Машина съехала на обочину, едва увернувшись от огромного грузовика. Лицо Наоми посерело и так исказилось от боли, что Джон почти не узнавал его. Ее волосы растрепались, из глаз текли слезы, она кричала не переставая, тряслась и металась из стороны в сторону, как обезумевшее животное в клетке. Изо рта сочилась тонкая струйка крови.
У нее пошла кровь изо рта. О господи, она умирает! О господи, нет! Детторе, будть ты проклят, что ты с ней сделал?
– Наоми, милая… Наоми… Наоми…
Она вдруг замолчала.
Кровь шла не изо рта, а из прокушенной губы.
Она повернулась к нему, с трудом фокусируя взгляд, глядя как будто бы сквозь него. От чего так искривилось ее лицо, от боли или от ненависти? Или от того и другого одновременно? Джон никак не мог разобрать.
– Джон. Помоги мне, – прошептала она. – Пожалуйста, помоги. Я не могу сделать… не могу… я не могу… ааааааааааааа…
Ее тело внезапно выгнулось, глаза закатились, она задрожала. Крик не смолкал. Тридцать секунд, минуту, может, еще дольше – Джон не знал. Что с ней? Что происходит? Его мысли метались как бешеные.
Неужели выкидыш? О боже мой!
Он положил руку Наоми на лоб. Ее волосы взмокли от пота.
– Хорошая моя, все будет нормально. Все хорошо. Все пройдет.
Она пробормотала что-то, мотая головой, но Джон не сумел понять ни слова. Что она хочет сказать? Глаза у Наоми были совершенно обезумевшие.
– Милая, успокойся. Успокойся, я прошу тебя. Скажи мне, что с тобой? Что с тобой? Где болит?
Она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле, тело опять выгнулось, изо рта вырвался протяжный крик. Она впилась зубами в свою руку, чтобы заглушить боль.
Джон повернулся к водителю:
– Нам нужна скорая. Или… больница, есть здесь больница? Далеко? Мы…
– В Кроули. Десять минут езды. Может, меньше. Там большая больница.
– Едем! Быстрее, я вас умоляю. Как можно быстрее. Все штрафы… я все возьму на себя. Только быстрее!
33
Стены небольшой комнаты были выкрашены в белый цвет. Занавеска отгораживала ее от приемного покоя отделения экстренной медицинской помощи. Приборы негромко пикали. Ломаные линии на мониторе демонстрировали частоту сердечных сокращений и другие жизненно важные показатели.
Наоми лежала на обтянутом кожей смотровом столе. Джон стоял рядом и с тревогой вглядывался в экран, где отражались данные электроэнцефалограммы. Яркий флуоресцентный свет придавал ее бледному лицу мертвенный оттенок. Сейчас Джону, обезумевшему от волнения, было уже все равно, потеряют они ребенка или нет. Лишь бы с Наоми все было в порядке. Больше он ничего не просит. И он ничем, ничем не мог ей помочь!
Белые полки были уставлены пузырьками, бутылочками, шприцами в пластиковых упаковках. В воздухе витал запах дезинфицирующего средства. Медсестра в голубой пижаме устанавливала капельницу.
– Систолическое восемьдесят. Повышается, – произнесла вторая.
Наоми растерянно посмотрела на Джона. Боль то отпускала ее, то возвращалась снова, и она опять начинала кричать и корчиться в судорогах.
Пожалуйста, хоть бы с ней все было в порядке. Пожалуйста, пусть с ней ничего не случится. Пожалуйста…
В комнату вошла еще одна женщина в голубой пижаме.
– Доктор Клаэссон?
– Позовите врача! – крикнул Джон. – Моя жена теряет ребенка! Позовите дежурного акушера!
"Элисон Шипли, старшая медсестра", – было написано на беджике у вошедшей. В руках она держала планшет для записей.
– Доктор Клаэссон, могу я задать вам несколько вопросов?
