- Сказка… - повторила Лида. - Коля, а если бы это была правда? Если бы напал бы на нас Змей Горыныч? Что бы ты тогда сделал, Коля?
- Экий вздор! Ну какой змей будет нападать на тебя, глупая! У нас больших змей даже не водится.
- Да, да! Ну а все-таки, а если бы они водились? Если бы Змей Горыныч вдруг выполз из пропасти и напал, ведь он бы нас к себе в пропасть, в свой дом утащил? Как ты думаешь, Коля?
- Ах, Лида, не приставай, ты такая смешная! Ведь этого не может быть, так что же толковать по-пустому. Вот и Лева! Ну что, Лева, нашел ли ты змея?
Лева ничего не нашел, только испачкал свои панталоны.
Тетя кликнула детей и приказала идти впереди. Все направились по дороге в деревню. Луиза Карловна завела французский разговор с Лидой. Лида неохотно разговаривала по-французски и совсем не хотела разговаривать с Луизой Карловной. Она поскорей ответила на вопрос, отбежала далеко вперед всех и первая подошла к избе.
Матрена с Жени сидели у ворот на завалинке, беседовали с хозяйкой и с Тютькой. Лида взошла на крыльцо.
Петя не ожидал никого так скоро. Он спокойно уместился в уголку подле корзинки с десертом и даже не заметил, как вошла Лида.
- Петя, что вы это там делаете?
- Я… ничего… я ничего… не делаю, - заикаясь отвечал Петя и торопливо захлопнул корзинку.
- Так вот почему вы с нами гулять не пошли, - сказала Лида, заглянув в корзинку.
- Я ничего не брал. Ничего, - повторял Петя.
- Ах, Петя! Ведь я видела!
- Вы видели, Лида?
- Да, видела.
- Лида! - вдруг переменив голос, жалобно начал Петя. - Лида, пожалуйста, не говорите никому, что вы видели.
- Да нечего будет говорить: все сами увидят.
- Нет, никто не увидит. Я ведь немножко взял и все опять как было сложил. Пожалуйста, не говорите, Лида, - просил Петя.
Лида молчала.
Не любила она Петю. Не могла она позабыть, как тогда на бале, на празднике, Петя хихикал, как при всех насмехался над нею.
- Пожалуйста, Лида, - умолял Петя.
- А ведь вы меня не пожалели тогда, помните, Петя? - начала было Лида.
Но Петя ничего не помнил. Он поднял к Лиде такое жалкое, умоляющее лицо, что Лида пожалела Петю и поспешила его успокоить:
- Ну полно, не бойтесь! Я никому не скажу.
- Ни за что не скажете? - приставал Петя.
- Ни за что! - серьезно ответила Лида.
Лида в порыве принялась даже завязывать веревкой корзину, чтобы совсем ничего не было заметно.
На крыльцо вбежали дети, взошли тетя и Луиза Карловна.
- Теперь самое лучшее будет - десерт будем есть, - сказала Зиночка. - Коля, каких мне папа конфет купил, прелесть! Вот вы увидите, какую я вам конфетку дам! - И она поцеловала себе кончики пальцев.
Тетя выложила на поднос яблоки, виноград, сливы. Луиза Карловна достала из корзины бонбоньерку и передала ее Зиночке.
- Что это! Ее кто-то трогал, развертывал, - заметила Зиночка. - Ах, кто-то съел конфету, самую лучшую мою, большую конфету съел! Кто же это сделал?
Все молчали. Зиночка поглядела на Лиду, и Лида вдруг почувствовала, что покраснела. Ей сделалось страшно. Ведь если она будет краснеть, все непременно подумают, что это она сделала. Лида разом вся вспыхнула.
- Это, верно, Лида, - сказала Зиночка. - Поглядите, какая она красная.
Все обернулись к Лиде.
- Это ты сделала, Лида? - спросила тетя.
- Нет, тетя.
- А я видела, как вы с корзиной что-то делали, когда мы вошли, - заметила Зина.
- Что ты делала с корзиной, Лида? - строго спросила тетя.
- Я ее веревкой завязывала.
- Зачем же ее было завязывать? Ведь она была уже завязана. Кто ее развязал?
