… А веселиться я умел. И официанты, и музыканты в курсе. Тезка-Сандра, думаю, даже не успела истомиться – Миша Грюнберг свое дело знал, обещание держал: цветы, шампанское, шоколад, кофе, ликер. Журавель мой, отогревшись, вертел белокурой головкой на длинной изящной шее. По-моему, она чуть обалдела от новизны впечатлений и обстановки – ребятки-официанты обслуживали ее деликатно и уважительно, не подпуская перебравшего хамья ("Бояров доверил!")… Я-то, Бояров, сам, по совести говоря, чуть обалдел – за последний час на меня свалилась такая новизна впечатлений и обстановки, что… "Северная Пальмира", знакомый зал, привычные лица – отдушина. Ну и надышусь полной грудью!
– Эту песню мы посвящаем нашему общему другу Александру! – рявкнул в микрофон солист Степа.
И понесла-а-ась! Сейшн так сейшн! Я обалделый, тезка обалделая – она очень трогательно "поплыла", ликерчик "Полар" ей впервые преподнесли, мягенький, клюквенный, финский, и почти тридцать градусов абсолютно незаметны… поначалу. И "Брют"! И "Ахтамар"! (Ой, нет-нет-нет, извините, я этого не буду… извините… – А я, с вашего позволения, как раз его и только его! Тезка, а мы разве на "вы"? – Ой, извините, извини, пожалуйста, Саша… – Все нормально, Саша, Александра-сандра-сандра!) Я тоже немного "поплыл". Немудрено!
– Гуд бай, Америка, о-о!..
Что гуд бай, то гуд бай. И не только Америка, "где я не был никогда". И прощай, жизнь, привычная и приличная. И тезка-Саша, прощай. Но пока – здравствуй!
А потом Миша Грюнберг совал мне глухую полиэтиленовую сумку с булькающим содержимым, ловил нам с тезкой "мотор", строго-настрого втолковывал водиле: "Шеф, ты понял?! До подъезда! Сашенька, какой у вас адрес?", делал ручкой нам вслед. А я ему, в ответ.
А потом нас с тезкой кидало друг к другу на поворотах. Потом кинуло друг к другу уже без всяких поворотов. И она в ликеро-шампанском полузабытьи по-щенячьи забилась мне под мышку, шепча: "А-а-арик, А-а-аричек мой". И я не отбрыкивался в оскорблении за свое мужское самолюбие, понимая и где-то разделяя ее состояние. Только осторожно сдвигался так, чтобы "Макаров" не прощупывался.
А потом мы поднялись в бесшумном лифте, и я вдруг изрек глубокомысленно:
– То-то и оно… Поднимаешься вверх, а на самом деле стоишь на месте. И стоишь… и не знаешь, может, не вверх, а уже вниз летишь.
– Что? Извини, я просто не расслышала.
– И правильно.
А потом мы оказались в квартире – запашок настоявшийся, "конопляный". Арик-Арик!.. Ну окажись здесь сейчас Арик, я глазом не моргну – еще один грех на душу возьму!
Арика не оказалось. И плейера Сашиного не оказалось. И лайковой курточки. Все как я предполагал еще в "Пальмире".
– Новый купим! И куртку получше прежней! Не смей нюни распускать!
– Извини, Саш… Просто обидно. Он же хороший. Он, действительно, хороший…
– А я?
– Ты… ты… Са-а-анечка… Санечка мой… Нет… Не торопись… Не так… Подожди чуть-чуть…
А в пакете оказалось еще шампанское, еще "Полар", сервелат, сыр, конфеты, пачка кофе "Юбилеумс. Мокка".
– Я не хочу есть. Я не могу сегодня уже ничего есть.
– И я. Утром.
– Утром. Разве что… шампанского.
– Шампан-н-нсква!!!
– Не кричи, Санечка. Не кричи так. Са-анечка… Са-а- аня… Са-а… а-а! аха-а!.. а!.. Са-а-анечка-а мой. Единственный мой… Мой… мой…
Женщины не зря считаются выносливей мужчин. Я проснулся поздно, к обеду. А тезки-Сандры не было. Записка была: "Я в институте. Не дождешься, просто хлопни. Замок защелкивается. Но возвращайся. Я тебя буду ждать-ждать-ждать. Позавтракай. Я".
