Дал слабину, дал. По большому счету я чист, но в гардеробе у меня – и почти целая коробка английских "555", и блоки "Мальборо", и японские часы, и бундесовые спортивные костюмы – непременные атрибуты швейцарской работы. Не говоря уже о двух ящиках левого коньяка, коробках датского "Туборга" и двух газовых пистолетах. Видеть все это ментам абсолютно ни к чему. Я мог бы покачать права, но и они имели возможность сделать то же, большую возможность: в гардеробе-то порылись бы точно. Да там и рыться особенно не надо, все почти на виду. А после этого качать права с моей стороны будет затруднительно. Лучше "проехаться" и сориентироваться на месте.
– Хорошо. Но в чем дело?
– Объясним, объясним, – пообещал Карнач. – Но не здесь же! – вразумляюще, вроде как я сам должен понимать: "не здесь же!".
Пусть. Сам дал слабину, сам и должен понимать. Ничего не понимаю!
– Сейчас. Куртку накину, ребят предупрежу.
– Конечно, конечно!
Олег и Юрка прихлебывали кофе и беседовали, облокотившись на теплую, прогревшуюся "Омнию": Нудлз, де Ниро, "Однажды в Америке", эх, времена настали – раньше фильма и по "видикам" не сыскать было, а теперь он широким экраном, эх, времена!..
Ленивый треп, дольче фарниенте.
Я прихватил свою чернокожую куртку и между прочим, как о неважном, бросил:
– Без меня не открывайте, дождитесь. Я ненадолго.
– А что? А куда?
– Да тут я ментам зачем-то понадобился. Проедусь с ними – и обратно.
– Ну?! – засуетились было. – Серьезно или как?
– Ерунда какая-нибудь, скорее всего. Вы же меня знаете! Или не знаете, а?
– Знаем-знаем. С богом! Ни пуха!
– К черту! – отослал я и Юрку, и Олега. Хотя с большим желанием я отправил бы туда неожиданных гостей, вынудивших меня на прогулку "тут недалеко".
– И смотри, поосторожней… – напутственно добавил Юрка.
– А говорите, что знаете меня! – напоследок браво пожурил я и, подметив у Олега мандраж, подбодрил: не ОБХСС, не ОБХСС, не дергайся, торгуй своим "Ахтамаром" спокойно.
И закурив "Мальборо", чтобы слегка подразнить ожидавшую меня троицу, пошел на выход.
Дальше все, как в плохом кино имени Горького: у порога уже черная "Волга", Карнач рядом с водителем, а меня впихнули (впихнули!) на заднее сиденье и стиснули с обеих сторон. Ж-жлобы! Тихо, Бояров, тихо! Однако совсем обалдели ребятки! Я-то уж точно знаю, что таких почестей не заслужил. Поехали!
– Нас интересует ваш вчерашний вечерний звонок Быстрову! – так начал капитан Карнач, как только мы приехали (надо ли говорить – куда?).
А я начал так:
– Прежде всего хотелось бы уточнить, в качестве кого я здесь нахожусь: в качестве свидетеля или обвиняемого? Далее: на каком основании этот допрос? Если вами возбуждено уголовное дело, то – один разговор. Если из праздного любопытства – другой. Итак?
– Да-а… Бояров, Бояров. Такая фамилия! А вы ее позорите. Знал бы отец ваш, Евгений Викторович, до чего докатился сын, вот бы огорчился. Да-а… – Карнач явно не ожидал такого моего начала. Он определенно настроился быстренько-быстренько расколоть обдиралу-швейцара, и моя корректная официальность его озадачила. Швейцар ведь существо бесправное, работой своей дорожит, с милицией ссориться – ни-ни! А тут…
Потому он и тянул паузу, что-то там себе соображая, цокал языком и демонстрировал знакомство с моей родословной. И пособники его (виноват! сослуживцы) вторили начальству.
А я, зная, что чист, с трудом, но придерживался этой самой корректной официальности. Хотя будь на мне какая вина, я разговаривал бы с ними еще более официально и корректно. Спокойно, спокойно. Мне бы поскорей тут закончить и в бар вернуться – работа ждет! Но Карнач и компания, похоже, не торопились. И совершив круг, капитан вернулся в исходную точку, рассчитывая, вероятно, что вполне меня усовестил заслуженным и безвременно ушедшим отцом ("Какой был человек, Евгений Викторович! Какой человек!") и теперь я понуро начну беседовать.