- Я не развязывала, тетя, - отвечала Лида и подняла на нее беспокойные блестящие глаза.
- А я думаю, кто завязывал, тот и развязывал, - заметила Луиза Карловна.
Лида опустила голову. Что ей было делать? Она сказала Пете: "Ни за что не скажу". Неужели Петя ее не выручит?!
Но Петя молчал, и тетя сказала печально:
- Ну, Лида, этого я от тебя не ожидала. Это для меня новость.
Зиночка стала подносить всем конфеты и прошла мимо Лиды.
- Вам, верно, больше не хочется - вы уже покушали, - сказала она, обращаясь к Лиде.
Лида будто окаменела. Она не могла даже подняться с места, чтобы уйти. Только этого недоставало! Что это был за ужасный день!
Коля и Люба с жалостью и беспокойством смотрели на Лиду. Лева наотрез отказался от Зиночкиных конфет. Петя вытащил из кармана платок обтереть сладкий рот; вдруг из платка вывалился кусочек конфеты в скомканной нарядной бумажке.
- Вот кто ел конфету! - горячо закричал Лева, вскочив с места. - Смотрите, смотрите сюда, Зина! Вот она, ваша конфета, в кармане у Пети!
Все повернулись к Пете. Петя закрылся платком и заплакал. На платке были пятна и прилипшие кусочки конфеты не оставалось никакого сомнения.
Лида вскочила, выбежала из-за стола и уткнулась в угол, лицом к стенке.
Всем сделалось неприятно и неловко. Все молчали, никто не хотел дотрагиваться до десерта.
Тетя сказала Лиде, что очень рада, что это не она сделала.
Зиночка подошла извиняться. Луиза Карловна подвела за руку Петю просить прощения. Все обступили Лиду, просили ее не сердиться.
Лида подняла разгоряченное, больное лицо, - она ни на кого не сердилась. У нее только болела голова, и ей хотелось домой. Ей хотелось уехать из этого места, с Воробьевых гор. Ей так хотелось, чтобы поскорее кончился этот длинный, бесконечный, мучительный день.
Тетя приказала детям собираться и велела подавать лошадей. Зиночка и Петя целовали Лиду; Луиза Карловна дружелюбно протянула ей руку:
- Прощайте! До свидания!
- Прощайте!
Лида поскорей распрощалась со всеми и села в коляску между Левой и Колей.
Лошади тронулись шагом по улице. В деревне был праздник. Люди разгуливали по дороге и мешали проехать. Коляска медленно подвигалась вперед и наконец поравнялась с капустными огородами.
- Лида, погляди! - сказал Лева. Лида обернулась и увидала Устюшу.
Устюша стояла на гряде посреди огорода и не шевелясь смотрела перед собой на дорогу. Заходящее солнце огненным лучом осветило на минуту ее бледное худое лицо; ветер разнес темные лохмотья и взмахнул темным платком…
- Эх, горемыка!
Лошади подхватили коляску, пронесли мимо огородов и покатили по пустой ровной дороге.
Лева крепко задумался. Эта девочка напоминала ему какое-то страшное, жалкое, замученное насекомое. Беспокойные мысли шевелились в нем при виде ее. Не было на них ответов в любимой естественной истории, и не знал он, к кому обратиться за ответом.
Он поднял было голову, хотел спросить что-то, но не спросил и снова задумался.
Лиде все казалось, что лошади медленно двигаются по дороге. Ей хотелось поскорей уехать отсюда, поскорее быть дома. Ехали молча. Солнце садилось; в воздухе начинало темнеть. Большая звезда загорелась над лесом.
Лева решил, что пора прощаться с Лидой:
- Прощай, Лида! Больше уж не придется нам гулять вместе. Завтра в Москву еду, в гимназию.
- Лева, ты мне письмо напишешь?
- Напишу.
- Большое письмо, Лева?
- Хорошо, напишу большое. И ты мне напиши непременно. Ты, Лида, напиши, когда твоя мама вернется. Я тогда попрошу свою маму, и она к вам приедет и познакомится с твоей мамой, и мы тогда и в Москве будем знакомы, будем вместе гулять. Да, Лида?