Она – в институте. Да, она же в ЛИАПе учится! Неужели к первой "паре" поспела? Откуда только энергия берется… Мы же вчера, то есть сегодня, уже под утро забылись. Я, например, чувствовал себя несколько м-м… дребезжаще. "Позавтракай". Скорее, "пообедай", а то и "поужинай".
Да, они выносливей, но они же и безоглядней, безалаберней. Надо же! Только-только марихуанная вонючка Арик со своим "лебединым либидо" наказал на плейер и курточку, а тезка-Сандра оставляет меня одного в квартире: "буду ждать-ждать-ждать". Меня, почти незнакомого мужика… Э-э, нет! Мы с ней теперь знакомы. Мы с ней теперь мало сказать знакомы! Мы с ней теперь!.. Мы. Журавль в руках, и пусть синицы порхают в небе. Вот только, увы, не мог я ей пообещать: "Нас с тобой ничто не разлучит". Не от меня зависит. А жаль. Никогда я еще так не расквашивался. Ну, телки. Ну, курочки. Ну, мочалки. А тут – Са-андрочка. Или это подсознательное желание удержаться в нормальной (еще вчера – нормальной!) жизни и, одновременно, прощание с ней?
Дела мои при свете дня выглядели еще мрачней, чем вчера. Жевал сыр, не ощущая вкуса, пил кофе, не чувствуя запаха. Думал. Не-ет, распускаться сейчас не время. "Гуси летят…". Сам же учеников воспитывал, того же Леньку Цыплакова, птенца:
"Цыпа! Душу… повторяю, душу вкладывать в удар НЕ НАДО. А то ты похож на купца Калашникова. Побереги эмоции. Усвой древнюю притчу. У озера сидят учитель с учеником. Над озером пролетает стая гусей. Ученик подскакивает: "Учитель! Учитель! Гуси летят!!!" – и тут же получает бамбуковой палкой по плечам в назидание от учителя, который объясняет тоном: "Гуси летят…". Понял, нет?! Цыпа! Не "гуси летят!!!", а "гуси летят…" Усвой".
Но птенец-Ленька так и не усвоил до конца, хладнокровия не хватает, не получится из него мастера. Вот Фэд, или, как я его по-простоквашински зову, дядя-Федор, мог бы вырасти даже в сенсея. Спокоен, как… как китаец. Понятно, художник, все эмоциональные выплески – в собственные картины. Но нет, не вырос бы дядя-Федор в сенсея, даже имея меня в учителях, – из-за картин же. Каратэ надо посвятить всего себя без остатка, не делясь с живописью. А может, я и не прав. Нгуен ведь еще и кистью работал – и ка-ак. Они с дядей Федором моментально снюхались, часами просиживали – я даже приревновал, но потом рукой махнул: у каждого свой пунктик, каждый волен выбирать из множества и не обязательно что-то непременно одно. Я-то выбрал одно – каратэ, так я и рисовать не умею. А умел бы… нет, все равно выбрал бы каратэ. А Фэд, дядя-Федор, в своем праве, художник он классный, а каратист всего лишь неплохой (моими, кстати, стараниями). Каждому свое.
Да, каждому свое. И мне, чтобы не получить чужое (ведь не убивал я Борюсика, не убивал), надо найти того, кто убил, чтобы он получил свое… Просто так в этом кругу не убивают – не танцплощадка на окраине. Значит, была веская причина. Значит, надо найти эту причину. Менты доискиваться не будут – значит, найти причину предстоит мне. В собственных интересах. Шла машина темным лесом за каким-то интересом – инти-инти-интерес…
Вчера Олег с Юркой говорили, что Борюсик проиграл год назад сто штук и получали с него Беспредел и Глиста. Эти действительно могли повторить заход – просто так, ни за что. То есть за то, что Борюсик богатый, а они нет; за то, что Борюсик труслив, а они никого не боятся и любого поставят на перо. Да, но вчера ни того, ни другого в баре не было – мне ли не помнить, я же на входе и стоял. И – деньги деньгами, но убивать-то зачем? И – не они это в любом случае, нож или заточку в человека сунуть они способны, а грамотно, даже полуграмотно нанести гияку-цки – вряд ли. Да и не было их вчера, не было! А кто был? Надо восстановить в памяти всех, по возможности, вчерашних клиентов и разложить по полочкам – у кого из них могли быть причины навсегда успокоить Борюсика и кто, главное, способен одним ударом навсегда успокоить. A-а, чтоб я помнил всех вчерашних! В какой-то момент у меня вчера "шторка упала" – коньячок, коньячок и коньячок. Ничего, вспомню! Совместными усилиями, с Юркой и Олегом. Вот куда мне надо. Туда-то мне и надо. Все дороги ведут в "Пальмиру". Менты не такие идиоты, чтобы всерьез воспринимать байку о том, что преступник всегда возвращается на место преступления. И я не идиот. Но и не преступник. Мне можно. Там они меня искать не станут. А где станут?