– Позовите дежурного акушера, черт вас возьми! Ничуть не смутившись, она терпеливо улыбнулась:
– Доктор Клаэссон, мистер Шарпус-Джонс был в операционной, но уже направляется сюда. Он придет через пару минут.
– Джон, – позвала Наоми. Ее голос был необычайно спокойным.
Он перевел взгляд на нее.
– Мне нужно записать ваши данные. Для учета. Таковы правила, – сказала медсестра.
– Джон, прошу тебя, успокойся, – выдохнула Наоми. Дышала она все еще тяжело. – Мне уже лучше. Правда. Уже хорошо.
Джон посмотрел на провода, подсоединенные к ее груди и запястью, и поцеловал ее влажный лоб. Ничто в мире не имеет значения. Ничто, кроме Наоми.
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала она и чуть кивнула. Потом протянула ему руку. Джон сжал ее, и она сильно сжала его руку в ответ. – Все хорошо. Честное слово, все нормально.
Занавески резко раздвинулись, и в палату вошел высокий мужчина в хирургической пижаме. Сдвинутая с лица маска висела у него под подбородком.
– Здравствуйте. Миссис Клаэссон?
Наоми кивнула.
Он бросил быстрый взгляд на Джона, потом снова посмотрел на Наоми:
– Прошу прощения за то, что вам пришлось подождать. Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, – сказала Наоми.
Ничего не хорошо! – хотелось крикнуть Джону. Тебе только что было жутко больно, невыносимо больно! Скажи ему правду! Но он промолчал. Доктор Шарпус-Джонс внимательно осмотрел Наоми, ощупал живот, нажимая в разных местах, потом произвел внутренний осмотр. При этом он задавал Наоми вопросы. На некоторые она отвечала сама, ответы на другие подсказывал Джон.
Наконец доктор снял перчатки.
– Ну что ж, хорошая новость. Шейка матки не раскрыта, и кровотечения нет. Это означает, что никакого выкидыша…
Тело Наоми вдруг скрутила такая судорога, что доктор невольно отступил на шаг. Ее спина выгнулась, глаза закатились, и она испустила такой крик, что сердце Джона едва не разорвалось.
Несколько секунд спустя вокруг нее уже собралась целая толпа. В мгновение ока Наоми переложили на каталку, быстро вывезли из комнаты и покатили по коридору.
– Куда вы ее везете? – Джоном вдруг овладела дикая паника.
Никто ему не ответил.
Он рванул вслед за каталкой, но медсестра, Элисон Шипли, преградила ему путь.
– Пожалуйста, подождите здесь. – Она мягко взяла его за локоть.
– Ни за что!
Джон вырвал руку и побежал по коридору. На сей раз его задержал уже Шарпус-Джонс.
– Пожалуйста, доктор Клаэссон. Я понимаю, что вы волнуетесь, но вам туда нельзя.
Это была не просьба, а приказ. Приказ, который не обсуждается, несмотря на мягкий, сочувственный тон.
– Куда вы ее везете? – спросил Джон. – Что вы собираетесь делать?
– Мы сделаем ей ультразвук, и, может быть, тогда что-то станет понятно. Возможно, необходимо хирургическое вмешательство. Будет лучше для всех, если вы подождете здесь.
Джон пошел назад. Нужно позвонить матери Наоми и сообщить ей, что произошло. Это надо сделать в любом случае – они задерживаются, и следует предупредить об этом. Но он еще не мог не поделиться с кем-либо переживаниями.
Акушер появился примерно через час, по-прежнему в пижаме и с маской у подбородка. Лицо его было очень серьезным. Джон в ужасе уставился на него. Доктор присел рядом с ним.
– Что ж, опасность, кажется, миновала.
Джон молча смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.
– У вас степень по медицине, доктор Клаэссон?
– Нет… я занимаюсь точными науками.
