Рукопожатие Детторе было сильным. Этот человек явно привык контролировать абсолютно все в жизни. Джон ощутил мгновенную неловкость. В улыбке доктора ему почудился некий намек, словно они с Джоном заключили тайное соглашение. Как будто они были двое ученых, которые понимали в происходящем гораздо больше, чем было доступно Наоми.
Хотя на самом деле Джону такое даже в голову бы не пришло. Они с Наоми приняли это решение вместе и на равных, полностью отдавая себе отчет в последствиях. Джон бы никогда не стал ничего скрывать от нее или искажать правду. И точка.
Стройный, загорелый, внешне типичный южанин, Лео Детторе прямо-таки излучал обаяние и уверенность. Зубы у него были великолепные, волосы тоже – густые и темные, они были зачесаны назад; седина слегка посеребрила его виски, но это только добавляло элегантности. Детторе было шестьдесят два, но он выглядел минимум на десять лет моложе.
Наоми внимательно рассматривала его, пытаясь понять, что же скрывается за этим безупречным фасадом, кем на самом деле является незнакомец, которому они доверили свое будущее. Не только лицо, но и мимика, и жесты могли сказать о человеке очень многое. В первую секунду она почувствовала разочарование. Доктора Детторе окружала та особая аура, которая была присуща только очень богатым и очень знаменитым – Наоми много работала с такими людьми. Трудноопределимое качество – уверенность в себе, возможно, которую могли дать только очень большие деньги. Он был слишком гладким, ухоженным, слишком фотогеничным, как кандидат в президенты, старающийся очаровать избирателей, или глава корпорации на собрании акционеров. Но чем больше Наоми смотрела на доктора, тем больше, как ни странно, она начинала в него верить. Несмотря ни на что, в нем было нечто подлинное.
Руки, например. Красивые пальцы. Не пальцы политика или бизнесмена, а настоящие пальцы хирурга, длинные, гибкие, немного волосатые, с безукоризненными ногтями. Или голос. Спокойный и серьезный. Наоми он очень понравился. И в самом его присутствии было тоже что-то успокаивающее. Наоми вдруг вспомнила – за последние несколько недель она часто об этом вспоминала – заголовок на обложке журнала Time, рядом с фотографией Лео Детторе: "ФРАНКЕНШТЕЙН XXI ВЕКА?"
– Знаете, доктор Клаэссон, – сказал Детторе, – меня очень впечатлили ваши исследования. Может быть, у нас с вами найдется время позже, чтобы поговорить о них? Я читал ваш доклад в Nature пару месяцев назад… в февральском номере, кажется?
– Да, именно так.
– Гены виртуальной мыши. Потрясающий эксперимент.
– Да, это был большой эксперимент. Занял у нас почти четыре года.
Джон смоделировал, как будет эволюционировать обыкновенная мышь в течение миллиона лет, учитывая различные изменения окружающей среды, экологической обстановки и случайные мутации.
– И вы пришли к заключению, что, если человек будет продолжать господствовать на планете, умственное развитие мыши станет прогрессировать. Мне нравится. По-моему, оригинальная мысль.
Джону очень польстило, что ученый уровня Детторе не только читал его работу, но даже и похвалил ее.
– Такой вывод сделал компьютер, – скромно заметил он.
– А модель эволюции человека вы пока не построили?
– Слишком много генов. Мало того что составить такую программу неимоверно сложно, но вдобавок в нашем университете нет настолько мощных компьютеров. Я…
– Я думаю, мы могли бы обсудить этот вопрос, – прервал его Детторе. – Возможно, я сделал бы пожертвование в пользу университета, если это поспособствует процессу.
– Буду рад. – Представив себе, как деньги Детторе помогли бы исследованиям, Джон не на шутку разволновался, но сейчас главным было не это. Здесь, на корабле, важнее всего была Наоми, а не его работа.