Я застыл – звонок-гонг в прихожей дал понять: кто-то пришел. И желал бы войти. Эт-того только не хватало! Менты? Откуда им знать, что я здесь? Или Арик? Явился не запылился. Ему-то я бы с удовольствием открыл – и на пальцах разъяснил бы что к чему. Хотя нет! У подземного чмо по идее должен быть ключ – иначе он бы вчера не проник самостоятельно и не спер Сашкину мелочевку.
Тогда кто? Откуда мне знать? Перевод телеграфный от "шишковатого" папани принесли, пионеры макулатуру собирают, умельцы интересуются: "форточку не надо врезать? а дверь утеплить?". Форточка здесь врезана, дверь утеплена. И хорошо, что утеплена, звуки наружу, на лестничную площадку не проходят. Я, правда, никаких звуков не производил, замер. Но все равно по минимальным шорохам, вздохам, скрипам всегда можно определить, есть ли кто в квартире. Никого нет! Хозяйка в институте, живет одна, а больше здесь некому быть. И меня здесь нет. Попозже звоните, ближе к вечеру, вернется хозяйка – она и откроет. А я не открою, меня здесь нет. И не было.
Гонг не унимался. Не будут же они, кто бы это ни был, дверь взламывать! С какой стати, если меня здесь нет!
Гонг унялся.
Я переждал с полчаса. Все тихо.
Все дороги ведут в "Пальмиру". Засады там, конечно, быть не может, хотя менты наверняка наведывались. Осторожность соблюдать отнюдь не лишне.
Мордой на улицу и задом во двор стоял фургон. Мясо привезли. Грузчики сгружали туши – кроваво-красные, замерзшие. Ассоциации мгновенно: а я вчера так же с тушей Борюсика возился, только не сгружал, а загружал. Где-то теперь моя "лохматка", где-то теперь содержимое багажника…
Грузчики, грузчики… А не засада ли это? Н-нет… На семьдесят втором году существования такая замечательная власть при всем желании не добудет целый фургон с мясом только для поимки беглого швейцара. Да и швейцар не лыком шит, уж он-то грузчиков в лицо, по крайней мере, знает. Лица знакомые, нет среди них новичков.
Я протиснулся между бортом и стенкой, пересек двор, зашел через черный ход и сразу наткнулся на Клавку, нашу посудомойку. Она в испуге вытаращила глаза.
– Ты что, Клавонька, не узнаешь? – не-ет, испугалась она как раз потому, что узнала. – Подзови-ка ко мне Юрку или Олега, только не очень громко.
– Юрочка сегодня не вышел, он "болеет" после вчерашнего.
– Тогда – Олега…
Олег вел себя несколько неестественно и отводил взгляд. Понятно, не каждый день беседуешь с вышибалой в розыске, который только вчера был сотоварищем.
– Привет, Олежек. Ну что, менты были?
– Были.
– Когда были? Что говорили?
– С утра, часов с десяти. Даже раньше меня приехали. Шмон навели. Без ордера, но попросили все здесь показать – разве им откажешь?
– И?
– Кладовку тоже осмотрели. Теперь мы, кажется, подзалетели вполне?
– Из-за пятна?
– Из-за какого пятна! Пятно-то они нашли, разве в нем дело! Мы теперь только сидим и ждем, когда нас за левак мурыжить начнут. Уже, считай, начали.