– Итак, ваш звонок Быстрову? – как бы чуть не забыл!
– Быстрову?
– Борису Быстрову.
– Итак, я свидетель или обвиняемый? – заупрямился я.
– Вы подозреваемый. Только подозреваемый. Пока что… – пообещал мне Карнач веселенькую перспективу задушевным тоном. Вот это да!
– На-адо же! А по какому делу?
– По делу о шантаже и угрозе убийством в отношении гражданина Быстрова и о сожжении его автомашины.
Я тут же порадовал товарища капитана, подражая его задушевному тону: никакого гражданина Быстрова знать не знаю, никаких автомашин никогда не сжигал, разве что в Афганистане.
– А ты нам здесь своим Афганом не размахивай! – вдруг заорал один из тех, кто примостился за моей спиной. – Т-то- же мне, г-герои!
Я даже не удержался от усмешки. Судя по реакции, этому менту как-то досталось от ребят-афганцев – в день ВДВ, например, когда он сунулся наводить порядок "демократизатором". Поделом. Не суйся куда не следует.
– Ляшков! Не суйся! – пресек Карнач и снова сосредоточился на мне: – Очень плохо. О-очень плохо вы начинаете разговор, Александр Евгеньевич.
– Я его не начинаю. Начали вы. И, кстати, заканчивайте поскорее, меня работа ждет.
– Исправительная. До трех лет. Можете не торопиться.
– Послушайте!..
– Нет уж, это вы послушайте. Нам известно, что вчера в восемь вечера вы позвонили Быстрову домой с требованием принести в бар "Пальмира" пятьдесят тысяч рублей. Имеются свидетельские показания. Более того! Телефонный разговор записан на пленку. Поэтому в вашем положении лучше не усугублять вину бессмысленным запирательством.
– Я не знаю никакого Быстрова. Ни вчера, ни позавчера, вообще никогда ему не звонил. Если вами записан разговор, то и номер телефона, с какого был звонок, должен быть известен. Вот и проверьте. А я вчера весь вечер находился в баре, никуда не отлучался. Очень многие могут подтвердить.
– Видите, как хорошо! Вы сами все понимаете. Да, номер телефона нам известен. Он и вам известен – это ваш служебный телефон в "Пальмире". И говорили с Быстровым именно вы – голос опознан. Так что доказывать нам, собственно, нечего… Подумайте как следует о вашем положении.
Я подумал как следует о своем положении. Капитан сам дал мне эту возможность, считая, видимо, что нависшее молчание сломит меня психологически. Не на того напали, жлобы!
А вдруг, действительно, не на того напали? Ошибочка вышла. Вроде той, что Валька мне год назад устроил? Когда я только-только в "Пальмиру" определился и – возвращаюсь пешочком по Кировскому домой (благо рядом – "романовский" дом, где "Петровский" гастроном на первом этаже), и меня раз пятнадцать останавливали, документы проверяли. Вечером Валька звонит: как дела, что новенького? А он редко звонит, в самом крайнем случае, да и только если я ему очень нужен – отнюдь не для того, чтобы поинтересоваться, как у меня дела и что у меня новенького. Ну, я ему в трубку проорал: "Что но-о-овенького, спрашиваешь?! Я тебе сейчас популярно объясню, что у меня новенького! И твое счастье, что ты сидишь на своем Литейном или где там! Будь ты здесь, я бы тебя!..". Он моментально переключился на виноватый тон, но по голосу чувствовалось – улыбается, паразит! "Извини, Сашок, – говорит, – у нас, как бы тебе сказать, учения. А я ориентировку на тебя дал, ничего больше в голову не пришло. Ты что, шуток не понимаешь?". Веселенькие у Вальки шутки…
Но здесь – не шутки. Голос опознан, разговор записан – это туфта. Никакие голоса по телефону никогда не опознают. Вернее, опознание голоса может представлять оперативный интерес, но никак не является доказательством. Тут Карнач меня совсем уж за убогого держит. А ведь он убежден, что я вчера говорил с Быстровым. Но я-то не говорил! То есть говорил не я. И этот "не я" звонил по нашему телефону, сознательно подставляя меня. Либо Карнач чего-то недоговаривает, либо… как его?.. Быстров сам темнит. Быстров, Быстров… Какой-такой Быстров? Если человека шантажируют, требуют крупную сумму, сжигают машину, значит, есть основания и есть люди, известные этому Быстрову не меньше, чем Быстров известен им. И люди эти – "не я". Серьезные же должны быть основания! Все-таки не уличная шушера типа "закурить есть? что-то мне нос твой не нравится!". О, нос! Кажется, знаю, кажется, вспомнил я Быстрова. Это же Борюсик. Улыбчивый еврей, похожий на толстого кооперативного ребенка. Большой любитель девочек, почти непьющий. Кажется, антиквариатом увлекается. Точно не скажу. Не люблю соваться в чужие дела, тем более спрашивать, где и как человек зарабатывает. Главное, платит. И платит хорошо. А Борюсик платил хорошо. И ко мне относился с подчеркнутым уважением. Клиент постоянный, не первый год. Так бы и сказали – Борюсик. И в мыслях никогда не было фамилией интересоваться. Маленький, полненький… какой же он Борис Быстров?! Он – Борюсик.