– Отлично. За эти несколько недель у нас будет достаточно времени. – Детторе помолчал. Потом взглянул по очереди на Джона и на Наоми. – Я вам очень сочувствую. Из-за того, что случилось с вашим сыном.
Наоми пожала плечами. Сердце ее сжалось от боли, как и всякий раз, когда приходилось говорить о Галлее.
– Спасибо, – с усилием выговорила она.
– Это невероятно тяжело. – Детторе пристально посмотрел на нее. – Люди, которые не проходили через смерть собственного ребенка, просто не могут себе представить, что это такое.
Наоми кивнула.
Лицо Детторе вдруг изменилось, стало печальным. Он посмотрел на Джона, как бы включая его в разговор.
– Моя бывшая жена и я – мы потеряли двоих. Одному был год – наследственная болезнь. Другой умер в шесть лет от менингита.
– Я… я не знала. Мои соболезнования. – Наоми повернулась к Джону: – Ты мне не говорил.
– Я тоже не знал, – пояснил он. – Мне очень жаль.
– Ничего страшного – я стараюсь не распространяться об этом. Мы решили, что это наше личное дело. Не для прессы. Но… – он развел руками, – поэтому я в общем-то и здесь. В жизни есть вещи, которые не должны случаться – их можно и нужно избежать, и теперь наука способна нам в этом помочь. Именно этим мы и занимаемся в нашей клинике.
– Именно поэтому мы здесь, – добавила Наоми.
Детторе улыбнулся:
– Как прошло ваше путешествие? Вы прилетели ночным рейсом из Лос-Анджелеса?
– Нет, мы прилетели днем и провели прошлую ночь в Нью-Йорке. Сходили поужинать с друзьями. Нам нравятся рестораны в Нью-Йорке, – сказал Джон.
– Одно из хобби моего мужа – еда, – вставила Наоми. – Вот только он подходит к каждому блюду как к научному эксперименту. Все в компании наслаждаются и прекрасно проводят время, но Джону всегда что-нибудь не так. – Она с улыбкой посмотрела на мужа.
Джон покачал головой и улыбнулся в ответ.
– Кулинария – это наука, – защищаясь, заметил он. – Я не собираюсь платить за лабораторные испытания, которые проводит повар.
– Интересно, как вам понравится еда здесь, на борту, – сказал Детторе.
– Судя по тому, как я себя чувствую, – сказала Наоми, – вряд ли я смогу впихнуть в себя хоть что-то.
– Немного укачивает?
– Немного.
– Следующие несколько часов нас еще немного поболтает, как говорит прогноз, но потом море успокоится. Завтра будет отличный день. – Он замолчал. Возникла неловкая пауза.
Внезапно корабль качнуло, и Детторе ухватился рукой за стену, чтобы не упасть.
– Итак, план такой. Сегодня вам нужно хорошенько отдохнуть. Поужинайте у себя в каюте. – Он протянул конверт. – Это форма, которую я попрошу вас заполнить, Наоми, – укажите в ней все свои заболевания, оперативные вмешательства и прочее. А это соглашение, которое нужно прочесть и подписать вам обоим. Скоро зайдет медсестра и возьмет у вас кровь на анализ. Мы уже провели анализ тех образцов, что вы нам посылали, и расшифровали геномы вас обоих. Посмотрим на результаты завтра вместе. Давайте встретимся в десять утра у меня в кабинете. А пока, может быть, я могу что-нибудь для вас сделать?
У Наоми был наготове целый список вопросов, но желудок скрутило с невиданной силой, и в голове осталась одна-единственная мысль: как бы ее не вырвало прямо перед доктором.
Детторе достал из кармана небольшую коробочку и передал ее Наоми.
– Начинайте принимать эти таблетки два раза в день вместе с едой. Они будут положительно влиять на зародыш с момента зачатия. – Он улыбнулся и продолжил: – Если вдруг вам понадобится что-то со мной обсудить или задать любые вопросы, не стесняйтесь, просто наберите мой добавочный. Увидимся утром, и спокойной ночи.
Он ушел.