– Понятно. Нам пришлось произвести лапароскопию… – Он успокаивающе поднял ладонь. – Всего лишь небольшое сечение, называется разрез Пфанненштиля. Она в полном порядке, все хорошо. Боли вызывала киста в правом яичнике – произошел перекрут ножки, кровообращение в яичнике нарушилось, и началось омертвение тканей. У нее была дермоидная киста, возможно, очень давно, может, даже всю жизнь – удивительно, что ее до сих пор не обнаружили. И еще. Я не знаю, в курсе ли вы – у вашей жены врожденный порок матки.
– Порок? Какой порок?
– У нее двурогая матка.
– Двурогая матка? Что это… то есть… как это…
Информация не умещалась у Джона в голове. Почему доктор Детторе ничего не сказал? Он знал – не мог не знать. Может, он намеренно скрыл это? Почему Розенгартен тоже ничего не сказал? Ну, на это ответить легче. Он торопился, был невнимателен при осмотре и думал о чем-то другом.
– Это относительно распространенное отклонение – оно встречается у одной из пятисот женщин, но в случае с вашей супругой это было не так явно и обнаружилось не сразу. Но в любом случае сейчас с ней все в порядке и с детьми тоже все хорошо.
– С детьми? Что значит – с детьми?
– Ну да, один в левом роге матки, один в правом. – Глядя на недоумевающее лицо Джона, доктор уточнил: – У вас близнецы. Мальчик и девочка. Вы ведь знали об этом, верно?
34
ДНЕВНИК НАОМИ
Близнецы!
Мама и Харриет на седьмом небе от счастья. Я все еще в полном шоке. С меня уже достаточно сюрпризов, и я не знаю, рада этому или нет. Пытаюсь понять, как это – иметь близнецов. Я нашла один сайт, где в подробностях, неделя за неделей, описывается беременность и первый год после рождения малыша. Мне будет нелегко.
В прошлые выходные Харриет показала мне статью о том, что сейчас мир буквально захлестнула эпидемия рождения близнецов. Там сказано, это происходит оттого, что в клиниках по искусственному оплодотворению в матку подсаживают сразу несколько эмбрионов. Я пыталась ей объяснить, что в клинике Детторе все было совсем не так, что там предполагалась всего одна яйцеклетка и один ребенок соответственно. Но по-моему, она не слишком внимательно меня слушала.
Мне кажется, она слегка завидует. Самую капельку. Харриет тридцать два года, она суперуспешная деловая женщина, но при этом не замужем и у нее никого нет. Я знаю, что она не слишком хочет детей – мы говорили об этом миллионы раз; возможно, она надеется, что если я рожу двойню, то таким образом мама будет меньше давить на нее насчет семьи и детей.
Иногда ночью я не сплю и думаю о Галлее. О том, как он лежит в своей маленькой могилке на красивом кладбище неподалеку от Сансет. Совсем один. Лори обещала приносить ему цветы два раза в неделю. Но может быть, теперь, когда мы уехали так далеко, ему еще более одиноко?
Когда была беременна Галлеем, я наслаждалась этим состоянием. До самых родов. Роды – это ад, конечно. Но если не считать их, я чувствовала себя великолепно. Уверенно, радостно. Сейчас все абсолютно не так. Мне тяжело, неловко, все время тошнит, постоянно эта ужасная слабость. И мне очень страшно от того, что происходит сейчас внутри меня. Джон старается меня подбодрить, но я не могу расстаться с мыслью: а не скрывает ли он что-нибудь?
Я ведь всегда доверяла ему. Может, они с Детторе о чем-то договорились? Сначала он вроде бы был в таком же шоке, как и я, но потом мне показалось, что он рад и доволен.
Единственный человек, с которым я все это обсуждала, – Рози. Мы знакомы с десяти лет. Рози Миллер, теперь уже Уайтэкер. Она всегда была сообразительнее, мудрее меня. Если Джон узнает, что я ей рассказала, он будет в ярости – мы договорились хранить все в строгой тайне. Но мне обязательно нужно с кем-нибудь поделиться, иначе я сойду с ума! Надо сказать, реакция Рози меня удивила. Обычно она такая оптимистка и все воспринимает позитивно. Но сейчас я прочитала по ее лицу, что она действительно обеспокоена.