– Надумали? – поторопил меня Карнач.
Я сделал вид, что надумал, только кое-что желаю уточнить:
– Вспомнил! Вспомнил Быстрова, капитан!
– Ну видите! Уже лучше! – победительно поощрил "дерьмодав". – И что вспомнили?
– Вы говорили, что по телефону у Быстрова потребовали пятьдесят тысяч. А куда он их должен был принести?
– В "Пальмиру". И передать швейцару. То есть Боярову- Александру-Евгеньевичу.
– А если не принесет?
– Быстровскую новенькую "девятку" сожгли прямо у него под окнами. И пообещали, что на очереди его жена.
– Деньги требовали в какой упаковке?
– В дипломате. Маленьком.
Крутые ребята. И расчет безошибочен. Некто, хорошо знавший меня, не сомневался, что когда Борюсик передаст мне дипломат, я пожму плечами и положу его в свою комнатку, не проверяя что там внутри. А через день-два, когда через бар пройдут сотни людей, появится некто и спросит дипломат от Борюсика. Я отдам, не задумываясь, получу свою пятерку и не вспомню никогда. Дело обычное. Сколько раз приходилось быть передаточным звеном. Швейцар…
– Еще вопрос! – увлекся я.
– Здесь вопросы задаю я! – спохватился Карнач.
– А по какому праву? Вы юрист? Или так себе?.. Если я даже не свидетель, а подозреваемый, то, будьте любезны, если не повесточку, то ордер на задержание. Вы же утверждаете, что возбудили уголовное дело. По факту.
Карнач стал цвета своей книжечки. На его очевидный вчерашний перепой наложилось искреннее возмущение наглостью швейцара-вышибалы. Чьим бы сынком ни был в прошлом швейцар-вышибала, теперь он только швейцар-вышибала, заподозренный в рэкете. И справедливо заподозренный, ведь еще чуть-чуть и сам раскололся бы! Он, капитан Карнач, старался облегчить задачу подозреваемому, на вопросы ответил, всячески помог – а этот… Бояров-Александр-Евгеньевич в Кодекс мордой тычет?! Ну, гляди-и!
Я глядел. Глядел, как его физиономия багровой насыщенностью превзошла даже книжечку, и соображал (только быстро, быстро), что немного перегнул, что надо давать задний ход, если еще не поздно. Или поздно?
– По какому праву, спрашиваешь?! – навис Карнач. (Не ударить же он меня собрался! Лучше бы ему этого не делать. А то я таких дров наломаю из всех присутствующих! И самым "любимым" поленом станет он сам. Спокойно, Бояров. Спокойно. Однако капитан нутром почуял, что рукам волю давать не стоит – повыдергаю и… будь что будет. Спокойно! – По име-ю-ще-му-ся у меня праву! В бар, значит, торопишься?! На работенку?! Чирики постреливать?! Так вот, гражданин. Вы задержаны на предмет выяснения личности. И мы имеем право выяснять вашу личность в течение трех часов. А потом, может быть, отпустим. Может быть. Или нет. В зависимости от результата. Или в другой зависимости… Впрочем, вам, гражданин, выбирать.