В тоне Олега были досада, мандраж и… отгороженность – от меня. "МЫ подзалетели" – меня он в это "МЫ" уже не включал. Я уже, с его точки зрения, подзалетел…
– Так что они говорили?
– Сам знаешь! Кто, что, с кем и так далее. Где тебя найти можно…
– И где?
– А я откуда знаю!
– Так и сказал?
– А как еще?!
– Спасибо. Мда-а…
Мы закурили. Кури, Бояров, "Мальборо" – скоро придется на махорочку переключаться.
– Слушай, Саша, как же так получилось? Вы что, по пьянке разобрались?
До меня даже не сразу дошло, что Олег спрашивает про Борюсика. Про труп Борюсика.
– Ты что?! – прошипел я, даже голос сел от возмущения. – Ты рехнулся или как?! Я же не убивал, етит вашу!.. Вы что, сбрендили все?!
– Ну мало ли… ты же "на кочерге" был порядочно. Борюсик опять же настучал на тебя в ментовку – сам же ты вчера рассказывал. Вот и… мало ли… не знаю…
– Не знаешь – не говори. Это не я. Кто – не знаю. Но выясню. Вчера кто из клиентов был?
– Все… Я разве упомню. Ты же сам их впускал. А мое место – стойка.
Что верно, то верно. Пить надо меньше, надо меньше пить.
– И ничего подозрительного?..
– Н-ничего… Как обычно…
"Как обычно"! Если бы в "Пальмире" обычным делом было после смены выгребать из кладовки по трупу, недолго бы музыка играла!
– А Борюсик вчера с кем общался?
– С тобой…
– Кроме! Кроме!
– Не обратил внимания. Он вчера как-то растворился в зале. Незаметно.
– И в кладовку забрался. И сам себе в челюсть врезал.
– В кладовке никого не было, когда я уходил.
– Кто ее запирал вчера?
– Ну я.
– Так. Кроме нас, у кого есть ключ от нее?
– У Юрки. Постой! Он, кажется, туда еще зачем-то совался. Перед самым уходом.
– А сегодня заболел?
Олег развел руками: за что купил, за то продаю.
Нет, ерунда на постном масле! Борюсика, вероятней всего, пристукнули не в самой кладовке, а где-то рядом, во дворе, например, и потом только в кладовку приволокли и заперли. Юрка вчера был в таком состоянии, что сам еле-еле волочился, не говоря уже о перетаскивании специфической тяжести (а – тяжесть! на себе вчера испытал… маленький, но толстенький кооперативный ребенок). Да и зачем Юрке?! Какие у него с Быстровым дела могут быть?! Ерунда!.. Но если бессознательного Борюсика тащил кто-то (кто?!) со двора в кладовку, следы должны остаться, кровь… Хотя вон только что фургон с мясом разгрузили, наследили – поди разберись, чья кровь, говяжья или… Ах, да! Фургон фургоном, но он сегодняшний, а вчера никаких кровяных потеков нигде не было – только лужица под головой Борюсика. Значит, все-таки именно в кладовке его грохнули. Завели, а то и сам напросился – дефицитику бы, печеньица, сыг’ка "Камамбег’" для дома, для семьи… Напросился и – получил. Но ведь не от Юрки! Тот же на ногах не стоял! Или… делал вид, что накушался? Вряд ли. Мы, в конце концов, вместе вчера накушивались, и если даже у меня "шторка упала", то о Юрке и говорить нечего. Да и по уровню он на самый плохонький гияку-цки не способен, трезвый ли, пьяный ли.
– Больше никаких ключей нет?
– Ну в кабинете у директора, контрольный. Вчера Мезенцев не наведывался, кабинет заперт был. И сейчас заперт.
Похоже, тупик…
– Кому Борюсик год назад проиграл сто тонн?
– Игорьку. Бецкому. Вы же знакомы!
Мы знакомы. Бецкой – профессиональный катала, косящий под денди, под умника: "как сказано у Кафки…". Такой на мокрое дело не пойдет. И зачем, если деньги так или иначе получены? Посредством Беспредела и Глисты.