- Да, да, непременно!
Лида замолчала. У нее сильно болела голова, и вся она была будто больная.
Что это так медленно едут лошади! Кажется, никогда не доедут до дома… Но вот и знакомые места, поворот, улица, знакомые дачи. Вот и дом блеснул освещенными окнами. "Что это значит? Почему освещены все окошки? Дома один папа, а свет и в гостиной, и в зале, в передней, даже в мезонине, наверху в детской. Зачем приказал папа засветить везде лампы?"
Внезапная мысль мелькнула в голове Лиды, и сердце неровно забилось.
Лошади стали перед воротами.
Лида быстро и крепко обняла Леву, соскочила с подножки и побежала одна к воротам.
- Грибки позабыла! Кошелку-то захвати! - кричала ей вслед Матрена.
Лида ничего не слыхала. Замирая и вздрагивая от волнения, бежала она по дощечкам от ворот к крыльцу. В голове шумело, и сердце стучало так, что больно было в груди.
Парадная дверь не заперта. Отворила дверь в переднюю, - в передней беспорядок, сундуки, дорожные вещи. В светлой зале мелькнуло светлое платье…
- Мама! Няня!.. - пронесся по всему дому рыдающий крик.
В каких объятиях очутилась Лида! Какие родные, нежные руки обхватили ее больную головку! Какие поцелуи покрыли лицо!
- Няня, где ты?
Лида повисла на шее няни.
Несчастливый, мучительный день закончился полным счастьем. Сколько было радости и слез, смеху и поцелуев и общего гвалта, про то не рассказать. Мама вернулась неожиданно; даже папа не ожидал ее. Даже с тетиного лица весь вечер не сходила улыбка.
Давно, три месяца, не было такого уютного чайного стола. Тетя тотчас же уступила Милочке место за самоваром, и Мила хозяйничала неторопливо и искусно, будто маленькая тетя. Доели недоеденный на прогулке десерт. Разгулявшийся Женька залез в высокое креслице подле мамы и все ловил поцеловать мамин пальчик.
Один только папа расслышал, как большие часы в зале пробили одиннадцать. Пора было спать. Мама устала с дороги, а дети - после прогулки.
- Никто не устал, папа, право, - пищали дети.
Но папа ничего не захотел слушать и велел Дмитрию гасить лампы.
В доме стало темно и тихо. Внизу давно улеглись спать взрослые, и часы пробили половину после двенадцати, а наверху в детской еще не все спали.
Старая няня сидела в своем старом кресле.
На коленях у няни, завернувшись в ее кофточку, босая и в одной рубашонке, сидела Лида.
Лида что-то рассказывала няне, что-то шептала, потом умолкала, потом снова рассказывала и снова умолкала. Им было хорошо молчать вместе.
Няня не забыла зажечь лампадку. Длинный огненный язычок выглядывал из-за красного стеклышка и освещал комнату, спящие головки детей по подушкам, седую голову няни… Лида крепко прижалась к няне беспокойной, бедовой головушкой. Кончились ли теперь, надолго ли прошли все ее беспокойства и беды?..
Е. Аверьянова
Иринкино счастье
I
Познакомились они еще детьми.
Леве было четырнадцать, а Иринке семь лет.
Вот как они встретились.
- Дарья Михайловна! - спросил однажды Лева у своей учительницы гимнастики. - У вас сколько детей?
- Да всего одна только Иринка; стойте прямо, Левочка!
- Только одна, а сколько ей?
- В прошлом месяце семь минуло, да будет вам болтать-то, смотрите, опять левое плечо опустили, возьмите палку!
- А хорошая она у вас, Иринка? - немного погодя спросил Лева.
- О своих трудно судить; кажется, хорошая, мы ее все Черным Жуком называем!
- Черным Жуком, как странно, почему же Черным Жуком?
- Полезайте на лестницу, Левочка, потом поговорим.
Мальчик взобрался на лестницу, но, очевидно, сегодня он не был расположен заниматься гимнастикой.
- А что, Черный Жук тоже делает гимнастику?
- Тоже делает.
- А Иринка послушная?