Почему близнецы, доктор Детторе? Вы совершили ошибку? Или сделали это намеренно?
Узнаю ли я правду хоть когда-нибудь?
35
– Главная спальня – настоящая сказка. Я вам точно говорю, такое не часто увидишь, – уверяла Сюзи Уокер.
Наоми, вслед за сестрой, матерью и агентом по недвижимости, вошла в огромную комнату с дубовыми балками на потолке. Окно выходило на юг, и из него лилось яркое послеполуденное солнце. Вид был прекрасный – просторные поля и мягкие зеленые склоны холмов.
– Виды тут просто невероятные, – снова заговорила Сюзи Уокер. – Можно искать дом еще лет тридцать – и все равно не встретить ничего подобного. Можете мне поверить.
– Как насчет ветров? – вмешалась Харриет. – Это место довольно открытое.
В детстве Наоми смотрела на старшую сестру снизу вверх. Харриет всегда была симпатичнее, а сегодня она выглядела сногсшибательно. Блестящие черные волосы, изящное каре, чудесный, нежный цвет лица. Кроме того, Харриет была мудра не по годам и обладала великолепным чувством такта и безупречным вкусом. И еще умением выглядеть уместно в любой ситуации. Жакет в стиле кантри, мягкий шарф от Корнелии Джеймс, джинсы, заправленные в зеленые резиновые сапоги, – со стороны могло показаться, что Харриет всю жизнь прожила в собственной усадьбе. Хотя на самом деле она крайне редко покидала Лондон и вообще была городской жительницей до мозга костей.
В отличие от сестры мать Наоми, Анна, выглядела немного не в своей тарелке и как будто бы потерянной. Совсем как в ту ужасную ночь, восемнадцать лет назад, когда она вошла в спальню Наоми и сказала ей, что папа больше не вернется домой, потому что теперь он в раю. Ее лицо еще сохранило привлекательность, но морщин было не по возрасту много, волосы совсем поседели, а прическа давно вышла из моды. По контрасту с Харриет, одежда которой идеально соответствовала обстоятельствам, мать выглядела слишком строго и формально – впрочем, как всегда. Сегодня на ней было элегантное черное пальто и классические лодочки. Такой наряд больше подошел бы для коктейля в Лондоне.
– Ну, если вы хотите иметь хороший вид из окна, то с ветром, конечно, придется смириться, – согласилась Сюзи Уокер. – Но это совсем неплохо. Ветер делает почву суше. И, кроме того, если дом расположен повыше, вам не грозят весенние наводнения.
Наоми дом очень понравился. Она с надеждой посмотрела на мать и сестру. Ей хотелось, чтобы дом понравился и им тоже. Страшно хотелось. Она была самой младшей в семье и до сих пор нуждалась в одобрении мамы и Харриет.
Риелтор Сюзи была небольшого роста, аккуратно одетая женщина с длинными светлыми волосами. Наоми показалось, что она похожа на фарфоровую куклу. Просмотрев за последние несколько недель восемь домов, каждый из которых был ужаснее предыдущего, Наоми пришла было в полное отчаяние, но три дня назад наткнулась на маленькое агентство Сюзи, расположенное неподалеку от развалин средневекового замка в городке Льюис в Восточном Суссексе.
Сюзи наклонилась вперед, заговорщически приложила палец к губам и сообщила, что, кажется, у нее есть нечто подходящее. Официально дом еще не выставлен на рынок, так что точных цифр и деталей у нее нет, но посмотреть его можно. И у нее такое ощущение, что это именно то, что нужно Наоми. И цена для такого сокровища необыкновенно низкая. Для Наоми это был потолок, она надеялась подыскать что-нибудь дешевле, но Сюзи убедила ее, что стоит ей увидеть дом – и она влюбится в него с первого взгляда.