Наоми посмотрела на Джона:
– Интересно, у него хорошая наследственность или хороший пластический хирург и стоматолог?
– Как он тебе? – поинтересовался Джон, но ответить Наоми не успела. Лицо ее вдруг посерело, на лбу выступили крупные капли пота.
Не говоря ни слова, она выронила коробочку и метнулась в ванную.
4
ДНЕВНИК НАОМИ
Едва могу писать. Вырвало уже два раза. Сейчас три часа утра. От третьего укола страшно болит рука. Три ампулы крови. Господи, понять не могу, для чего медсестре понадобилось целых три ампулы? Но она была мила и сильно извинялась. Вообще, все, кажется, хорошие люди. Джон заказал гигантский ужин и не притронулся к нему – затошнило от запаха еды. И меня тоже!
Каюта дрожит, потому что работают двигатели. Медсестра – Ивонн – приятная женщина, черная – сказала, что, когда море спокойно, корабль обычно просто дрейфует или встает на якорь, но если волны, как сейчас, то лучше включать двигатели и продолжать двигаться вперед. Так меньше качает.
Вечером звонила маме – очень быстро (девять доллларов минута!), просто сказать, что мы уже здесь. Потом позвонила Харриет. Она взволнована и рада за нас. Понятия не имею, когда мы сможем отдать им те сто пятьдесят тысяч, что они нам одолжили. Джон рассчитывает на какие-то научные премии, которые ему вроде бы должны дать. И составляет проект книги для Массачусетского технологического института, хотя аванс ему заплатили не слишком-то большой.
Чувствую себя преступницей, скрывающейся от правосудия. В каком-то смысле так оно и есть. Мы постоянно взвешиваем все за и против. Медицинская этика, границы, которые все же не должна нарушать наука, личная ответственность, простой здравый смысл – все это должно как-то уживаться вместе. Очень сложно.
Джон тоже не спит, не может, как и я. Мы только что, уже в который раз, все снова обсудили – что делаем, как себя чувствуем по этому поводу. Все то же самое. И еще, конечно, как мы будем себя чувствовать, если наша затея не удастся. Пятьдесят процентов за то, что ничего не получится. Мы оба уверены, что поступаем правильно. Но то, что мы собираемся сделать, здорово меня пугает. Пока все вроде нормально, потому что фактически еще ничего не произошло, и, хотя деньги нам не вернут, мы все еще можем изменить свое решение. Для этого у нас есть еще пара недель.
Но не думаю, что мы его изменим.
5
Джон и Наоми сидели в кабинете доктора Детторе. На большом экране, висящем на стене прямо напротив полукруглого кожаного дивана, появился заголовок.
Клаэссон, Наоми. Генетические дефекты. Расстройства. Страница 1 из 16
Детторе, который сидел рядом с Наоми, одетый, как и накануне, в белый комбинезон и кеды, набрал что-то на клавиатуре, стоящей на низком столике из нержавеющей стали, и на экране возникла первая страница списка.
01. Биполярное аффективное расстройство.
02. Синдром гиперактивности и дефицита внимания.
03. Депрессия.
04. Тревожность.
05. Гломерулосклероз.
06. Гиперназальность.
07. Патологическое выпадение волос/Алопеция.
08. Кардиомиопатия.
09. Атрофия зрительного нерва.
10. Пигментная дегенерация сетчатки.
11. Альфа-1-антитрипсина дефицит.
12. Синдром Марфана.
13. Гипернефрома.
14. Остеопетроз.
15. Сахарный диабет.
16. Лимфома Беркитта.
17. Болезнь Крона. Регионарный илеит.
(продолжение на с. 2)
– Я несу гены всех этих болезней? – спросила потрясенная Наоми.
В голосе Детторе послышались веселые нотки.
– Да, у вас есть гены, отвечающие за все эти напасти. Не хочу вас пугать, миссис Клаэссон, но там еще пятнадцать страниц.
– Я даже не слышала о половине из них. – Она взглянула на Джона, который бесстрастно смотрел на экран. – А ты такие знаешь?