- О да, очень послушная и, главное, на редкость правдивый, открытый ребенок!
Дарья Михайловна долго крепилась, стараясь оставаться сдержанной во время урока, но, по-видимому, Лева задел ее чувствительную струнку, и кончилось тем, что она увлеклась-таки расспросами мальчика и начала подробно описывать свою Иринку; а Лева, совсем не по правилам, свесился с лестницы одним боком и теперь с большим интересом, внимательно слушал ее.
- Недавно, знаете, просто смех с девчонкой! - говорила Дарья Михайловна. - Одна знакомая дама жаловалась при ней на свою дочь, что та потихоньку какую-то книгу прочла; Иринка была ужасно возмущена; степенно так сложила ручки, лицо серьезное, и покачивает эдак головкой: "Какая же, мама, она нечестная, какая нечестная!" И говорит так это важно, знаете, мы даже все удивились.
- Нечестная, нечестная! - повторил несколько раз в раздумье Лева. Мальчик был сам чрезвычайно правдив, и этот маленький рассказ про Иринку очень заинтересовал его.
- Приведите ее когда-нибудь к нам, Дарья Михайловна!
- Хорошо, когда-нибудь приведу, да только что она будет делать, ведь у вас маленьких в доме нет.
- Я сам займусь с нею, мою коллекцию бабочек покажу, непременно приведите!..
С тех пор Лева постоянно расспрашивал про Иринку, и каждый раз, когда Дарья Михайловна приходила на урок гимнастики, он прежде всего осведомлялся:
- Как Черный Жук поживает? - И затем посылал ей то коробочку, то какую-нибудь картинку, а то и просто пару леденцов, бережно завернутых в бумажку.
- Непременно передайте, Дарья Михайловна, вы скажите ей, что от меня, только не забудьте, пожалуйста!
И Дарья Михайловна очень добросовестно исполняла поручения мальчика и искренно благодарила его за внимание к своей маленькой дочурке.
Скоро и Иринка уже знала, что у мамы есть ученик Лева Субботин, который посылает ей приветы и всегда расспрашивает о ней.
Девочка в свою очередь начала посылать ему картинки, но только за неимением готовых она рисовала их сама на больших листах белой бумаги.
При этом Иринка крепко захватывала тонкими пальчиками малюсенький кусочек карандаша (другого не было), поминутно слюнила его и затем принималась энергично рисовать, глубоко убежденная, что у нее выходит прекрасная картина, содержание которой вполне ясно для всех.
А содержание это обычно бывало очень сложным, так как Иринка обладала неисчерпаемой фантазией.
- Ты только скажи ему, мамочка, чтобы он не боялся, - убеждала она, - это очень страшная картина! Вот тут, видишь, лес, дремучий-дремучий лес, а над ним луна и звезды светят! А вот тут маленькие мальчик и девочка сидят под деревом, и они заблудились, и им ужасно страшно, а из-за дерева на них волк глядит, и он их съесть хочет! Видишь, мамочка, какие у него злые глаза, так и горят, так и горят!
Для большего эффекта девочка ставила в этом месте две огромные черные точки, изображавшие глаза голодного волка. Но затем, впрочем, оказывалось, что злому волку не удалось съесть бедных детей; его вовремя убивает добрая волшебница, после чего она возвращает мальчика и девочку папе и маме. За неимением, однако, места на бумаге, оба родителя были изображены только небольшими крестиками в самом углу листа, сбоку; но девочка была убеждена, что фигуры их прекрасны, хотя и немножко маловаты.
- Знаешь, это оттого, мамочка, что уже больше места не было, - серьезно объясняла она, - а на другой стороне нельзя же было рисовать!
Дарья Михайловна передавала эти сложные картины Леве, и мальчик каждый раз долго смеялся, разглядывая со всех сторон произведения Иринки, и по ошибке нередко поворачивал их вверх ногами.
- Не так, не так, Левочка! - улыбалась Дарья Михайловна. - Ведь это звезды, кружочки-то, а вы картину вниз головой поворачиваете!
И она в подробностях принималась рассказывать содержание рисунка, что всегда особенно забавляло мальчика.
