сурок. - Рекс, тебе просто необходимо послушать!
- Всем необходимо! - расчирикался Чижик. - Этому необходимо девчонку спасать, мне необходимо музыку слушать!.. А вы тут… Они там будут веселиться, а вы тут одни… И никакого мне концерта не надо! Я, может, это… чаю хочу! Во!
И он вздёрнул свой носишко к потолку.
Будильник поставил перед ним на стол самую большую и красивую чашку.
- Рекс! - торжественным голосом сказал Иван Карлыч. - С завтрашнего дня начинаем регулярные занятия музыкой! С завтрашнего дня мы начинаем учить гаммы.
- Гаммы так гаммы! - шмыгнул носом Чижик.
- Рекс! Я обещаю вам, - снимая пенсне, сказал Иван Карлыч, - вы будете настоящим музыкантом.
- Я вам буду помогать! - сказал Будильник. - Я могу отсчитывать такты, как метроном.
Но тут распахнулась балконная дверь и в комнату влетел румяный, запыхавшийся Тимоша.
- Ну что же вы тут! - закричал он. - Здрасте! Я там для вас места занял, а вы тут чаи распиваете.
- Ур-р-ра! - затрезвонил Будильник. - Я знал, что ты вернёшься. Знал!
- Рекс! - скомандовал Тимоша. - Бери Будильника. Ивана Карлыча я беру на себя…
- Стоит ли! - забормотал Сурок. - Я такой тяжёлый старый…
- Ты что, воще? - зачирикал Чижик. - Куда мы без тебя! Тоже придумал: "старый"! Никакой ты не старый!
- От всей этой кутерьмы у меня голова идёт кругом, - сказал Иван Карлыч. - Ой, что это со мной происходит? Ой, взлетаю. Ой, батюшки!
И он плавно, как солидный воздушный шарик, поднялся под потолок.
- Вперёд! - скомандовал Тимоша.
Рекс вместе с Будильником нулей вылетел в окно. За ними, торжественно покачиваясь, выплыл Иван Карлыч.
Тимоша заглянул в свою комнату. Дедушкин портрет висел на своём обычном месте. И дедушка-солдат всё так же стоял в растоптанных ботинках, в обмотках, с тяжёлой санитарной сумкой на боку. Вот только под ватником виднелась потемневшая от пота и дождя гимнастёрка.
- Спасибо, - сказал Тимоша, дотрагиваясь до стекла. И ему показалось, что дедушка улыбнулся в ответ. А может быть, в стекле отразилось Тимошино лицо? Ведь он был так похож на своего дедушку.
Глава заключительная
"Синева, простор и облака…"
Известный всему району бандит и ворюга кот Епильдифор стащил у рыболова-любителя целую связку рыбы, которая вялилась на балконе. Связка была внушительная, и Епильдифор помучился, пока заволок её на крышу, неподалёку от водосточной трубы. Здесь он обычно отдыхал или упражнял голосовые связки, горланя старинные и современные кошачьи песни.
Есть Епильдифор не хотел. Ещё утром он уволок пять котлет в детском саду, потом напился молока в молочном магазине, где специально путался под ногами у покупателей, чтобы, споткнувшись, они уронили бидон или раскокали бутылку.
Так что в его животе, туго набитом всякой снедью, уже не было места для рыбы. А украл он её из принципа "тащи всё, что плохо лежит". Кроме того, ему хотелось насолить рыбаку-любителю, поскольку кот сам ненавидел воду и презирал рыбаков за их любовь к рекам, морям, озёрам и прочим мокрым местам.
Развалясь на крыше, он представил, как рыбак соберёт друзей отведать вяленой рыбки, как те рассядутся вокруг стола и хозяин побежит на балкон, а там…
- А там… - Епильдифор затрясся от смеха. - Рыбка стала птичкой! Хе-хе…
Он пыхнул зелёными искрами глаз, потянулся с наслаждением, выпуская когти, и собрался было запеть, как вдруг увидел, что прямо на него по небу мчатся три фигуры, мало похожие на птичьи. Кот вскочил и от страха выгнулся дугой. Неведомое создание с хвостом и чем-то звенящим чуть было не сшибло Епильдифора с ног.
- Мя… Мя… Мямочки! - простонал гроза крыш и подвалов, втягивая голову в плечи.
Не успел кот опомниться, как над ним пронёсся самый настоящий мальчишка с длинным шарфом на шее! Но если бы это было всё!..
За мальчиком, держась за его шарф, медленно и величественно, как большой мохнатый дирижабль, прямо на кота плыл толстый и усатый зверь в пенсне! Это было уже выше сил Епильдифора!
- Мя-мя! - завопил он страшным голосом и попятился.
У него было много запасных ходов и выходов на крыше на случай любой опасности, но связка краденой рыбы путалась в ногах, не давая бежать.
- Мя-мя! - заорал кот ещё громче. - Пустите! Я больше не буду! - Он зажмурился, замахал лапами и рухнул прямо в водосточную трубу.
Связка краденой рыбы медленно скользнула по крыше и, блеснув в лунном свете золотой чешуёй, упала на балкон рыболова-любителя.
А Епильдифор со страшным грохотом, словно сосулька весной, вылетел по водосточной трубе прямо на мостовую и, не помня себя от ужаса, шмыгнул в подвал.
Не скоро отважился он выглянуть наружу. А когда всё-таки выглянул, то увидел горящие фонари, выше над ними в тёмном осеннем небе луну и весело мигающие звёзды. Ещё он увидел, как на балкон вышел рыболов-любитель и со словами: "А вот и гвоздь программы! Извольте отведать!" - понёс связку рыбы в комнату.
Епильдифор понюхал лапы. Лапы пахли вяленой рыбой.
Может быть, впервые в жизни кот задумался о том, что, вероятно, нужно жить честно и тогда не будут являться в ночном небе летающие кошмары…
А Тимоша, Иван Карлыч, Рекс и Будильник уже сидели в зрительном зале. Концерт задерживался. Зрители время от времени хлопали в ладоши.
- Время! Время! - позвякивал Будильник. - Пора начинать.
Иван Карлыч взволнованно протирал пенсне кружевным платочком, Тимоша остужал пылающие щёки холодными как лёд руками.
Начала концерта ждал и мальчишка, что сидел развалясь в центре зала. Он был до того похож на Сашку Барабашкина, что невольно думалось: а не Барабан ли это явился на концерт. Как и Барабан, этот мальчишка сам ничего не умел. Но готовился принять участие в концерте по-своему. Известно: кто сам ничего не умеет и учиться не желает, норовит другим напакостить - этому ведь учиться не надо! И мальчишка сжимал в кармане пластмассовую трубочку - ну совсем такую же, из какой Барабан плевал в Тимошу.
Наконец в зале медленно начал гаснуть свет. И тогда Барабан-второй вытащил из кармана горсть нажёванных шариков из промокашки. В ту же минуту к нему подошёл Тимоша.
- Давай! - грозно сказал он.
- Тебе чего, малявка? - спросил Барабан-второй. Тимоша и впрямь был ему чуть ли не по пояс.
- Давай! - повторил Тимоша, не дрогнув.
- Штё? - прогнусавил Барабан-второй. - А ну катись отсюда! Ща как дам в лоб!
Но в этот момент сверху, из-под люстры, спикировал Рекс. С размаху он двинул Барабашкина-второго клювом в темя, а Будильник точно и метко попал своим стальным кулачком хулигану в нос.