Дин-Фарм-Барн – так называлась усадьба. К ней вела мощеная дорога полмили длиной, петлявшая между пшеничными полями Саут-Даунса. Дорога отходила от небольшого тихого шоссе в пяти милях к востоку от Льюиса. Усадьба состояла из старинного деревянного амбара, преобразованного в дом с четырьмя спальнями, и маленького каменного сарая, переоборудованного в гараж на две машины. Дом стоял на склоне холма, и из окон со всех четырех сторон открывался замечательный вид на поля. Населенный пункт – маленькая деревенька – находилась примерно в двух милях.
Уединенность Дин-Фарм-Барн была, конечно, недостатком. Но в этом были и свои плюсы. Ближайший дом располагался не меньше чем в полумиле. Наоми попыталась прикинуть, будет ли ей тут спокойно совсем одной. А каково это ночью? Но опять же соседей рядом нет. Никто не будет совать свой нос в их дела, никто не будет задавать неловкие вопросы про близнецов, если – или когда – всплывет та самая статья в газете. И это совершенно райское место для детей.
Ну и, наконец, самое главное – дом был необыкновенно красив. Потрясающе красив. Наоми уже представляла себе, как хорошо им тут будет. Как они будут жить. Растить детей. К дому примыкал сад в полтора акра, большей частью лужайка и кустарники, и еще молодой фруктовый сад с яблонями, грушами, сливами и вишнями. Она уже предвкушала барбекю с друзьями на вымощенной каменными плитами террасе. Горящий камин в гостиной. Снег за окнами, медленно укрывающий землю. Белые поля, простирающиеся далеко-далеко, до самого горизонта.
Здесь было так тихо и мирно.
Так безопасно.
Джону тоже все понравилось. Наоми послала ему факс со всеми деталями, а потом подробно описала все по телефону. Он должен был провести еще месяц в Лос-Анджелесе, доработать положенный срок в университете и организовать доставку их вещей в Англию. Удивительно, сколько барахла скопилось в доме за шесть лет, признался он Наоми. Она велела ему выбросить все, что не было ему особенно дорого.
– Так, значит, кто владелец? – спросила Харриет, оглядывая большую кровать из красного дерева, украшенную резьбой. Кровать была индийской работы, с балдахином.
– Я уже говорила вашей сестре в… да, в среду. Собственник усадьбы – тот самый человек, который и переоборудовал ее в жилой дом. Роджер Хаммонд. Он подписал контракт на работу в Саудовской Аравии и уезжает туда на три года. А после этого они подумывают перебраться на постоянное место жительства в Австралию. Что означает потенциальную возможность купить дом. Это замечательное вложение. Гараж можно переделать в отдельный дом. Такая собственность появляется на рынке не чаще чем раз в десять лет. А то и реже.
– Ванная прекрасная, – заметила Харриет. – Хорошо распланирована. Двойная раковина – это здорово.
Сюзи провела их дальше по коридору.
– А вот эта комната идеально подойдет вашим близнецам.
После того как они обошли все комнаты, Сюзи сказала, что теперь у них есть возможность осмотреть дом самостоятельно, и пошла к своей машине.
Они уселись за длинный антикварный дубовый стол на кухне.
– Итак? – Наоми выжидающе взглянула на мать и сестру.
– Тут много шкафчиков для хранения, – сказала мать. – Очень удобно.
– Что ты будешь делать, когда дорогу занесет снегом? – спросила Харриет.
– Ну… – Наоми улыбнулась. – Мы проведем пару дней в полном уединении. Мне кажется, это очень романтично.
– А если срочно понадобится врач?
– Подумай о школе, – вставила мать. – Вот что важно.
– Пусть лучше она подумает об изоляции, – возразила Харриет. – Джон весь день будет на работе. Как ты справишься со всем одна? Здесь даже говорить не с кем, кроме овец.
– Я люблю овец, – заявила Наоми.
– Тебе нужно будет завести собаку, милая, – заметила мать.
– От собак одна головная боль, – снова вмешалась Харриет. – Что, если вам понадобится уехать? Куда ее девать?
– Я люблю собак, – твердо сказала Наоми. – Собаки никого не осуждают.