Однако, несмотря на просьбы своего ученика, Дарья Михайловна почему-то медлила приводить Иринку к Субботиным.
"Ну зачем по урокам за собою ребенка таскать! - думала она. - Да и что мой Жучок будет делать у них, тут все взрослые".
Знакомство детей состоялось совсем случайно.
Лева был страшный любитель всякого спорта, но в особенности он гордился своим умением кататься на коньках. И когда стройный, красивый мальчик несся голландским шагом по льду, то нередко случалось, что прохожие невольно останавливались у катка, а маленькие гимназистки и гимназисты принимались громко и с жаром аплодировать ему.
- Молодец! Чудно! Прелесть! - раздавались их восторженные восклицания, но Лева, самоуверенно заложив руки в карманы и слегка покачиваясь, гордо проносился мимо них, совершенно равнодушный ко всем этим шумным овациям.
Лева казался гораздо старше своих лет, но, в сущности, он находился еще в том периоде, когда мальчики почему-то презрительно и даже отчасти враждебно относятся к девочкам-подросткам; разумеется, впоследствии это настроение меняется и бывшие враги нередко становятся лучшими друзьями, но для Левы это время еще не наступило, а потому неудивительно, что мальчик более был увлечен самим катаньем, чем восторженными похвалами своих юных поклонников и поклонниц.
К тому же Лева вовсе не был тщеславен.
Однажды он почему-то не пошел в гимназию и явился на каток несколько ранее, чем всегда.
Гимназисты и гимназистки обыкновенно собирались сюда только по окончании дневных занятий, и на этот раз каток был совершенно пустой.
"Вот чудно-то, никто мешать не будет", - с удовольствием подумал мальчик и, быстро надев коньки, помчался по ровной поверхности льда. Лева и не заметил, что около одного из больших кресел возилась какая-то маленькая девочка, испуганно цепляясь за него и всеми силами стараясь удержаться на ногах.
Но, очевидно, она в первый раз надела коньки и совсем не умела справляться с ними.
Слабые, тоненькие ножки девочки разъезжались в разные стороны, и бедный ребенок каждую минуту готов был расплакаться.
- Брось кресло, говорят, брось, Иринка! - сердилась нянька. - Ведь сказывала тебе соседская барышня, что этак никогда не научишься бегать!
И нянька силою отодвинула кресло.
Маленькая девочка внезапно очутилась на льду без всякой опоры, растопырила руки, инстинктивно стараясь сохранить равновесие, и с ужасом озиралась по сторонам.
Но никто не приходил на помощь, нянька далеко отодвинула кресло, сама же она по-прежнему не решалась сделать ни шагу вперед, и кончилось тем, что бедняжка принялась громко и жалобно всхлипывать.
Лева только теперь заметил ее тоненькую фигурку в белом салопике и, услыхав плач девочки, тотчас же подкатил к ней.
- Ты о чем это?! - спросил он ласково.
- Боюсь! - тихонько ответила девочка. - Нянька кресло отняла… я боюсь.
- Не бойся, я поддержу тебя. Хочешь, будем кататься вместе? Давай руку!
Но девочка не трогалась с места и продолжала дрожать.
- Боюсь! - повторила она еще тише. - Очень боюсь!
- Экая ты трусишка, право! - засмеялся Лева и, не долго думая, крепко обнял за талию девочку, в другую руку захватил обе ее холодные дрожащие ручонки и начал осторожно увлекать ее за собою по льду.
- Вот так, сперва одной, потом другой ногой! - терпеливо учил он маленькую незнакомку.
Девочка долгое время трусила, непривычные к движению по льду ноги то и дело подкашивались и разъезжались в стороны, но она чувствовала сильную, уверенную руку мальчика, слышала его ласковый голос, и понемногу ее страх начал проходить, и она невольно стала усваивать указания Левы. Сперва, конечно, очень неумело и неловко, поминутно рискую упасть, но затем все лучше и лучше, все с большей и большей уверенностью.
- Э, да я вижу, ты совсем молодец! - смеялся Лева. - Хочешь, еще один круг сделаем, не устала?
- Еще! - коротко ответила девочка. По-видимому, она начинала входить во вкус.