– А Глиста с Беспределом по-прежнему при нем?
– При нем, при других игровых. Ты же знаешь их…
Я знал их. Глиста отсидел двенадцать лет в две ходки. Беспредел потому и Беспредел – на зону попал в восемнадцать лет и начал срок с того, что откусил нос охраннику, получил привес в пять лет, но на том не успокоился. А вышел на волю всего два года назад, отсидев непрерывно, с добавками, двадцатку с лишним. Оба – настоящие воры в законе. И пусть, отмотав срок, они дорожили свободой, однако мозги у них настолько набекрень, что не угадаешь, какая вожжа им под хвост попадет: способны на все. И тем не менее!..
– Давно их видел?
Олег невнятно пожал плечами.
– А где их можно найти?
– Как обычно, вместе с игровыми. Ошиваются. Там ведь постоянно что-то с кого-то надо получить, а эти двое всегда готовы подзаработать.
– Конкретней. Где сегодня катают?
– На Ракова есть катран. На Зверинской. Пожалуй, сегодня – на Ракова. Там такая квартирка… – и Олег объяснил мне, какая там квартирка и как туда пройти.
После вчерашнего загула в кармане у меня было почти пусто, и не так скоро мне приведется заполучить до двух сотен в день, ох, не так скоро!
– Одолжишь?
– Сколько?
– Ну, штуку.
– У меня при себе только пятьсот. Устроит?
– Устроит.
Я – не Борюсик, упокой Господь его душу грешную. Я в денежных вопросах весьма щепетилен и долги отдаю. Олег отлично это знал, но и понимал-соображал, что в моем нынешнем положении должок в пятьсот рублей запросто не вернется – по не зависящим от должника причинам. Потому протянул деньги как-то неохотно, всячески маскируя внутреннюю бурю чувств:
– Где ты хоть живешь-то теперь? – спросил как бы между прочим и фальшиво. Пятьсот рублей пожалел! Да за два неполных дня их без труда за стойкой вернуть можно! У него и сейчас, я уверен, кроме тех, что отдал, еще столько же в кармане.
Ладно, ведь мы с ним теперь не "мы". Не судите, да не судимы будете. Чужая душа потемки.
И, вероятно, из-за его фальши я совершенно бездумно соврал:
– У Фэда в мастерской. У дяди-Федора. Он в Карелию уехал на натуру, а я пока поживу.
Дядю-Федора бармены знали, их фирменные "пальмирные" костюмы по его эскизам и делались. Они же Фэда и прозвали дядей-Федором, а я – давно – Фэдом.
"Почему Фэд?" – усмехался.
"Потому что похоже рисуешь. Как на фотографии! Конечно, Фэд! Даже Фэд-два!".
"Сложный комплимент!" – усмехался…
С Олегом распрощались с некоторой холодностью. По-моему, его это устроило.
Он явно не представлял, как себя вести, если вдруг беглый преступник начнет выражать теплые чувства, вынуждая на ответные, – а милиция уже была, расспрашивала-предупреждала… так что с моей стороны "Друг ты мой единственный!" в адрес Олега – для самого Олега при всех нынешних обстоятельствах и есть "сложный комплимент"… то ли радоваться, то ли открещиваться.
Ладно, перекинулись словечком, покурили… Пора. Олега работа ждет. А меня… хотел бы я заранее знать, что меня ждет и за каким поворотом.
Швед. Высокий, белобрысый, почти альбинос – за что и удостоен "Шведа". И за то, что в совершенстве владел финским-шведским – университетское образование, да и жизнь заставит. Жизнь – обычный таксомоторный парк, а Швед – высококлассный водила. Специализировался на туристах из Скандинавии. Среди них у Шведа была своя клиентура, он наизусть знал расписание всех паромов и круизных теплоходов. Те, кто хоть раз попадал к Шведу пассажиром, пользовались в дальнейшем только его услугами. Вплоть до того, что ему из Осло, из Хельсинки загодя отправляли телеграммы: встречай. И все довольны: и туристы – свой человек, каждый уголок знает, в нужный момент достанет все нужное, общаться есть возможность на родном языке, не на пальцах… и Швед – платили пассажиры, само собой, марками, валютой, приличной техникой.