– Не все.
Наоми посмотрела на толстенную анкету, которая лежала перед ней и Джоном. Бесчисленные клеточки, в которых нужно проставить галочку или крестик.
– Поверьте мне, – сказал Детторе, – вам точно не захочется передать все это своим детям.
Наоми снова перевела взгляд на экран, но сосредоточиться было трудно. Все всегда бывает не так, как себе представляешь, подумала она. Мозг как будто болтался в голове, и Наоми с трудом сдерживала тошноту. В горле у нее пересохло, во рту появился неприятный привкус. Со вчерашнего вечера, с тех пор, как они ступили на борт, ей удалось проглотить лишь чашку кофе и маленький кусочек тоста. Утром море немного успокоилось, как и обещал Детторе, но корабль, кажется, качало по-прежнему.
– Что такое гипернефрома? – спросила Наоми.
– Почечно-клеточная карцинома. Рак почки.
– А остеопетроз?
– На самом деле я рад, что он присутствует в списке.
Наоми в ужасе посмотрела на доктора:
– Рады? Почему?
– Это очень редкое врожденное заболевание. Его еще называют болезнью Альберс-Шенберга. Раньше было много споров о том, является ли оно наследственным или нет. Теперь с помощью генетики мы видим, что является. Кто-нибудь в вашей семье болел этим, вы не знаете?
Наоми покачала головой:
– Знаю про диабет. Это в нашей семье есть. У моего деда был диабет.
Детторе нажал еще пару клавиш и вывел на экран следующую страницу. Потом следующую. Список был ошеломляющий. Когда они прочитали последнюю страницу, Наоми спросила:
– В моей семье есть такая болезнь, как рак яичников – моя тетя умерла от него, когда ей было тридцать. Но здесь я ее не видела.
Детторе вернулся на три страницы назад и показал на пункт в списке.
Наоми грустно кивнула – оказывается, она просто проглядела.
– Значит, у меня тоже есть этот ген?
– У вас есть все, что вы здесь видите.
– Как вышло, что я вообще жива?
– Генетика – это лотерея, – пояснил Детторе. – Например, болезнь Дрейенса – Шлеммера, от которой умер ваш сын. Она может быть заложена в человеке, и он проживет с этим геном всю жизнь, даже не подозревая об этом, как вы и доктор Клаэссон. Только если вы родите ребенка и ребенок унаследует этот ген от обоих родителей, болезнь проявит себя. Другие группы генов, которые у вас есть, могут проявиться под воздействием самых различных факторов, о многих из которых мы даже не подозреваем. Возраст, курение, стресс, шок, случайность – все это может послужить триггерами для тех или иных генов. Вполне возможно, что вы, будучи носительницей всего этого, не испытаете никаких последствий.
– Но передам их своему ребенку?
– В принципе да. Что-то передадите. Примерно половину. Другую половину ребенок унаследует от вашего мужа. Сейчас мы посмотрим на его список.
Наоми попыталась сосредоточиться на секунду. Шизофрения. Болезнь сердца. Мускульная дистрофия. Рак груди. Рак яичников.
– Доктор Детторе, вы определили все болезни, гены которых во мне заложены, но можете ли вы что-нибудь с этим сделать? То есть я знаю, что вы можете сделать так, чтобы они не перешли к моему ребенку, но нельзя ли мне как-то избавиться от них? Удалить их из моего генома?
Он покачал головой:
– Пока еще нет. Мы работаем над этим – это одна из основных задач науки. Возможно, с некоторыми удастся справиться уже через несколько лет, но с другими придется сражаться не одно десятилетие. Боюсь, вам нужно сказать спасибо своим родителям. Одна из самых лучших вещей, что вы можете сделать для своего ребенка, – это освободить его от подобных генов.
Наоми замолчала. Это было так странно, почти безумно – они втроем сидят на диване где-то посреди Атлантического океана и собираются расставлять галочки в клеточках. Как будто отвечая на вопросы теста в журнале или оценивая качество услуг фирмы.