– Да вот же мои документы! – немного растерялся я.
– Ляшков, возьми у него документы, – приказал Карнач. – Так, а теперь отнеси их – пусть эксперты проверят, насколько они подлинные. Сомнения есть… Экспертиза, гражданин, дело до-олгое.
– Вы же знаете! – оторопел я. – Вы же меня из бара и вызвали. Меня, Боярова!
– Да-а? Не помню! Ляшков, а ты? Бикмурзин? Нет? Видите, гражданин, – нич-чего подобного!
Вся их троица откровенно получала удовольствие. И было от чего. Ах, ты нас мордой в Кодекс тычешь?! Так мы тебя еще не так ткнем!
Ткнули. Три часа торчать в такой замечательной компании, при том, что день в разгаре, и "Пальмира" меня заждалась – Юрка с Олегом запаникуют, – совершенно мне не улыбалось.
– Вся штука в том, – мстил капитан, – что вы, гражданин, по всем приметам совпадаете с о-очень серьезным правонарушителем. У нас есть его словесный портрет, и что вы, что он – тютелька в тютельку.
– Какой еще портрет!
– Да хоть бы вот этот! – он большим пальцем ткнул себе за спину, в стену. На стене, как и положено, висел в рамочке не Дзержинский, правда, но Ленин.
Ш-шуточки. За такие шуточки при младших по званию капитан Карнач три года назад моментально бы в лейтенанта Карнача превратился. Младшенькие, Ляшков с Бикмурзиным, настучали бы по начальству как пить дать. Да-а, времечко изменилось. Время-времечко. У меня его, времени, совсем уже не оставалось. И так больше часа валандаемся. Надо выбираться. Хоть на той же шутке:
– И чем же мой двойник так провинился? – я попытался задать вопрос с иронией и… сообщнически.
– Да понимаешь, рэкетом балуется. Пятьдесят тысяч рублей ни за что ни про что с некоего Бориса Быстрова решил получить. И не сознается. Наверно, не хочет говорить – за что. А ты не в курсе?
– Капитан! Ну, капитан! Ну, ты сам подумай! Если бы я был рэкетиром, разве бы я действовал так примитивно? Что я, совсем дурак, что ли? Снимать с человека деньги и требовать, чтобы он их принес мне же на работу?! Разве я похож на полного идиота?! А, капитан?
– Не похож… не похож… – якобы раздумчиво проговорил он. Про себя что-то решал, вычислял: есть ли смысл.
Не было ему никакого смысла. Ну, промурыжит он меня три часа и вынужден будет отпустить. А Бояров-младший возьмет и звякнет – мало ли у Боярова-младшего связей осталось в наследство от Боярова-старшего, даром что швейцар. Никаких, конечно, связей у меня не было, во всяком случае в кругу "группы товарищей" отца. Но откуда Карначу знать?! В других кругах – да, связи, и немалые, но в данном случае их как раз лучше не афишировать. Но откуда Карначу знать?! Было искушение, когда менты куражиться стали, попросить с каменным лицом телефон и действительно звякнуть. Вальке. Его контора к ментам относится не ахти, да и взаимно. Но что я Вальке бы сказал? Мол, сижу в Василеостровском отделении, менты донимают? Так он и примчался! И нет никакого желания попадать в зависимость к Вальке и к его конторе. Тьфу-тьфу-тьфу!
– И на него не похож! – как бы подхватил я шутку. Вместе шутим. Попросту, по-приятельски, нет?
– На кого? – не понял капитан.
– На него… – кивнул я в сторону портрета на стене.
Тот, который Бикмурзин, хихикнул. Смешливый, еще тогда у дверей "Пальмиры" так же отреагировал после моего "Ничего, что я с вами на ты?". Разрядилась обстановочка. И Карнач вроде помягче стал.
– Не похож… не похож… Вот уж на кого не похож, на того не похож. Ну и что же нам с тобой делать, Александр Евгеньевич?.. Значит, о Быстрове ничего не можете сказать?
"Александр Евгеньевич"- уже хорошо. Перелом произошел.
– Что я могу сказать! В лицо знаю, а так – нет.
– И не звонил?