На каждой странице было восемьдесят пунктов, а всего страниц было тридцать пять. Почти три тысячи вопросов – или выборов.
Мир вокруг словно расплылся, и маленькие клеточки тоже расплылись.
– Миссис Клаэссон, – мягко произнес Детторе. – Важно, чтобы вы понимали, что делаете. Последствия вашего с Джоном решения повлияют не только на вас и не только на вашего ребенка. Вам выпал шанс, о котором большинство людей могут только мечтать, – зачать ребенка, у которого не будет угрожающих жизни болезней и – в зависимости от вашего выбора – могут быть какие угодно преимущества перед другими. – Он сделал многозначительную паузу.
Наоми сглотнула слюну и кивнула.
– Но ничто из этого не будет иметь значения, если вы не станете любить своего ребенка. И если вы не уверены в правильности того, что делаете, то позже у вас возникнут большие проблемы, потому что с этим вам придется жить. Мне приходилось отказывать очень многим – некоторым я вернул деньги в самый последний момент, – когда я понимал, что они не смогут подняться до уровня, который потребуется их ребенку. Или потому что у них неправильная мотивация.
Наоми освободила руку из ладони Джона и нетвердыми шагами подошла к окну.
– Милая, давай сделаем паузу. Доктор Детторе прав.
– Со мной все в порядке. – Наоми улыбнулась мужу. – Сейчас. Просто… мне нужно кое-что осознать.
Она от корки до корки прочитала все, что присылали им из клиники Детторе за последние месяцы, тщательно изучила сайт клиники – и еще множество сайтов в поисках любой информации по интересующей ее теме и даже осилила несколько статей Детторе, хотя они, как и работы Джона, были настолько сложны, что Наоми удалось понять далеко не все. Но тошнота и головокружение мешали мыслить ясно.
Медсестра Ивонн сказала, что лучший способ побороть приступ морской болезни – это смотреть на неподвижную точку. Наоми уставилась прямо перед собой, потом отвлеклась на чайку, парившую в небе.
– Доктор Детторе…
– Лео, – вмешался он. – Пожалуйста, просто Лео.
– Хорошо. Лео. – Она секунду помолчала, собираясь с силами. – Лео… Скажите, почему вас так не любит пресса? И многие из ваших коллег тоже? Мне показалось, что последняя статья в Time была довольно жесткой.
– Вы знакомы с учением Чжуан-цзы, Наоми?
– Нет.
– Так вот, Чжуан-цзы писал: "То, что гусеница считает концом света, творец называет рождением бабочки".
– Мы рассматриваем превращение гусеницы в бабочку как нечто прекрасное, как несомненное изменение к лучшему, – пояснил Джон. – Но для гусеницы это ужасное событие – она думает, что умирает.
Детторе улыбнулся:
– В былые времена правители или папа бросали ученых в тюрьму, если им не нравилось, что те делают. Так что негативное отношение прессы еще ничего, с этим я справлюсь. Но я пока не задавал вам, Джон и Наоми, главного вопроса. Почему вы это делаете? Я могу просто исключить из генома вашего ребенка ту группу генов, которая отвечает за болезнь Дрейенса – Шлеммера, и с ним все будет в порядке. Почему вы хотите вмешаться в природу и подарить своему чаду преимущества над другими?
– Мы просто хотим избавить его от болезней, – сказала Наоми. – Вы же понимаете – боль не уходит до конца. Мы не сможем пройти через это еще раз.
– Все очень просто, – добавил Джон. – Мы с Наоми не богаты. Мы не считаем, что превосходим других. Мы не доктор и миссис Красавцы или, скажем, доктор и миссис Гении. Мы просто люди, которые чувствуют ответственность перед своим ребенком. Мы обязаны сделать для него – или для нее – все самое лучшее, что в наших силах. – Он взглянул на Наоми, и она, поколебавшись секунду, кивнула.