– И не звонил. С какой стати мне звонить, если я его только в лицо знаю. И никаких у нас с ним дел никогда…
– Ладно-ладно, верю! А у кого с Быстровым были дела? Не обращали внимания?
Во-от, наконе-ец-то прие-ехали. Может, я для того им и понадобился? Швейцар сам по себе заманчивая фигура для ментов как источник. А я еще и Бояров-младший. Ну, предпочел юноша романтику "дна", однако корни-то… наверху, в номенклатуре. О-очень заманчивая фигура.
– Не обращал. Не до того. У меня ведь какая работа…
– Знаю-зна-аю. Заждались тебя?
– Не без того.
– Дорожишь работой? Нравится?
– Я вообще редко делаю то, что мне не нравится.
– Как же, как же. Наследственное, не иначе. Люди кругом все время, да? Кто только ни заглядывает! Купля-продажа небось вовсю, разговоры…
– Сами понимаете, товарищ капитан.
– Понима-аю… Ну-ка, Ляшков, Бикмурзин! Курить охота? Пойдите покурите. Да! Ляшков! Документы-то отдай Александру Евгеньевичу.
Короче, обычная вербовка. Нет-нет, ничего подписывать не надо. Зачем же! Мы ведь должны доверять друг другу, не так ли, товарищ Бояров?
Так! Так! Поскольку и подписывать ничего не надо, я с энтузиазмом согласился и горячо заверил товарища капитана, что приложу все усилия для снижения уровня криминогенности в районе и в городе посредством подробной и чуть ли не ежедневной информации э-э… руководства!
Сарказма товарищ мент, судя по всему, не уловил и весьма был рад тому, что не обманулся во мне, в Боярове-младшем, который, в сущности, наш, НАШ. А для меня – это обычный ритуал после всех разборок с ментами. Не первая разборка и не последняя (хотя лучше бы последняя). "Стучать" – себя не уважать. А я себя уважаю. И всех моих клиентов в "Пальмире"- уважаю. "Каждый на своем месте…". Рэкетир? Перекупщик? Кидала? Воротила? Мне-то что? Они сами по себе. Я сам по себе. У меня есть каратэ. У них… другие таланты. А жить по закону – это как? Особенно в стране, где только через семьдесят лет очнулись: давайте строить правовое государство. Отца по закону угробили, без крови и уголовки, инфарктом пристукнули: перестройка у них, у "группы товарищей". И Афган – по закону. И менты с пропитыми рожами – по закону… Только частная собственность у НИХ – вне закона. А раз так… на нет и суда нет. Во всяком случае, не мне судить. "Каждый на своем…".
Несмотря на почти дружеское расставание, Карнач почему-то не предложил подбросить меня обратно, до "Пальмиры". Ну да я в пять минут на частнике добрался.
– Как? Что? – встретили меня Юрка с Олегом. Молодцы! Так и не открывались, дожидаясь моего возвращения. Но уже были на пределе. Представляю их мандраж, если бы менты продержали "подозреваемого Боярова" три часа – в строгом соответствии с законом.
– Ошибочка вышла, Но сначала чуть не напугали. Ерунда, короче. Да не трясись ты, говорю же: ерунда.
– Тебе хорошо говорить "ерунда"! А мы тут совсем задергались. Кладовочка-то вот она, – пояснил Олег, – полным-полнехонька.
– Я же вам сразу сказал: это не ОБХСС.
– Тем более!
– Что – тем более?
– Да так… Мало ли…
– По этому поводу имеем полнее право принять! Или принять! Как у нас теперь правильней? – разрядил атмосферу Юрка, потирая руки.
– Неважно. Главное, начать! – поддержал я. – Заслужили. За испуг.
Мы начали. Мы приняли. Еще приняли. И не "продажного" коньяка для клиентов, а настоящего "Ахтамара". Напряжение абсолютно естественно, как всегда бывает, разрешилось неудержимой болтовней:
– А что Борюсик? Что про него слышно? И вообще, что он за клиент?
– О-о! Мужик он очень не бедный! – охотно развил тему Олег. – Приподнялся на антиквариате. Лет десять-двенадцать назад. В основном на отъезжающих в Израиль. С тех пор ни в чем себе не отказывает. Телки – его слабость. Да, и карты! Он год назад сто штук в де-берц просадил. И, кстати, очень не хотел их отдавать.